Малфой-Мэнор. Сентябрь, 1996
Такой холодной осени давно не было. Всего за несколько дней ласковый, бархатный сентябрь стал пронзительно холодным, дождливым и ненастным. Мелкий, без передышки, дождь, уже порядком начинал раздражать. Тепла совсем не осталось. Ни на улице, ни в душе. Всегда аккуратные волосы Люциуса беспорядочно развевались из-за ледяного ветра. До поместья оставалось всего несколько шагов, но ноги, будто налитые свинцом, отказывались передвигаться. Каждый новый день отбирал всё больше и больше сил. Некогда родной дом всем своим видом кричал о неприветливости и нежелании принимать гостей. А Люциус чувствовал себя именно гостем в Малфой-Мэноре. Он редко появлялся дома средь белого дня, чаще приходил ночью, когда Нарцисса уже спала. И вот сейчас Малфой-старший показался здесь утром, однако лишь потому, что в его доме была запланирована важная встреча. Дожили. Семейное поместье приравнялось четырём стенам для «деловых встреч». Люциус пролетел по коридорам, не задерживаясь и доли секунды у стен. Было стыдно. Десятки осуждающих взглядов из семейных портретов заставляли чувствовать себя провинившимся мальчишкой. Люциус дошёл до того, что собственноручно наложил на каждый портрет заклинание, лишь бы они с ним не говорили, но это мало чем помогло. Особенно портрет Эдвены Малфой — матери Люциуса, заставлял чувствовать себя отвратительно. Кто бы мог подумать, что такого человека, как Люциус Малфой, можно вывести на чувство стыда. Если для Малфоев и было что-то превыше любых принципов — то это семья. Живые портреты наблюдали за тем, что делает нынешний хозяин Мэнора. И совсем этого не одобряли. С пустой головой и усталыми глазами Люциус ввалился в свой кабинет. Он не спешил к супруге и не рвался поскорее разорвать конверт с письмом от сына. Это было чересчур. Люциусу хотелось хотя бы на минуту забыться, отпустить себя и ворох проблем, но в его положении это было чревато последствиями. Пока ты стоишь передо мной на коленях с опущенной головой — твоя жена будет жить и дышать. А сын? Твой сын должен примкнуть ко мне. Это ещё одно обязательное требование, которое сохранит твою семью, Люциус. Голос Волан-де-Морта колоколом грохотал в голове и заставлял содрогаться. Люциус был взрослым мужчиной, любящим отцом и мужем. В обществе все его знали как гордого аристократа, который только и умеет, что кичиться несметным богатством и чистотой крови. Но сейчас он был просто напуганным человеком, сделавшим когда-то неправильный выбор и вынужденный теперь платить очень высокую цену. Эдвена изредка поглядывала на своего сына, который в тот же момент прятал от неё глаза. Ей ничего не оставалось, как смотреть в ответ с жалостью и осуждением. — Ну, что ты смотришь на меня? — наконец-то не выдержал Люциус. — Что ты хочешь мне сказать? Что? То, что я не прав? Что я болван и идиот? Я это и так знаю, мама. Эдвена молчала. Потому что так когда-то захотел Люциус. Он не выдержал бы обвинений из её уст. Ему хватало того, что его обвиняла Нарцисса, это било по совести, не хуже, чем пронизывающий взгляд матери. Иногда Люциусу казалось, что он просто сходит с ума от происходящего вокруг. Проблемы и недосказанности скапливались и формировали огромный снежный ком, несущийся неумолимо прямо на него. Он снова посмотрел на мать, которая принялась за книгу и больше не отрывала от неё взор, хотя из её глаз на страницы капали маленькие слёзки. — Люциус, — голос Снейпа отрезвил рассудок Малфоя. — Ты хотел меня видеть. — Да, — устало ответил Люциус. — Проходи. — К чему такая срочность? — Ты ведь слышал, что вчера заявил Тёмный Лорд? — Слышал. — И тебе нечего сказать по этому поводу? — А что ты хочешь услышать? Я в любом случае поддержу Тёмного Лорда. — Северус, — Люциус прокашлялся. — Как продвигаются дела с окклюменцией? По взгляду зельевара Люциус понял, что