Брусчатка на мостовой влажно блестела от дождя, падающего сверху холодными крупными каплями. Они пронзали иглами мелкие лужи, в которые превратился лежавший еще вчера тонкой шалью снег, расходились кругами. В неясном зеркале отражались желтые огни ночного города, не засыпающего ни на минуту. Яркий свет, льющийся из стеклянных витрин, выхватывал силуэты, все как один темные, мерцал на глянцевой ткани расчерченных спицами зонтов. Разноцветные вывески мигали, зазывая в открытые заведения, на мокром асфальте светились перевернутые ангелы и звезды с праздничных растяжек, сотканных из множества лампочек.
Том почти не видел всего этого. Он шел по улице, не разбирая дороги, а беспрестанно гудящий поток черных силуэтов сам собой расступался перед ним. В центре Лондона в длинные выходные было чрезвычайно людно. Но в то же время он словно находился там, в этой толпе, один. Пальцы сжимали полированную ручку чьего-то зонта, который он в последний момент выхватил из подставки в виде тролльей ноги в прихожей, за секунду до того, как темная дверь хлопнула за спиной, а он оказался во влажном и шумном центре праздничного города.
Он поднял повыше воротник маггловского пальто, наскоро трансфигурированного из зимней мантии, и наклонил зонт чуть ниже, отгораживаясь от окружающих. Он всегда держался особняком, он никогда и не был таким, как они. И они это чувствовали. Ни один человек не врезался в него, все отходили в сторону, безошибочно считывая угрозу, ощущая своим шестым чувством распространяющиеся вокруг него волны. Как от камня, нарушившего беспечную водную гладь.
И они были правы. Они видели его суть, хоть и не осознавали этого. Пускай пальто на его плечах и было из овечьей шерсти, но то, что находилось под ним, обладало острыми зубами. Оно сжигало все на своем пути, превращало в пепел. А только что живших людей, мыслящих, чувствующих, надеющихся — в холодные бессмысленные трупы.
Он уже убивал во имя мести. Он убивал во имя своей жизни. И… он убивал во имя развлечения. Или будет? Какая разница, где во временном потоке находилась эта точка невозврата. Она случилась и обнажила его природу. Он всегда знал, что он
выше окружающего стада. Он знал, что он
вправе делать то, что считает нужным, не оглядываясь на навязываемые обществом стереотипы, которые громко называют моралью. Но она вскрыла то, что он прятал от самого себя, тщательно не обращая внимания. Жажду.
Человечность. Сочувствие. Сострадание. Все это — просто слова, придуманные для того, чтобы держать в узде животную природу людей, которые ушли от хищников не так далеко, как хотели себе представить. Это — эфемерные образы, рассыпающиеся столь легко, когда происходит столкновение интересов и потребностей, будь то отдельные личности или же целые империи, что просто смешно. Они прикрывались этими словами, только чтобы скрыть правду от самих себя. Правду, что каждый сам за себя, а люди вокруг — это ресурс. Они ничем не лучше вещей, марионетки на ниточках, ведомые хитрыми политиками, управляемые своими инстинктами и низменными реакциями на внешние раздражители. Так шаблонно и тривиально, словно они — инфузории. Пищу — заглатывать, от опасности — убегать. Противника переваривать. Он шел в потоке тряпичных кукол.
И только он один был достаточно
смел, чтобы не врать самому себе, будто эти высокопарные слова что-либо значат. Но был ли он достаточно смел, чтобы признать еще кое-что? Что он на самом деле не был безразличен ко всем этим людям? Что, как бы он ни считал их однотипным стадом, на самом деле он не хотел находиться в вакууме. Он хотел видеть людей вокруг себя. Он хотел, чтобы они смотрели на него. Он жаждал любоваться в их глазах отражением своей высокой фигуры, а за ним — страхом. Преклонением. Восторгом. Осознанием его власти над окружающими.
Это было упоительно, ощущать свою силу. Чувствовать, что чужая жизнь в твоих руках, а сердце стучит так испуганно благодаря твоим действиям. По твоему замыслу. И как скоро он переступит ту грань, когда убийства происходят не ради цели, не из чувства самосохранения, но просто чтобы вновь ощутить эти расплывающиеся по кровеносной системе ядовитые токсины серотонина? Если обычно его эмоции были сглаженными и равномерно-пресными, то на что он готов ради этого яркого отравленного фейерверка?
