1.10.840 (16 часов 39 минут)
Мы выходим из здания штаба, по широкой дуге обходя солдат, возвращающихся на ужин с тренировки, и углубляемся дальше, в лес, через двести метров от начала просеки свернув в самую чащу. Сейчас уже почти вечер, и потому тут совершенно пусто. Осенняя природа встречает нас ласково, по-домашнему. Вокруг лишь пение птиц, шелест листвы и перешёптывания резвящихся в ветках ветерков. Где-то наверху копошатся совершенно бесстрашные белки, тихо ухает ранняя сова. Всё немного сонное, ленивое, томное. Постепенно готовящееся к приходу холодов. Настоящий конец бабьего лета, в общем. Я замечаю спрятавшийся в высокой траве сочный белый гриб и присаживаюсь, чтобы аккуратно его срезать. Сын тут же присоединяется, отыскивая новых претендентов в мой подол. Так же молча, но с абсолютным пониманием неизбежности разговора мы продвигаемся дальше в лес, обыскивая все закутки. Первой нарушаю молчание, принимая очередной гриб: — Навевает воспоминания, да? Я совсем не готова говорить, но… но я должна постараться. — Да. — Леви задумчиво смотрит сквозь ветки деревьев в сторону местного небольшого озерца. — Напоминает наш поход в тридцать третьем, когда мы взяли всю команду с собой. Ты тогда научила нас отличать съедобные грибы от ядовитых… Мы оба понимающе переглядываемся, вспоминая, как Изабель притащила целую корзину «очень-очень красивых, наверняка волшебных, прямо как в сказках» красных и белых грибочков. Сейчас-то нам весело, а вот тогда… Да у меня сердце чуть не совершило экстренную эвакуацию в ближайшие кусты в тот же миг: мы в лесу, с крайне ограниченной аптечкой и маленькой девочкой, которая своими шаловливыми ручонками трогала мухоморы и поганки, а потом ещё и этими детскими пальчиками наверняка лазала себе в глаза, нос и рот! А если она решила сразу на зуб попробовать, так, чисто из интереса?! Как мы там не рехнулись всем отделом, яростно полоща и оттирая нашу красавицу в ближайшем же озере, предварительно заставив её прочистить желудок прямо тут же, не отходя от кассы, — загадка. А потом чуть ли не посменно с ней сидели, отпаивая по чуть-чуть и ожидая самого худшего: ведь если с мухомором всё проявлялось довольно быстро, то вот с поганками, насколько всем было известно, должно было пройти от шести часов до суток, чтобы появились симптомы. И далеко не факт, что мы смогли бы хоть как-то спасти малышку: белые поганки — верная смерть, особенно для детей. В общем, грибы принёс ребёнок, а бздели следующие трое суток уже взрослые. Все поголовно. Но в итоге всё обошлось, слава богу. Зато после этой истории дети очень быстро, в рекордные, можно сказать, сроки, усвоили и были готовы даже посреди ночи в самых витиеватых выражениях объяснить всем вокруг, что в лесу кушать можно, а от чего надо держаться как можно дальше. Я тоже усвоила, что матчасть по поведению на местности нужно давать сильно заранее. Во избежание, так сказать. Больше таких проёбов у нашей компании не было. — Да-а, намучились мы тогда с твоей сестрёнкой… — Качаю головой, вспоминая, как Изабель потом ещё полгода избегала любых грибов, даже просто нарисованных. — Но это было полезно. — Сын пожимает плечами, помогая мне встать. — В экспедиции за стенами весь отряд чуть не траванулся, если бы Изабель вовремя не заметила неладное. — О, вот как? — Я как-то даже немного удивляюсь такому повороту. Попахивает саботажем, если честно. Чуть помедлив, спрашиваю: — Расскажешь, что там у вас вообще творилось? — А то ты не знаешь, — подтрунивает надо мной фасолина уже в открытую. — Тоже мне, конспираторша! Сначала выдала нам более чем чёткий план действий, а теперь спрашиваешь «что там творилось»? Отвожу глаза в сторону, задумчиво разглядывая разросшийся по краю полянки, на которую мы вывернули, орешник. И как мне всё ему объяснить так, чтобы было не слишком палевно? — Я знаю, что могло бы случиться, — наконец тихо говорю я, всё ещё не смея поднять взгляда. — Но я без понятия, что произошло у вас на самом деле и что вы при этом чувствовали. Насколько всё было плохо? Сама пугаюсь своего вопроса: вот сейчас моё солнце скажет, что это была настоящая мясорубка… И в том, что они туда попали, виновата буду, как ни посмотри, я одна. Но слышу совсем другое: — Всё было не так уж и плохо, — ошарашивает сын, переводя взгляд с моих мнущих ткань рук на всё тот же орешник. — Я ожидал увидеть настоящую кровавую баню, но из-за нашего УПМ с огнестрелом и гранат титаны даже близко не могли подойти. А когда начался ливень… Очки пришлись более чем кстати. К нам прибилось несколько отрядов и мы смогли выйти почти совсем без потерь. Единственное — там была группа аномальных титанов, которые пробрались внутрь строя и уже ждали нас с распростёртыми объятиями. Один из них, собственно, добрался до Фарлана. Не представляю