Смерть в маске

      — Прекрати, — Гермиона ткнула сидящего рядом Гарри локтем в бок.       — Что? — он возмущенно обернулся к ней.       — Ты пялишься на него уже полчаса. А завтра экзамен по трансфигурации, ты так не подготовишься! — прошипела она.       Том поднял голову от учебника, обратив внимание на перепалку с противоположной стороны стола, чересчур громкую для библиотеки, где они находились.       — Дался тебе этот Малфой! — наступала тем временем Гермиона. — Он совсем не повод завалить еще и экзамены!       — Конечно, он мне дался! — рассерженно огрызался Гарри. — Я знаю, что он выиграл соревнования нечестно! Ходит теперь надутый, как индюк. А всего лишь натравил на меня громадную змеюку вместо того, чтобы сражаться самому! Да и в финале ты видела, как он победил?! Нотт случайно пропустил такой очевидный удар, а Малфой даже не заметил, что с ним сражались не в полную силу. Просто этот жополиз передал его величеству победу на блюдечке! А ты будто сама не зла, что проиграла!       — Теодор выиграл у меня в равном поединке, его победа была честной, — вздернула нос Гермиона. — Мне не на что злиться — сама виновата, расслабилась и решила, что все уже почти закончено.       — Будет уроком — никогда нельзя недооценивать противника, — тихо подал голос Том.       — А захотел или нет он сражаться с Малфоем — уже не мое дело, а его личное, — добавила Гермиона.       — Я оцениваю противника ровно так, как он того заслуживает. Ну скажи, Том! Нотт ведь мог его победить! — Гарри стукнул кулаком по столу, вновь вперившись взглядом в блондинистую макушку через пару рядов. И тут же зашипел от боли, угодив по острому кончику пера. Том саркастично вздернул брови.       — Знаешь, говорят, обида — слишком тяжелая ноша.       — Что-то ты чересчур высокопарный и одухотворенный в последнее время, — подозрительно покосился на него Гарри. — То витаешь в облаках, то замыкаешься в себе. Неужто наш гениальный отличник тоже словил мандраж перед экзаменами, как и простые смертные?       — Вроде того, — буркнул Том и опустил взгляд в книжку.       Конечно, его мандраж не имел никакого отношения к экзаменам. Какие волнения могут быть у того, кто не просто заучивает учебник, а понимает, как работает магия? Кто чувствует ее вокруг, ощущает кожей, видит циркулирующие в воздухе, закручивающиеся вихрями разноцветные потоки? На память Том никогда не жаловался. А жаловался ли на нее Томас Гонт?       Это и было вопросом, занимающим его мысли. Он хотел изменить прошлое, одержать победу в этом противостоянии. Но возможно ли, если вторая сторона знает все ходы в уже сыгранной партии? Может ли Том вырваться из временного потока, который несет его по этой петле, и совершить что-то необычное, то, чего в прошлый раз не совершал? Или же все его действия, как бы он ни старался, уже были в глазах Томаса известны и предопределены?       Такой вопрос требовал полноценного исследования. Но, скорее к счастью, чем к сожалению, никаких материалов, что могли бы пролить свет на подобные парадоксы, не существовало. Том был первым обладателем такого типа маховика, по крайней мере в этом времени, до его официального изобретения. И, благодаря уникальности действия, никакие исследования свойств современных маховиков не помогут. Те были в силах лишь перенести человека на три часа назад, продублировав его на краткий период, расширив возможности. Но не позволяли перестроить цепочку событий, переписать историю заново, как Том уже сделал однажды. Сможет ли он переписать ее вновь? И что потребуется для этого?       Хотя у него имелись подозрения, что именно Тео, проявляющий интерес к тайнам магии, и изобретет через года этот маховик, но сейчас к нему обращаться бессмысленно. Он умный парень, но знания его пока что по объему уступают знаниям Тома. К тому же подобные задачи не решаются с наскока, а требуют биться над ними годами. И у него не было этих лет.       