Пленники рая

      То, что быстро сбежать не получится, стало ясно уже на следующий день. В первую очередь из-за провианта. Нарочно или нет, но их кормили скоропортящимися продуктами. Фрукты были такой спелости, что к следующему утру начинали гнить, если их не съедали. Воздушные вкусные лепешки, пролежав ночь, становились жесткими сухарями, которые без воды не разгрызть. Воды было вдоволь, но ее приносили в большом пузатом кувшине, а пить предполагалось из маленьких пиал. В похлебке, наваристой и вкусной, попадалось много мяса, такого нежного, что таяло во рту, но с собой его не заберешь.       Даже для однодневного путешествия по пустыне ничего из этого не подходило.       – Может, и бес с ним? – предложил Роджер. – Так пойдем?       Но Брайан покачал головой. Он провел в Палестине в общей сложности три года и хорошо знал, что недооценивать коварство пустыни нельзя. Человека можно одолеть силой, или уговорами, или униженно вымолить пощаду… Пустыня безжалостна, глуха к словам и не терпит глупую отвагу.       – Написано: не искушай Господа своего, – сказал Брайан товарищам. – А кроме Господа в пустыне нам уповать будет не на кого. Вернемся к первоначальному плану, друзья, и запасемся терпением.       Роджеру и особенно Джону это не понравилось, но спорить они не решились.              Принц Фаррух действительно оставил их на несколько дней, позволив восстанавливать силы и привыкать к новой жизни. Слуги принца – молчаливые арабы, но без рабских ошейников – приходили к ним утром и вечером, чтобы принести еду и воду для умывания. И еще бальзамы, от которых быстрее заживали ссадины. Уже на третий день Брайан, проснувшись, понял, что чувствует себя просто отлично. Ничто не болит, ничто не отвлекает… кроме необычной легкости на голове. Брайан засмеялся, поймав себя на том, что у него уже вошло в привычку проводить рукой по макушке, проверяя, насколько отросли волосы. Интересно, удастся ли выбраться отсюда до того, как у него снова начнут виться кудри? Лучше б удалось, по здешней жаре без волос было даже приятнее, да и куфии удобнее носить на бритой голове. Но без волос Брайан чувствовал себя будто не собой.       Перестали тревожить и завывания муэдзинов пять раз на дню. Здесь было, видимо, две мечети – главная в городе и небольшая в пределах дворцовых стен. Из окон комнаты англичан не было видно ни одну, зато отлично было слышно, как муэдзины пытаются перекричать друг друга, собирая мусульман на намаз. Первый день и особенно ночь Роджер ругался, Джон испуганно крестился, Брайан начинал вслух читать молитву. Но с каждым разом они все меньше и меньше обращали внимание. Кричат и кричат, что с варваров возьмешь. Главное, их не трогают и не заставляют участвовать в этом непотребстве. Зато легко определять, который час.       Пару раз их навещал Питер. Один раз зашел просто проведать и узнать, все ли у них хорошо. А в другой раз явился не один – с грозным Салимом и еще несколькими стражами-арабами, и предложил прогуляться. Показать «новый дом».       Салим отстегнул цепи от ошейников и выразительно указал на плеть, закрепленную на поясе рядом с изогнутым кинжалом.       – Принц Фаррух надеется, что у вас хватит благоразумия не затевать ни с кем драку, – сказал Питер.       – Хватит, – ответил за всех Брайан. – Мы умеем оценивать, когда силы неравны.       Тем не менее охранники внимательно следили за англичанами на протяжении всей прогулки.       Питер шел впереди и коротко рассказывал, где что находится. Указал, правда, издалека на покои принца, но сказал, что сегодня присутственный день, у принца хватает других забот, поэтому туда они не пойдут.       Вывел и на внешнюю стену. Видимо, специально для того, чтобы пленники убедились, что он не врал. Они вышли на смотровую площадку угловой башни, где от палящего полуденного солнца не спасал даже плотный навес. И сколько хватало взора, во все стороны раскидывалась медно-желтая неровная пустыня, где-то далеко в дымчатом мареве смыкающаяся с тяжелыми синим небом. Даже здесь, наверху, было трудно дышать, а представить, чтобы ступить добровольно в эти пески… «Мы умрем там еще до заката», – понял Брайан.       