Смерть в маске

      Тихое шипение было почти убаюкивающим, словно шепот прибоя, вечного и бесконечного. Неизмеримых объемов воды, что движется в своем первобытном танце, бьется о скалы с шелестом, взлетает солеными брызгами, которые тут же падают обратно, обрушиваясь в бурлящую массу холодным дождем. Кажущаяся мягкость воды обладает такой силой, что стирает острые камни в округлую гальку, походя и нисколько не напрягаясь. Может, она просто заснула? Где-нибудь у моря, на шезлонге, когда вновь поехала с родителями на юг Франции? И все вокруг лишь дурной сон.       — Гермиона? Что ты делаешь?       Мягкое прикосновение к плечу вырвало из вязкой заторможенности, а расплывшаяся вокруг комната, что секунду назад была размытым пятном, уходящим в бесконечность, сжалась, съежилась до размеров каменного склепа, сдавила со всех сторон своими объятиями клаустрофобии. Шипящий шепот оборвался, как отрезало, его заменила тишина, такая полная и звенящая, что неприятно давила на уши. Светлое пятно, которое оказалось перед лицом, обрело форму и суть, и вот она уже смотрит в обеспокоенные голубые глаза склонившегося к ней Тома. Такие знакомые, но теперь такие чужие.       Медленно она перевела взгляд вниз, смутно радуясь тому, что сидит, ведь ноги сейчас, казалось, потеряли всю силу, стали ватными. На левом запястье красовалась алая полоса воспаленной кожи, в которую Гермиона вцеплялась ногтями. Но боль была вполне реальной, и так по-детски щипать себя никак не помогло вернуться из кошмара в действительность. С запоздалой досадой она сделала вывод, что все же не спит.       — Семь? Ты сказал, семь?.. — переспросила ломким голосом.       Теперь она чувствовала на себе недовольный взгляд не только змеи, которая свернулась на столе рядом ярким черно-красным морским узлом и возмущенно пялилась на потревоживших ее с неприличными предложениями людей, но и Тома.       — Я не намеревался. Это была… случайность, — нахмурился он. — Которая сейчас очень мне пригодится.       — Случайность, семь раз подряд?.. Ты говоришь так, как будто нечаянно разлил чай на брюки. Или споткнулся о корягу. Но это же люди, человеческие жизни! Как можно случайно… убить семь человек? И теперь ты хочешь заняться темной магией. Я не буду тебе помогать!       Она непроизвольно убрала плечо из-под его ладони, отодвинувшись в сторону. Том, однако, не позволил разорвать контакт, а напротив, опустился на колени перед ее креслом, захватил за плечи.       — Эй, посмотри на меня! Да, мне приходилось делать ужасные вещи, с точки зрения обыденности. Но я всегда был слишком далеко от обыденности, выше ее. И я поступаю в соответствии с собственными представлениями о правильном. Ты не знаешь, в каких условиях мне приходилось прогрызать себе путь наверх, сколько людей только и ждало, чтобы я оступился. Это закон мироздания — выживет лишь сильнейший. Стоит проявить слабость, дрогнуть, хоть на секунду задумавшись, кто из вас имеет право выжить — ты или противник, — и исход боя предрешен. Тебя затопчут, сровняют с землей. И в итоге все вышло так, как вышло: я здесь, а они — там, — он кивнул куда-то в пол. — Я — тот, кто побеждает. Но ничего не изменилось, видишь? Я такой же, каким был всегда, пускай ты и не знала несущественных деталей. Но ты знаешь обо мне все самое важное. Ты же не боишься меня, не думаешь, что я причиню тебе вред?       — Нет, — Гермиона ответила медленно, но все же уверенно. Пожалуй, в этом действительно можно было не сомневаться. Она нервно облизнула губы и расправила плечи.       — Вот видишь? — Том едва улыбнулся и поднялся на ноги. — Ты можешь не опасаться меня, все как прежде. Более того, я буду защищать тебя от любой угрозы, не дам никому причинить тебе боль, потому что… ты моя и только моя. Мои чувства не изменились. А твои?       Она встретила его взгляд, что смотрел сверху вниз, серьезно и сосредоточенно.       — Ты хочешь провести темный ритуал… — начала было она, но Том перебил, решительно и властно.       — Нет, ответь на вопрос. Ты по-прежнему любишь меня? Или первое же затруднение сразу заставляет тебя забыть обо всем, что было между нами? И все это было ненастоящим, словно поддельный блеск фальшивки, случайные искры костра, которые тут же гаснут при любом дуновении ветра?       — Как ты мог усомниться во мне? — Гермиона досадливо передернула плечами. — Конечно, я люблю тебя, но…       — Я рад это слышать, — он не дал ей закончить. — Значит, ты поможешь мне. Если ты действительно меня любишь, а не просто говоришь пафосные слова.       — Да, но… — смутившись, Гермиона обхватила себя за плечи. Чувства были в полнейшем смятении, и она до конца сама не понимала, что же происходит в душе и как относиться к внезапно открывшейся истине. Только недавно все было так четко и ясно, и вот она падает в мутный водоворот грязных вод. — Но какое отношение… Это опасно… — забормотала сбивчиво.       — Так надо. Просто верь мне, как верила всегда. Хорошо? У меня больше не осталось близких людей, кроме тебя…       Он провел рукой по ее щеке, стирая слезы, которые непонятным образом выступили от нервов. Она и не заметила, но его, казалось, ни капли это не смущало, он всегда принимал ее целиком, со всеми ее не только достоинствами, но и недостатками. И сейчас в его глазах светился мягкий упрек — а почему она не может так же?       Глубоко внутри Гермиона чувствовала, что что-то нелогичное было в его словах, что-то странное в чересчур эмоциональном поведении, ведь Том почти никогда не показывал своих чувств, что бы ни бродило в его душе. Но сейчас он выглядел таким открытым, таким искренним, так явно демонстрировал тщательно скрываемую ранее потребность в любви и принятии, что как-то сомневаться, глядя в прозрачную чистоту его немигающих глаз, не было никаких сил и желания. И она, дрогнув, несмело кивнула. Вытерла слезы тыльной стороной руки и глубоко вздохнула.       — Том, мне кажется, нам надо просто уйти, — выдала уже спокойным рассудительным тоном. — Оно того совсем не стоит. Мы найдем другие способы, тебе ни к чему идти на подобные жертвы и подвергать себя ужасной опасности!       — Это не такие уж гигантские жертвы, — небрежно отмахнулся он. — Подумаешь, буду молодым и красивым лет до ста, перетерплю как-то это неудобство.       — Перестань, — она нервно хихикнула. Привычный и такой знакомый юмор окончательно развеял подкатившую панику. Создал иллюзию, что все как прежде. — Это вовсе не повод для шуток. Мы найдем другой способ справиться с твоим отцом…       — Сколько лет Дамблдор не может ничего сделать и продолжает терять людей? — Том ехидно вздернул бровь. — Я уже полгода бьюсь в непреодолимую стену, а все мои старания словно увязают в песке и оказываются погребены. Нет, я не могу отступить, я должен выполнить задачу.       — Но что если ритуал, — Гермиону передернуло на этом слове, — пойдет не так? Я никогда не творила темную магию, никогда и не намеревалась…       — Все пройдет как надо, — возразил он. — Ты — превосходная колдунья, и я не сомневаюсь, ты сможешь сотворить любые чары.       — Что если с тобой что-то случится, если ты вообще… не выживешь?       Эта мысль пугала больше всего, вызывала нервную дрожь от подобной ответственности. Она никогда не делала ничего столь масштабного и важного, и только призрачная вероятность того, что она убьет его собственными руками, повергала в чистейший ужас, берущий за горло своей плотной хваткой.       — Этого не произойдет, — беспечно ответил Том. — По одной простой причине — Томас жив. Значит, и мне ничего не угрожает. Если у него получилось, то и у нас сейчас все обязано закончиться нормально. Будем считать, что меня защитит само провидение, если тебе так угодно. Я не умру, точно не сейчас.       Гермиона только посмотрела на него удивленно — подобного фатализма за Томом она раньше не замечала. Видимо, ситуация действительно затрагивала что-то настолько глубоко в его душе, что все бастионы логики падали, обнажая первобытное желание биться насмерть, словно загнанный в угол зверь. И как она могла счесть, что он действительно хочет марать руки о подобную грязь? Само собой, единственной причиной, по какой он готов был пойти на столь значительное преступление против природы и собственных убеждений, являлась цель, та самая, которой он следовал фанатично, со всем присущим ему усердием. Если какая-то задача вставала перед Томом, то он физически не был способен отступить, а если решение ее было столь важным… Когда на другой чаше весов стояли человеческие жизни, ничего удивительного, что он выбирал идти до конца, невзирая на опасность для собственной.       По этим размышлениям Гермиона наконец нащупала привычный ей образ Тома внутри себя — да, он был точно таким же, как и всегда, и все его действия укладывались в него, всем его поступкам имелась логическая причина. Она тут же буквально вздохнула с облегчением. Что бы ему ни приходилось делать, внутри он оставался все тем же — человеком, которого она полюбила. Она искоса взглянула на него, только чтобы убедиться в своих выводах. Он казался сейчас таким собранным и уверенным в себе, как обычно, что можно было даже не обращать внимания, что его лицо замерло в каком-то жалком полуметре от устроившейся на столе змеи, а изо рта вырывалось шипение.       