Теперь он знал, на что он готов, видел своими глазами, пускай и с другой стороны объектива. Не с той, с которой увидит это через несколько десятков лет. Или уже не несколько? Когда это началось? Это было чрезвычайно странно — видеть трупы девушек, убитых его руками, но к которым он не прикасался. Грудь сдавливало от неясного томления. Словно он сделал это в призрачном полубреду, и теперь не может вспомнить. Он уже ощущал это однажды. Когда смотрел на фото мертвой Лили Поттер в той самой книге.
И сейчас он словно видел это многократно, будто изображение двоилось перед глазами. Троилось. Десятерилось. А чувство нереальности, иллюзорности захлестывало с головой, мешало дышать. Он понимал, что это — деяния его рук, но будто смотрел со стороны. И это выглядело… ненормальным. Абсолютно больным. Не укладывающимся ни в какие его представления о собственной чести, пусть и отличающиеся от того, что подразумевали под этим словом другие. Убить сильного противника, одержать победу в бою, разобраться с врагами — вот что было доблестно.
Раздражение зудело под кожей. Музыка глухими басами смешивалась с невнятными обрывками речи, пока он проходил мимо открытых дверей заведений, зазывающих путников в сети своих неоновых лучей. Но он смотрел только вниз, на мокрый блеск мостовой. Лишь один цвет отсвечивал под ногами. Красный.
— Эй, парниша, не хочешь поразвлечься?
Он заторможенно приподнял край зонта, когда понял, что это обращались к нему. Теперь красного стало больше. Бордовыми были вывески вокруг, иероглифы светили с них золотым. Алые круглые фонарики с желтыми хвостиками свисали сверху, с зигзагами рассекающих улицу гирлянд. Он забрел в китайский квартал. А размалеванная девица с неопрятными пергидрольными волосами и в слишком короткой для холодной погоды юбке, прислонившаяся к серой стене рядом с заколоченной витриной заброшенной лавки, изучала его внимательным взглядом.
— Да ты красавчик, — протянула она, подняв тонкие выщипанные ниточками брови. — Скидку сделаю! — заявила она и активно заработала челюстями, пережевывая жвачку и плавая взглядом по его стройной фигуре в облегающем пальто.
Том раздраженно дернул головой и зашагал дальше. Еще чего не хватало, мараться об маггловскую уличную девку.
— Какой цаца! — то ли рассердилась, то ли восхитилась она. — Эй, слушай, я бы тебе и бесплатно дала. Больно ты хорошенький. Что скажешь?!
Да, она сама не знала, к кому обращается, это было даже забавно. Сделав еще два шага, он остановился. Свербящее нервное возбуждение давило изнутри, требовало выпустить его, избавиться от эмоций. И он уже знал, каким прекрасным способом для этого был секс. На мгновенье он представил прижатую им к грязной стене девчонку, свои руки, смыкающиеся на ее шее, ее открытый в беззвучном крике рот. Тьма шевельнулась внутри, радостно выпуская когти, а вдоль позвоночника пробежали мурашки удовольствия. Мысли в голове постепенно стали вязкими. Он медленно развернулся обратно, изучая непривычно безлюдную улицу цепким взглядом. Заверни за угол, и никто ничего не увидит. Он шагнул вперед, к девушке.
Так это и произойдет? Первое бессмысленное убийство, совершенное не ради выполнения целей, не ради выживания, а исключительно чтобы удовлетворить свои желания, утолить свою жажду эмоций, отвести душу? Неужели он столь слаб, что готов потакать любым своим потребностям, даже подобными способами, рушащими его самоуважение? Как же низко он пал. Он замер, презрительно оглядывая заинтригованную блондинку, которая подалась ему навстречу.
— Тебе чрезвычайно повезло, что сегодня я пройду мимо, — бросил он. Девица разочарованно фыркнула, глядя в его глаза, и открыла было рот, чтобы огрызнуться в ответ. А затем гримаса недовольства сползла с ее лица, когда она увидела в них то, чего не ожидала, и осеклась.
— Ненормальный! — крикнула она ему в спину, когда он развернулся и зашагал дальше. — Псих гребаный!