себе, что бы было, уйди я тогда вперёд в одиночку. Зато я знаю, мой хороший. Слишком хорошо, чёрт побери, знаю. Осторожно отвязываю юбку и откладываю набранное нами добро в сторону, обнимая своего малыша. Он теперь уже совсем взрослый, и мне приходится подняться на носочки, чтобы достать до родных плеч. Мой капитан медленно обнимает меня в ответ, надёжно придерживая, и утыкается лбом в плечо, прямо как раньше, когда он был мне только-только по грудь. Чёрные волосы немного щекочут щёку, и я не отказываю себе в удовольствии легонько взъерошить аккуратно постриженные пряди. — Скажи, они ведь не должны были выжить там тогда? — Голос сына звучит глухо, тревожно, и я сжимаю руки чуть крепче, судорожно вплетая пальцы в короткие волосы. — Иначе ты бы не полезла в самое пекло, лишь бы отменить эту экспедицию. — Они бы оба погибли, если бы ты уехал за Смитом, — тихо отвечаю я правду. Врать своему малышу я никогда не могла, чего уж сейчас начинать? — Прости, я так и не смогла уберечь вас от… — Эй, оставь это сопливое дерьмо, — останавливает мои извинения фасолина. — Ты же ведь уже объясняла, что всё должно было случиться гораздо позже. И мы оба знаем, чья здесь вина в том, что нас вообще отправили за стены. — Он неплохой человек, — осторожно торможу я Леви, пока он не разогнался. А то знаем мы, как быстро и споро мой сын находит крайне изобретательные способы отомстить. Не надо нам такого. — И скорее всего не ожидал, что с вами такое может случиться. Вас ведь поставили ближе к безопасному центру, да? Леви нехотя кивает, наконец отпуская меня, и присаживается на бревно, внимательно слушая. Чёрт, похоже, придётся рассказывать, как есть: — Знаешь, я довольно часто шучу про блондинов… Но тебе стоит понимать, что я это делаю не из-за Эрвина Смита. — Сажусь рядом, подбирая ноги и скидывая тяжёлые сапоги на землю. Косые солнечные лучи пробираются сквозь поредевшую листву, яркими бликами расцвечивая мир вокруг, играя в пятнашки на белой рубашке сына и прячась в смоляных волосах. Невольно любуюсь, очарованная красотой мгновения. Но объяснения никто не отменял: — Мне по жизни не слишком-то везло при встрече с людьми так называемой «арийской» внешности, так что это у меня, своего рода, защитная реакция. И она у меня есть ещё из того, другого мира. Смита же я, разумеется, опасаюсь, и поэтому так много при нём шучу. Хотя теперь, задним числом, понимаю, что не нужно было так резко на него реагировать — от судьбы, похоже, не убежишь. Надо было втираться к нему в доверие, наверное… — Останавливаюсь, беря небольшую паузу, прежде чем осторожно продолжить: — Но вместе с тем я не могу не уважать этого человека. — Кх, что? — Леви от неожиданности тихонько посмеивается, откровенно демонстрируя своё недоверие. — Этот блондинчик отправил Изабель за стены, донимал нас в течении многих лет, а ты его уважаешь? — Он спас меня тогда, при встрече с Кенни, — парирую я в ответ. — Хотя и вовсе был не обязан этого делать. Напротив, ему, конкретно ему, была бы очень даже выгодна моя смерть на тот момент. Потому что уже тогда я, будучи в дружеских отношениях с Пиксисом и нередко навещая Закклая, рушила Смиту всю его сеть связей и знакомств в высших кругах. А ему такого допускать было никак нельзя. И тем не менее он меня спас. — Это не аргумент, — уже не так уверенно качает головой парень напротив. — Да, причина для уважения не самая удачная, а другая и вовсе покажется тебе бредом сумасшедшего, — признаю я его правоту. — Но всё же я доверяю Смиту. Понимаешь ли… У него есть вполне определённая и крайне сложно достижимая мечта, к исполнению которой он идёт напролом. Да, при этом он прикрывается благом для всего человечества, причём порой даже перед самим собой, чтобы не так больно было от осознания положенных «на благое дело» жизней. Но эта его мечта вполне совпадает с тем, чего пытаемся добиться мы с Пиксисом. Задумчиво оглядываю лес вокруг, невольно отмечая, что пора бы нам отсюда выбираться, пока не начало темнеть, и продолжаю: — В силу некоторой неопытности и юности временами Эрвин пока допускает ошибки. С нашей с тобой точки зрения, заметь, допускает ошибки. Но с точки зрения голой стратегии его настойчивость в том, чтобы взять с собой в экспедицию вас троих… была правильной. И поэтому то, что он на нашей стороне и может помочь своими мозгами, — величайшее чудо. — Поясни. — Леви аж весь напрягается, готовый в любой момент начать очередной спор не на жизнь, а на смерть. — Мы с тобой мыслим, придерживаясь директивы, что жизнь человека важнее чего бы то ни было, — привычно начинаю объяснять я, пока стрелка на часовой бомбе протестов напротив не дошла до нуля. — С точки зрения Смита… иногда «цель оправдывает средства». Вы трое замечательно владеете УПМ и, я почему-то уверена, смогли показать пару довольно