Теперь, когда Гермиона слышала его не в первый раз за этот долгий вечер, оно уже не казалось пугающим. Уаджит явно была недовольна, а кончик ее хвоста раздраженно дергался по столешнице, пока миниатюрный раздвоенный язычок мелькал в пасти. Том поморщился и выпрямился. Выглядел он утомленным. Взял в руки гримуар в отвратительном переплете, так похожем на человеческую кожу. Будто вспомнив мимоходом, повернулся к Гермионе.       — Уаджит считает, что я сошел с ума. Когда я убедил ее, что так надо, она начала возмущаться, что ее рот слишком мал, а челюсть будет болеть, если она укусит как следует. И новый яд ей потом вырабатывать долго. Хотя кого она тут еще собралась кусать? — Том иронично взглянул на змейку, на морде которой было явно написано все, что она думает о его без сомнения гениальных идеях.       Он сунул книгу Гермионе в руки, и ее передернуло от прикосновения к обложке, которая на ощупь была не гладкой, а фактурной, почему-то с фиолетовым отливом.       — Все верно, антроподермический переплет, — кивнул на невысказанный вопрос. — Широко использовался вплоть до девятнадцатого века, а в средневековье и вовсе был классикой у темных магов. Понятное дело, со времен Клеопатры остались разве что папирусы да глиняные таблички, ритуал был переписан теми, кто пытался его применить.       — А они не могли… — Гермиона с сомнением уставилась на готический шрифт, — ну, изменить что-то или случайно опечататься?       Том лишь беззаботно пожал плечами.       — Ритуал рабочий, какая разница, модифицировал ли его кто-то? Все равно отсутствие гласных звуков в египетской письменности того времени не дало бы тебе прочесть это в оригинале.       — Ты же помнишь все эти жуткие истории о волшебниках, которых съели жуки после неправильно произнесенного заклятия?       — Не жуки, а личинки, — заметил Том. — И не волшебники, а один — Разидиан. Проблема была не в неправильно произнесенном заклятии, а принципиально иная — нельзя пытаться призвать Патронуса, будучи настолько погруженным во тьму. Нам такого не грозит. Даже если в этом длинном заклинании и есть какая-нибудь опечатка, это не играет роли. Слова суть форма, которая структурирует твою магию, твои мысли и порывы, придает им телесность, направляет поток. При достаточном умении нет необходимости в звуках латыни, можно просто отдать мысленную команду, и мироздание прогибается под твою волю…       Том протянул руку в ее сторону, и книга взмыла с колен Гермионы, зависла перед ее ошарашенным лицом. Его голос обволакивал, проникал в мозг и скручивал сильнее веревок.       — Я даже почти забыл традиционные слова заклятия левитации. Мне они не нужны, когда я точно знаю, чего хочу и как это сделать.       Гримуар плавно опустился обратно на колени, взмахнув страницами. Стряхнув с себя оцепенение, Гермиона вчиталась.       — Написано латинскими буквами, но это же не латынь?       — Древнеегипетский, — кивнул Том. — Прочти трижды, произнося про себя, чтобы привыкнуть к словам.       Сам он отошел к столу и вновь перешел к спору со змеей. Они пререкались долго и упорно. Гермиона тем временем вчитывалась в заклятие, стараясь не думать, что она сейчас собирается сделать. Только не думать и не чувствовать, не ощущать тяжесть кожи столетия как умершего человека на своих коленях, давление нависшей над ней ответственности и горечь от шага через собственные принципы. Это была неприятная необходимость. Все пройдет как должно, нет никаких причин не верить Тому, он в этом явно искуснее ее. Искуснее? Но почему бы?..       Погрузившись в свои размышления и переживания, она почти пропустила какое-то резкое движение впереди. Только вскинула взгляд на мелькнувшую тень, а он уперся в две капли на запястье Тома, почему-то ярко-красные в свете ламп над головой, будто утрированные. Она испустила шокированный вздох.       — Что?.. Почему не сказал, не предупредил?!       — Чтобы ты успела прочесть еще одну нотацию? — криво усмехнулся Том. Алый скользнул по бледной коже, размытой кляксой зацепился за рукав рубашки.       — Кровь не останавливается, — зачарованно прокомментировала Гермиона.       — Конечно, она не остановится, — дернул плечом Том. — Змеиный яд разжижает. Укус произошел далеко от мозга, минут пятнадцать у меня есть, пока не начнутся трудности с дыханием.       