И почему он?..
— снова пронеслось в голове. Вопрос, мучивший весь этот год, надолго засел в перегруженном мозгу и теперь всплывал при каждой удобной и неудобной возможности. Сергей с детства искал Справедливость, но, почему-то, нигде не находил. Игра в прятки длилась всю его сознательную жизнь, и Справедливость выигрывала. Казалось, вот, вот сейчас он сейчас он одернет штору или заглянет под стол — и она там, но видел лишь ее стремительно удаляющуюся тень. Сначала он недоумевал: почему он — обычный ребенок, такой же, как и все в их детском доме, оказывается причиной насмешек и оскорблений, когда остальные ребятки, его сверстники, держатся кучкой, словно рой ос? почему у других деток, которых он видел за забором детского дома, есть родители, бабушки и дедушки, а у него — нет? почему он родился этакой белой вороной — рыжим, с разбросанными каплями веснушек по всему лицу и телу, а не блондином, как Миша и Вадик, или брюнетом, как Олег, Леша и Вова? Потом, становясь старше, Справедливость он искал в другом: почему воспитатели детского дома сковывают своих воспитанников в кандалах полного послушания, лишая свободы или хотя бы шанса на нее? почему от него отказались родители, что он сделал такого, только родившись, что мать с отцом подписали отказ? почему слабым всегда достается от сильных? что нужно сделать, чтобы над людьми перестали издеваться за их внешний вид или мнение о чем-либо? почему все так стали помешаны на девочках, у которых стала появляться грудь и наполнились косметички дешёвыми продуктами? Когда стал еще старше, когда уже учился в МГУ, а после уже и закончил, Справедливость убежала от него и в таких вопросах: почему с приходом демократии пропала абсолютно любая свобода слова? почему все вокруг решается и зависит от каких-то бумажек с числами и рисунками городов? почему все всегда зависит от денег? Деньги, деньги, деньги…будучи девятнадцатилетним юношей, Разумовский ненавидел их всей душой, их важность и недостачу у мирных и честных граждан и переизбыток у укуренных депутатов, которые не могут сделать для народа даже самую малость. Сейчас же Сергей вырос окончательно, понял, что без денег, к сожалению, тоже нельзя, перестал устраивать челленджи «месяц без света» и «неделя без похода в магазин», но Справедливость так и не нашел. Спряталась, каналья, надёжно, не хочет проигрывать. Вот и опять вопрос в пустоту: почему маньяки, насильники, пьяницы, террористы, наркоманы и коррупционеры живут и радуются, а честные граждане, которых ждут дома друзья и семьи, которые ничего плохо не делали, погибают где-нибудь в Сирии или Ираке? Сергей резко сел на кровати и покачал головой; вздохнул, закрывая глаза. Хватит думать об этом, Справедливость нигде не захихикает, не выдаст себя. Горячий воздух все ещё давил со всех сторон, не давая чувствовать хоть что-то кроме головной боли. Опять не выспался. Кажется, Разумовский уже начал привыкать бессонными и ленивым ночам и стучащим по утрам вискам. Он снова вздохнул, на этот раз действительно шумно, потянул всегда холодные белые руки с музыкальными пальцами к лицу; подушечки коснулись острого подбородка и потянулись вверх, успевая бесстыдно залезть под верхнюю губу, поднять кончик носа и ощутить каждый малейший прыщ на лбу. Руки ползли вверх, пальцами зачесывая назад волосы, и остановились на затылке, сцепляясь в замок. Сергей немного склонил голову вниз, плотно зажмурил глаза и сдвинул на переносице густые брови.Соберись!
— говорил он себе,Давай, Серый, у тебя ещё много работы и маленький ребенок!