тот в курсе. Глупо было полагать, что такой легилимент, как Снейп не прочтёт мыслей Драко. Да о чём шла речь, если даже сам Люциус, не владея малейшими навыками, без проблем читал своего сына, как открытую книгу. Он пытался списать это на то, что вырастил его и поэтому мог распознать любое проявление эмоций на лице сына. А теперь было понятно, что Драко на пушечный выстрел нельзя подпускать к Волан-де-Морту. Одна единственная мысль и от семьи Малфоев не останется и мокрого места. — Ты знал? — сухо спросил Северус. — Сложно было не заметить. Даже не знаю, как это не стало достоянием всего Хогвартса и магической Англии в целом. — Как ты допустил подобное? — Не тебе его винить, Северус, — съязвил мужчина. — Твоя ситуация ничуть не лучше. — Но и фамилия моя не «Малфой». Что больше привлечёт внимание: моя влюблённость в маглорождённую ведьму или наследника семьи Малфоев? — О влюблённости речи не было. — Да и ещё в какую? — парировал Северус. — В саму Гермиону Грейнджер. В ту самую Грейнджер, которая является лучшей подружкой Гарри Поттера. Люциус бессильно упал на диван, закрывая глаза. Пальцы сомкнулись на переносице. Он не знал, что ответить товарищу. Что вообще можно ответить на столь ясную истину? Не первый день и даже не первый год Люциус наблюдал за взаимоотношениями Драко и этой девчонки. Первыми мыслями было размазать Грейнджер по стенке, чтобы на ещё одну поганую грязнокровку стало меньше, а потом он решил поделиться этим с Нарциссой. И не получил ожидаемой реакции. Его жена всецело поддерживала связь Драко и гриффиндорки. Нарцисса ясно дала понять, что берёт эти отношения под своё крыло и навредить им приравнивалось навредить ей лично. Поэтому Люциусу оставалось, стиснув зубы, просто-напросто наблюдать. Понадобился год, чтобы он смог оценить масштаб изменений. Искренность, терпимость, внимательность, умение сопереживать. Гриффиндорка меняла Драко. Она делала его лучше. Люциус теперь видел в своем сыне не простого наследника рода Малфоев, не просто воспитанного с детства аристократа — он видел лучшую версию себя. Лучшую во всём. Драко был способен на все те эмоции и чувства, которые сам Люциус не в силах уже испытать. И настал тот день, когда Малфой-старший был рад, что Драко не наступил на те же грабли, что не впустил в своё сердце мрак и холод, что не потерялся в идеалах собственного отца. И что с этим сделал Люциус? Подставил своего сына под прямой удар и даже не попытался защитить. Преподнёс Драко Тёмному Лорду на блюдечке и теперь метался в агонии с жалкими попытками как-то смягчить ситуацию. — Он не сможет скрыть своё сознание от Тёмного Лорда, — вновь заговорил Снейп. — Понадобится слишком много времени, чтобы хотя бы поднатаскать его. У него нет времени. Люциус, он убьёт Драко, как только узнает. А потом Нарциссу и тебя. И до девчонки он тоже доберётся. И молись Мерлину, чтобы убивал именно в таком порядке. Северус был прав. Спорить не имело смысла. Люциус сам прекрасно это понимал и абсолютно не имел понятия, что ему делать. Перед глазами появился образ бездыханного тела Нарциссы рядом с Драко. Эта картина сдавила горло спазмом, заставив поперхнуться и закашляться. Самым большим страхом для Малфоя было потерять супругу и сына. Семья — это самое драгоценное, что у него было, а он уже, и так, достаточно успел втянуть их в неприятности. — Что мне делать, Северус? — тихо спросил Люциус. — Я не могу допустить этого. Может, убить девчонку? — И чем, по-твоему, это поможет? Её смерть в ту же секунду искалечит душу Драко, а не вычеркнет из головы факт того, что он любил. И задумайся хотя бы на минуту, что будет, когда твой сын узнает, кто приложил к этому руку. Он и без того достаточно ненавидит тебя. — И что делать? — Нужно лишить его этих воспоминаний. Нет воспоминаний — нет проблем. В руках Снейпа появился небольшой