Его тон был спокойным, равнодушным. Гермиона сильнее вцепилась в книгу, пока он прошелся по комнате, вновь остановился перед стеной со скрытым сейфом. Змея недовольно шипела на столе, явно сетуя на свою нелегкую жизнь, но Том перестал обращать на нее внимание. Начал разговор будто сам с собой:       — Интересно, по той диагностике, результаты которой я наблюдал, выходит, что важно не столько энергетическое поле, сколько определенные биохимические маркеры. Что логично — магию крови проще настроить именно на кровь, как бы это банально ни звучало. Поэтому, дабы не терять время, можно попробовать…       Мазнув пальцем по окровавленному запястью, Том приложил его к стене, оставил отпечаток на деревянной панели. И вздохнул удивленно, когда та растворилась в воздухе. Гермиона быстро отложила открытую книгу на стол и подскочила к нему, изучая появившуюся из ниоткуда сейфовую ячейку, вмонтированную в стену. Металлический куб был объемным, наверно, с метр и в ширину, и в глубину. Вытянув шею, она осмотрела содержимое из-за плеча Тома. Многочисленные папки, приличная гора золотых монет, какие-то артефакты. Внимание привлек один, показавшийся знакомым. Том смотрел именно на него.       — Маховик времени? — Гермиона поперхнулась воздухом. — Они же все под строжайшим контролем. Вряд ли он использует его для чего-то хорошего!       — Странно, но он выглядит не совсем так, как я помню… — Том коснулся миниатюрной золотой подвески в форме песочных часов самыми кончиками пальцев. — Словно потускнел, как будто… Разряжен?       — Как маховик может разрядиться? — фыркнула Гермиона. — Там же песок с берега Леты, в нем энергии на два миллиона часов! Жизни не хватит, чтобы вычерпать все. Я пользовалась таким на третьем курсе, чтобы посещать все доступные предметы, — пояснила под удивленным взглядом Тома. Смутившись, закончила: — Пока не упала в обморок сразу после финального экзамена. МакГонагалл решила на этом прекратить эксперимент, хотя всего пара зелий могли бы…       Она прервалась, заметив, что Том ее не слушает. Он достал из сейфа массивный серебряный медальон и сейчас разглядывал его. Прокомментировал:       — Медальон Слизерина, который передавался в нашей семье из поколения в поколение. Принадлежал матери… Томаса. Чтобы получить его, он убил случайную владелицу этой вещи. И наверняка убьет снова. На нем сейчас заклятий чуть ли не больше, чем во времена первого хозяина — и защита от уничтожения, и от манящих чар. Как бы мне ни хотелось обладать им, но нельзя. Сейчас не время, еще не время.       С явным разочарованием он положил медальон обратно, по соседству с черной бархатной коробочкой, Гермиона поймала только последний отблеск стеклянной грани. Наконец Том перешел к цели их поисков и начал перебирать папки, вертикально составленные в держатели.       — Отчет медэксперта по смерти Ориона Блэка? — Гермиона зацепилась взглядом за знакомое имя. — Нужно взять его! Как раз из тех доказательств, которые мы ищем.       Она уже потянулась к папке, когда Том раздраженно шикнул и оттеснил ее плечом.       — Это не то. Не надо распыляться. Мне нужно здесь другое.       Гермиона хотела было возразить, но заметила, что кожа Тома теперь выглядит совсем бледной, мертвенной, а лоб его покрыли мелкие капли испарины. Пальцы подрагивали, но он сосредоточенно ковырялся в папках, не обращая внимания на явный физический дискомфорт.       — Как себя чувствуешь? — осторожно поинтересовалась она.       — Отвратительно, — криво ухмыльнулся он. — Тошнит и слабость. Начинает болеть голова. Типичная клиническая картина, только обещанного страха смерти почему-то нет.       Он тяжело оперся одной рукой на край сейфа. Гермиона вновь выхватила знакомое имя из подписей на папках.       — Поттер, Джеймс? Что здесь делают бумаги на отца Гарри, и какое отношение…       Но прежде чем она успела закончить мысль или же залезть в сейф за документами, Том тихо выдохнул:       — Нашел.       Их взгляды впились в папку в его руках, которая выглядела странно — не из белого картона, а будто старой, даже края ее соединяла архаичная веревочка. Однако при всем винтажном внешнем виде она смотрелась новой, не такой, словно пролежала десятилетия в архиве, а будто даже пахла свежим картоном. Надпись на лицевой стороне привела Гермиону в замешательство. Она ожидала того, что это будут отчеты медэкспертов по убийствам, финансовые документы, да даже подписанные кровью клятвы в верности от сторонников. Но на нее с неуместной ретро-обложки смотрели неровно выбитые на печатной машинке буквы — «Томас М. Гонт».       — Он собирает досье на самого себя? Вот это грандиозное эго! — озадаченно заключила она, разрезав повисшую тишину. Том не шевелился, застыв с папкой, только гипнотизировал ту взглядом. Гермиона несмело потянулась к веревочке. Она почти успела развязать ее, когда папка ушла из-под руки. Вместе с Томом, который рухнул на пол. Внезапно, молча и без какого бы то ни было предупреждения.       