Морфеус.

      - Ублюдки.       Стиснув зубы, мужчина с бессильной ненавистью вглядывался в мерцающий экран, где некогда подающие надежды хантеры отлетали один за другим, не в силах справиться даже с такой простой вещью, как убийство двух полицейских ищеек. Никчемные биологические уроды, которым место в ближайшей кунсткамере для опытов, чем в рядах военного обеспечения Амбреллы. Приглушенный выстрел отдается назойливым эхом в, и без того невыносимо зудящей голове, и Морфеус рефлекторно сжимает рваную рану ладонью, силясь сдержать болезненный стон. Настырная девчонка знала куда бить – разорванные в клочья мышцы снедало адскими спазмами, вошедшие глубоко в мясо осколки гранаты жгли изнутри подобно раскаленным углям, но ничто из этого не могло и близко сравниться с жестоко уязвленной гордостью. Что б он, один из величайших ученых Амбреллы и как минимум первый за многие десятки лет достойный директор важнейших ее подразделений помирал здесь, в этой грязной тесной каюте как последняя собака, способный лишь напряженно всматриваться в камеры видеонаблюдения?! Естественный страх перед неминуемой смертью с каждой секундой все больше уступал место обиде перед несправедливостью такой судьбы. Он еще не сделал слишком многого, он еще не достиг поставленных перед собой высот, он просто не мог вот так умереть.       - Ну, и уроды. – Запыхавшийся голос азиатки сквозил презрением, и в ответ на это Морфеус ударяет ослабшей рукой по приборной панели, мгновенно лишая себя возможности влиять на происходящее. От услышанного слова хотелось истерически засмеяться, но единственное, на что хватает стремительно уходящих сил – медленно сползти на окровавленный пол, прижимаясь горящей от боли щекой к прохладному пластику стола. Назойливое шипение от пропадающего сигнала, помехи в эфире, далеки выстрелы и нытье бродящих полутрупов - Все смешалось в одну адскую какофонию, раздражающую и без того изрядно надломанную тяжелой работой нервную систему. Амбрелла всегда играла по-крупному, вот только последствия этой игры отличались не меньшими размерами, затрагивая как мелких сошек в самом начале пищевой цепи, так и доходя вплоть до таких же генеральных директоров как он сам. Бывший ученый судорожно вздохнул, сжимая пульсирующую рану. Перед глазами вовсю плыло кровавое зарево – верный признак, что осталось недолго.       «Уроды. Иронично, что об этом говорит такая же уродка, как и они. Как и они все. Как и все чертовы люди в этом чертовом мире».       Идиотское в данной ситуации чувство душило, заставляя глотать злые слезы, благо никто, никто не сумеет увидеть этот момент слабости, оставив в своей памяти лишь образ безупречного во всем директора, что смог повести людей за собой, бросив вызов всей зловещей корпорации. Однако, брызги крови все больше размывались под воздействием прозрачной влаги, оставляя после себя грязные пятна, и эта раздражающая грязь виднелась повсюду, будто бы в насмешке над стремлением очистить погрязший в гнили мир. Обида перед очередным торжеством нечисти и проигрышем себя, куда более достойного жить и созидать, непринятие такого положения дел, острая ненависть – вот, что вынуждало давиться слезами, не имея сил даже на то чтобы убрать мокрые пряди волос с лица. Лица, в которое были вложены миллионы. Лица, которое смогло приблизиться к убежденному совершенству, и чья судьба побледнеть и высохнуть подобно старой ветке, лежа на этом покрытом собственной кровью полу. Попрощавшись с мечтой о всеобщем признании и новом, идеальном мире без намека на то дерьмо, что окружало вокруг. Ослепительные города с преображенными, полными красоты и изящества людьми проносились перед глазами подобно божественным видениям, и завороженный предсмертным бредом Морфеус слепо тянулся к ним, более не чувствуя ни агонии, ни страха.       Нет, его время еще не пришло.       Не сегодня, и не в этой проклятой каюте. Впереди столько свершений. Столько планов. Такая цель.       Он. Просто. Не мог. Так. Умереть.       Ослабшая рука соскальзывает обратно на пол, задевая нечто, что с тихим звоном падает рядом. Привлеченный неожиданным звуком, бывший директор с трудом фокусирует взгляд на неизвестном предмете и вдруг чувствует едва заметный интерес, пробившийся сквозь болезненную лихорадку. Упавшим оказывается шприц, один из немногих после успешной операции по краже экспериментальных материалов у богатых, тесно связанных с Амбреллой шишек. Единственный в своем роде компонент «T + G» вирусов, рассчитанный на многоразовое применение в целях выведения новых биологически корпорации полезных форм. Имеющий высокую степень регенеративных способностей от «G» и оружейного потенциала от «T», теоретически он мог бы быть…единственным спасением. Уже сейчас агония поднялась вперед по позвоночнику, находясь в опасной близости к дыхательным путям. Перекроет и их – смерть от удушья придет куда быстрее, чем от потери критического объема крови, что окончательно заберет всякие надежды на достойную реализацию своего потенциала. Амбрелла же…Да, к черту Амбреллу!       - Я..никогда не пытался.. – Будто оправдываясь перед самим собой, Морфеус заставляет себя поднять висящую бесполезной плетью руку и протянуть ту на пару сантиметров вперед. Взять шприц удается далеко не с первой попытки. Воспаление в разорванных мышцах достигло невозврата, и раненное тело стремительно умирало, лишая возможности толком управлять собственными конечностями. В прочем, выброшенный в кровь адреналин еще позволял анализировать хоть сколько-то трезво свои шансы на выживание, диктуя подтащить к себе моментально нагревшуюся в руках иглу и, закусив некогда идеально ухоженные губы до крови, одним резким движением воткнуть ту в предплечье. Небрежная активность забирает оставшиеся силы – издав болезненный стон, Морфеус роняет шприц и сам окончательно сползает следом, пачкая длинные, неестественно белые волосы в кровавой жиже. Сознание стремительно покидало воспаленную в предсмертных судорогах голову, очертания содержимого каюты пропадали в нарастающей тьме, не оставляя после себя ничего, кроме сожаления.       Оставалось лишь молиться на то, чтобы это сработало.