камешек с тёмно-зелёным отливом. Люциус сфокусировал взгляд на, казалось бы, безделушке, и раскрыл рот, чтобы отвергнуть предложение Северуса, но тот его опередил: — Это не будет классический Обливиэйт. Если мы просто сотрём память Драко, то это вызовет слишком много вопросов и неудобств. Лорд сразу поймёт, что ты пытался что-то скрыть и тогда никакое владение окклюменцией вас не спасёт. Ты должен вручить Драко этот камень и сделать всё для того, чтобы он всегда был с ним. — Что же это? — Люциус потянулся за вещицей. — Камень Забвения. Тёмный артефакт, который отключает в волшебнике любые светлые эмоции и чувства. Человек, носящий такую штуку при себе, напрочь забывает всё хорошее, что мог испытывать в прошлом. В случае с Драко — он сотрёт из головы все потуги на влюблённость. Но, — Снейп замялся. — Не с сердца. Драко будет чувствовать, что с ним что-то не так, но пока камень будет у него — он не сможет в этом разобраться. — Только светлые чувства? — Люциус с большим интересом начал рассматривать камень. — Как он работает? — Я не зря сделал акцент на том, что это — тёмный артефакт. Есть точно такой же, но он относится к светлым и имеет обратные возможности. Вычёркивая из головы волшебника всё тёмное и негативное, оставляет только светлые помыслы. Но опять же, носящий этот камень нутром чувствует, что что-то не так. — Это поможет? — Это поможет Драко забыть, что такое влюблённость. Вместе с тем ты должен больше проводить времени с сыном, рассказывать ему об идеалах Тёмного Лорда, внедрять в сознание ненависть к маглорождённым. Ты должен вбить ему в голову, что он — истинный сын своего отца. — А как же Нарцисса? Драко перестанет любить собственную мать? — Нет. Мы говорим не о врождённой любви. Драко родился с любовью к матери, он начал любить её ещё до рождения. А мисс Грейнджер он полюбил в сознательном возрасте. Это два разных вида любви. Больше всего на свете мужчина не хотел участвовать в этом разговоре, даже слышать подобное. Для Люциуса уже давно идеалы Тёмного Лорда не были в приоритете. Нет, он не стал самым добрым человеком во всей Вселенной, он по-прежнему относился к грязнокровкам с отвращением, но это перестало быть навязчивой идеей. После первой магической Войны очень многое в жизни изменилось. Он успел стать мужем, отцом, семьянином. Люциус знал, что Война — это не о чём-то хорошем. Это всегда горе, разруха, утрата и боль. И пусть сам он готов пережить все напасти судьбы — для своей семьи он совсем этого не хотел. — Артефакт сохранит ему жизнь? — наконец задал Люциус самый важный вопрос. — Это всё, что меня интересует, Северус. — Да. И ей это тоже сохранит жизнь. Когда-нибудь он поблагодарит тебя за это. Пусть хотя бы не ненавидит. Уже достаточно. Аристократ и грязнокровка. Это даже звучало нелепо. Хотя было поздно что-то менять. Очень много воды утекло с момента, как Драко позволил этой девчонке проникнуть в сердце. И, может быть, случись всё лет на двадцать раньше, Люциус не допустил у своего ребёнка и малейшей мысли о подобном. Только вот он сам любил и знал, что сердцу не прикажешь, если у него самого оно когда-то было. — Что делать с этим камнем? — Малфой крепко сжал вещь в ладони, мысленно зацепившись за неё, словно за спасительный оплот. — Как быстро он начнёт работать? — Я бы советовал тебе преобразить его в побрякушку, что-то вроде семейной реликвии и подарить Драко в честь начала нового учебного года. Будет достаточно нескольких часов и камень заработает. — Что будет, если он его перестанет носить или потеряет? — В твоих и его интересах, чтобы этого не случилось, — Снейп замолчал. — Или чтобы это случилось не очень скоро. — Что будет с девчонкой? — Если Поттер не угробит своим рвением спасти мир, то с ней всё будет хорошо.Малфой-Мэнор. Следующий вечер.