важных для выживания за стенами «трюков» разведчикам. У тебя, к тому же, нечеловечески развиты рефлексы, и оттого ты очень быстр, быстрее обычных разведчиков. И плюс ко всему, поскольку я знала, что вы пойдёте за стены, мне пришлось отдать Разведкорпусу все самые лучшие наши разработки, даже те, которые могли бы нас уничтожить и которые я бы ни за что не отдала, останьтесь вы в штабе. Сейчас, задним числом, я могу предположить, что они ждали от меня большей сговорчивости и вполне определённых устройств, за обсуждением которых нас с Дином как-то раз застала Ханджи. Но Смит не учёл, что у меня малость другой менталитет и я, во-первых, попытаюсь сразу же выдать им кое-что посильнее, а во-вторых, сосредоточу поддержку своего отдела на вас троих. Но даже так, играя в рулетку, практически, главных целей — удержать тебя, своё основное новоприобретение, и добиться моего безоговорочного сотрудничества — этому засранцу таки удалось достичь. Я не говорю, что его методы были человечными, но понимаю логику этого плана. Замолкаю на пару секунд, прежде чем объяснить самую щекотливую часть: — Я никогда не смогу думать и планировать так, как это делает он. Я не солдат, и уж тем более не командир и не смогу отдать приказ кому-то умереть, даже если буду знать, что это единственно верный ход. И потому не могу не уважать этого мужика. Уважать и опасаться, потому что меня, как и любого другого человека, наш капитанчик положит на рельсы своей победы за милую душу. Ту сцену, когда погиб почти весь Разведкорпус подчистую из-за одного неверного выбора Смита я при этом старательно гоню от себя подальше. Тогда он уже потерял руку и был слишком… закалённым командором. И даже тот его поступок имел определённый успех. О чём я и говорю сыну: — В любом случае, даже если он меня пугает, я верю ему и его решениям. Он не самодур и не настолько хладнокровен, как порой пытается себя показать. Может, пока мы этого и не видели, но Смит заботится о своих подчинённых и не жертвует ими бездумно, как пешками. И если уж Эрвин Смит отдаёт кому-то приказ лечь на те клятые рельсы… Эти человеческие жертвы будут не напрасны. От них гарантированно будет результат. Охренительно хороший результат в большинстве случаев, доложу я тебе. Нужно быть полными идиотами, чтобы не воспользоваться таким талантом. Поляну пуховым одеялом накрывает тишина. Я поднимаюсь, чтобы обследовать кусты орешника на предмет, собственно, чего-нибудь вкусненького, но голос сына меня мгновенно тормозит: — В том, другом варианте нашего мира, кем стал Эрвин Смит? — Отменным стратегом, тринадцатым командором Разведкорпуса… Можно сказать, что он будет одним из самых главных защитников человечества и чуть ли не единственным, кто придумает, как одержать победу над титанами, — осторожно отвечаю я, не вдаваясь в… прочие детали. — И ты ведь, на самом деле, именно поэтому боишься и уважаешь его? Из-за того, что знаешь, каким человеком он будет и что сделает? — А я уже начала забывать, насколько порой проницателен мой мальчик. — Ты меня раскусил. — Поднимаю руки, как будто на меня наставили пушку, угрюмо усмехаясь. — Да, это основная причина, которую только подтверждают мои предыдущие доводы. Эрвин Смит и в самом деле неплохой человек. Не могу сказать, правда, что он «добрый» или «хороший» — это малость не про него. Но он тоже, как и мы с тобой, заботится о своих боевых товарищах и уж точно даже близко не стоит на одной шкале с твоим дядюшкой. — Хах! Это да. — Леви тоже поднимается с бревна, помогая мне наклонить гибкую ветку с гроздью лещины. — Кстати о Кенни… Что за урок он тебе преподал, о котором ты постоянно твердишь? Я отвожу взгляд. Улыбка тоже слетает с моих губ, как дешёвая, старая маска. Вот мы и дошли до самой клюковки. — Очень нужный, судя по всему. Злость на саму себя за эту чёртову слабость противно причмокивает, расползаясь в сердце, и я резко, с силой обрываю небольшую гроздь орехов, выпуская лещину из рук. Ветка выстреливает вверх, но сила упругости, разумеется, никуда не девается, и грёбаный закон Гука продолжает работать как по часам, возвращая эту срань обратно. В лоб мне не прилетает чисто потому, что Леви вовремя ловит лещину, внимательно сканируя меня нечитаемым взглядом. Сын молчит, просто ожидая, пока я расколюсь, и я сдаюсь в итоге, прекрасно понимая, что когда-то сама научила его этому приёму. — Кенни очень наглядно продемонстрировал, что надеяться можно только на себя. Что в самый трудный час никакой супергерой не выпрыгнет из-за угла, чтобы меня спасти. — Я отворачиваюсь от слишком внимательных серых океанов, прячась, стесняясь своих эмоций. — Не то чтобы я этого не знала. Чёрт, да вся моя жизнь — сплошная ёбаная присказка, объясняющая всеми доступными способами, что надеяться можно только на саму себя. Время