Питер поманил их за собой вниз.       – В этом месте всегда был оазис – единственный на много миль вокруг, – стал объяснять он. – И вокруг него естественным образом возникло поселение, перевалочный пункт для многих путей, в основном, торговых. Даже название – Вакафа – означает «привал в пути». Со временем поселение разрослось, появился город: постоялые дворы и рынок. В общем-то, весь город – один большой рынок. Он там, с той стороны от дворцовых стен. Естественно, все правители хотели его контролировать, сажали сюда своих наместников, эмиров, по-здешнему. Не должность – синекура. Знай только собирай налоги с торговцев и путешественников, перечисляй в казну и старайся не класть в карман больше положенного. И следи еще за порядком: чтобы приезжие местных не обирали и наоборот. Но тут народу живет немного, и ездят из года в год одни и те же, все всех знают, друзья, кумовья друг другу давно. И стража в том числе. Все ссоры в итоге решаются полюбовно, даже до суда почти не доходит. А когда доходит, это развлечение для всех нас, и даже для принца Фарруха. Хотя поначалу он был недоволен, что ему придется этим заниматься. Он не любит всякое сутяжничество.       – Давно он здесь наместничает? – спросил Брайан.       – Шесть лет будет в этом году.       Роджер присвистнул, а Брайан подумал, что он, похоже, не ошибся с возрастом принца, а возможно, тот и еще старше. Кто их, этих сарацин, разберет…       – И за какие заслуги принц Фаррух получил такую сказочную должность? – поинтересовался Брайан.       – Его отец – верховный судья при дворе халифа. Он бы, конечно, хотел, чтобы сын его любимой жены пошел по его стопам, или же сделал карьеру военачальника. Но принц Фаррух с детства ненавидел все, что связано с насилием, и политикой совсем не интересовался. Тогда отец понял, что сын не оправдает его надежд, и нашел ему такое место.       – Неужели не мог найти ему должность при дворе или где-то ближе к столице? – удивился Брайан.       – Мог, наверное. Но они с сыном поссорились… А принц Фаррух слишком гордый, чтобы просить о снисхождении. К тому же он решил, что ему здесь нравится, он здесь сам себе хозяин. Он обустроил тут все по своему вкусу. Перестроил этот бестолковый дворец… Прежние наместники многие годы просто пристраивали разные помещения к основному дворцу, из-за чего он имеет довольно странную планировку. Принц Фаррух упорядочил это все. Разбил висячие сады с фонтанами, чтобы можно было гулять даже днем. Вот там, например, один из садов… Но мы туда не пойдем, там женская половина. Мне-то можно, а вот вам нельзя. И я думаю, вы не захотите получить возможность.       – Гарем? – оживился Роджер. – У принца Фэрри есть гарем?       – Фарруха, – поправил Питер. – Конечно, есть. Как у любого добропорядочного знатного мусульманина. Жены, наложницы, рабыни…       – Но войти туда могут только такие, как Питер, – напомнил Брайан. – Ты, кажется, ему не завидовал?       – А ты совсем не можешь?.. – спросил Роджер у Питера, пояснив неприличным жестом.       Евнух понимающе усмехнулся.       – Совсем. Я ничего даже не чувствую, когда присутствую в спальне принца…       – Присутствуешь в спальне?       – Да. На нашей родине так не принято, но здесь – привычное дело.       – Зачем? – искренне удивился Роджер. – Поддержать что-нибудь, если не стоит?       – У принца Фарруха проблем с этим не бывает, – невозмутимо сказал Питер.       – А с чем?       – Роджер! – Брайан одернул друга. Ему самому было удивительно, чем вызван такой обычай, как ему казалось, унизительный для обоих: и господина, и слуги. Но расспрашивать об этом было не менее недостойно.       – Такие обычаи… На самом деле, тут много такого, о чем нам даже подумать невозможно, – быстро заговорил Питер. – Но стоит тут пожить, и понимаешь, что всему есть свое объяснение, и начинаешь принимать это, как само собой разумеющееся. Вы тоже научитесь со временем.       – Надеюсь, что нет… – пробормотал Роджер.       – Что? – переспросил Питер.       – Не хотелось бы стоять в спальне принца Фэрри и смотреть, как он это… – спохватившись, пояснил Роджер, повторив тот же жест.       – Я вас уверяю, вам это не придется делать! – убежденно ответил Питер.              Наверняка толстый евнух прекрасно понял, что Роджер имел в виду совсем не это. И когда их вернули в комнату, снова приковали на цепи и оставили одних, Брайан счел нужным напомнить:       – Следи лучше за языком, мой друг. Так мы никогда не усыпим их бдительность. Они и без того нам не слишком доверяют.       – Да, ты прав. Но я просто задумался… – Роджер поманил пальцем товарищей ближе к себе и зашептал: – Толстяк говорит, у принца Фэрри куча женщин, но он же наверняка не всех любит. Как бы у него ни стоял, он просто человек и не может со всеми одновременно. Значит, эти несчастные женщины там сидят и скучают. Значит, надо к ним пробраться… А толстяк показал нам, куда идти. Влюбить в себя. А потом они помогут нам убежать.       Джон уставился на него во все глаза и покраснел – видимо, успел в красках все представить. Ему, неопытному девственнику, такой план, должно быть, показался еще более заманчивым, чем самому Роджеру, но скептически настроенный и более осведомленный Брайан не дал их воображению разгуляться.       – Ты слишком много слушал сказки, Роджер, – заявил он. – Во-первых, вход в гарем даже внутри дворца охраняется, посторонний мужчина пройти туда не может. А тех, кому позволено, охрана хорошо знает в лицо. Заболтать ты их не сможешь, потому что ты не знаешь языка. И, кстати, женщинам, если вдруг ты проберешься, ты тоже свой план не сможешь объяснить – они тоже не знают английского.       – Язык любви универсален! – не пожелал сдаваться Роджер. – Я, прежде чем попасть сюда, побывал во многих странах, кстати, как и ты. И везде находились женщины, готовые уйти со мной на край света, хотя мы совершенно друг друга не понимали и общались только жестами.       – Роджер…       – Ты, конечно, мне не веришь, но у тебя-то ни одной женщины не было. Ты просто не знаешь, как это происходит.       – Я знаю, что здесь это самоубийство.       – Тогда я лучше умру в объятьях здешней красотки.       – Ты умрешь в руках какого-нибудь Салима, который сначала отрежет тебе то, чем ты думаешь сейчас. А твою красотку живьем закопают в песок.       – Чем выше ставка, тем больше повод добиться своей цели, – не сдавался Роджер.       – Джон, – Брайан посмотрел на младшего товарища, который за весь разговор даже не шелохнулся. – Надеюсь, ты понимаешь, что эта затея ни к чему хорошему не приведет, и тебе в ней точно участвовать не надо?       Джон нерешительно кивнул.       – Тебя ждет дома невеста, – напомнил Брайан. – Подумай о ней. Хочешь ли ты вернуться такой ценой?       – Я просто хочу вернуться, – прошептал Джон.       – Но не ценой свой души.       – Не слушай святошу, Джонни, – вмешался Роджер. – А то он отговорит тебя и от женитьбы по возвращении.       – Я никогда не говорил, что женитьба это плохо! – перебил уязвленный Брайан.       – Да, ты всегда говорил, что это просто пустая трата сил.       – Для меня лично, а не вообще. Семья – это прекрасно, это то, благодаря чему род человеческий будет продолжаться. И благословенны те, кому Господь дал возможность создать семью и родить детей. Но я не из таких. Меня Господь создал, чтобы я с мечом в руках защищал его интересы и нашу веру, для того чтобы такие, как Джон и его невеста, могли жить.       Джон удивленно на него воззрился:       – Почему ты так решил? Господь каждому из нас создал пару. Должно быть, ты свою еще не встретил…       – Мне двадцать семь лет, – сказал Брайан. – И я тоже много странствовал по миру. И встречал на своем пути много женщин. И ни одна не заставила мое сердце биться чаще.       – Ты просто не пробовал с ними… – Роджер снова показал неприличный жест.       – Пробовал, – возразил Брайан. – В юности. Не раз.       – И?       – Я не чувствовал ничего.       – Целовал нежные губки?       – Да.       – Трогал мягкие груди?       – Да.       – Вот так вот, всей ладонью гладил и сжимал? И пощипывал остренькие розовые сосочки?       – Роджер, да.       – А под юбки ты им забирался? Там, где все так горячо-горячо и влажно?..       – Да.       – И позволял их шаловливым пальчикам забираться к тебе в штаны?..       – Да-да! Все, что нужно, все делал! – раздраженно повысил голос Брайан. – Только удовольствия от этого не больше, чем когда я удовлетворял себя сам! Так зачем тратить себя на это?       – Ты ненормальный, – убежденно сказал Роджер и посмотрел на Джона, ожидая его поддержки, но юноша, покрывшийся мучительным румянцем, только переводил растерянный взгляд с одного на другого.       – Ты вернешься и все это попробуешь, – сказал ему Брайан, вставая и отходя к окну.       Он все же был обычным человеком из плоти и крови. И слова Роджера всколыхнули в нем то, что он давным-давно похоронил в глубинах своей души.       Брайан не соврал, в его жизни действительно был такой опыт. Лет ему тогда было меньше, чем сейчас Джону. Распаленный рассказами товарищей, он хотел понять, как они развлекаются. Но так и не понял. Женщины казались ему красивыми лишь издали, особенно знатные дамы в их вычурных нарядах. Но стоило посмотреть на них вблизи, послушать визгливый голос, почувствовать кисловатый запах пота и, не дай Бог, увидеть без одежды, от очарования не оставалось и следа. Брайану было противно трогать молочно-белую гладкую кожу, под которой скрывался рыхлый жир, особенно мерзкими казались полные груди, сводившие с ума – он знал – немало достойных мужей. И то, что скрывалось под юбками, горячее и влажное, он так ни разу не заставил себя потрогать руками. Честное слово, в свой кулак спускать было приятнее – и быстрее.       Лишь один раз ему попалась девушка, еще почти девочка, ей было, наверное, лет тринадцать, худенькая, тоненькая, с едва обозначившейся грудью, которая не вызывала у него отвращения. Она не мучила его слишком долго, чтобы удерживать его возбуждение, и он довольно быстро кончил. И даже заплатил ей больше, чем она просила. Но поутру увидел ее мать и старшую брюхатую сестру, осознал, что и эта девочка станет такой же через пару лет. И с тех пор ни разу больше не насиловал себя и не ложился с женщинами, поняв, что это просто не его судьба.       Его судьба – это судьба воина, и ему куда более приятно сжимать рукоять меча и разить врагов. И слушать грубые крики на поле брани. И вдыхать терпкий запах свежей крови, и пота – людского и лошадиного… Это то, для чего он предназначен. Хотя вот Роджер как-то умел находить удовольствие и в том и в другом. И время от времени, глядя на него и других, Брайан чувствовал себя чем-то обделенным. Ему тоже хотелось ощутить, каково это – любить и чувствовать любовь другого человека. Но, видимо, его избрал для Своей любви Бог, а любовь Господа требует особых жертв. И Брайан принял это. И даже гордился втайне тем, что Господь так отмечает его и избавил от многих искушений. Но… но временами все равно в душе поднималась тоска и желание стать самым обычным человеком с женой и кучей детей… Только исправить уже ничего нельзя было. И Брайан либо находил утешение в молитве, либо – с бо́льшим удовольствием – погружался в битву во славу Господа.       Вот только что прикажете делать теперь, когда сидишь в клетке, хоть и светлой и просторной, вдыхаешь сладкие ароматы неведомых цветов, слушаешь пение птиц… И, хотя вокруг полно неверных – врагов, которых Господь завещал убивать, мысли о битве как-то даже не приходят в голову. В этом райском месте любые мысли о кровопролитии казались невозможными. А вот о любви… Только кого любить, если кругом одни варвары?