Я устал, хочу любви

      Баки и Оливия вот уже несколько месяцев жили на базе Мстителей. Несмотря на то, что Баки был против, считая, что в случае чего они и сами смогут справиться с проблемами и напастями на них. Барнс старался отгородиться от той жизни, которая была раньше и преследовала его по пятам. Он не хотел слышать даже отголоски приказов, отдающихся солдатам, не хотел просыпаться под звуки утренней пробежки целого взвода, которые с радостью проводил Роджерс.       После того, как Оливия уговорила и почти силком затащила его на базу, а Стив, по его словам, «обеспечил им лучший номер», панорамные окна которого выходили на тренировочную площадку и живописный лес неподалеку, Баки не чувствовал себя в безопасности. Он угрюмый, иногда злой ходил по коридорам, неохотно здороваясь кивком головы, засунув руки в карманы тёмно-серой толстовки. Тем не менее он не мог не отметить, что Оливия практически расцвела с переездом и постоянно оттягивала с возвращением в их квартиру.       Парадоксально: раньше Баки квартира казалась холодной, неуютной, даже когда Оливия там появилась. Поначалу они жили просто как соседи, иногда переговаривались, были неловкие столкновения на кухне и робкие улыбки, после чего каждый шёл в свою комнату. Оливия долго была в поиске работы, пока однажды Сэм не пришёл к ним домой раньше назначенного Барнсом времени, и тут его непосредственность привнесла коррективы. Он помог Оливии найти работу у своих знакомых в сфере программирования. Баки и не подозревал, что его соседка смогла приспособиться к новым реалиям и была отменным хакером. Конечно, работа, которую предложил Сэм, была легальна и состояла в том, чтобы просто администрировать серверы небольшой компании, но Баки это в некоторой степени восхитило.       Постепенно Сэм всё чаще стал приходить к ним домой, не только к Баки. И Барнс наконец-то мог почувствовать себя в компании друзей. Их общение с Роджерсом совершенно изменилось, они давно перестали быть теми друзьями, которыми были до войны. До того, как Баки стал Зимним Солдатом. Дружба переменила свой вектор: Стив был занят воспитанием подрастающего поколения и отдавал всего себя исключительно этому занятию, а Баки ни слова не хотел слышать про армию, хотя Стив и зазывал его в свои ряды «воспитателей». Тем не менее Стив всегда выделял время между своим напряженным графиком и очередными заданиями для лучшего друга детства — Баки Барнса. Баки это льстило, хоть он старался этого не показывать.       Застыв в сером коридоре и наблюдая через окно очередную тренировку, он пытался вспомнить, как они с Олив перешли на этап отношений. Они никогда не говорили о своих чувствах, но всегда проявляли их в действиях по отношению друг к другу. Так, например, когда Оливия уходила рано на работу, она всегда оставляла в кофейнике свежесваренный кофе, чтобы и Баки мог им насладиться, а Барнс, в свою очередь, всегда покупал её любимый тёмный шоколад. И, пожалуй, переломный момент их отношений наступил на чёрт его знает каком по счёту дне рождения Роджерса. Не выдержав шумной тусовки и вешающихся на него девушек, которых Стив, казалось, позвал именно для того, чтобы наконец-то сосватать своего друга Баки, он вылетел из дома и присел на ступеньки, где уже сидела Оливия с бутылкой пива и задумчиво рассматривала иссиня-чёрное небо в россыпи звёзд. Снова было лишь молчание и робкая улыбка. А потом они разговорились, обо всём, что было на душе: о своих мечтах, планах и, пожалуй, о самом сокровенном — что было бы, если бы их когда-то не накачали сывороткой и они могли бы прожить другую жизнь.       В тот момент Барнс увидел в Оливии человека, который понимает его от и до, потому что эта хрупкая девушка прошла практически тот же путь, что и он. Она не смотрела на него сожалеющим взглядом, как делали другие девушки, с которыми он пытался познакомиться и которые узнавали в нём Зимнего, её взгляд как бы всегда говорил: «Эй, друг, мы перенесли так много дерьма, что и с этим справимся». Тогда к Баки и пришло осознание, чего ему так не хватало — понимания. Все и всё, что окружало Барнса, было пустым и безликим, с редкими проблесками в виде дружбы с Сэмом и Стивом. Но Оливия… Она была другой, она стала островком спокойствия. Баки приходил в квартиру и знал, что может завалиться на диван, где уже сидела Олив, обнять её колени и, закрыв глаза, признаться самому себе, что он дома, в безопасности. Каким бы сильным и непробиваемым суперсолдатом ни был Баки, он всегда хотел почувствовать себя слабым. И именно с Оливией он мог проявить эти чувства.       