Он чувствовал, что чем дольше находится в этом времени, тем больше накапливается допускаемых им ошибок, тем чаще случаются парадоксы вроде той же дружбы с Гарри Поттером, с которым в прошлой реальности им было предначертано убить одному другого. Отношений с девушкой, что родилась на пятьдесят лет позже него. Непонятных чувств к женщине, которую он — иной он — убил когда-то. Или же они убили друг друга, теперь не разобрать.       И это утомляло, врываясь в его обычно спокойный и хладнокровный разум, смешивало все карты. Бесило. Требовало избавиться от раздражителя. Хотя Том всегда и считал себя приспособленцем, который лишь перенимает условия окружающей обстановки, не погружаясь в нее эмоционально, ни к чему не привязываясь, но сейчас он чувствовал, что его привычное равнодушие пошатнулось. Принимаемые им решения становились неожиданными для него самого. Он все чаще руководствовался не холодным расчетом, а действовал на эмоциях. Это было недопустимо, это могло привести только к одному — к провалу. К падению в темную бездну, что он видел перед собой четко и явно. Пойти на поводу сначала у своих эмоций, затем — у своих желаний, поддаться своим порокам. И вот уже в зеркале вместо него — острые черты холеного лица Томаса Гонта.       Он должен одержать верх в этом противостоянии. Должен покинуть это время, вернуться в свою зону комфорта, восстановить равновесие. Если он будет спокоен, сконцентрирован, станет обращать внимание на самоконтроль, то сможет переписать собственную историю, не пойти по этой кривой дорожке вниз. Найти свою страсть, зажигающую кровь, в чем-то другом, а не в бессмысленных убийствах. Получать недостающие эмоции и адреналин безопасными путями. Стать достойным человеком, пускай не для окружающих, чья навязанная мораль слишком отличалась от его, но, по крайней мере, в собственных глазах.       План уже был готов, в общих чертах. Он отправил Томасу письмо, над которым корпел часами, переписывая раз за разом, пока слова на бумаге не удовлетворили его, не стали звучать гладко и равнодушно. Тот в ответ написал, что с радостью примет Тома и его девушку в своем доме на каникулах и надеется, что получит удовольствие от общения со старой знакомой.       Том долго смотрел на выведенные размашистым почерком строчки, пытаясь уловить подтекст. Понять настроение и намерения будущего себя. Помнит ли он, с какой целью Том это делает? Знает ли, что произойдет дальше? Может, просто подыгрывает, и когда Том окажется в особняке, то услышит звук захлопнувшейся мышеловки? Или же каким-то чудесным способом Томас забыл обо всем произошедшем, а теперь делает хорошую мину при плохой игре? Да, Том знал, как это обеспечить… Знал, но не был уверен, что сможет решиться.       По долгим размышлениям Том выбрал действовать так, словно противнику ничего не известно о деталях его замысла, но с оглядкой на его дьявольскую проницательность и наблюдательность. Ведь если предположить, что все ходы в партии уже известны, то какой смысл играть? Но он не может просто сдаться на милость этого бурного потока судьбы и терпеливо ждать, удастся ли поднять голову над водой и сделать вдох. Нет, он пойдет поперек течения, уповая на то, что каким-то чудом сможет совершить нежданные действия.       Экзамены пролетели одним тягучим мигом, и вот уже Гермиона, нервно теребившая собственную мантию в ожидании оглашения результатов, бросается ему на шею. Слагхорн восхищается парой из двух лучших студентов Хогвартса, закатывает вечеринку напоследок. Том не пьет, лишь улыбается поверх бокала и смотрит на Тео и Ромильду. Нотт счастлив, что Слагхорна настолько впечатлил его выход в финал дуэльных соревнований, что тот наконец осуществил его мечту и пригласил в свой клуб. Ромильда счастлива, поскольку танцы, вечеринки и вся подобная мишура очень ей по душе. Гремит музыка, все пьют в честь окончания учебного года, словно в последний раз, не задумываясь о том, каково будет завтра трястись в поезде с похмелья. Впрочем, для Кормака МакЛаггена это и вправду последний раз… о чем Том нисколько не грустит.       — Том! — Гермиона дернула его за руку, вырывая из задумчивости.       Он отвернулся от пейзажа, проносящегося за окном — поезд, мягко постукивая по рельсам, двигался по виадуку, и открывшаяся внизу долина, пересеченная голубой блестящей лентой реки, настраивала на созерцательный лад. Золотые полосы на бархате сочной зелени. Он поднял брови, с молчаливым вопросом глядя на девушку.       — Что сказал тебе профессор Дамблдор? — поинтересовалась она. — Я видела, вы разговаривали в холле.       Том на секунду задумался, что ответить. О том, как он врал директору на участливые расспросы, будто проведет каникулы у Блэков, Поттеров и у родителей Гермионы, говорить не стоило. О том, как Дамблдор выражал радость, что Тому удалось найти друзей, устроиться в этом времени и что он теперь ничем не отличается от местных — тоже. Он выбрал самое бессмысленное и нейтральное:       — По своему обыкновению, загадки и мудрые изречения. Что человека определяют не склонности, а совершенный им выбор.       — Совершенный выбор? — нахмурилась Гермиона. — О чем это он?       — Не знаю, — равнодушно пожал плечами Том. Задумываться о глубокомысленных пазлах старика не было никакого желания.       — Так какие у нас планы?       На лице Гермионы застыло напряжение, залегло складкой между бровей, а пальцы нервно теребили страницу открытой книги, которую она уже давно не переворачивала. Выдавая, что ее действительно волновало в этом разговоре.       — Я аппарирую тебя домой, чтобы ты оставила вещи, побыла с родителями. А у меня еще кое-какие дела в Лондоне. Через несколько дней, когда я с ними закончу, заберу тебя.       — Это так здорово, — вклинился в разговор Гарри, — что вы уже собираетесь познакомиться с родителями друг друга! Следующий этап в отношениях. Глядишь, через годик я гульну на вашей свадьбе!       Гермиона смущенно отвела глаза. Том уставился на пейзаж за окном. Но нетактичность Поттера вовсе его не трогала. Он прекрасно знал, что не будет ни свадьбы, ни годика — он вскоре вернется туда, где должен находиться, в свое время. А женится лишь три десятилетия спустя ради фамильных связей, положения в обществе и безупречной родословной жены, отобрав ту по нужным параметрам. И почему подобное предопределенное будущее, грамотно выстроенное и логически выверенное, видится сейчас в серых тоскливых красках?       Рыцарь недовольно хлопал крыльями в клетке, всем видом демонстрируя возмущение по поводу разлучения с полярной совой Гарри, стоило тому направиться по платформе к встречающему его Сириусу Блэку. Он помахал рукой на прощание и растворился в толпе. Том и Гермиона пробирались к выходу из вокзала через жужжащий и непрестанно гудящий улей рабочих пчел.       — Куда? — Том протянул руку, стоило им оказаться в тихом месте.       — Чизик, — ответила Гермиона с некоторым смущением. — Хорошо знаешь Лондон?       — Пригород на западе, — уверенно кивнул Том.       — Окраина, — поправила она. — А у твоего отца дом, наверно, где-нибудь в центре, в Белгравии…       — Ричмонд, Суррей, — равнодушно пожал он плечами. — В той же стороне. На мой вкус, далековато от города, но зато тихо.       — Ага… «В той же стороне», — Гермиона только ошарашенно покачала головой, до того как их поглотила воронка аппарации.

***

      — Так что за планы у твоего отца на ближайшие дни?       Том недовольно поморщился, когда Драко вместо ответа с громким неприятным звуком всосал через соломинку остатки коктейля. Звякнули кубики льда, пока он водил трубочкой в поисках последних капель. Отставил запотевший стакан с удовлетворенным видом.       — Эта мятная содовая просто чудо в жару. Особенно с каплей самохолодящего рома. Тебе тоже стоило бы попробовать, — подмигнул он.       — Спасибо, мне и с этим лимонадом из… маракуйи неплохо, — Том помешал трубочкой подозрительно-желтоватую жидкость, к которой почти не притронулся. Что такое эта загадочная маракуйя, он не имел ни малейшего понятия, но раз Драко начал заказывать самые выпендрежные новинки в кафе Флориана Фортескью, где они сидели, то Том решил не выделяться на его фоне.       — Ты бы еще мороженого взял, — фыркнул Драко. Ром в коктейле явно притупил его обычную боязливую угодливость, но зато развязал язык, что было Тому только на руку.       — А хотя… — он уткнулся в меню, сосредоточенно водя пальцем, — это идея. Принесите мне Айриш Кофе! — окликнул он официантку. — С мороженым! И виски туда побольше!       — Драко, еще даже не ужин, — закатил глаза Том.       — А что, я совершеннолетний, вокруг не дурацкая школа, могу себе позволить! — возмутился тот. — Захочу и буду пить хоть в двенадцать дня! Главное, протрезветь до возвращения домой…       Ага, чтобы мамка не узнала. Вот вам и «заскочил в Косой переулок на пять минуточек пересечься с Малфоем». Теперь тот сначала накачается, а потом не пойдет домой, пока не вернется в кондицию.       — Яблочный штрудель. И кофе, — обреченно ответил Том на внимательный взгляд девушки, когда ее карандашик замер над блокнотом.       — Какой кофе? — на его поднятые брови пояснила: — Ну, эспрессо, лунго, американо, капуччино, латте? Или, может, фраппучино?       — А можно просто кофе, без этого всего? — озадаченно переспросил он.       Малфой попытался спрятать смешок за пустым бокалом, но официантка взмахом палочки лишила его прикрытия, отправив грязную посуду на кухню. Она явно не могла понять, издевается Том над ней или нет и стоит ли на него злиться. В результате, с сомнением фыркнув, удалилась.       — Так о чем ты? — выдал Драко, наконец отсмеявшись.       — Твой отец, — Том вернулся к интересующей его теме разговора. — Какие-нибудь планы, поездки, дела в ближайшее время?       — Вроде ничего особо не говорил. Министерство — манор, обычный маршрут.       — Да? — Том разочарованно поболтал трубочкой в лимонаде.       Он надеялся вызнать планы Гонта и его Пожирателей, не спрашивая у Томаса напрямую, чтобы не навлечь на себя подозрений сверх меры. Подобрать момент, когда его длительное время не будет в особняке, чтобы выполнить свой замысел по проникновению в сейф. Но жизнь оказалась гораздо сложнее стройных планов. Возможно, стоит расспросить еще и Нотта. А потом, убедившись, что судьба вновь не подготовила ему ничего хорошего, организовать случайность самому. Вот только какую, чтобы выглядело не нарочитым?       — … и на следующей неделе мы ждем на ужин этого, как его… — болтал тем временем Драко, — ну, твой близко знакомый немец. Отец жаловался, что придется развлекать его и всю делегацию, пока они здесь с визитом. Но зато он после ваших «активных переговоров» присмирел и понял, что стоит придерживаться нашей линии, дошло, кто его настоящие друзья…       — Вольфмайер? — переспросил Том, наконец уловив, о чем бахвалится Малфой. — Приглашен к вам на ужин?       — Ну да, министр иностранных дел Германии, — надулся от гордости тот. — Хорошо хоть жить собираются в Савой-мэджик, а то было бы головной боли организовывать постой этому табуну немецких Гансов. Это, конечно, не самая большая шишка, которую принимал Малфой-манор, но все же…       — Но все же… — удовлетворенно кивнул Том и поймал подлетевший к нему штрудель. План начал складываться. — Что ж, удачи вам.

***

      Час спустя отпрыск благородного рода Малфоев был засунут в камин головой вперед в вовсе не благородном состоянии. Что только к лучшему — вряд ли он потом вспомнит, о чем именно они разговаривали, если не считать извечных тем про девушек, квиддич и чересчур нежные чувства Драко к Гарри Поттеру. А возмущенные вопли Нарциссы и вовсе сработают лучше Обливиэйта.       