вокруг замирает, пока я вспоминаю бесконечные серые будни, наполненные абсолютным ничем, помноженным на потребность содержать пожилых родителей, бороться с раком, искать новую работу… Вокруг меня словно снова вырастают мрачные бетонно-стеклянные стены мегаполиса, запирая, закупоривая в своей ловушке. Мягкие солнечные зайчики сменяются ровным, ярким искусственным светом, подсвечивающим мою бетонную тюрьму изнутри. Я сглатываю, боясь признаться даже самой себе, но всё равно выдавливаю, наконец, осипшим голосом. Потому что обещала как следует постараться: — Я никогда не просила о помощи, даже избегала её. Потому что привыкла взваливать всё на себя: в спорте, на работе… В жизни. Это казалось логичным — ведь так до меня поступали совершенно все вокруг, но… Но я не знала, что если я когда-нибудь всё же позову на помощь — никто не придёт. Вот, пожалуй, тот «урок», о котором ты спрашиваешь. Светло-серые стены сдвигаются, заключая меня в ярко освещённый короб не просторнее гроба, а в ушах начинает противно звенеть, как при сильном ударе. Мне никто не поможет. В конце концов, даже если я полечу прямиком в пропасть, никто не бросится меня спасать. В груди всё перехватывает, воздух резко заканчивается, и сколько я ни пытаюсь вдохнуть, у меня совсем ничего не получается. Сильные руки ложатся на плечи, резко встряхивая, разбивая стены пыльного цвета вокруг. Взгляд моих голубых глаз встречается с серыми, в которых сейчас бушуют такие шторма, что остаётся только хвататься за мачту и молиться, чтобы моё хрупкое судёнышко не потопило к чертям собачьим следующей же волной. — Ты, мне кажется, раньше на память как-то не жаловалась, — с явной угрозой в голосе тянет офицер Леви Аккерман, сильнее сжимая пальцы на моих плечах. — Что, внезапно старость наступила, что ли? Непонимающе вглядываюсь в штормовые предупреждения напротив, не понимая, к чему он это говорит. — Пойдём. — Сын резко отпускает меня, подхватывая самодельный мешок из моей юбки с грибами и схватив за руку, быстрым шагом куда-то устремляется. Мне остаётся лишь молча следовать за своим солнцем, поспешно перескакивая через кочки и небольшие брёвна, попадающиеся нам на пути. На краткий миг я вспоминаю свой первый день в этом мире и несмело улыбаюсь. Даже если я в очередной раз сломалась, вряд ли хоть что-то в этом мире сможет навредить моему такому взрослому теперь ёжику. А значит, всё было не напрасно. Леви ловко выворачивает к тренировочной площадке по стрельбе, раздражённо бросая куль с грибами на лавку и оставляя меня на несколько секунд в полной дезориентации. Обратно парень возвращается уже с ружьём, ловко заряжая его прямо тут же, у специально оборудованной стойки. Леви ещё секунду внимательно на меня смотрит, видимо ожидая, что вот сейчас-то я догадаюсь, к чему всё это. Но, видимо, мозгов мне и в самом деле в таких вещах малость не достаёт. — Может ты и забыла, — сдаётся наконец фасолина, передавая мне заряженное ружьё и поясняя свои действия, — но я — твоя ответственность, помнишь? А ты — моя. Мы с тобой давно и прочно связаны. Поэтому так же, как ты всегда поддержишь меня, я буду рядом, чтобы поддержать, в свою очередь, тебя. Так было и так всегда будет, мама. И какой-то старый хрен, будь он хоть капитаном тех полицейских отбросов, хоть самим королём, не сможет так просто это разрушить. Леви становится за мной, заставляя сжать пальцы на цевье и шейке приклада и направить оружие в сторону чучела в виде человека. На миг, на один-единственный краткий миг, мне чудится, что там, на другом конце поля, стоит настоящий, живой человек. Последнее особенно сильно выбивает меня из колеи, и я с тихим всхлипом зажмуриваюсь. — Я не волшебник, чтобы на раз избавить тебя от страха, и не всегда умею подбирать правильные слова, как ты, — тихо говорит сын, поднимая вместе со мной ружьё выше, ровно перпендикулярно моему плечу. — Поэтому я знаю лишь один способ, как разобраться со страхом — встретиться с ним лицом к лицу и победить. Вздрагиваю, пытаясь отнять руки и отчётливо понимая, что задумал мой малыш. В голове церковным набатом звучит голос отца, наставляющий никогда, ни при каких обстоятельствах не направлять оружие на человека. И сейчас, в минуту слабости, этот голос особенно силён. Он перекрывает собой все внешние звуки, заставляя беспрекословно подчиниться. — Леви, отпусти. Я не смогу! — Вырываться из хватки Аккермана бесполезно, но я всё равно пытаюсь. — Ты боишься стрелять из-за того дурацкого правила своего отца? — проницательно интересуется сын, немного опуская дуло вниз. Осторожно киваю. Вряд ли такое остановит моего мальчика, но ведь он меня поймёт же, да? — Однажды ты уже стреляла в человека, — напоминает фасолина. — Что изменилось с тех пор? — Сейчас… Сейчас тебе не угрожает опасность, — сглатывая вязкую