Пленники рая

      Фаррух не появлялся три дня, и Брайан начал переживать, что снова чем-то обидел принца. Однако спрашивать ни Хабиби, ни кого-то еще не решился. А потом Фаррух как ни в чем не бывало появился на тренировке, посмотрел, оценил. И подозвал Брайана к себе.       – Я помнить, ты хотеть сыграть мне мою песню, – сказал он. – Когда?       – Когда тебе будет угодно.       – Сегодня.       – С радостью. Я только настрою аль-удд и вспомню…       – Ты почти каждый день играть, – хитро улыбнулся Фаррух. – Слуги слышать через открытое окно. И рассказывать.       Брайан смущенно опустил глаза. Он почему-то упустил из виду, что его музыкальные упражнения будут слышны другим.       – Но из сада плохо слышно, а я хотеть послушать хорошо, – сказал Фаррух, понизив голос.       – Ты приходил?.. – не сдержал удивления Брайан.       – Это мой дом, я ходить, где хотеть, – напомнил Фаррух. – Сегодня. Приходи после намаза аль-магриб… После заката, – поправился он.       – Я помню, – улыбнулся Брайан.       Фаррух довольно улыбнулся в ответ и ушел. А Брайан разыскал Касида и попросил приготовить воды.       Брайан вообще привык здесь мыться каждый день. Он оценил, что если хотя бы раз в день смывать с себя весь пот, которым тело неизменно покрывается по такой жаре, чувствуешь себя намного лучше. Али, главный смотритель дворцовых бань, с которым Брайан познакомился, как-то сказал ему, что принц Фаррух вообще привык мыться и утром, и вечером. А может и в середине дня, если пожелает. Но это казалось Брайану какой-то роскошью, и вряд ли бы христианину-невольнику это бы позволили. Он даже не пытался спрашивать. Но каждый вечер – когда мусульмане, завершив свои омовения отправлялись на молитву, он шел в их баню. На глазах у них почему-то мыться, точнее, раздеваться не хотелось. Иногда компанию составлял Роджер, но не всегда – иногда он обливался водой на конюшне, если надеялся, что не попадется на глаза принцу. Тот всегда нос морщил даже при малейшем намеке на запах лошади.       Сегодня Брайан решил, что ему тоже стоит вымыться тщательно, чтобы не доставлять неудовольствие Фарруху. И еще сбрить бороду – поскольку острые ножи ему так и не доверяли, для бритья ему приходилось просить помощи Касида, и он делал это раз в несколько дней. Касид предложил обрить еще и голову – как делали многие мужчины тут, но Брайан, потрогав уже начавшие завиваться волосы, отказался. Если что – это он всегда успеет сделать, а с волосами ему привычнее все-таки, хоть их и не видит почти никто.              Брайан пришел к Фарруху со своим аль-уддом. И входя в комнату – ту самую, где в прошлый раз униженно умолял отпустить его на свободу, – на какой-то момент почувствовал страх… Но только он уже изменился и умолять больше не хочет. То есть, хотел бы, но о другом. А если Фаррух опять его встретит как тогда – почти раздетый…       Но Фаррух был одет, хоть, по здешним традициям, и не полностью. На нем была расшитая крупными золотыми и красными цветами просторная черная рубаха и черные шаровары из плотной атласной ткани. Только туфли он легкомысленно скинул и ничем не покрыл голову. «Невозможно красивый», – подумал Брайан, кланяясь.       – Садись. – Фаррух указал на место напротив себя. – Бери фрукты, вино… Ты пить вино?       – Да, но не очень люблю.       – Почему? – тут же с любопытством взглянул на него Фаррух.       – Не люблю, когда разум мутится, можно натворить что-нибудь, о чем потом пожалеешь.       – И что ты творить? Раньше? – поинтересовался Фаррух.       – Да… в общем-то, ничего особенного… – Брайан смутился. Самым большим его преступлением было то, как он в юности обнимал Роберта. И как пел жалостливые песни у него на свадьбе. Утром ему было стыдно – ему казалось, теперь все догадались о его чувствах… Но все, кажется, были пьяны еще больше, и наутро никто даже не вспомнил, кроме невесты, которая поблагодарила за прекрасную музыку. – Не успел, – сказал он Фарруху. – Песни пел, какие не надо. А после решил, не искушать больше судьбу.       – Песни… – Фаррух не сдержал грустную усмешку. – Песни это хорошо. Я хочу, чтобы ты петь. Все песни, какие ты знать. Так что пей, не бойся.       Брайан взял из его рук пиалу с ароматным вином. Осторожно отпил глоток. Вкусное. Но стоит ли?.. Рядом с Фаррухом… И так еле хватает сил, чтобы не прикасаться к нему.       – А я слышал, что мусульмане вообще не пьют вино, – сказал Брайан, ставя пиалу на пол перед собой.       – Да, – теперь, кажется, смутился Фаррух. – Пророк, салаллаху алейхи ва саллям, запрещать. Говорить, что это грех. Но грех можно исправить. Прочитать несколько больше сур, когда делать намаз. Не есть, не пить в… эээ… специальные дни. Делать добрые дела. И Аллах это тебе… – он помахал руками, пытаясь подобрать нужное английское слово.       – Зачтет, – подсказал Брайан, усмехнувшись и вспоминая епитимьи, которые накладывали на согрешивших братьев отцы-настоятели. – А еще я слышал, что вместо вина вы употребляете какое-то зелье… Дышите дымом? От которого являются картины рая…       – Гашиш, – перебил Фаррух недовольно. – Ты не пробовать? Никогда не пробуй. Вино лучше. Оно легкое. Немного пить – приятно. Много – плохо, но много не надо. Гашиш немного вдохнуть – ничего не помнить и точно пожалеть потом. Пей. И играй. Я хочу слушать ту песню. Мою.       Брайан взял пару пробных аккордов.       – Я слышал ее от тебя один раз и, возможно, не совсем точно запомнил… Слов я не знаю совсем. Поэтому, чтобы как-то петь, я придумал свои, на английском. Надеюсь, ты не рассердишься…       – Я перевести твою песню, ты – мою. Это замечательно! – воодушевился Фаррух. – Играй. Не извиняться больше.       Брайан подчинился – опять с удовольствием – и заиграл.       Фаррух внимательно его выслушал, хотя Брайан заметил, что несколько раз он набирал воздух, словно собирался перебить, но останавливал себя. От этого Брайан смутился еще больше и спел хуже, чем обычно. Хорошо, хоть пальцы ему подчиняются лучше, чем горло.       – Хоть как-то похоже? – спросил он.       – Очень. Ты так красиво… – Фаррух помахал руками, пытаясь найти на английском слова, но все же закончил на арабском и как-то слишком вычурно. Брайан понял только то же самое: красиво сыграл. – Слова про любовь, да? – уточнил Фаррух.       – Да. Я, когда подбирал музыку, напевал сначала просто «ла-ла-ла»… И вдруг подумал, почему бы не превратить это в love of my life?       – Love of my life… – пропел Фаррух и так хитро посмотрел на Брайана, что тот ожидал закономерного вопроса «кто же это», но принц всего лишь попросил сыграть еще раз.       А сам запел – свой текст, арабский и, как теперь понял Брайан, довольно схожий с его собственным.       – Мы должны научиться это хорошо делать вдвоем. А потом сыграть моей жене. Она очень любить эту песню.       Брайан кивнул, снова ощутив укол ревности. Он бы хотел играть и петь только для Фарруха, но кто он такой, чтобы распоряжаться своими желаниями?       – И «Белую королеву» тоже, – продолжил Фаррух, не заметив, что Брайан отвел взгляд. – И что ты мне еще играть?..              И с этого вечера их постоянное общение возобновилось. Фарруху очень нравилось петь под аккомпанемент Брайана. Сам он при этом не играл, лишь иногда брал второй аль-удд, чтобы вести базовую мелодию и задавать ритм. Но чаще отбивал ритм бубном.       Как-то Брайан спросил его, почему он ни разу не позовет своих музыкантов. Но Фаррух ответил, что его здешние музыканты – рабыни и евнухи, которые умеют лишь наигрывать что-то легкое и незаметное во время ужина или развлечений с наложницами – просто, чтобы не было тишины. Но слушать их ради музыки – так себе удовольствие.       – Вот в столице у меня были музыканты! – как-то раз воскликнул Фаррух и довольно улыбнулся, вспоминая.       – Почему ты их не привез с собой сюда?       – Зачем? – Фаррух как-то сразу помрачнел. – Им здесь нечего делать. Пусть развлекают халифа и его гостей. А тут гости случаются раз в год.       И более ничего на эту тему говорить не пожелал.              Фаррух научил Брайана нескольким своим песням, попробовал выучить слова его… Но все равно запомнил лишь наполовину – в отличие от мелодий, которые он схватывал на лету и распевал без слов.       Брайан предложил ему записать и даже вызвался научить латинской грамоте, но Фаррух заявил, что это слишком сложно, и он не хочет учить третий алфавит. В ответ предложил научить Брайана арабскому письму. «Ты-то знаешь только один».       Несколько раз они даже практиковались, правда, без особого успеха. Если на слух Брайан хоть как-то запоминал новый язык, то странные закорючки, да еще написанные справа налево, никак не складывались у него в слова. Да и по правде сказать, он куда больше смотрел на красивые темные пальцы, сжимающие перо, и вспоминал, какие они приятные на ощупь. И чувствовал жар плеча Фарруха, прислонившегося к его плечу. И вдыхал его аромат… А все силы уходили на то, чтобы никак не показывать ту бурю, которая поднималась в его душе. Особенно в те моменты, когда Фаррух хватался за перо поверх его пальцев и пытался им водить, чтобы показать, как правильно. Брайан неизменно выдергивал руку. Фаррух не настаивал. Сердился на его непонятливость, но не всерьез, глаза его постоянно смеялись. А иногда не сдерживался и начинал хохотать над Брайаном – громко и задорно. Брайан радовался этому и иной раз специально делал дурацкие ошибки, чтобы его посмешить. Когда-то его приводила в бешенство одна мысль, что над ним может кто-то смеяться. Но заразительный смех Фарруха вызывал лишь желание веселиться вместе с ним.              Через некоторое время Фаррух решил, что они достаточно наловчились вместе играть, и позвал свою любимую жену послушать. Она снова пришла в сопровождении других женщин. И хотя Брайан по-прежнему не видел ее лица, теперь он мог понять, что она говорит. И что говорит ей Фаррух.       – Луна моя, – сказал он, бережно усаживая ее на центральное место, – мы хотим немного побаловать твой слух разными песнями, в том числе, заморскими, которым научил меня Брай, – он указал на своего раба, и тот почтительно поклонился.       – Мое солнце, – ответила ему Марьям, – я так рада, что ты снова стал играть и петь. Твой голос должен чаще радовать этот мир.       – Если он радует только тебя, луна моя, мне этого достаточно, – улыбнулся Фаррух и быстро оглянулся на Брайана.       Тот попробовал улыбнуться тоже, но сделал вид, что слишком занят настройкой инструмента.       Он, конечно, всегда помнил, что Фаррух нормальный мужчина, у которого есть жена – и даже не одна. Но пока Фаррух не упоминал о ней, Брайану казалось, что это и неважно. Когда они были вдвоем, остального мира для него словно не существовало. А вот увидел и услышал, с какой нежностью они друг с другом говорят, и снова в душу полезли липкие побеги зависти – что в его жизни такого не будет. Ни с Фаррухом. Ни вообще.       Марьям была, в самом деле, очень милая. И Брайан искренне порадовался, что Фарруху так повезло с любимой женщиной.       Когда они закончили играть, она подозвала Брайана к себе. Внимательно посмотрела на него, словно изучая. Ему тоже было любопытно изучить ее, но он видел только глаза – красивой формы, как у всех здешних людей, темные и спокойные. Если в глазах Фарруха бушевал огонь, как при пожаре, то во взгляде Марьям горел теплый ровный огонек, как у лампадки перед иконой. Ни обжечься, ни согреться… Только не потеряться во тьме.       – Ты хороший музыкант, – сказала Марьям.       Брайан поклонился – низко и почтительно.       – Спасибо, госпожа.       – Ты уже выучил наш язык?       – Немного… Я плохо говорить.       – Со временем научишься лучше. – Она улыбнулась, и мелкие морщинки в уголках глаз сделали ее мягкий взгляд еще более уютным.       Брайан поймал себя на мысли, что понимает, почему Фаррух так привязан к ней.       – Мой муж очень ценит тебя, – сказала она. – Ему не хватает здесь хорошего друга. Я очень надеюсь, что ты станешь таким.       – Я просто его раб… – начал Брайан.       – Это, – она коснулась его ошейника, – не имеет значения. Важно только то, что здесь, – она приложила ладонь к его груди и быстро отняла. – Ты нужен ему.       Брайан смущенно опустил глаза. «Но ты нужна ему больше, я не смогу соперничать с тобой», – подумал он, но не сказал… Не смог сформулировать на арабском… Да и хорошо, что не смог. Зачем ей знать?       Может быть, она что-то прочитала в его глазах, потому что продолжила:       – Он снова стал писать песни. Та, которую вы сыграли последней – ее раньше не было. Он играл мне все, что придумывал. Эту я не слышала. Он сочинил ее для тебя.       Брайан покачал головой.       – Он сочинить ее для аль-удд. Он нравиться, как я играть. Он говорить, что не уметь так.       – Так не умеет, – согласилась Марьям. – Так вообще мало кто умеет. Когда мы еще жили в Багдаде… Уже девять лет прошло с тех пор! У него был один музыкант. Потрясающий. То, что он делал – это как волшебство. Ты похож на него. Но ты лучше. Тот, когда играл, был сам по себе. Ты лучше чувствуешь Фарруха. Когда ты играешь, а он поет, вы звучите, как одно. Если ты понимаешь, что я хочу сказать.       Брайан неопределенно пожал плечами. Слова он понял. А вот смысл…       – А тот музыкант, – спросил он, – где он сейчас?       – Погиб. Давно.       – Это… Ибрагим? – осторожно поинтересовался Брайан. Ему почему-то было очень любопытно узнать, кто же этот человек. Но Салим о нем больше не вспоминал, и ни от кого другого он не слышал это имя.       – Нет, – чуть удивленно ответила Марьям. – Ибрагим был воин. Большой военачальник армии халифа. Но именно он встретил этого музыканта в одном из походов и привел в дом моего мужа. Чтобы развлекать нас… – Она грустно улыбнулась. – Это были хорошие дни. Я зря рассказала. Не напоминай сейчас Фарруху об этом. Ему незачем грустить лишний раз. Я бы хотела, чтобы он наконец забыл все, что было. Чтобы ты помог.       – Я? – переспросил Брайан, не поверив, что не ослышался.       Марьям помедлила с ответом и, как Брайану показалось, лукаво улыбнулась, но по одним глазам понять было сложно.       – Играй ему почаще, – сказала она.       – Хорошо, госпожа… – Брайан низко поклонился ей.       ***       Когда Брайан пересказал Фарруху ее похвалу и пожелание, тот нежно улыбнулся.       – Я рад, что ты понравиться моей жене. Марьям хорошо понимать меня. Я думать, лучше всех на свете понимать. Даже жаль, что она женщина…       – Жаль, что женщина? – переспросил Брайан, не уверенный, что понял правильно.       – Ну… да. С ее характером, ей надо быть чиновником, а не мне. Визирь Джамиль и так чаще с ней советоваться, чем со мной. Я вечно придумывать какие-то огромные идеи, которые нельзя сделать. А она знать, что надо сделать действительно. Но она женщина… Мой друг как-то сказать, что когда мы родиться, Аллах отвлечься и неправильно положить наши души в тела. – Фаррух покрутил пальцами и улыбнулся.       – Твой друг?.. – переспросил Брайан. Фаррух так редко говорил о друзьях. Только о том, кто отпустил когда-то его леопардов.       – Когда-то у меня был друг, – Фаррух улыбнулся, но Брайан заметил, что глаза его погрустнели. И, вспомнив просьбу Марьям, не стал больше расспрашивать о прошлом.       – Что еще сыграть тебе, сахиб? – спросил он, положив пальцы на струны. И взгляд Фарруха вернулся к нему и снова зажегся радостью.       – Что ты хотеть. Я слушать все.