Он не слушал, что она изливала ему вслед. К подобным словам он давно привык. Внутри плескались смешанные чувства. К раздражению и неудовлетворенности примешалась досада на самого себя, чуть не вляпавшегося с размаху в подобную мерзость, а поверх расплывалась густым сиропом непонятная тоска.
Шум машин стал тише, а люди с улиц в этот слишком поздний час разбежались по своим уютным домам. Мимо пронесся красный двухэтажный ночной автобус, влажно шелестя по лужам. Впереди желтым светом мигал светофор. Том остановился посреди улицы, закрыв лицо ладонями.
Кто он, он знал очень хорошо, хотя иногда из глубин разума и выплывали сюрпризы. Но вот
где он? И не в плане физическом — с доступностью аппарации ему было все равно, как далеко он забредет. И вопрос «когда» с маховиком в сумке тоже не стоял. Но где он находится, на какой дороге своей жизни, и что было написано на ближайшем указателе? Шел он вперед, или потерял путь? Ему казалось, что он блуждает в застывшей мгле.
Сквозь пальцы внезапно проникло голубоватое свечение, заливая веки, освещая мутный туман. Он отнял руки от лица и настороженно поднял голову. Он неверяще разглядывал крупного, будто сотканного из множества мерцающих линий, голубого оленя, который стоял посреди улицы прямо перед ним. Его свет касался кожи даже сквозь ткань, непонятным образом согревая и растапливая кусок льда, в который превратились его внутренности. Беспричинное спокойствие разлилось в груди. Этот светящийся зверь словно даровал уверенность, что все будет хорошо. Тьма расступалась вокруг, боязливо отдергивая свои чернильные щупальца, а надежда медленно распускала внутри свой белый цветок.
Том плавно, периодически замирая, поднял руку. Олень наклонил свою голову, подставляясь тупым носом под его пальцы. Насыщенная радость затопила волной, а застывшая было кровь задорно побежала по венам, стоило ему дотронуться до магического создания. Концентрированное счастье, вот что это. Олень мотнул головой, будто призывая следовать за собой, а затем схлопнулся в ослепительную точку. Том коснулся ее рукой и не раздумывая аппарировал. Неважно, куда, лишь бы сохранить эти восхитительные ощущения.
Когда свернувшая пространство воронка расправилась, вновь выкинув его в декабрьский лондонский воздух, он огляделся слегка разочарованно. Волшебный зверь пропал. Он оказался на площади Гриммо, перед домом Блэков. А напротив него стоял и настороженно его разглядывал Гарри Поттер.
— Так и знал, что ты уже умеешь аппарировать, — заключил он. — Пошли в дом, там расскажешь, что с тобой творится. Только тихо, мы же не хотим никого разбудить. Один я заметил, что ты ушел.
— Что это было? — почти прошептал Том, двинувшись вслед за Поттером. Он отправил зонт в подставку и высушил ботинки заклинанием практически неосознанно. — Это был твой олень?
— Это Патронус, — пояснил Гарри.
— Никогда не видел их вживую, — слова срывались с губ заторможенно.
— Сириус научил, — просто ответил Поттер. — Им можно не только отпугивать дементоров, но и послать сообщение. Найти человека. Я видел, что с тобой что-то не так, ты сам не свой был после того, как посмотрел на те фото. Они и мне-то мерзостью показались, но тебя совершенно вынесло. А потом я обнаружил, что ты пропал, и верхней одежды нет. Ну я и решил послать к тебе Патронуса, чтобы проверить, что ты в порядке.
— Это очень серьезная магия, недоступная даже большинству взрослых волшебников. Не знал, что ты умеешь, — «и не думал, что ты сделаешь это ради меня» — чуть не сорвалось с языка.
— Ты тоже творишь многое, что недоступно большинству взрослых волшебников.
— Патронуса создать я не смогу, — отрицательно качнул головой Том. Гарри вопросительно обернулся через плечо, поднимаясь по лестнице. Потом, не став комментировать, открыл дверь в их комнату. Он забрал у Тома сумку и повесил на стул, будто опасался, что тот опять убежит.