слюну, честно отвечаю я, внимательно проанализировав ситуацию. — Ошибаешься. — Голос Леви холоден и твёрд. — Если сейчас ты не поднимешь ружьё и не выстрелишь, грёбаный старикашка победит. Всё, что ты делала до этого, всё, чего добился отдел, будет помножено на ноль, если ты сдашься. Потому что, когда ты поддаёшься своему страху, ты делаешь ошибки, грубые ошибки. И Кенни, уж поверь, воспользуется твоей слабостью незамедлительно. Он победит, а после, наигравшись в капитана Полиции, порешает нас всех. Изабель, Фарлана, наших ребят из отряда, Пиксиса… всех. Этого ты хочешь? — Нет! — В ужасе мотаю головой, приваливаясь спиной к такой надёжной груди. — Тогда не дай этому сукиному сыну победить. Борись, чёрт тебя побери. Леви помогает мне снова поднять резко потяжелевшее ружьё, самостоятельно наводя его на цель. Мой указательный палец медленно, нехотя вытягивается вдоль колодки, указывая в сторону чучела, а средний неловко, боязливо ложится на спусковой крючок. Кнопка предохранителя щёлкает тихо и угрожающе в окружающей нас тишине. Отчаянно зажмуриваюсь, собираясь с духом, старательно вспоминая, что чувствовала давно, в лавке Йозефа Майса, когда моя рука сама собой потянулась к оружию. Леви прав — у меня нет права на такую слабость. По телу проходит разряд тока, плечи сами собой расправляются, занимая привычную позицию, а пальцы половчее перехватывают цевьё. За спиной надёжной, монолитной опорой встаёт мой сын, терпеливо ждущий, когда я соберусь. Мне надо постараться. Ради него. Ради того будущего, в котором мы сможем спокойно жить все вместе. В мире без границ, без стен. В мире, где мы хоть каждые выходные сможем на поезде гонять к морю. Картина весёлых, беззаботных детей на пляже стремительно вытесняет из головы страх перед Кенни Аккерманом. Остаёмся только я, ружьё и чучело в пятидесяти метрах. Красные лучи стремительно заходящего солнца раскрашивают мир вокруг, заревом полыхая на моей цели из сена. Сейчас на ней как будто бы видны очертания знакомой ковбойской шляпы… Глубокий вдох, и выстрел гремит на выдохе, сотрясая всю округу и пугая только-только унявшихся птиц. Пуля уходит «в молоко», но это и не важно. Важно то, что я впервые после допроса Аккермана не вздрагиваю от резкого звука. Это ещё не окончательная победа, далеко нет. Но это первая выигранная битва.30.3.841 (18 часов 24 минуты)
— Ну что, орлы, готовы завтра надрать пару гигантских задниц? Разведчики встречают мои слова парочкой кривых ухмылок. Этой зимой мы совместно с Ханджи разработали план по отлову титанов. И благодаря моей настойчивости мы отрабатывали поимку двух семиметровых снова, и снова, и снова, моделировали разные примеры поведения противника и выстраивали симметричную систему защиты до тех пор, пока результаты не удовлетворили вообще всех причастных к проекту. Я не могла допустить ни малейшей возможности, чтобы из-за моего вмешательства кто-то пострадал, и Пиксис, кажется, прекрасно это понимал, когда объединял наши с четырёхглазой «бренды». Но мне сложно было злиться на друга за эту манипуляцию — результат был выше всяких похвал, да и моя новая подруга оказалась замечательным, жадным до знаний учёным. В общем, правильной породы человеком. Да, наши коллеги поначалу бесились от моего самоуправства, когда я по двадцать раз подряд заставляла их правильно устанавливать и работать с гранатами, да, не доверяли. Но эти полгода кое-как, но всё-таки сплотили нашу шайку. Даже Мик Закариас, тоже назначенный участвовать в этой операции, со временем смирился с моим присутствием. С улыбкой вспомнила, как нас официально представляли друг другу. Тогда этот чудик, по привычке, шагнул ближе, чуть наклоняясь. Но всех нас по жизни рано или поздно ждут разочарования. Так что обнюхать мою тушку у офицера не вышло — я упреждающе достала из рукава платок, вежливо передавая означенный кусок ткани немного прифигевшему солдату. — Простите. Понимаю, у вас свои методы работы с людьми, но я не люблю, когда ко мне близко подходят высокие блондины, да и в принципе высокие мужчины, как выяснилось, — с милой улыбочкой пояснила я свои действия, вкладывая платок в просто огроменных размеров чужую лапу. — Надеюсь, мы с вами сработаемся. Слышала, вы — один из сильнейших разведчиков… Хах, теперь-то мы точно покажем страхолюдинам за стенами, что с людьми лучше не шутить. Мне приходится сильно задрать голову, чтобы взглянуть в глаза местной правой руке Эрвина. Эх, как бы теперь удержаться от неуместных шуточек-то, а? Понятно, почему Мика к нам приставили — следить за мной, разумеется. Но я всё равно рада. Судя по канону, мне отдали действительно сильного солдата, и это немного успокаивает мою нервозность перед предстоящей в конце марта миссией. — Рассчитываю на вас, офицер Закариас. — Прикладываю ладонь к обязательному