Сергей спустил руки ниже, и они обхватили с двух сторон тонкую шею. Он поднял голову и склонил на бок, до хруста, который его, по-видимому, удовлетворил; он осторожно спустил ногу на пол, вторую подгибая под себя и остановился, жмурясь от резкой боли. Таблетки все же выпить придется, иначе так не долго и до петли. Сергей заглянул в комнату дочери, которая находилась справа от его комнаты. Девочка крепко и спокойно спала, прижимая к себе плюшевого серого кота. Сергей видел, как медленно поднимаются ее плечики и так же медленно опускаются, и по сердцу неожиданно разлилось тепло и спокойствие. Разумовский еще несколько минут смотрел на ее спину, наполовину прикрытую одеялом, надеясь, что не разбудит своим пристальным взглядом, а потом закрыл дверь, оставляя только маленькую щелку, и двинулся в сторону рабочего места. — Доброе утро, Сергей, — тут же здоровается Марго, и ее изображение вспыхивает на экране. Виртуальные губы растянуты в добродушной улыбке. Сергей кивнул. — Доброе утро, Марго, — он подошел к автомату с энергетиками, газировкой и шоколадными батончиками, — На сегодня ведь нет встреч? — Минутку, — и над белой макушкой Марго появляется пунктирное серое колечко, переливающееся по часовой стрелке; изображение на несколько секунд останавливается, а потом виртуальные губы снова начинают двигаться: — Сегодня, на пять сорок пять, встреча с инвесторами из Москвы. Сергей вздохнул и вытащил из автомата зеленый «Eon»; закрыл и вместе с банкой сел за стол. — Перенеси ее на понедельник. — На то же время? — Да, — и Сергей открыл банку. Та отозвалась ему громким шипением, и Разумовский незамедлительно сделал первый глоток. Энергетик кислый и одновременно сладкий, вызывающий во рту приятную оскомину. Он поставил банку на стол и включили ноутбук. — Уже переношу. Банка энергетика стремительно пустела, да так, что не заметил и сам парень: он поднес холодный металл банки к губам, наклонил ее, чтобы кисловатая жидкость затекла в рот, но на язык упала только капля. Разумовский недоуменно нахмурился. И когда успел? Только ведь открыл! Он вздохнул и кинул пустую банку в мусорное ведро под столом. Ладно, выпил, так выпил, мозги-то ещё на месте, вторую не возьмёт.Олегу бы не понравилось. Да и Любе тоже, если увидит.
Гений-программист откинулся в кресле, на пару секунд закрывая глаза. — Марго, сколько времени?— спросил он сипло. — Девять часов, семь минут и восемь секунд, — ответила Марго, за что получила краткое и тусклое «спасибо». До пробуждения Любочки еще как минимум час, за который Разумовский должен успеть хорошенько поработать, и ключевое слово тут «должен» — голова от выпитого энергетика разболелась сильнее, а теперь и таблетку не выпьешь. Придется ждать, сколько — Сергей не знал, но терпеть громкий стук молотков по вискам и языки пламени в затылке не очень хотелось. И так до предела нагруженный мозг, казалось, заревел от боли и усталости, которая настигала его каждый день.***
Час прошел, даже два, а в офисе все еще было тихо. Сергей работал, без конца потирая виски и переносицу, жевал шоколадные батончики, и наконец избавился о навязчивых мыслей и воспоминаний об Олеге. Он знал, что это только сейчас, и, только ноутбук окажется далеко, они вернутся и снова схватят в свои холодные руки. Гений-программист работал ровно до того момента, пока не услышал, что кто-то крадется. Шажки были тихими, быстрыми, но крадущийся выдал себя хихиканьем. Сергей тут же понял, кто это решил напугать его, и спрятал лицо за ноутбуком, делая вид, что с головой в работе, даже пару раз постучал по пробелу и кнопке с буквой «М», а потом все это стер. Шажки становились все ближе и ближе, хихиканья прекратились, а потом справа