— Сядь, — он указал на свою красно-золотую постель. Том подчинился — он находился в какой-то прострации. Поттер плюхнулся рядом и, нагнувшись и пошарившись под кроватью, достал бутылку, которую они с Сириусом стащили из гостиной. В ней плескалась еще половина коричневой жидкости. Том поморщился. Поттер настойчиво сунул бутылку ему в руки.
— Давай, глотни. Чуть-чуть, не обязательно же напиваться. Тебе сейчас не помешает, ты два часа ходил под дождем. Не хочешь же опять свалиться прямо на праздник? И с днем рождения, кстати. Уже тридцать первое.
— Я не отмечаю, — Том нехотя отвернул крышку и поднес бутылку к губам. Поколебавшись пару секунд, сделал глоток. Обжигающе-острая жидкость прокатилась по пищеводу и растеклась приятным жаром в груди. Гарри, искоса на него посматривая, забрал бутылку из его рук и тоже приложился к ней.
— Почему олень? — спросил Том первое, что пришло ему в голову.
— Такой патронус был у моего отца, — пояснил Гарри, глядя в пространство. — Сильное и благородное животное. Видел бы ты, как Сириус отреагировал, когда у меня впервые получилось создать телесную форму. Он чуть не разрыдался. А я и не знал.
— Скучаешь по нему? — он перевел взгляд на Гарри и нащупал холодное стекло в его пальцах. Забрав бутылку, он сделал еще один глоток.
— Я его почти не помню, — задумчиво отозвался тот, глядя в пространство. — Иногда думаю, как бы все вышло, если бы он был жив… Наверняка не так, как сейчас, с этими вечными склоками.
— Наверняка. Когда тебя любят — это приятно. Гораздо приятнее, чем когда ты понимаешь, что тебя только используют.
— Кажется, мы подобрались к непростой теме отношений с родителями, — невесело усмехнулся Поттер, отбирая бутылку, которую Том нервно сжимал за горлышко. — Расскажи. Ты говорил, что поссорился с отцом. Ты сам не свой последние дни. Поведай мне, что тебя так тревожит.
— Это чрезвычайно дерьмовое чувство — осознавать, что человек, которого ты считал самым близким на свете, в действительности лишь использует тебя для своих целей…
Том начал говорить медленно, но постепенно ускорялся, выплескивая все накопившееся. Эмоции, клубившиеся темным дымом под кожей, наконец нашли выход, превращаясь в едкие слова. Они слетали с губ сбивчиво, но непрерывно, а жгучий виски заглушал горький привкус разочарования. Поттер слушал его молча, лишь изредка прихлебывая из бутылки, к которой Том больше не прикасался.
— Похоже, он действительно сложный человек, твой отец, — заключил Гарри, когда Том выдохся и обессиленно замолчал. — Хоть я и не понял из твоего расплывчатого объяснения, что конкретно у вас произошло, но я прекрасно понимаю твои эмоции. Позволь мне высказать свои мысли. Он все равно для тебя — родная кровь. Учись с ним сосуществовать, не давай себя использовать. Ты, хоть и не выбирал его, но вынужден принимать таким, какой он есть. Иначе никак, понимаешь?
— Да, я не выбирал, — Том устало потер переносицу пальцами. — Но ощущение, что это мой выбор, и только мой. И я теперь не знаю, как выбрать иначе. И где я совершил ошибку.
Он замер, обдумывая эту мысль. Вот оно. Ошибка. Он где-то допустил ее и должен исправить. Он не позволит использовать себя и вертеть, как марионеткой.
— Об этом раздумывать бесполезно, — пожал плечами Поттер, допивая последний глоток алкоголя. — Только если ты не умеешь менять прошлое.
На губах Тома медленно расцвела уверенная улыбка.
***
— Чтобы правильно вырезать кость, нужно хорошо представлять, где она находится внутри. Сначала отделяем плечо, по суставу, — Том чуть сильнее нажал на острый изогнутый нож и еще парой резких движений разделил ткани, — потом прорезаем вдоль кости по краю, подсовываем лезвие и… — плавным уверенным движением руки он вывернул широкую плоскую кость из мяса. — И остается только отделить сухожилие от лопатки.