Том, накинув капюшон, направился в сторону входа в Лютный. Пора было приступать ко второй части его внезапно сложившегося плана. Логические цепочки, которые сами выстраивались в голове в оптимальный алгоритм, всегда являлись его маленькой гордостью. В них не было ни капли интуиции, лишь хладнокровный учет входных параметров с целью получить нужное значение на выходе. И не суть важно, была то математическая задача или же уравнение, в котором в качестве переменных выступали жизни людей. К решению он подходил абсолютно равнодушно и отстраненно. И он не позволит вмешаться сюда никаким откуда бы то ни было возникшим чувствам.       — Мистер, всего пять кнатов… — сунулся к нему оборванный мальчишка, но Том легко перехватил руку, оказавшуюся в опасной близости от кармана.       — Кто же ширмачит так откровенно?.. — фыркнул он. — Хоть бы дал туш. Ничему вас не учат…       — Извините, не признал своего, — воришка испуганно попятился назад.       Больше подходить к Тому никто не рискнул. Он отошел в тихий тупичок у черного выхода из «Спинни Серпента» и, достав из сумки образец, быстро сотворил поисковое заклятие. Удовлетворенно кивнул и пошел по указаниям импровизированного компаса, которым стал предмет, воспаривший над его ладонью.       — … за бесценок отдаю, всего-то двадцатка, — через пару поворотов он услышал знакомый голос из темного заплеванного угла между теснящимися на кривой улочке магазинчиками.       Без надобности он сюда не сунулся бы, хотя брезгливость была ему по большей части чужда. Но разумная предосторожность лишней не бывает — выводить потом каких-нибудь кружавцев не улыбалось. Но сейчас шагнул вперед, поднял палочку. Шепнул тихо:       — Конфундус!       — … берете, даже без торга? Ну по рукам, товар действительно хорош! Если что, знаете, где меня най… Бля, никаких манер! — возмутился хриплый прокуренный голос в ответ на хлопок аппарации.       Несколько секунд спустя из переулка на свет шагнул Наземникус Флетчер, бормоча себе под нос, как удачно нагрел лошка. Уперся взглядом в фигуру Тома, закутанную в черную мантию, медленно поднял глаза, дошел до лица, смутно виднеющегося из-под капюшона. Порывисто отшатнулся назад, а обрюзгшие черты перекосило от животного ужаса. Рука метнулась к карману, но Том ожидаемо оказался быстрее. По легкому мановению палочка Флетчера вырвалась из его пальцев и отлетела прочь, простучала по камням мостовой. Что-то блестящее сверкнуло, улетев в другую сторону. Наземникус проводил свой аварийный портал ошарашенным взглядом и попятился. Том шагнул следом, а пространство вокруг зазвенело, когда развернулся локальный антиаппарационный барьер.       — Видишь, на своих ошибках я учусь, — мягко улыбнулся он, постепенно оттесняя Наземникуса к дальней стене. — Бежать некуда.       — Ну что ты сразу барьер, как аврор поганый!.. — тоскливо воскликнул тот. Его замызганная кожаная куртка коснулась кирпичей кладки.       — С тобой же иначе нельзя, — Том поднял палочку. — Скользкий, изворотливый слизняк.       — Я никому ничего не сказал! — глазки Наземникуса бегали по мрачному темному тупику в поисках путей отступления или спасения, но единственный проход на волю был перекрыт высокой фигурой его противника. — И не скажу, можешь об этом не переживать! Как ты нашел меня вообще?!       — Легко, — свободной рукой Том достал из кармана другую палочку. Глаза Наземникуса расширились от удивления, когда он опознал в ней свою. — Я подобрал ее в Белой Виверне после нашей прошлой встречи. Левак, конечно, но ты ей достаточно попользовался, чтобы образовалась связь. След сохранился даже пару месяцев спустя, сделать компас было проще простого… Удивительная магия у этих палочек!       Том жестко усмехнулся, а в следующий момент кусочек дерева с жалобным хрустом переломился в его пальцах, словно тонкая тростинка. Наземникус поперхнулся воздухом, гипнотизируя взглядом свое прошлое оружие. Том небрежно отбросил сломанную палочку, половинки которой держались лишь на тонкой жилке, за спину.       — Она свое уже отслужила. В отличие от тебя.       Наземникус сглотнул, когда палочка Тома нацелилась ему в лицо, и отвернулся, распластавшись по стене, будто пытался в нее просочиться.       — Не бойся, это не больно. Империо!