от Разумовского послышалось: — Бу! Сергей дернулся, желая всем видом показать, что испугался. Он резко обернулся вправо и не смог сдержать улыбки. Любочка победно улыбнулась, когда увидела, что папа дернулся, и его глаза округлились, а потом и вовсе засмеялась. Она уперлась ладошками в его бедро, сжимая ткань черный штанов. — Испугался! — Конечно испугался! — А я так и знала! Сергей осторожно подхватил Любочку на руки и усадил на колено, чем та явно осталась довольна. Сергей поцеловал ее в растрепанную макушку и постарался пригладить пышные волосы. — И давно ты не спишь? — поинтересовался он, пока руки нежно скользили по темным волосам дочки. Та быстро покачала головой влево-вправо, и все старания Разумовского оказались тщетны. Тогда он задал другой вопрос: — А когда няня вчера ушла? И что вы с ней делали? — Ну-уу… — протянула Любочка, смотря в потолок. Белый, как и в каждой комнате, — Она забрала меня из садика, мы пообедали, ходили гулять…на площадке! — прибавила она, — Потом поиграли, убрали игрушки, потом приготовили уж… — Солнышко, мне не нужно знать каждую деталь, — осторожно перебил ее Сергей, снова играясь с темными волнами волос. Любочка явно обиделась, как и любой болтливый ребенок, когда рассказать ничего не дают. Она надула и без того пухлые губки, сдвинула брови на переносице, — да так, что они чуть ли не слились в одну, — но все-таки ответила на вопрос о няне: — Я не знаю. — Что не знаешь? — Когда она ушла. — То есть…ты уже спала? Любочка кивнула. Сергей кивнул в ответ и заправил темные волосы ей за ушки, в которых блестели маленькие бриллианты. Девочка смотрела прямо Разумовскому в глаза, будто пытаясь там что-то найти. Что-то важное, что-то хорошее… Сергей не понимал. Он чувствовал себя расслабленно и легко, даже головная боль как будто прошла. Любочка была веселым и светлым ребенком, с абсолютно чистым и мягким сердцем, и Сергей не мог нарадоваться. Правда потом радость заглатывал своим огромным зубастым ртом стыд, что такой Любочку вырастили нянечки, а не родной отец, и снова плохие мысли заключали Разумовского в свои холодные руки. Но не сейчас. Сейчас он только смотрел на красавицу-дочку, а она смотрела на него, пока не спросила: — Ты сегодня снова уйдешь? — в вопросе промелькнула тень детской надежды на слово «нет». Сергей медленно покачал головой. — Сегодня у меня выходной. Думаю, я заслужил, — смешок, — Так что сегодня я полностью твой. Шоколадные глаза Любочки загорелись, и девочка захлопала в ладошки. — Ура! — воскликнула она и прильнула к отцовскому торсу, обвивая ручонками талию. Сергей слабо улыбнулся и опустил руку на ее хрупкие плечики. — И значит, мы целый день проведем вместе? — спросила она после пары минут молчаливых объятий. — Да. — Целый-целый? — Целый-целый, солнышко, — кивнул Сергей и почувствовал, как улыбка становится шире. Рядом с Любочкой действительно легко и спокойно, и он был благодарен Олегу и всевышним силам за нее. Девочка обнимала отца крепко, прижимаясь щекой, и Сергей, смотря на нее, вспомнил снимки УЗИ. Вернее, то, как в первый раз на них смотрели они с Олегом… …Пол ребенка они точно решили узнать. Олег настоял. Мол, хочу знать, кто там у меня получился — и все тут. Сергею же ничего не оставалось как кивнуть и потащиться в клинику. Живот тогда уже был большой, как надутый гелием шарик, плотный и упругий. Рубашки и свои футболки Сергей уже носить не мог, поэтому на замену пришли абсолютно все футболки Волкова, худи и свитера. Олег лишь по-доброму посмеивался и никак не перечил этим действиям. Разумовский всю дорогу кряхтел на заднем сиденье. — Может, пристегнешься? — усмехнулся Олег, держа теплые руки на черном холодном руле. Был