Он подвинул чистый кусок свинины в сторону с интересом наблюдающей за его действиями Лили. На женщине был белый передник, а в руках она тоже держала нож, такой же длинный, только более широкий, и нарезала картофель. Том старался не пялиться на нее дольше дозволенного приличиями, чтобы не провоцировать возникновение каких-либо лишних подозрений или очередных неловких ситуаций. И такая тренировка приносила свои плоды — контролировать себя постепенно становилось все легче. А Лили теперь явно расслабилась в его присутствии.
— Никогда не получалось так сделать. Обычно я просто разрубаю пополам магией, — призналась она. — А потом приходится возиться с осколками кости, чтобы они не попали в котлеты…
— Можно и котлеты, — Том задумчиво повертел кусок мяса. За лето, проведенное с «дядюшкой Горацием», он прилично расширил свой арсенал блюд по сравнению с приютскими супами и кашами. — А можно и запечь, если кожу не снимать, чтобы жесткое мясо пропиталось жиром. Сделать надрезы, вот здесь, соевый соус, паприка… Только в духовке придется подержать подольше.
— Твори, — улыбнулась Лили. — Духовка сегодня будет работать весь день, нам нужно зажарить всю эту половину свиной туши, народу соберется прилично… Повезло мне, что ты вызвался помочь, а то мы с Кричером зашились бы. Редко когда мужчина умеет готовить, а тем более такой молодой парень.
— Никогда не боялся запачкать руки, — пожал плечами Том. Он взглянул на колдующего над пудингом эльфа, который всем своим сердитым видом выражал отношение к их помощи.
— А вот я, оказавшись где-нибудь в лесу, помер бы с голода, — безмятежно заявил Гарри, заходя на кухню и оглядываясь в поисках плохо лежащего съестного. — Наловил бы рыбу из речки с помощью «Акцио», а дальше что с ней делать — не знаю и знать не хочу.
Он потянулся к апельсину, из которого Том собирался выжать сок. Реддл, раздраженно фыркнув, хлопнул его по руке:
— Да, ты бы даже грибов неядовитых не нашел. Не трожь, это на соус.
— Будем надеяться, что если Гарри окажется в лесу, то рядом будет Том, или хотя бы Гермиона, и не дадут пропасть, — усмехнулась Лили. — Я сначала сомневалась, когда Гарри предложил подарить тебе на день рождения складной нож, но теперь вижу, что ты превосходно управляешься с острыми предметами.
— Без сомнения, — Том вежливо улыбнулся. Ножу с выкидным лезвием всегда можно найти гораздо более интересные применения, чем приготовление пищи. Его старый, к сожалению, остался в приюте, но магический самозатачивающийся был несравнимо лучше. — Спасибо за подарок, в сумке всегда пригодится. Ловчее, чем срезать грибы с помощью заклятия, — поддержал он шутку Гарри про лес.
— Кстати о Гермионе, — Поттер сделал паузу и невинно похлопал глазами. Лезвие в руке Тома напряженно застыло над апельсином. — Я пригласил ее на Новый год, она будет вечером. Она еще не в курсе, что ты тоже здесь. Это твой шанс, Том.
— Я… я не думаю, что готов, — протянул он. Пальцы сжали половинку оранжевого плода чересчур сильно, сок полился в миску струей. — Я не знаю, что говорить.
— Просто говори искренне, от сердца, — посоветовала Лили. Том невесело усмехнулся. Абсолютно бесполезная в его случае рекомендация.
— Ну, если она попытается выцарапать тебе глаза, я ее, так уж и быть, придержу, — все-таки выхватив у Тома из-под пальцев вторую половинку апельсина, беспечно заявил Гарри.
***
Весь дом пропах хвоей от разложенных Флер повсюду еловых веток, ароматом жарящегося мяса, за которым на кухне остался следить Кричер, и пряной корицей. Том едва сдерживал свое нервное раздражение — он не любил зимних праздников, а этот день в особенности, слишком большую дыру он оставлял в сердце.
Даже в Хогвартсе, где на рождественские каникулы всегда была еще более сказочная атмосфера, чем обычно — разлапистые елки, источающие терпкий аромат смолы; падающий с потолка Большого зала магический снег, который не долетал до столов; волшебные мерцающие гирлянды, перезвон колокольчиков и грохот хлопушек — это все равно давило на плечи. Он всегда старался побыстрее уйти с праздничного ужина, проходящего в узком кругу из тех профессоров и студентов, что вынуждены были остаться в замке на каникулы. А ему в спину смотрел такой раздражающий понимающий взгляд Дамблдора, который уж лучше бы распространял свою обычную, лишь чуть прикрытую вежливостью неприязнь, чем это омерзительное, унизительное сочувствие.