Он так и не покинул пределы своего кабинета. Нарцисса точно знала, что Люциус был в Мэноре, однако не беспокоила мужа. Лишь взгляд Эдвены продолжал пристально сверлить, но даже это не заставило сдвинуться с места. Малфой сидел на диване и раз за разом прокручивал разом в голове разговор со Снейпом. На столе поблескивал перстень с камнем, который Люциус намеревался вручить своему сыну сегодня вечером. Тяжелые мысли не отпускали, вновь и вновь возвращая к весам с двумя чашами: счастье или спокойствие. Этот выбор напоминал Люциусу о том, что когда-то он ошибся, поставил не на ту чашу. А теперь свободы выбора по сути и не было: выбрав счастливую жизнь, он сократит её до нескольких дней, потому что Волан-де-Морт их сразу прикончит. А спокойная жизнь, пусть и будет долгой, будет сплошной иллюзией, самой настоящей фальшью и притворством. Люциус вновь взглянул на портрет своей матери, наблюдавшей за ним в приглушённом свете свечей. Эдвена была невероятно красивой, что всегда восхищало окружающих. На любом из семейных портретов, где был Люциус и его отец с матерью, он всегда засматривался на мать. Высокая, статная женщина с безупречными блондинистыми волосами и серыми глазами. Казалось, что все женщины семьи Малфоев были невероятно красивыми, как на подбор. И на долю секунды Люциус представил себе в голове пару Драко и Гермионы. Это было что-то таким неправильным, таким неестественным, что вызвало неконтролируемый смешок. Эта девчонка не шла ни в какое сравнение хотя бы с одной из леди Малфой. Да и Драко, хоть внешне и был похож на «Малфоя», но внутренне кардинально отличался. Другим его сделала никто другой, как эта гриффиндорка. И Люциус откровенно солжёт, если скажет, что ему не нравилось видеть своего сына именно таким. Назойливый и громкий стук вывел его из раздумий. Оглянувшись по сторонам, он заметил, что Драко стоит у стола и стучит о него. Люциус так сильно поник в своих мыслях, что даже не заметил чужого приближения. — Отец, — Драко заговорил первым. — Ты хотел меня видеть. Что-то срочное? Крёстный через камин отправил меня домой. — Как начался твой учебный год? — бесцветно спросил Люциус. — Ты меня позвал, чтобы спросить, как начался мой учебный год? — Драко театрально закатил глаза. — Если бы ты был более внимательным, то заметил бы моё письмо. — Ты не ответил на мой вопрос. — Отлично начался. Это всё? — Как мисс Грейнджер? — Люциус вопрошающе посмотрел на сына. — У неё всё хорошо. — Думаю, она не оценила бы твои манеры. Драко, в таком тоне разговариваешь с отцом. Мне казалось, что мисс Грейнджер влияет на тебя исключительно в положительном ключе. Кажется, я обнаружил её недоработку. — Не тебе так говорить о ней, отец. Если ты узнал всё, что хотел, то я поздороваюсь с мамой и вернусь в школу. Вот он, тот самый момент. Или сейчас, или никогда. — Драко, — Люциус подошёл к сыну. — Прими от меня этот подарок. Это семейный перстень нашей фамилии. Я хочу, чтобы ты носил его, как истинный наследник Малфоев. Драко молча принял подарок отца, надевая кольцо на палец. Сердце Люциуса начало стучать через раз. Он любил своё чадо не меньше, чем Нарцисса и сейчас успокаивал себя только одной-единственной мыслью: это ради благополучия Драко. Перстень оказался на пальце юного Малфоя и тот скрылся за дверью. Взгляд Эдвены будто испепелял Люциуса. Больше было невыносимо находиться в этом кабинете под её надзором. Она кричала, но он не слышал и это раздражало ещё больше. Малфой-старший схватил палочку и направил на портрет: — Фините Инкантатем. Ну что, мама? Что ты хочешь мне сказать? Говори! — Ты — мерзкий, отвратительный лжец и сволочь! — свирепый голос Эдвены разнёсся по кабинету. — Как ты можешь? Что ты наделал? Почему этот мальчик должен расплачиваться за твои грехи? Люциус стоял и слушал обрушившийся гнев матери. И соглашался с каждым её словом, был готов подписаться под