теперь для меня элементу — фуражке, обозначив тем самым своё уважение солдату. На улице холодно, и как местные ходят без шапок лично для меня — загадка. Поэтому, не мудрствуя лукаво, я просто добавила ещё осенью фуражку к своей солдатской форме, с горечью понимая, что даже тут невольно копирую отца. — Да… Позаботьтесь обо мне, — рассеянно отвечает Мик, салютуя в ответ по-своему. «Позаботьтесь», хах. Тоже мне. Я выхожу из общей столовой, оставляя весёлую компанию из моих спецов и разведчиков обсуждать какие-то свои, солдатские приколы, и ненадолго торможу около выхода из здания, собираясь с мыслями. Вот, мать вашу, забочусь о новых товарищах изо всей дурацкой мочи, чёрт побери! Вчера Доту доложили, что Аккермана-старшего видели около ворот. А значит, хочу я того или нет, мне придётся в конце концов встретиться со своим ночным кошмаром, постаравшись обосраться при этом не слишком уж жиденько. Сейчас у меня есть, к тому же, более чем «безопасные» сведения, которые я могу передать, чтобы поддержать легенду перед этим шизом. Вот только ноги как-то не очень хотят идти наружу, буквально приросли к полу, заразы такие. С ненавистью пялюсь на чёртову дверь, за которую мне нужно выйти уже будучи беззаботной, ничего не подозревающей дурой. Ну же, Алиса, иди уже, мать твою! — Завтра у вас сложный день? — прилетает мне в спину глубокий, хорошо поставленный голос. — «Сложный день» предстоит вашим ребятам. Я же буду просто болтаться на стене, как говно в проруби. Вот сегодня зато для меня позабористей будет, разнообразия ради, — с горечью отвечаю я капитанчику, не оборачиваясь. Прости, парень, вот вообще не до тебя сейчас. У меня тут противник поважнее намечается. И пускай я «забыла» снять наш аналог ремней для УПМ, который помимо распределения нагрузки оказался ещё и неплохой защитой от ударов и падений... Легче от этого почти не становится. Там, чёрт побери, целый Аккерман. Закрываю глаза, собираясь с мыслями. — Простите, капитан Смит. Сейчас никак не могу говорить. У меня есть одно важное дело, которое никак не может подождать до завтра. — Но ноги, блять, продолжают стоять на месте. Мне чертовски, просто пиздецки страшно. В прошлый раз удалось избежать смерти по чистой случайности. А в этот? Я ведь даже не могу никого предупредить, чтобы меня хоть потом нашли и до штаба доволокли — если Аккерман заметит слежку, то просто убьёт любого, кто за нами пойдёт. На такие жертвы я идти не готова, как бы страшно мне ни было. — И поэтому вы уже две минуты стоите перед этой дверью? — Смит обходит меня, загораживая вид на клятый проём, и внимательно заглядывает в глаза, тут же нахмурившись. — Что с вами? Да на вас лица нет. — Вам показалось, — резко останавливаю я дальнейшие вопросы, обнимая себя за плечи, и прикрываю глаза, собираясь с силами. Если мы и дальше будем болтать, то я уже точно не решусь никуда идти. — Вам просто показалось, капитан. Доброй ночи. Надеюсь, завтра ещё увидимся. Обхожу Смита по широкой дуге, нервно надвигая фуражку на глаза и готовясь к худшему. На миг, на один-единственный краткий миг, торможу, уже взявшись за дверную ручку, делая глубокий вдох и медленный выдох. Я ничего не знаю о предстоящей встрече, совсем-совсем ничего. Просто иду в ближайший магазин за чаем. Не думай о «белой обезьяне», Алиса. Просто чай. Вкусный, бодрящий и терпкий. Штаб покидаю почти безоружной, оставив лишь нож, привычно тяжёлые сапоги с баллонами да «защиту». Они, может, и не сильно мне помогут, но без них чувствую себя совсем уж голой. Предсумеречные улочки средневекового Троста с его мощеными мостовыми, бесконечными геранями на подоконниках и красными черепичными крышами завораживают своей красотой. Немного похоже на Авилу в Испании, пожалуй. Дети вокруг весело носятся, вовсю радуясь первым весенним денькам и предстоящему местному аналогу нашей Масленицы. Улыбаюсь, замечая двух мальчишек лет двенадцати и совсем мелкую, но на диво бойкую девчонку рядом с ними, окончательно расслабляясь. Наверное, напрасно я себя накрутила, да? И до магазина уже рукой подать. На кой ляд бы я была нужна Аккерману именно сейчас? Приободряюсь, ускоряя шаг и расправляя плечи. Всего один квартал, говорить не о чем! Замеченная мною ранее троица пробегает мимо, весело скача по лужам, и я, засмотревшись, не успеваю засечь тот момент, когда меня резко утягивают в узкий проулок, зажимая рот рукой. Вдолбленные Леви за последние девять лет рефлексы действуют сами собой, и я локтём бью нападающего по рёбрам, тут же разворачиваясь, чтобы прописать уже ребром ладони по кадыку и приложить потом противника головой об колено. Мою руку легко, играючи перехватывают, а в следующий миг я буквально влетаю в стену, встречаясь взглядом с серыми глазами напротив. — Ну привет, Кучеряха, — весело скалится человек, только-только