Он попытался спрятаться за книжкой. Поттер даже не стал его тормошить, оставив в комнате одного, пускай и не понимая причин, но ощущая его настрой. Том, глядя мимо строк, боролся с собой, размышляя. Он должен был бы крутиться весь вечер в кругах орденцев, выслушивать их секреты, следить и подмечать. Еще и объясняться с Грейнджер, изображая чувства, которых нет, и сожаления, на которые он не способен. Но ради чего? Выполнять мутные распоряжения Гонта, данные непонятно с какими скрытыми целями, совершенно не хотелось. Сам он бы с удовольствием забился подальше от шума в тихий угол, но такое поведение будет выглядеть подозрительно для всех окружающих. Он все равно вынужден держать маску и улыбаться, притворяясь тем, кем он не является.
Но зачем? Ради миссии? Которую навязали ему, дергая за ниточки? Он чуть не зарычал от досады, когда одни и те же мысли пошли на третий круг. Он сам загнал себя в угол, своими же действиями. Нет, чужие приказы выполнять он больше не намеревался, хватит с него этой работы в темную. Томас, с его манипуляциями и странными непостижимыми планами, другом ему вовсе не был. Нужно вырваться из этого замкнутого круга. Выбираться отсюда, на своих условиях.
Конечно, противник силен и умен. Это же он сам. И, что самое плохое, он обладает знаниями о грядущем. Мог ли Том сделать что-то, что разорвало бы предопределенность, или же он обречен идти по чужим следам? По своим собственным следам, которые он не оставлял, но видел перед собой четко и ясно.
Как бы то ни было, но он мрачно признавал, что одному ему не справиться. За Гонтом стояла вся мощь Министерства, у его ног пресмыкались Пожиратели. Он обладал деньгами, обладал ресурсами. У Тома же был только он сам. Или же нет?
Вокруг него тоже были люди, которые потенциально могли его поддержать. Которые называли его другом. Орден Феникса, несмотря на свою нелепость и разношерстность, оставался человеческим ресурсом, который можно использовать. Люди там состояли не последние, у них были и деньги, и влияние, пускай и в меньшем объеме. Что, если применить уже налаженные связи вовсе не в тех целях, в которых запланировал Гонт, а в своих?
Ведь нужно всего лишь…
Мысль оборвал стук в окно. Том поднял голову и обнаружил нахохлившегося Рыцаря, который сидел на подоконнике с внешней стороны и всем своим видом демонстрировал, что он хочет находиться вовсе не под падающими на макушку с отлива каплями, а внутри, и желательно на насесте рядом с Хедвигой. Том подошел к окну и впустил птицу, обменяв припрятанную в шкафу под заклятием заморозки мышь на крохотную бумажную трубочку, которую филин сжимал в лапке. Пока Рыцарь умеючи разбирался с шокированным очнувшимся грызуном, Том развернул бумагу, на которой размашистым почерком Гонта были выведены всего пара строк. На первой он увидел:
«Будем считать, что твои весьма своеобразные извинения приняты».
Он непонимающе моргнул, читая вторую строчку. Что, он это серьезно, или шутка такая?
— Пошли вниз, — заглянул в комнату Гарри. — Сейчас гости начнут собираться.
— Да, иду, — Том развернулся, пряча записку в карман. Он посмотрел в зеркало в дверце шкафа, убеждаясь, что белая рубашка не помялась, а прическа не растрепалась, и пошел следом за Поттером вниз по лестнице. Оказавшись на первом этаже, тот прислушался.
— Кажется, в дверь кто-то скребется. Подожди, я открою.
— Что, звонок не работает? — нахмурился Том, двигаясь за Гарри по узкому коридору мимо черных шторок.
— Да не в этом дело. Не шуми, — шикнул на него тот и, выглянув в глазок, тут же распахнул дверь. — Ремус, привет. Тонкс, — поздоровался он тихо.
Том через его плечо увидел весьма потрепанного жизнью мужчину в не по погоде легком старом коричневом плаще и держащую его под руку девицу лет двадцати. Он удивленно моргнул, разглядывая ее розовые волосы.