февраль. — Очень смешно! — фыркнул в ответ Разумовский, не прекращая ерзать, поддерживая живот снизу, — Походи так сам, а я посмотрю, как будешь шутить! Было тяжело. Беременность в принципе не была лёгкой — сильный токсикоз, резкие скачки настроения, вечно ноющая поясница, тошнота и головные боли. Сергей боялся, что с ребенком может быть что-то не так от этого всего, но, благо, в его мире существовал Олег Волков, который мог успокоить одним взглядом. Сергей знал, что он тоже переживает, но, думал он, просто держится как мужик, а не ноет и стонет. Сейчас, снова обхватывая большой живот двумя руками, Сергей откинул голову на спинке сиденья, выдыхая. — Мне тяжело, Волков, пойми ты это, — произнес он негромко, но знал, что Олег его услышал, — Мне тяжело уже сейчас, на той стадии, когда весь геморрой прекращается, понимаешь? Ребенок ещё не пинается, живот ещё не вырос до конца, ничего мне, по логике, не давит, но мне сейчас плохо настолько, словно все эти пять месяцев были одним большим девятым. Волков почувствовал себя виноватым, но виду не подал. Он остановился на светофоре и повернул к парню голову. — Отступать поздно. — Я в курсе, спасибо. — Серый, от того, что ты тут бурчишь, злишься на меня и рассказываешь, как тебе тяжело таскать в себе нашего ребенка, ничего не изменится. Он из тебя раньше срока по-хорошему не вылезет, спина болеть не перестанет. Просто потерпи, ладно? Всего четыре месяца осталось. — Всего?! — Сергей посмотрел на Олега как на придурка, — Волков, еще четыре месяца! — Есть разница? — Да! — Какая же? Разумовский замолчал. Разницы действительно не было, разве что в ощущениях. Это Олег любил трогать его живот и счастливо разговаривать с еще нерожденным ребенком (а там уже был именно ребенок), а вот он таскал на себе огромное пузо, которое мешало. Никакой романтизации, было реально до невозможности больно и тяжело, поэтому для Сергея было еще, а для Олега — всего. Для Олега и эти пять месяцев очень быстро пролетели, а вот для Сергея они тянулись медленно, как вареная сгущенка, стекающая с ложки, как жвачка или мармеладный червяк. Он вздохнул. — Извини, — даже не посмотрел на парня, который снова нажимал на педали. — Все нормально, — тут же отозвался тот спокойным ровным голосом, — Тебе не за что извиняться. Я понимаю, что тебе тяжело, Сережа, правда, но у нас правда нет пути назад. Срок слишком большой… — А был бы и маленький — я бы его все равно не убил. — Аборт — не убийство, чтоб ты знал. Они замолчали, а последняя фраза Волкова горячим следом впечаталась в стекла автомобиля. А из клиники вышли уже позабыв о маленьком раздоре в пути. Девочка — вот кого носил Сергей под сердцем. В глубине души он все же переживал, что Олегу такой вердикт окажется не по душе — все же Волков был сильным и суровым мужчиной, и Разумовский успел приписать ему стереотип, что он сто процентов ждет сына. Но, только врач озвучит хрупкое «девочка», а Сергей с опаской обернулся к своему возлюбленному, глаза Олега словно вспыхнули, а уголки губ потянула наверх улыбка. Рад. Он рад. Сергей шумно выдохнул, наконец осознавая, что избраннику-то и все равно было, кого он заделал. — Жопу ставлю, она будет красивой, — сказал Олег внезапно, когда они подходили к машине. — А по-другому ты сказать не мог? Ну, там, «я уверен», «она точно будет красивой», «сто процентов»… — А мне показалось, что со словом «жопа» все звучит куда убедительнее и серьезнее, — хмыкнул. Сергей громко цокнул языком, просто надеясь, что его сердце звучит достаточно громко, а кровь льется шумными водопадами, и дочь ничего не слышит. Второго матерщинника он не вытерпит. Волков заботливо открыл Сергею дверь, и тот с кряхтением осторожно забрался