оставивший заслуженное первое место в топе моих ночных кошмаров. Мне даже не нужно сейчас делать вид, что я в ужасе. Паника затапливает мой чердак так стремительно, что я даже вдохнуть не успеваю и могу лишь молча ждать, что скажет мой палач. — До меня тут дошли интересные слухи… — Кенни наклоняется ниже, внимательно глядя мне в глаза. — Что у Разведкорпуса появились довольно занимательные мысли по поводу природы титанов. Не пояснишь ли для меня ситуацию, а, куколка моя синеглазая? Картинка в голове складывается практически мгновенно. О-па. «Да у нас тут, похоже, ковбой!» — отстранённо ухмыляюсь про себя. Уже сейчас наша с Аккерманом встреча начала окупаться: в Разведкорпусе, похоже, завелась жирная, мохнатая крыса, причём в непосредственной близости к высшим чинам. И теперь, когда мне это известно, можно продумать парочку интересных ходов по дезинформации. Но перед этим нужно не спалиться. А значит, мне придётся сейчас крайне убедительно и правдиво… Бессовестно пиздеть. — А, так ты уже в курсе? — Расслабленно киваю, облегчённо выдыхая. — Ну слава богу, а то я уж думала, как бы по этому поводу связаться. — Чего? — Кенни как-то даже немного разжал стальную хватку от неожиданности. — Понимаешь ли, — продолжаю я заискивающе, — меня, как руководителя по разработкам, направили помогать исследовательскому отряду. Ну и, в общем, один излишне умный солдат выдал эту вот идею, а все остальные проголосовали за то, чтобы проверить её самой первой. Что мне было делать? Пришлось соглашаться и доносить начальству о нашей самой смелой и, прошу заметить, маловероятной идее. Но это вообще фигня полная, не о чем волноваться. Это же первая гипотеза. Я вижу, что мои объяснения звучат не слишком-то убедительно. Приходится дополнить объяснение: — В науке всегда сначала отметается всё самое невозможное, чтобы сузить область поиска. Учёные, как детективы, начинают с общей картины, чтобы в итоге прийти к единственно верной теории. По аналогии, сейчас мы начали с населения Сины, и, проверив одну теорию за другой, будем постепенно убирать всё лишнее, сужая поиски сначала до Митры, потом до квартала, улицы, дома и так далее. Повисает небольшая пауза. Потрошитель внимательно смотрит на меня. Я в ответ затравленно поглядываю на него. — Каковы шансы, что они что-то узнают? — Аккерман нависает надо мной, опасно прищурившись. Вокруг горла смыкаются мозолистые пальцы, задирая мой подбородок и не давая отвести взгляда. — На данный момент Разведкорпус уверен, что титаны — вообще другой вид, — отвечаю я чистейшую правду. — И с уровнем современных местных технологий, поймай они даже сотню титанов, ничего сверхважного у них узнать не получится. У тех милашек за стенами другое строение лицевых мышц, зубов, а про внутренние органы вообще молчу. Некоторые из них попросту отсутствуют, другие находятся совершенно в не предназначенных для них местах, а о предназначении остальных вообще нихрена не известно. Из-за того, что большая часть органов работает независимо друг от друга или не функционируют вовсе, из организмов титанов почти не выводятся конечные и промежуточные продукты метаболизма. Не работают печень, почки, лёгкие, сальные и потовые железы. То есть у них не происходит процесса газообмена, не выделяются желчь и пот. Они слишком… Другие. Поэтому вообще не стоит беспокоиться по этому поводу. Если мой отдел, конечно, немного не поможет в исследованиях, снабдив Разведку парочкой интересных приблуд, помогающих в изучении врага. А я уж позабочусь, чтобы Ханджи в этот раз точно докопалась до правды. — Вот как… — Кенни задумчиво разжимает пальцы, давая мне сползти по стене на мостовую, и словно продолжая размышлять о чём-то своём, тянется вдруг к кобуре на поясе. Эй-е-ей, дядя, ты чего это удумал?! В первую секунду я до чёртиков пугаюсь того, что мне не поверили, и сейчас просто устранят за ненадобностью. Но буквально в следующую же секунду у меня намечается страх поинтереснее. — Нет! — Бросаюсь на уже отщёлкнувшую ремешок руку, изо всех сил вцепляясь в чужие пальцы, с ужасом ожидая того, что за этим последует. Но иначе я просто не могу. — Стой, чёрт тебя подери! Это мой человек! Меня с такой силой отпинывают дальше по проулку, что я пролетаю добрых метров пять, прежде чем вписаться в какой-то ящик. — Да что ты? — ехидно интересуется Потрошитель, вволакивая в проулок чёртового Закариаса, отправленного, наверное, по указке Смита проследить за мной. Блять-блять-блять. У меня есть ровно секунда, чтобы продумать, что буду говорить дальше. Презрительно щурюсь, капризно скривив губы и оставаясь в полулежащем положении — встать даже не пытаюсь, отчётливо понимая, что синяк у меня теперь точно есть со всю спину и спереди. Чёрт, и ведь, главное, как раз по уже пострадавшим до этого нижним рёбрам