Заразительный смех раздался эхом в коридоре, выдернув Барнса из череды размышлений. Он услышал голос Олив и другой голос — мужской, незнакомый для него. Обостренный слух заставил прислушаться к разговору двоих.       — Ну а ты, Олив, что делаешь сегодня вечером? — Недолгое молчание было прервано её голосом. Баки прищурился, сердце застучало в два раза сильнее.       — Томас, — сожалеюще произнесла Оливия, — боюсь, что я занята.       — Да ладно… Чем такая милая девушка может быть занята вечером на базе? — тон парня был максимально развращающим, кулаки Баки сжались до побеления костяшек пальцев. — Мы могли бы сходить попить кофе или посмотреть фильм у меня дома.       — Кофе на ночь вреден, — оборвала его Оливия.       — Тогда сразу кино у меня дома. — В этот момент Баки не выдержал и вывернул из-за угла, где стояли Томас и Оливия.       — Ты разве не понял, Томас, — сквозь зубы процедил Барнс, вставая между Оливией и парнем, — девушка занята вечером, и не только сегодня.       — Баки, Баки, — Оливия ласково гладила его по плечу, не прикладывая силу, но бережно стараясь оттащить его от парня. Барнс не обращал внимания на её поглаживания. В нём кипела злоба от того, как они общались. Это же его Оливия, его милая Олив, в которой он ни секунды не сомневался. Томас стоял неподвижно, по всей видимости, понимания, кто перед ним стоит. В глазах голубоглазого парня был страх, а на лице была надменная ухмылка.       — Ты свободен, солдат, — также холодно сказал Баки, прищурившись. Томас ещё раз оглядел стоящую за спиной Оливию и, усмехнувшись, посмотрел в безумные глаза Барнса.       — Так точно, сержант Барнс. — Развернувшись на пятках, парень быстро удалился, пока Баки провожал его взглядом до первого поворота.       Глубоко вздохнув, он повернулся к Оливии. Глаза серого цвета смотрели на него со страхом и глубочайшим сожалением. Баки фыркнул и, пренебрежительно убрав тянущиеся руки девушки, последовал в их комнату, вдогонку слыша лишь: «Джеймс, Джеймс, прошу». Оливия называла его Джеймсом лишь в том случае, когда была в полном отчаянии, и впервые за всё время он проигнорировал это. Громко хлопнув дверью, Баки присел на кровать. Через несколько секунд он почувствовал дикое напряжение в пальцах, которые до сих пор были крепко сжаты в кулаки. Он сжал и разжал их несколько раз, ощущая мимолётную боль. Щеки неожиданно вспыхнули алым румянцем, где-то глубоко внутри бушевал вулкан чувств. Чтобы немного успокоиться, Баки пошёл в ванную и, открыв кран с холодной водой, умылся, посмотрел на себя в зеркало, а потом резко ударил в него кулаком.       Не прошло и десяти минут, как почти вся комната была разгромлена: сломанный стол, разбитый телевизор, сорванные шторы. Всё это было ненавистно с того момента, как они перебрались на базу. Баки хотел домой, хотел спрятать Оливию от всего мира, от таких, как Томас. И хоть он знал, что его девушка всегда может постоять за себя, благодаря сыворотке и своим навыкам, он желал всегда оберегать её. Баки злился на Оливию, на самого себя, разглядывая весь беспорядок вокруг уже трезвым взглядом и понимая, что остатки Зимнего навсегда в нём, в подкорке головного мозга. И его может пробудить Оливия своими действиями или бездействиями.       Оливия пришла к нему через час. Она знала, что в таком состоянии Барнса лучше ненадолго оставить, дать ему время остыть, но, увидев то, что породило его состояние, Олив поёжилась. Баки сидел на чудом уцелевшем кресле и преспокойно читал книгу, хотя скорее делал вид, что читал. Девушка встала напротив него, он и бровью не повёл в её сторону.       — Поговорим? — Оливия нарушила тишину, криво улыбаясь.       — Говори.       — Джеймс, прости, я просто не хотела грубить, — повинно начала говорить Оливия. — Томас просто не так воспринял…       — Да мне плевать на этого Томаса, — воскликнул Баки, срываясь с кресла, разорвав книгу в толстом переплёте напополам и отшвыривая её в сторону. Оливия всё также смотрела на него, даже не содрогнувшись от крика. Баки отдышался и упёр руки в бока. — Почему ты не сказала, что у тебя есть мужчина, чтобы этот Томас не подкатывал к тебе свои яйца?       — Ты и слова мне сказать не дал, вылетел из-за угла, взбешенный, и сам всё сказал, — преспокойно ответила Оливия.       — Дело в том, что это должна была сказать ты, а не я, — сквозь зубы процедил Баки, чуть наклонившись к Оливии. Она прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Барнс отошёл в сторону окна тяжёлыми шагами.       — Бесполезно, — шепнула девушка, качая головой.       — Что бесполезно?       — Доказывать тебе что-то. — Секундное молчание. — Я тебя люблю, Джеймс, — сорвавшись на крик, произнесла Оливия. — Не при таких обстоятельствах я хотела тебе это сказать. Неужели не заметно? — Баки почувствовал себя так, словно его сбила десятиметровая волна Тихого океана. Он стоял неподвижно, не в силах поверить услышанному. Они никогда не говорили три простых слова друг другу, Баки в целом редко слышал их от кого-либо, но сейчас всё переменилось. В очередной раз.       — Ты меня любишь? — шёпотом спросил Барнс, разворачиваясь к Оливии. Она засмеялась и всплеснула руками.       — Да, чёрт возьми, я тебя люблю, Джеймс Бьюкенен Барнс, и я не жалею, что сказала тебе именно сейчас, пусть и при таких обстоятельствах. Но ты, видимо, не в состоянии понять это без слов, так что я пойду. — Оливия направилась к двери, но через секунду была прижата к ней дверью всем телом, ощущая на щеке сбитое горячее дыхание Баки.       — Не уйдёшь, потому что ты моя, — шёпотом сказал Баки, прикрыв глаза и вдыхая самый родной и любимый аромат лилий и лёгких пряностей, зарывшись в волосах Олив. — Потому что и я тебя люблю, Олив. Ты только моя… — Этой фразой Баки хотел подтвердить свою настойчивость, уверяя самого себя в этом, повторяя это не раз, как мантру. Оливия потянулась к нему за поцелуем, которого так не хватало. Покусывала его губы, проводила своим языком по ряду его зубов, пока руки обоих поспешно снимали ненужные в данный момент элементы одежды, кидая их на пол.       Навалившись всем телом на обнаженную Оливию, Баки с остервенением целовал её в шею, спускаясь ниже, к вздымающейся груди и вставшим соскам, поочерёдно играя с каждым языком. Оливия шикнула, почувствовав мёртвую хватку холодной руки из вибраниума на своей талии. Зарывшись тонкими пальцами в отросшие волосы Барнса, девушка выгибалась под напором его ласк, подставляя грудь и шею для поцелуев, желая скорее приблизиться к тому моменту, когда Баки окажется между её ног, что и произошло в следующую минуту. Издав томный вздох, Оливия блаженно прикрыла глаза, теряясь в пучине ощущений, которые Баки заставлял её испытывать с каждым движением языка вокруг клитора. Он стремительно менял темп движений, а когда добавил внутрь сначала один, а потом и другой палец железной руки, то девушка уже не смогла сдержать крик, она и не хотела.       Доведя Оливию до первого оргазма, Баки молниеносно заменил пальцы на свой налитый кровью член и аккуратно вошёл, вздыхая над содрогающимся телом любимой девушки, ощущая её тепло, влажность и податливость под его действиями. Тело Оливии — и она сама — умоляло его ускориться и войти ещё глубже, но Баки хотел другого. Он хотел насладиться разомлевшей Олив: её глаза были прикрыты, она облизывала пересохшие губы и сладко стонала, пока Баки, сидя на коленях, оглаживал её изгибы и неторопливо входил и выходил из неё. Он наблюдал за самым желанным зрелищем, за тем, как пальцы ног его любимой сводило в судороге, идеальные ноги были напряжены до предела, а одной рукой Олив оттягивала сосок.       И тут Оливия применила свой самый беспощадный приём, скрестив ноги на шее Баки и притянув его ближе, заставляя нависнуть над ней и упереться руками в подушки, пока она слизывала с его крепкой шеи каплю проступившего пота. Глаза серого цвета стали почти чёрными. Девушка легонько царапнула его спину, точно зная, что всё заживёт меньше чем через час. Баки не выдержал и сорвался, больше не в силах терпеть возбуждение. Он вколачивался в тело Олив под громкие стоны, набирая темп. С каждым толчком он чувствовал сокращающиеся мышцы вокруг своего члена и был нескончаемо рад, что Оливия такая узкая и мокрая. Он шептал ей на ухо пошлости, пока она стонала и покусывала мочку уха. Железная рука сама потянулась поиграть с её соском, зажимая между пальцами, отчего девушка вскрикнула ещё громче и почти оглушила Барнса, прижимаясь ближе к его телу. Он чувствовал, что уже близок к разрядке, как и Олив, и её сокращающиеся мышцы, постепенно охватывающие его член. Ещё несколько резких толчков и сломанная спинка кровати, в которую Барнс вцепился, — и они кончили одновременно. Баки излился глубоко внутрь, застонав.       — Только твоя, — прошептала обнажённая Оливия, когда Баки свалился рядом с ней, тяжело дыша, оставив смачный поцелуй на её шее, не заботясь о том, что там видны алые метки от его страсти.