в салон. Сам Волков сел за руль и снова заговорил: — А как думаешь — она рыженькая будет или темненькая? — Ты биологию совсем не учил, я смотрю? — фыркнул Разумовский, все же пытаясь пристегнуться, — Олег, твой ген доминирует над моим, и вероятность того, что она будет рыжей и голубоглазой, очень мала. Но мне как-то все равно, внешние данные никак не влияют на любовь и хорошее отношение. — Ну, тут соглашусь, но просто интересно, — ответил Волков и завел машину. — Потерпи. Может, действительно осталось не так уж и много, — а говорить Олегу об обратном было бесполезно. Сергей вытащил из кармана пальто чёрно-белый снимок УЗИ и улыбнулся. Уже абсолютно точно это был ребенок, у которого было тельце, голова, ручки и ножки и бьющееся сердечко. Профиль обычный, как у всех детей, и никто не мог сказать, на кого будет похожа малышка. Сергей провел кончиками пальцев по снимку и вдруг подумал, что все боли этого стоят, все скачки гормонов, а потом и роды. — Олеж… — Что? — отозвался тот, внимательно смотря на дорогу. Их обогнала женщина на красной «Ауди» и почти что врезалась в черную «Тойоту», с чего Волков тихо хмыкнул. Сергей же за ситуацией на дорогах никогда не следил, полностью доверяя своему водителю. — Мы ведь сделаем так, что это будет самый любимый и прекрасный ребенок на Земле? — Конечно! Почему ты спрашиваешь? Наверняка же знаешь, как я отвечу. — Хотел услышать это не только в своих мыслях, но и от тебя лично, — Сергей снова провел кончиками пальцев по чёрно-белому снимку УЗИ. Их дочь. … Из приятных воспоминаний его выдернул нетерпеливый и испуганный голос Любочки. — Папа! Сергей подскочил в кресле, широко раскрывая глаза и дергая рыжей головой. Видимо, пробыл наедине с собственными мозгами он достаточно долго, и дочь успела сильно перепугаться. — Что? Ответом ему была детская ладошка на лбу — Любочка проверяла температуру. Видимо, не сильно доверяя ладошке, она дернула отца за футболку, заставляя склонить голову, и припала ко лбу губами. — Теплая… — произнесла она и отстранилась, — Что с тобой было? — А что со мной было? — Ты вон туда смотрел, — она указала в стену напротив, на картину Ботичелли, — Я тебя звала-звала, а ты смотрел и смотрел, и я испугалась. Там что, призрак? — Нет, — покачал головой Сергей, — Призраков не существует, Любочка. Я просто задумался. Любочка не ответила, но в глазах ее Сергей четко прочитал: «о работе, да?», и под ребрами кольнуло. В голову ударило четкое осознание, что тяжело не только ему: дочь растет практически одна. Для трех лет она понимала слишком много, а рано взрослеющие дети, как правило, не показатель счастливой жизни. А что он думал? Есть игрушки, есть сладкое и аттракционы раз в месяц — все, самое лучшее детство? А то, что ребенок растет только с одним родителем, да и того почти не видит — так это нормально, так и должно быть?Не должно.
Сергей вдруг понял, что Любочка не знает слово «Справедливость», но тоже ищет ее. Ищет, но Сергей знает, что не найдет, и этого по сердцу словно проходятся холодным ржавым лезвием. Они смотрят друг другу в глаза долго, но молчат. Он пытается вселить в дочь уверенность, что работа его мысли покинула, а она пытается проникнуть в его мозги, чтобы убедиться наверняка. Сергей хочет что-то сказать, но слова застревают в горле колючим огромным комом. Если бы он знал, что Олег погибнет, а он впадает в депрессию — стал бы он рожать Любочку? Ответа не было. Любочке все это надоедает первой. Она резко крутит головой, растрепывая волосы, и спрыгивает на пол. Видимо, ведьма из нее плохая, раз проникнуть в чужую голову не удалось. — Я есть хочу. И Сергей понимает, что разговор окончен, а игра в прятки со Справедливостью прервана.