— Здравствуй, Гарри, — сдержанно, но тепло поприветствовал Поттера мужчина. Девушка радостно запрыгала на месте от переполнявших ее эмоций и демонстративно распахнула объятия. Возбужденно перетаптываясь на крыльце, она обняла Поттера и похлопала по спине. Да, более контрастную парочку сложно было отыскать.
— Ремус Люпин и Нимфадора Тонкс. Которую стоит называть только по фамилии, — представил Гарри, пока гости заходили в дом. — А это Том Реддл, мой друг.
— Та-а-ак, посмотрим, — ловкие пальчики уцепились за его рубашку, а Нимфадора заглянула ему в лицо. — М-м-м. Мне кажется, или я вижу что-то змеиное, что-то слизеринское?
Том уставился в глаза девушки. Сначала ему показалось, что они были голубыми, но сейчас они явно полыхнули зеленым. Наслаждаясь его озадаченностью, она отступила на шаг назад.
— Правильно видишь, Тонкс, аврорские курсы были не зря, — усмехнулся Гарри. — Вот только…
— Ай! — громко вскрикнула она, внезапно на следующем шаге споткнувшись о бархатный зеленый пуфик.
Не удержав равновесия, она полетела на пол, попытавшись схватиться в процессе хоть за что-нибудь, чтобы устоять на ногах. Чем-нибудь оказалась зимняя мантия Снейпа на вешалке, которая спастись от падения не помогла, но, взмахнув своей черной тканью, накрыла девушку с головой. Она начала барахтаться на ковре, пытаясь выбраться, а из ее рта извергались такие крепкие выражения, коих Том не слышал даже в приюте. Вешалка пошатнулась. Он резко протянул руку, перехватывая накренившийся полированный коричневый шест в каких-то сантиметрах от падения на показавшуюся из вороха ткани голову Тонкс. Ее волосы внезапно резко сменили цвет на красный. Он едва удержал свою поползшую вниз челюсть. Метаморф, вот в чем дело!
— … что-нибудь бы сделать с твоей ловкостью, — тихо закончил Гарри.
— Извините за шум… — придушенно начала девчонка, выбираясь из-под снейповской мантии и нервно оглядываясь. На лице Поттера появилось какое-то странное выражение, словно предвкушение чего-то неизбежного и неприятного. Том удивленно переводил взгляд с одного на другую, когда за спиной внезапно раздался леденящий душу вопль. Рефлекторно выхватив палочку, он моментально развернулся, пытаясь найти цель.
— Мерзавцы! Отребье! Порождение порока и грязи! Полукровки, мутанты, уроды! Вон отсюда! Как вы смеете осквернять дом моих предков…
Гарри и Ремус побежали вперед по коридору и схватились за черные портьеры на стене, мимо которых ходил Том уже второй день, и которые теперь впервые стояли распахнутыми. Он боком двинулся за ними, напряженно выставив перед собой палочку, с нее в любую секунду было готово сорваться проклятие. В первый момент ему показалось, что на стене за гардинами располагалось окно. Но потом по отблеску на золоченой раме он сообразил, что это портрет. Однако портрет крайне реалистичный, неприятный в своем уродстве — изображение старухи в черном чепце, с тонкой желтой кожей, обтягивающей кости. Она истерически визжала и извергала ругательства, оперевшись на раму, раззявив рот в крике, а по подбородку ее текла слюна.
— Заткнись, старая карга! — из гостиной, размашисто шагая, появился Сириус и схватился за занавеску вместе с Гарри. — Рот закрой!!!
— Ты-ы-ы, позорище моей плоти! — заорала старуха, вперившись в него ненавидящим взглядом. — Привел в мой дом!!! — ее выпученные глаза начали обводить всех присутствующих. — Грязнокровок, предателей крови, оборотней и прочую шваль подзаборную!
Том забыл, как дышать, только палочка дрожала от напряжения в руке. В эту же секунду такие знакомые черные глаза уставились на него, а старуха поперхнулась словами и резко замерла на месте, ошеломленная.
— Реддл?! — успела она удивленно вскрикнуть за мгновение до того, как красный луч оглушающего заклятия Тома вошел в портрет.