прилетело! Я вообще до штаба-то дойду? — Да, к сожалению. Этот придурок — мой информатор и личная охрана в придачу. Не думал же ты, что я после Подземного Города после шести вечера сунусь на улицу совсем без нихера, а? Мне-то оружие как-то не слишком положено, разве что нож для самозащиты, и то вопросы могут интересные начать задавать. А он — солдат, и потому подозрений не вызовет. Что-то ты припозднился, Мик. Офицер замирает, растерянно глядя на меня. Ну же, включайся в игру, придурок ты эдакий! — Он вертится в ближнем круге у Смита, который заправляет всем самым интересным в Разведкорпусе, — продолжаю я вдохновенно объяснять ситуацию, прикрывая ложь обёрткой правды. — И было бы большим упущением с моей стороны не завербовать его. — О? А разве все разведчики не стоят друг за друга горой? Что-то слабовато мне верится, кучеряха. Если не хочешь, чтобы я убивал его при тебе — так и скажи. Прикончу этого верзилу где-нибудь за углом. Некоторое время я молчу. Не потому, что реально размышляю, не избавиться ли от обливающегося холодным потом разведчика, а потому, что рёбра на особо резком вдохе простреливают тупой болью. Сука, точно трещина есть. — Нет. — Качаю головой наконец. — Он мне ещё нужен. Оставь, он — мой человек. А что до верности… Братство, честь и прочая человеческая лабуда, конечно, замечательно работают… До тех пор, пока человек не сталкивается с бедностью. Кенни приподнимает бровь, приглашающее поведя пистолетом, и предлагает мне побыстрее закончить свою мысль. — У этого парня родители — разорившиеся парфюмеры, которые едва сводят концы с концами, — говорю я чистую правду, и Мик резко как-то очень нехорошо на меня смотрит. Не отвлекаюсь на его грозные гримасы: — А у меня — довольно неплохое состояние в банке имеется. Дальнейшие причинно-следственные связи пояснять надо, или сам проследить сумеешь? — О, а ты, я погляжу, большой специалист в таких делах, а? — Убийца наконец отпускает Мика и прячет оружие обратно в кобуру. — Ладно, крошка, раз у тебя всё под контролем — отлично. Но я за ним прослежу, дорогуша. Ну, увидимся ещё. Кенни отворачивается, собираясь, очевидно, свалить. Как-то слишком уж просто он нас отпускает. Не к добру это. Так, а ну-ка погоди-ка, мужик: — Эй, Аккерман, — торможу я этого ублюдка. «Ковбой» замирает, оглядываясь через плечо, и я могу со спокойной душой выдать то, за чем, собственно, отправилась сегодня искать себе приключения на одно место. — Завтра мы привезём трёх титанов в старый замок около моего дома, используя новое оборудование. Думаю, эта информация будет интересна твоему… другу. — Уже завтра?! Хо-о... С тобой на редкость приятно иметь дело, кучеряшка, — широко ухмыляется Потрошитель, прежде чем взлететь на ближайшую крышу. — Жаль, не могу сказать того же в ответ, — хмуро бормочу, осторожно прощупывая себя на предмет повреждений. Как и ожидалось, пара рёбер на месте удара, скорее всего, треснули, но, судя по уровню боли, всё же не сломаны. Повезло, блин. С кряхтением перекатываюсь на живот, чтобы по стеночке, осторожно, медленно подняться. — Когда-нибудь этот блядский мир точно меня доконает, — тихо ругаюсь я, поправляя одежду и старательно не обращая внимания на молчащего пока, слава богу, разведчика. — Что… — Ох и преждевременно же я порадовалась. — Шевели батонами, нахлебник! — затыкаю я его одним словом, глазами указывая наверх из-под фуражки, и прохожу мимо, подтолкнув в сторону улицы. — Нам всё ещё нужно купить чай. До самого здания штаба Закариас старательно сливается с фоном, видимо, уловив мой посыл. И уже закрыв за нами дверь, я очень тихо говорю ему, привалившись ненадолго к стене: — Аккерман запомнил вас и будет внимательно теперь следить за вашими действиями. Будьте осторожны, бога ради. Я не смогу каждый раз вас так вытаскивать. Мик замирает, недоверчиво глядя на меня. Из-за угла выворачивает шумная компания, и я, расправив плечи и буквально заставив себя отодраться от холодной, но такой надёжной в отличии от моих ног сейчас каменной кладки, подмигиваю солдату, громко добавив на всякий случай, чтобы он не вздумал начать расспросы на виду у всех: — Спасибо, что проводили до штаба, офицер Закариас. Всего вам доброго. Разведчики привычно меня сторонятся, давая пройти. Всё так, как и должно быть. Возможно, я и вышла из образа «плохой девочки», но я просто не могла не спасти того идиота. Ответственность на плечах давит, заставляя меня чуть ссутулиться. Да, сегодня точно не самый лёгкий день. На часах уже восемь вечера, а мне сегодня ещё нужно написать отчёт для Дота, проверить оборудование для завтра, сказать инженерам, что против Аккермана наша замена ремней для УПМ оказалась совершенно бесполезна и… И сходить всё же к Петеру. Пусть он мне хоть корсет выдаст, чёрт возьми. Корсет и обезболивающее, да.