каждым из них кровью. Своей прекрасной чистой кровью, которую он так превозносил. — Разве такой участи заслуживает твой ребёнок? Единственный наследник нашего рода? Прислуживать этому сукиному сыну? Если ты сам болван и идиот, то это только твои проблемы, Люциус! Ты решил всё за него, не оставил ему и шанса. Какое право ты имел давать ему чёртов камень? У тебя не было и сотой доли права решать его судьбу! А девочка? Ты о ней подумал? Что будет с ней, когда Драко просто отвернётся и забудет о её существовании. — Она грязнокровка, — ответил Люциус. — Не пара ему. — Ты смеешь мне перечить? Она будет наименьшим позором для нашей семьи, в отличии от тебя, Люциус Малфой! Если бы ему кто-то когда-то сказал, что он услышит нечто подобное от матери — не поверил бы. Но при этом Люциус опустил глаза и слушал дальше, что говорил портрет Эдвены. Интересно, Абраксас поддержал бы супругу? Скорее — да, чем нет. Внезапно крики прекратились и из портрета послышались тихие всхлипы. Леди Эдвена закрыла лицо руками и отрицательно мотала головой, заливаясь слезами. — Мама, я знаю, — обратился к ней Люциус. — Знаю, что виноват, но по-другому поступить нельзя. Я лишь хочу, чтобы Цисси и Драко были в безопасности. — Как же ты не понимаешь, — тихо ответила Эдвена. — Ты сделал только хуже… — Нет. Я спас их. Я буду служить Тёмному Лорду до самой смерти, если это убережёт их. И Драко справится, он справится. Ради Нарциссы, я это знаю. Мать всегда была для него в приоритете. А девчонка эта, — он замялся. — Она скоро забудет его. И он забудет. Это не утешило Эдвену. Она встала и куда-то ушла, а через пару минут вернулась с книгой в руках, которую читала вчера. Большой пыльный том еле помещался в хрупких руках. — Ты знаешь, что это? — Нет. Прежде видел только на портретах и никогда в Мэноре. — Эту книгу ведут портреты, если можно так выразиться. Мы являемся её хранителями. Своеобразное генеалогическое древо нашего рода, тут появляются имена всех членов семьи Малфой. — У нас есть Родовая книга Малфоев в библиотеке, но она выглядит не так. — Родовую книгу заполняют сами члены семьи, — Эдвена прокашлялась и утёрла последние слёзы. — А эта книга заполняется сама. Очень часто она заполняется до рождения наследников или того, как очередной мужчина семьи женится. Тут появляются те имена, которые предначертаны судьбой. Вот, к примеру, возле имени Арманда Малфоя написано имя не леди Хэйл Малфой, а некой Алиды Маккей. — Что? Кто такая эта Алида? — Очевидно, что это та женщина, которую Арманд любил, а Хэйл стала той, на которой он был вынужден жениться. Видишь, что с стало с именем Алиды? Эдвена повернула книгу с нужным разворотом к Люциусу. Имя Арманда было выведено тёмно-зелёными чернилами в то время, как имя Алиды Маккей было выжжено и казалось, до сих пор тлело. А имя самой Хэйл Малфой было написано обычными чёрными чернилами. Эдвена пролистала несколько разворотов, и Люциус увидел своё имя рядом с именем Нарциссы. Их имена были такого же тёмно-зелёного цвета, как и имя Арманда. — Вы с Нарциссой были предначертаны друг другу. Не всем Малфоям так повезло, очень много браков были обычным холодным расчётом. — К чему ты все это мне говоришь, мама? Я думал, что ты хочешь выговориться… — Да вот к чему, — Эдвена перевернула страницу. — Если остальным не посчастливилось быть с теми, кого они любят из-за каких-то семейных или кровных предубеждений, то судьбу Драко ты переломал собственноручно. Страница, где было имя Драко отличалась цветом от других. Она была практически чёрного цвета и имя Малфоя-младшего было выведено изумрудным, а внизу кроваво-красными буквами горело имя Гермионы Грейнджер. Лицо Люциуса исказилось в непонятной гримасе, а Эдвена снова заплакала. — Вот, что ты наделал. Теперь стен нашего холодного Мэнора не коснётся и капелька любви. А всё из-за тебя.