Смерть в маске

      В родовом гнезде Блэков было тихо и безлюдно. Гостиная, обычно шумная и полная народа, теперь погрузилась в полутьму, лишь пламя уютно потрескивало в камине. Кидало неровные блики, тускло отражалось в дорогой полированной мебели, гасло в бархате обивки дивана. Том проследил за раскинувшимися по богатой зеленой ткани рыжими волосами спящей женщины. Она явно смотрела в камин, ожидая возвращения товарищей, что отправились обследовать дом Люпина и Тонкс. Он мог представить себе ее напряженный взгляд, который Лили не сводила с пламени, может, час, а может и больше, пока усталость не взяла свое. Свернувшись на коротком сиденье и подтянув колени к груди, теперь она дремала. Открытая ладонь застыла у лица, между бровей залегла беспокойная морщинка.       Том подошел ближе. Замер перед диваном, так, чтобы не перекрыть отсветов камина, зажигающих ее волосы своим огнем, не разбудить неожиданно упавшей на лицо тенью. Глядя сверху вниз. Казалось, можно стоять так бесконечно, погрузившись в свои мысли.       Что вообще с ним происходило? Почему он совершал столь непривычные для себя поступки, которые неискушенный наблюдатель мог бы счесть даже благородными? Всему, что он делал, одновременно и имелось логическое объяснение, и… он понимал, что оно его не удовлетворяет.       Сначала он вступился за этих людей в схватке, вместо того чтобы просто уйти. Банального страха он не ведал, что не отменяло инстинкта самосохранения — самым логичным выбором в бою с превосходящим противником было отступить. А он всегда действовал согласно доводам разума. Как и в этот раз, но не сбежав куда подальше, а прислушавшись к Гермионе. Выступил против своих же, чтобы подтвердить легенду, завоевать доверие… Вот только кто из них был теперь для него «своими»?       Пожиратели, от тупого отребья Алекто до чистокровных снобов вроде Люциуса, плясали под дудку старшего Гонта. И Том, понимая, что они с Томасом на самом деле одно лицо, пусть и столь искаженное, распавшееся во времени на осколки и собравшееся причудливой мозаикой, тоже считал их своими. Но это оказалось заблуждением, вызванным имеющейся у него избыточной информацией — ограниченные недалекими мозгами, Пожиратели его за союзника не считали, относились настороженно, с подозрением и готовностью ударить в спину при первой возможности.       А эти люди, Орден? Были ли они для него своими? Еще пару дней назад он бы в голос рассмеялся на этот вопрос, но как много скрывается в мелочах. Он сблизился с ними, поначалу доверчиво выполняя распоряжения Томаса. Но тот, несмотря на все уверения в безграничной любви к собственному молодому отражению, до смешного внезапно оказался змеем подколодным. Преследовал свои интересы, играл в сложные игры, использовал не только окружающих людей, но не гнушался двигать по доске и себя самого, словно пускай не пешку, но коня, затейливо скачущего через другие фигуры. Сколько мрачных тайн он скрывал, какие нечистые замыслы блуждали в его голове, какие эгоистичные цели преследовал? Том мог одновременно сказать со стопроцентной точностью — вечная жизнь, абсолютная власть находились на этом холме далеко впереди, у горизонта, — но пути, которыми старший он собирался этого достичь, терялись, словно в тумане раскинувшейся под ногами долины. И он не хотел спускаться вниз по кривой каменистой тропинке.       И теперь эти люди из Ордена оказались единственными союзниками, на которых он действительно мог рассчитывать. Так забавно — с его возможностями, с его целями, и все, в чем он на самом деле был сейчас уверен, это в их бескорыстной поддержке. Так уж работал этот улей, так они привыкли жить — объединяя ресурсы для борьбы с внешним врагом. И он внезапно очутился с ними по одну сторону баррикад.       Да, сначала намеренно, с умыслом — получать информацию, использовать чужие ресурсы. Раз уж он хотел теперь вырваться из этого времени, разомкнуть петлю вместе с зависимостью от своего мистера Хайда, взявшего верх. Изменить реальность, опять исправить свою судьбу, переписать историю Томаса Гонта по-другому. Но остались ли его помыслы неизменными, все такими же прямолинейными? Зачем вызвался помочь Лили, хотя ему было в общем-то плевать на ее переживания, а разрыв их отношений со Снейпом лег бы на сердце изысканной терпкостью триумфа? Логичным объяснением, в котором он мог убеждать самого себя, была жажда развлечения, поиски адреналина и любовь решать сложные задачи. Конечно, это не имело никакого отношения к желанию покрасоваться в ее глазах. Или, что еще хуже, к нежеланию видеть, как в ее душе гаснет огонь.       