***

      Дома вдоль улицы были одинаковыми, словно кто-то произнес умножающее заклятие, а потом выстроил серые коробки с красными крышами по линеечке. Идентичные низенькие изгороди, аккуратно подстриженная травка. Кое-где имелись и различия: здесь крутился садовый распрыскиватель, фонтаном мелких капель орошал сочный газон, взвиваясь мутной радугой; там валялась чья-то забытая впопыхах игрушка; чуть дальше сладкий дурман источали розы — но это казалось таким нарочитым, словно мазки художника, пытающегося оживить картину ленивой рукой. В этом предвечернем мареве жары если кто-то и встречался по пути, то редкий прохожий, ползущий со скоростью сонной мухи. Однако под охлаждающими чарами было вполне сносно, будучи волшебником, можно и забыть о дискомфорте, что довлеет над простаками. Мимо прошелестел шинами велосипед, и Том машинально ступил с пешеходной дорожки вбок… пока не понял, что мальчишка проехал по специально нарисованной на дороге полосе.       По прибытии на Кингс-Кросс он аппарировал Гермиону в этот район, но в ночной темноте не осматривался, а она убежала, клятвенно заверив, что здесь недалеко. Теперь же он осознал, что расстояние девушка из вежливости приуменьшила, и, скорее всего, ей пришлось аппарировать с чемоданом. Он не понимал смысла этих общественных танцев, которыми люди демонстрировали, будто нисколько не хотят ущемить или напрячь другого. Казалось, что проще — скажи прямо. Впрочем, пользу подобного поведения для себя он отрицать не собирался: всегда можно закрыть глаза на очевидную необходимость как-то напрягаться для чужих, раз они заверяют его в том, что это излишне. Но оставались два вопроса, мешающие принять такое объяснение окончательно и безоговорочно. Почему тогда он вечно оказывался втянут в решение проблем других людей, которые называли его близким? И мог ли он все еще называть чужими их?       Он никогда не привязывался ни к людям, ни к местам, ни к вещам. Или он так думал. А потом внезапно оказалось, что существует место, которое надежными веревками привязало к себе его сердце. И неясная тоска поселилась в груди, когда он смотрел на Хогвартс перед отъездом, как он полагал, в последний раз — словно какую-то принадлежащую ему часть пытались вынуть изнутри, выдернуть острым крюком.       А еще существуют люди, чье пребывание рядом стало настолько привычным, настолько комфортным, что Том с трудом мог себе представить, что вскоре их не будет рядом. Ни глупых шуточек толстокожего Гарри, ни долгих ночных бесед с Гермионой, ее смущенного смеха и этих горящих глаз цвета растопленного шоколада. Он не мог сказать, что не способен отныне без этого жить, или же что испытал пресловутую иррациональную любовь… Но их присутствие было приятно. Оно вызывало положительные эмоции, хоть какие-то эмоции в обычном его равнодушии, и отказываться от удовольствий вполне объяснимо не хотелось.       Цифра на почтовом ящике подсказала, что он прибыл куда надо. Он прошел по одной из одинаковых дорожек, постучал дверным молоточком в форме кольца. Открыла миловидная темноволосая женщина. Он изобразил самую обаятельную свою улыбку.       — Добрый вечер.       — Ты, вероятно, Том?.. — она подала руку, словно для рукопожатия. Том взял ее своей и после короткого колебания склонился над ладонью. — Ох, какая галантность! Теперь понятно, почему только и разговоров, что о тебе… — смущенно улыбнулась женщина. Обернувшись через плечо, крикнула: — Гермиона!       — Приятно познакомиться, миссис Грейнджер.       Каблуки стремительно простучали по лестнице, потом звук пропал, завяз в воздухе. Гермиона медленно и нерешительно вышла из-за плеча матери, в красном платье до колена и с бисерной сумочкой в руке. Том ободряюще кивнул:       — Выглядишь чудесно. Готова?       — Да, — ответила с некоторым сомнением, но комплимент явно снял с ее плеч часть неуверенности. Она обернулась к матери. — Я мигом вернусь, всего на пару дней, не волнуйся! Скоро увидимся!        — Веди себя прилично, милая, произведи хорошее впечатление, — миссис Грейнджер изобразила строгое лицо, но привлекла дочь в объятия. — И помни, Том, мы ждем тебя с ответным визитом. С удовольствием познакомились бы и с твоими родителями…       — Нет! — Гермиона испуганно вскрикнула. Но тут же быстро поправилась: — Они занятые люди, не будем навязываться.       Миссис Грейнджер взглянула на нее с подозрением, отстраняясь, но комментировать не стала. Том, терпеливо ожидающий окончания минимально необходимых проявлений родственных чувств, протянул руку. Гермиона шагнула к нему, вложила пальчики в его ладонь. В следующую секунду они с хлопком растворились в воздухе.       А Джин Грейнджер уставилась на опустевшее крыльцо, закусив губу. Как сквозь землю. Неясная, непонятно с чего взявшаяся тоска внезапно охватила сердце, дурное предчувствие змеей заползло в душу. Медленно закрыв дверь, женщина направилась на кухню, заварить успокаивающего травяного чая. Она убеждала себя, что опасаться нечего. Бойфренд дочери — приятный вежливый мальчик, его родители — хоть и из этих, странных, но по их меркам серьезные и правильные люди. Однако, несмотря на жару, его руки оказались внезапно холодными, а позади мягких изгибов улыбки, в глазах за длинными ресницами стоял лед. И с тех пор, как она встретилась с ним взглядом за секунду до их исчезновения, к губам против воли прилипла нервная, натянутая улыбка, а пальцы почему-то дрожали мелкой дрожью.