А произошедшее лишь какой-то час назад и вовсе выбивалось из всего выстроенного за эти годы собственного гармоничного образа. Почему он не устранил угрозу, не убил девчонку, которая пересеклась с ним так некстати? Она ему нравилась, он не мог не признать, но никогда для него не было проблемой разделять эти довольно бледные чувства к прочим людям и свою цель, что сияла яркой путеводной звездой. Он никогда не сворачивал с дороги. До этого вечера.       Мысли помимо воли возвращались теперь к резкому движению, которым он без колебаний выдернул собственный палец из сустава, к ее ошарашенным глазам, когда она смотрела, как он с шипением боли стаскивает блокирующие магию наручники. Том неосознанно шевельнул рукой, проверяя, что та вернула свою подвижность. Хотя мог в этом убедиться уже, когда накладывал на Нимфадору Обливиэйт, а ярость и возмущение в ее глазах сменялись на непонимание и беспечность. С магией все оказалось стократно проще: не балансировать на шаткой табуретке, отвязывая веревки от балки, а только пара взмахов палочкой — и вот он уже вытолкнул полностью одетую девушку из дверей «Белой Виверны». А та, оглянувшись озадаченно, тут же споткнулась о торчащий на мостовой камень. И окончательно пришла в себя, сидя на земле и поливая отборными ругательствами Лютный переулок вместе с его обитателями.       Конечно, нельзя сказать, что это мимолетное проявление собственной слабости перевернуло что-то внутри, заставило пересмотреть взгляд на мир и проникнуться пресловутой любовью ко всему сущему… Нет. Он поступил подобным образом из своих эгоистичных побуждений — на девицу по-прежнему было плевать. Но он вдруг ясно понял, в тот момент, когда смотрел на нее сверху вниз, что убийство сейчас не только не принесет привычных пьянящих эмоций — ощущения собственной власти, неограниченной силы и возможностей — а наоборот, обнажит его бессилие. Необходимость поступить против своих неясных пока желаний, неспособность изменить происходящее. Будто понизит его мнение о собственных талантах.       И хотя сохранить ей и ее нерожденному ребенку жизнь было довольно глупым решением, которое Том нисколько не мог оправдать в своих глазах, оно не поддавалось никакому логическому объяснению… но все же по непонятной причине казалось правильным. Не разуму, которого он обычно слушался беспрекословно, а чему-то глубоко внутри, чему даже не получалось дать названия.       Были ли изменения, что явно произошли в нем за последние месяцы под влиянием этой обстановки, к лучшему? К лучшему для окружающих — несомненно: он, сам не осознав как, начал делиться своими ресурсами, а не только брать от других причитающееся. Да, он мог говорить, что маскировался, пытался вести себя так же, как они, делал все это с умыслом. Вкладывался сейчас, чтобы получить свое потом.       Но с самим собой он всегда был честен. И понимал, что благодарность, уважение, которые он видит в ответ, затрагивают какие-то струны души. Дают ощущение собственной важности и значимости, что так похоже на любимое чувство власти. Не простой взаимовыгодный обмен, к которому он привык в Слизерине — ты мне, я тебе, каждый следит за тем, чтобы, не дай Мерлин, не поделиться большим, чем берет сам. Даже поклонение и верность, которую он получал от своих Вальпургиевых Рыцарей, не были чем-то иным — преданность в обмен на покровительство, услуги сейчас взамен на обещание великого будущего, а его последователи видели прекрасно, что оно никуда не денется от Тома.       И вот оно, будущее. Бесспорно, великое, особенно в глазах людей, кто смотрел со стороны и видел лишь обертку. Но было ли оно таким для Тома, который заглянул за эту изнанку, что будущий-он предусмотрительно старался скрыть? Или же оно оказалось запутанным, болезненным, ставящим в тупик? И имелся лишь один способ преодолеть этот тупик. Том умел пробивать стены.       Он опустил руку в сумку. Замер на секунду, любуясь женщиной, которая напоминала ему сейчас произведение искусства, прекрасную Галатею кисти Моро. Медленно поднял другую руку, провел по волосам тыльной стороной пальцев.       Лили встрепенулась на диване, ощутив чужое присутствие. Вскинула голову, быстро обвела комнату настороженным взглядом. Но рядом никого не было, хотя она могла поклясться, что только что ощущала кого-то возле себя. Камин тоже казался тихим — дрова побелели от золы, почти потухли, лишь выбросили пару красных искр в воздух. Непохоже, что кто-то из разведгруппы уже вернулся с вылазки. Она вздохнула и опустила было голову обратно на подлокотник, когда ощутила что-то в своей руке.       Подняв повыше, осмотрела бархатную коробочку, непонятным образом оказавшуюся на ее ладони. Отщелкнула крышку, уже зная, что увидит внутри. В подложке действительно красовалось золотое кольцо с крупным черным камнем. Но Лили почти не смотрела на бриллиант. Только резко вскинулась и, закусив губу, уставилась на пустой дверной проем со смесью слишком противоречивых чувств на лице.

***

      Том сбросил сумку в кресло. Мантия, наколдованная днем, испарилась на подходе к Гриммо. Но он даже не заметил пропажи, как и ночного весеннего холода, в этом возбуждении, что заставляло мысли кружиться в голове растревоженными мотыльками. Стоило схлынуть адреналину, как подъем постепенно начал сменяться на усталость. Погреться под горячим душем и спать, какой чудесный план. На ходу скинул ботинки, зацепив пятку мыском, начал расстегивать рубашку.       Дверь скрипнула. Он обернулся почти без любопытства. Поднял бровь вверх, изучая застывшую в проеме Гермиону. Увидев его, она шагнула в комнату, сердито сложила руки на груди. Во взгляде почему-то сквозило возмущение.       — Что? — спросил устало. Продолжил расстегивать пуговицы. Она проследила за его пальцами, сердито тряхнула головой.       — Ты ничего не хочешь мне сказать?       Том поразмыслил. Пожал плечами.       — Нет.       — То есть, совсем ничего не приходит в голову, да? — она недобро сощурилась. — Пропал куда-то на весь день, не предупредил! После того, что случилось вчера! Я места себе не нахожу. Сказал, значит, миссис Поттер про какие-то дела, а мне даже ни слова?! Сейчас все так напряженно, а ты просто ушел. И где же ты был? Уже час ночи!       Том слушал поток возмущений равнодушно. Если бы осталось чуть больше душевных сил, то он удивился бы такой пылкости. Но сейчас лишь безразлично дернул плечом и скинул рубашку.       — Гулял.       — Гулял?!       — Ну да. Если ты не возражаешь, я хотел бы принять душ.       Попытался пройти к двери, направиться в гостевую ванную, но Гермиона перегородила дорогу. Вскинула руку, остановив его, лишь чуть не коснулась голой кожи. Тут же отдернула ладонь. Похоже, только сейчас до нее дошло, что он успел наполовину раздеться, пока она смотрела исключительно на лицо. Обескураженно окинула его взглядом, немного растеряв пыл. Глаза удивленно расширились, когда она опустила их вниз.       — А это что?!       Том проследил за направлением ее взгляда, впившегося в запястье, на котором слишком отчетливой полосой багровел след от наручников. Чертыхнулся про себя — вправил палец, но на фоне остального о таких мелочах, как синяки, и не подумал.       — Ничего, — вытащив палочку из кармана, одним взмахом стер повреждение. Потом и кровоподтек на босой ступне, оставшийся от каблука Тонкс, на который Гермиона теперь озадаченно смотрела.       — Ты же не просто гулял, да? — переспросила тихо. Обличительный задор явно покинул ее.       — Были дела, — ответил он расплывчато.       — Дела, — эхом повторила Гермиона. — И почему мне кажется, что ты опять попал в какой-то переплет?.. И ведь не признаешься, чтобы уберечь мои чувства. Встречался с кем-то из них? Зачем?       — Я не хочу втягивать тебя во все это, — попробовал уклониться он.       — Ты бы у меня спросил для начала! — тут же вспыхнула она. — Может, я хочу быть втянутой! Ты взвалил на себя неподъемную ношу — у твоего отца десятки человек в прямом подчинении, а у его ног все Министерство. Я бы с радостью чем-то помогла. Мы с тобой вместе, ты и я, и ты можешь на меня рассчитывать!       — Уверена, что готова к такому?       Том одарил ее напряженным взглядом. Совсем по-другому он хотел подойти к этому тяжелому и важному вопросу — лучше было говорить в спокойной обстановке, не так наобум. Но Гермиона уверенно кивнула, глядя на него выжидательно. Он решился — стоит ковать железо, пока горячо. Взмахнул палочкой, установив заглушающие чары. Взял девушку за плечи и подвел к кровати, сам сел рядом.       — Я действительно сходил погулять не бесполезно. Выяснил кое-что. У отца в особняке есть сейф, и там лежат документы. Я заглядывал внутрь лишь раз, издалека, и он тут же предупредил, что сейф зачарован от меня лично, чтобы я не лез туда. Но теперь я знаю, что там, в числе прочего, находятся важные бумаги.       — Компромат? — вздохнула Гермиона ошарашенно. — Это бы очень пригодилось! Мы бы могли подтвердить то, что пытается доказать профессор Дамблдор уже давно — что министр замешан во многих грязных делах…       — Вроде того, — кивнул Том. — Но он что-то подозревает, раз поставил от меня персональную защиту. Он на редкость хорош в темных искусствах, мне еще расти и расти до него… — признался с некоторым разочарованием. — Часть его чар я мог бы распутать, но раз там стоит защита от меня лично, то очень сомневаюсь, что смогу залезть в сейф, даже если сниму все остальные чары. И… здесь бы мне весьма пригодилось, если бы документы из сейфа достал кто-то другой.       — Ты думаешь… — Гермиона нервно заламывала пальцы, глядя на него, — что их получится вытащить мне? Что вместе мы сможем добыть тот компромат, что прольет свет на его преступления?       — Нарушит его планы, — кивнул он. — А если я грамотно распоряжусь информацией, то, возможно, и вовсе сотрет с лица Земли.       — Если бы Орден только знал… — начала она, но Том перебил:       — Они тут ничем не помогут! Думаешь, они смогли бы проникнуть незваными в особняк сильнейшего темного мага современности? Пускай он сейчас не демонстрирует своих талантов на людях, но фактов это не меняет. Ты видела, на что способен я, а у него на много десятилетий больше опыта. Нет, здесь можно подобраться только изнутри, будучи вхожим в дом с позволения хозяина.       — Например, будучи его сыном… — заключила Гермиона.       — … или его девушкой, — кивнул Том. — Так ты… Ты согласна? Я пойму, если откажешься — это рискованно…       Гермиона внезапно хихикнула. Он смотрел на ее губы, дрожащие от с трудом сдерживаемого смеха, удивленно, не понимая причины веселья. Наконец она пояснила:       — О, Том… Это самое романтичное предложение познакомиться с родителями, которое я только могу себе представить! Вломиться в сейф отца, украсть документы… Конечно, я согласна!       Он смотрел на нее пару секунд. Медленно покачал головой.       — Кажется, я плохо на тебя влияю…       Но договорить не успел — мягкие губы заткнули рот. Том тут же ответил — к таким приятным неожиданностям он относился исключительно позитивно. Обхватил ладонью затылок. Гермиона прижалась ближе.       — Мне надо в душ, чувствую себя грязным, — пробормотал во время секундного перерыва между торопливыми движениями, когда она начала увлеченно изучать пальцами его голую грудь. Почувствовал на губах ее разочарованный стон.       — Или пошли вместе? — предложил, почти не задумываясь. Гермиона медленно отстранилась, глядя на него с сомнением. Он не торопил, и она наконец решилась, несмело кивнула. Захватив за руку, переплел с ней пальцы, потянул за собой к двери. Прижал на несколько секунд к косяку, впиваясь в губы. Выплескивая накопившееся за последние часы, моментально скрутившееся тугой спиралью возбуждение — сразу выяснилось, что силы в теле еще далеко не кончились. Она отвечала решительно, отчаянно.       Замок ванной щелкнул позади, на секунду звук повис в застывшем воздухе, вызвав неловкую паузу. Он видел на ее лице напряженность, страх перед неизведанным. Том захватил ее затылок, заставив поднять глаза, посмотреть на него.       — Я не сделаю ничего, что бы тебе не понравилось. Только скажи, и остановлюсь, — на самом деле, он не был в этом так уверен.       Она кивнула, закусив губу, положила руки на пряжку его ремня. Небрежным жестом в воздухе Том заставил краны открыться, приглушил свет. Гермиона завороженно следила за его ладонью, которая опустилась теперь на ее грудь, прошлась по тонкому джемперу. Он поднял кофту, снял через верх. Волосы, проскользнув в горловину, рассыпались по обнаженным плечам. Притянул к себе, прижавшись к губам, жадно, нетерпеливо. Провел пальцами по шелковистой коже на спине. На секунду завозившись, все-таки справился с застежкой лифчика. Гермиона времени даром не теряла и успела расстегнуть его ремень, продолжила с молнией брюк. Одежда упала вниз небрежной горкой.       Сбивчиво дыша, Гермиона смотрела только ему в глаза, словно пытаясь что-то уловить в их выражении. Он помог ей перешагнуть через высокий бортик, встал рядом под упругие струи, падающие сверху из старинной душевой лейки. Пар заволок все помещение, утопил в молочном тумане, только влажный блеск карих глаз напротив проступал четко. Покрасневшие от поцелуев губы, решительно вздернутый носик. Она взяла в руку кусок мыла. Осторожно провела им по его влажной коже. Мягко перехватив ладонь, Том направил ее ниже. Показал нужные движения.       Определенно, это было много приятней, чем делать так самому. Он прижался к ней, неспешно скользя руками по влажной мыльной коже в поисках чувствительных точек. Следил за реакцией, давал время расслабиться. Желание было ровным, спокойным, не настолько застилающим глаза, чтобы забыть обо всем окружающем.       Отбросил мокрые волосы, облепившие хрупкие плечи, провел губами по шее, которая открылась, когда Гермиона запрокинула голову назад. Прижал к гладкой плитке. Девушку трясло в его руках, то ли от сочетания горячей воды с холодным кафелем, то ли от волнения. Толкнулся вперед. Замер, ловя вскрик на губах.       Время замедлилось, пока он смотрел в ее глаза, жадно впитывая чужие эмоции. Девушки, что отдавала ему сейчас контроль, отдавала всю себя. Тяжелые капли барабанили по коже, почти незаметно окутывая теплом. Прижал к себе, притянул ближе. Буря чувств отображалась на ее лице — испуг, который побороло безграничное доверие, принятие его глубокой тьмы и смутного света. Осознание, терпкое и сладкое, будто погружение во все тайны вселенной, открывшиеся разом, обрушившиеся на хрупкие плечи. Он наслаждался этой симфонией, которой стал причиной. От адажио, когда она медленно, с сомнением кивнула, закинула ногу ему на бедро. Через мягкий, неспешный консонанс, нежно и неторопливо, дав время привыкнуть. Вплоть до эспрессиво несдержанных стонов, впивающихся в плечи ногтей, сбившегося дыхания, порывистых движений.       Отстранился, глядя в глаза, замер. Ее пальцы встретились с его, сплелись, продолжая скольжение, доходя до крещендо, подводя к финалу. Вода падала сверху, очищая, скругляя острые грани ощущений, смывая дрожь, обволакивая коконом удовольствия.       Том же смотрел только на полуприкрытые глаза напротив, на румянец на щеках, на завившиеся мокрыми кольцами волосы. Он не обладал обширным опытом, но никогда еще это не было так — не эгоистичной концентрацией на собственных ощущениях, но моментом, разделенным с кем-то еще. Словно паутина, что тянулась за пальцами, не в силах разорваться надвое, объединяя чувства, связывая прочнее, чем грубые веревки, какой-то эфемерной магией. Не буквальной, но той, что можно ощутить на кончиках пальцев, поглаживающих чужую кожу, искрами, жалящими подушечки.       Они почти не говорили, будто в словах не было нужды. Даже с некоторым разочарованием он протянул руку и закрыл кран, прервав волшебство момента, что ощущал, несмотря на свою черствость. Которое проникло даже сквозь привычную эмоциональную холодность, пошатнуло обычное для него безразличие.       — Все же теперь будет по-прежнему? — сонно спрашивала Гермиона, устроившись на его плече, когда они вернулись в спальню, забрались под одеяло.       — Нет, — усмехнулся он в ее волосы. — Все будет лучше. Много лучше.       И он действительно верил в это.