Папка шлепнулась на паркет следом за ним, но Гермиона о ней уже позабыла. Она тут же плюхнулась рядом, колени ударились о жесткое дерево. Сердце испуганным зайцем скакало в груди, лягало ребра, а дышать не могла, кажется, именно она, хотя ее-то никакая змея не кусала.       Том смотрел в потолок, бессмысленно и мутно, а зрачки его были ненормально расширены. Синюшность кожи стала очевидна, губы выделялись голубой полосой на сером лице, а на ощупь лоб был влажным.       — Том… Только не отключайся… — прошептала она, хотя казалось, что это должно было вырваться из груди криком. Но воздух кончился в легких, когда паника закрутила своим водоворотом.       С усилием Гермиона вдохнула и выдохнула. Если она сейчас начнет истерить и паниковать, то точно все испортит. Надо собраться и завершить ритуал. Она сможет, отступать некуда. Не глядя ткнула палочкой в сторону стола:       — Акцио!       Книга кувыркнулась в воздухе, приземлилась в ее дрожащие руки. Закрытой.       Гермиона ошарашенно смотрела на тусклое серебро на фиолетовом кожаном переплете. Начала лихорадочно листать страницы. Взгляд не концентрировался на выспренном староанглийском тексте, а буквы скакали перед глазами. Нужная схема, которую она успела смутно запомнить, никак не находилась, а жар паники расползался по груди.       — Том!.. Поговори со мной, не смей засыпать! — выкрикнула она, когда быстрый взгляд показал, что его глаза почти закрылись. Он уставился на нее удивленно из-под опущенных ресниц, но резкий оклик явно вернул его в сознание на несколько мгновений. Ненатуральная безумная улыбка расплылась по губам.       — Это крайне забавно, — прокомментировал тихо. Взгляд тут же расфокусировался, но Гермиона уже не смотрела, только лихорадочно листала страницы. Где же чертов ритуал?       — Что забавно? — переспросила, чтобы поддержать бессмысленную беседу и помочь оставаться в сознании. Дыхание его было частым и поверхностным.       — Я редко боялся, — речь становилась отрывистой. — А вот умирать страшно. Хуже, чем бомбы над головой. Теперь выходит, что я был к ним почти равнодушен…       — Нашла!.. — Гермиона перебила начавшийся бессвязный бред. — Держись, сейчас. Так, круговые взмахи…       Она уставилась на страницу, на которой причудливой семиконечной звездой были выложены человеческие тела. Они соприкасались ступнями друг с другом. Когда она смотрела в прошлый раз, то не обратила внимания на детали чернильного рисунка, но сейчас, стоило вглядеться в завитки, как тошнота подступила к горлу. Она заставила себя сконцентрироваться на словах, искренне надеясь, что произносила их правильно.       — Алжаме байн алкват… валсуми фи хадна алжасад… — она сбилась. Белые точки глаз смотрели на нее с черных лиц словно с укором. Семь пар. Она глубоко вздохнула и начала заново.       — Алжаме байн алкват, валсуми…       Все это было так неправильно. Почему она это делает? Конечно, чтобы спасти жизнь Тома, она была готова почти на все… Или абсолютно на все. Но почему спасти ему жизнь должна темная магия, разве нет в этом чего-то противоестественного и неправильного? Разве не светлая магия должна быть ответственной за такие дела? Исцелять тело и душу, а не повергать ее во тьму. В Томе и так присутствовала какая-то тень, Гермиона не хотела себе признаваться в этом, но замечала ее краем глаза. И сейчас, после его неожиданных откровений, увидела еще четче, не смогла больше отодвигать от себя это пугающее осознание. Нет, она сделает что угодно, лишь бы спасти не только его жизнь, но и его разум, который начал поддаваться тлетворному влиянию, его душу, которую пришлось запятнать из-за чужих ошибок. Гермиона решительно отложила книгу в сторону. Взглянула на Тома… И тут же поняла, что что-то неправильное, страшное случилось. Она больше не видела движения его груди на вдохах, а глаза его сомкнулись окончательно.       Гермиона подавила глупый порыв кинуться трясти его, чтобы разбудить. Это не поможет, уже нет. Бросила панический взгляд на книгу, с открытой страницы которой на нее, словно насмехаясь, смотрела отвратительная гептаграмма. В пику ей она лишь крепче сжала палочку. Склонилась к Тому — все нужные слова известны, она прокрутила их в голове за ужином после близкого знакомства с пугающей змеей. Не давая себе больше думать и колебаться, начала произносить по очереди заклятия из всего своего арсенала для извлечения яда и возобновления функций организма.       — Ликвум экстрактум. Экструдо, — взмах над запястьем. Петля над грудной клеткой: — Пульсатио резюмере. Анапнео. Оксигене спиритус. Сангиус клоте…       Слова все быстрее слетали с губ, поднимаясь из глубин памяти; они уже пошли по кругу, как и кончик ее палочки. Прозрачная жидкость каплей скатилась по окровавленному запястью, словно слеза, оставила за собой тонкую бледную дорожку. Точки укусов потемнели, когда избавленная от яда кровь наконец получила способность вновь сворачиваться. Она вцепилась в покрытую липким потом шею Тома, пытаясь нащупать пульс, но в подушечках пальцев отзывалось только бешеное биение собственного сердца.       — Анапнео, пульсатио-резюмере, оксигене-спиритус, — продолжала она шептать, практически забывая втянуть воздух для вдоха, — анапнео-пульсатио-резюмере! Черт, да дыши ты!       Том оставался равнодушным к ее стараниям, а его кожа из пепельной становилась уже синеватой. Гермиона продолжала бессмысленно повторять заклятия, но даже паникующему разуму было очевидно, что эффекта они не приносят. Чтобы запустить остановившееся сердце, требуется что-то более существенное. В голове пронеслись дурацкие уроки по оказанию первой помощи от родителей, и как она смеялась тогда, что, будучи волшебницей, может выполнить то же гораздо эффективнее. «Ничего страшного, если сломаешь ребро, пока будешь делать массаж сердца!» — шутил тогда отец над худенькой дочуркой.       Картинку перед глазами размывали слезы, текущие по лицу. В отчаянии Гермиона ткнула палочкой в неподвижную грудь. Сто-сто двадцать движений в минуту. Тридцать надавливаний на середину грудины, один вдох.       — Депульсо. Депульсо. Депульсо, — она произносила заклятие не прерываясь — считать удары было бессмысленно. И когда можно остановиться, чтобы дать ему воздух? Наверно, сейчас.       Она глубоко вдохнула и уже наклонилась вперед, когда Том внезапно выгнулся на полу, самостоятельно втягивая в себя долгожданный кислород. А вот из Гермионы его будто выбили — она отшатнулась и обессиленно опустилась на пятки, глядя, как он скребет ногтями лакированный паркет. Широко открывает рот, вдыхая порывисто с глухим свистом, запрокидывает голову. Она просто сидела и ждала, когда он отдышится, все мысли словно испарились.       — У тебя получилось, — наконец произнес он, расслабленно откинувшись обратно на пол. Повернул голову, нашел ее взглядом. Слабая улыбка озарила его лицо. — Ритуал выполнен.       — Нет, — призналась она. — Я запорола ритуал. Я не смогла… Прости.       — Но как?.. — Том нахмурился, с трудом приподнявшись на локте. В нее впился его помрачневший взгляд. — Почему ты так поступила?.. Неужели сложно было взять и сделать, что я сказал?       — Я просто… Когда подумала обо всей этой тьме… то не смогла сотворить этого с тобой. Ты не такой, Том! И я решила наивно, что моих знаний хватит, чтобы вытащить тебя. Какая я глупая, ты чуть не умер из-за меня!.. — горечь наполнила грудь, и Гермиона отвернулась, чтобы не видеть злости и укора, которые сейчас наверняка возникли на его лице.       В подтверждение ее мыслей Том молчал долго, очень долго. Он медленно сел. Она почти физически чувствовала, как он закипает, и накручивала себя. Когда внезапно его рука захватила затылок и повернула ее голову, а его губы порывисто прижались к ее рту. Гермиона задохнулась от неожиданности и взглянула на него шокировано, когда он через секунду отстранился.       — У тебя получилось! — блеск в его глазах был лихорадочным, ненатуральным, и на мгновенье ей показалось, что он совершенно сошел с ума, а его мозг повредился от долгого пребывания без кислорода. — Ты изменила петлю, разрушила эту предопределенность!       — Что ты такое говоришь? — пролепетала она в ужасе.       — Ты помешала мне пойти по тому же пути! Нет, теперь все изменится! У меня получилось, у нас получилось! Гермиона, ты самый чудесный человек на Земле, сделала то, до чего я не догадался!       Он снова впился в ее губы, а пальцы сомкнулись на предплечьях так крепко, будто намеревались сломать. Или же никогда не отпускать. Ошалевшая от его внезапной перемены Гермиона не сопротивлялась, а напротив, замерла, словно кролик перед удавом, именно так она ощущала себя в этих болезненных объятиях. Почему-то мелькнула мысль в голове, что еще чуть-чуть, и он свернет ей шею, даже того не заметив в этом экстатическом возбуждении. Возможно, сбивчивость мыслей и реакций — побочный эффект от пробуждения из состояния клинической смерти… Она пыталась вдохнуть, опасаясь услышать хруст собственных ребер, так крепко Том прижимал ее к груди. Взгляд уперся в бледную кожу под распахнутым воротом рубашки. Из-за расстегнутых пуговиц блеснула цепочка, которую Гермиона не видела раньше. Она протянула руку, не раздумывая, и вытащила из-под рубашки золотую подвеску. Озадаченно уставилась на миниатюрные песочные часы, обрамленные тонкими кольцами.       — У тебя тоже есть маховик?       Расстегнула застежку цепочки, которая оказалась под носом. Том наконец ослабил хватку и разомкнул захват. Воспользовавшись возможностью спасти ребра, Гермиона быстро отстранилась, рассматривая подвеску, которая осталась в руке. Том не обратил особого внимания на ее действия и теперь покрывал поцелуями ее шею. Ему явно было уже все равно, где они находились, выглядело так, словно лишь его бушующие эмоции и охватившее его возбуждение сейчас имели для него значение.       — Как это… мило… — с отвращением произнес голос где-то позади, и сердце ушло в пятки.       Том напряженно уставился поверх ее плеча, подняв голову. Гермиона медленно обернулась, только чтобы обнаружить у входа в кабинет Беллатрису, которая нацелила палочку прямо ей меж лопаток, а в ее глазах плескалась неприкрытая злоба.       — Ты правда намеревался заменить ей… меня? — прошипела она. — Решил, что у этой безродной дворовой девки достанет сил, умений и отваги на такой ритуал? Я думала, ты умнее, но в свои семнадцать ты — абсолютный идиот. Даже странно, как ты выжил.       Под разъяренным взглядом Том медленно поднялся на ноги с помощью Гермионы. Она чувствовала его вес на своем плече, куда он больно впивался пальцами. Взгляд, которым он смотрел на Беллатрису, был не удивленным. Он был ошарашенным.       — Ты?.. Так это ты проводила ритуал? Петля все еще в силе?       — Конечно, она в силе, — фыркнула мадам Гонт, а ее губы презрительно дернулись. — А теперь положи то, что взял, обратно в сейф, и проваливай. А с грязнокровкой мы мило поболтаем, и ты ее больше никогда не увидишь.       — Это ты должна уйти, — Том упрямо качнул головой. — Ты не можешь пойти против меня.       — Да? А мне помнится, что я клялась в верности вовсе не тебе, нахальному мальчишке, — возразила она. — Поэтому, думаю, я могу поднимать на тебя палочку не только в учебном бою. А ты знаешь, что тебе меня победить не по силам, пока нет.       Том, как бы ни был озадачен ее появлением и непонятными словами, которые Гермионе и вовсе казались бессмысленными, быстро взял себя в руки. Сжал челюсти так плотно, что на них проступили желваки. Выдохнул раздраженно и сунул в сумку папку, которую успел незаметно подобрать, когда поднимался.       — Похоже, я решил, что все закончилось, слишком рано. Беллс, не лезь в это. Какое тебе дело до наших распрей с Томасом? Просто уходи. Да, ты клялась, что не пойдешь против него, но ты и не идешь, если будешь бездействовать.       — Ты серьезно думаешь, что я выберу между мужем, с которым прожила столько лет, и мальчишкой, которого знаю всего ничего, именно тебя? А ты самоуверен, — едко протянула она. — И не так сильно отличаешься от него, как думаешь про себя.       — Я отличаюсь, — возмутился Том. — Ты правда хочешь сражаться за него, за того человека? Который ни в грош тебя не ставит, только использует, распускает руки? Да, я все знаю, — кивнул он в ответ на ее удивленно расширившиеся глаза. — Как долго ты еще будешь терпеть, пока он не убьет тебя, однажды потеряв контроль? Ты действительно хочешь быть рядом с ним, отдавать ему всю себя?       — А ты, конечно же, не такой?.. — выплюнула Беллатриса. — И никогда не станешь таким. Рассказывай мне сказки. Лжец!       Гермиона удивленно переводила взгляд с одного на другую. Ей смутно не нравилось, куда повернул разговор, как будто был в нем какой-то недоступный ей подтекст. И она явственно ощущала себя лишней.       — Не стану, — кивнул Том, игнорируя ее раздраженный тон. — У меня есть шанс изменить происходящее. Тебе больше не придется его терпеть, все будет по-другому. Просто помоги мне, и я все исправлю.       — Мне нравится моя жизнь, — Белла упрямо поджала губы. — У меня есть деньги, положение в обществе. Мой муж — министр Магии! Мой сын принадлежит к династии Слизерина! А как ты сможешь хоть что-то изменить, да еще и к лучшему, я не представляю. Я не дам тебе все испортить!       — Надолго ли все это? — голос Тома стал мягким, гипнотизирующим, а говорил он тихо и прочувствованно. — Как скоро ты ему надоешь и он решит тебя сменить на кого-нибудь помоложе? Ты же из благородной богатой семьи, и где твое самоуважение? Почему ты позволяешь обращаться с собой, как с половой тряпкой? Убивать своих родственников, изменять и говорить в глаза, что ты ему не нужна?       — Даже если бы я захотела уйти, то не смогла бы, — губы Беллатрисы дрогнули, а кончик палочки, нацеленный на Тома, дернулся. — И сейчас помочь тебе не смогу, даже если бы вдруг пожелала того. Он увидит все в моей памяти и убьет за предательство.       — Не убьет, если не увидит, — продолжил уговаривать Том. — Я сотру тебе память, аккуратно, только за сегодняшний вечер. Ты же и сама желаешь его забыть, неужели я не прав? Просто отпусти нас, я не хочу с тобой драться. Ты мне нравишься, Белла: твоя сила, твоя храбрость, твоя преданность. Так будь же храброй до конца…       Белла молчала, только ее взгляд лихорадочно скакал по лицу Тома. Увидев ее колебания, он продолжил:       — Я не прошу помочь мне бесплатно.       — Серьезно?.. — на ее лице проскользнуло мрачное веселье. — Купить хочешь? У меня всего в избытке, что такого ты мне можешь предложить, чего у меня еще нет?       — Еще одного ребенка, — просто ответил Том.       Белла поперхнулась воздухом. Гермиона же ощущала, что кислород в комнате закончился и вдохнуть нечего. Она на краткий миг понадеялась, что неправильно расслышала или не так поняла, но Том развеял ее сомнения, продолжив:       — Ты же хочешь еще одного милого малыша, не так ли? Ты любишь Кауса, он — единственное светлое пятно в твоей жизни. Но ты наверняка не знаешь еще этой неприятной новости — Томас уже бесплоден. А вот я — нет, гены у меня те же, и я способен сделать тебе ребенка, еще одного наследника Слизерина.       — Что ты такое говоришь, Том?.. — пролепетала Гермиона.       — Знаешь, Том, — Белла дышала тяжело, глядя на него со смешанными чувствами на лице. — Невозможно прожить с человеком столько времени и ничего про него не знать. Я изучила очень хорошо, когда мой муж врет. Его глаза становятся абсолютно чистыми и прозрачными, словно он в жизни не говорит ничего, кроме истины. И что самое дерьмовое, ему в этот момент очень хочется верить. И как только я ловлю себя на мысли, что все звучит до черта красиво и хочется с восторгом упасть к его ногам, я понимаю, что сейчас со лживого рта не слетает и слова правды. К чему я все это? Ах да! — ее палочка поднялась, нацелившись на Тома гораздо уверенней. — У тебя сейчас точно такие же глаза. Ты правда думал, что я куплюсь на твои сказки, про ребенка и стирание памяти? Забуду, что все, что известно тебе, известно и ему?       — Жаль, — Том вскинул палочку моментально.       Гермиона, несмотря на обострившуюся ситуацию, испытала гигантское облегчение. Все, что он говорил, — ложь, попытка запутать. И как она могла хоть на секунду поверить в такое безумие, которое отталкивает невозможной грязью — что он был готов с собственной мачехой! Она тоже подняла палочку. Вдвоем получится справиться с этой женщиной, она не сомневалась. Они напряженно замерли друг напротив друга, но нападать первым никто не решался.       — Знаешь, можно ведь не допустить того, что ему станет все известно, — нарушил тишину Том.       — Я сняла еще недостаточно лапши с ушей? — ядовито поинтересовалась Белла.       — Нет, я говорю правду, — возразил Том. — Можно же…       Тихий скрип двери прервал его слова, и он метнулся взглядом через плечо Беллы. Гермиона, которая на секунду уже подумала, что вернулся мистер Гонт и сейчас мышеловка захлопнется, перебив им шеи, с облегчением ослабила хватку побелевших от напряжения пальцев на древке палочки. В комнату протиснулся Каус, растрепанный, в забавной зеленой пижаме со змейками. Сонно потирая глаза, приблизился, оглядел их озадаченно.       — Мама, Том? Герми? Я услышал шум.       — Милый, иди в свою комнату, — бросила Белла через плечо голосом, который явно пыталась смягчить изо всех сил.       — А вы чего не спите? Вы с Томом опять решили поиграть? — мальчик с искренним интересом оценил их противостояние и нацеленные друг на друга палочки, а глаза его загорелись. — Не хочу никуда уходить, хочу посмотреть!       — Боюсь, время игр закончилось, — процедил Том. — Гермиона, отведи Кауса в спальню. Это наше с тобой дело, Беллатриса, — возразил на немое возмущение женщины. — Не вмешивай ее сюда, пусть идет. Она тебе не соперница.       Гермиона раздраженно выдохнула, но проглотила такое пренебрежение. Она понимала, что Том пытается убрать ее из-под удара, в безопасность. Надо сделать вид, что она ушла с Каусом, увести его отсюда, а потом вернуться и воспользоваться элементом неожиданности. Белла промолчала и высказывать протест не стала — ребенок явно оказался бо́льшим приоритетом, чем разборки. Тогда Гермиона демонстративно убрала палочку в сумку. В левой руке с запоздалым удивлением обнаружила маховик времени, который сняла с шеи Тома, да так и не вернула. Но сейчас явно неподходящий момент.       Зажав подвеску в руке, она медленно пошла в сторону Кауса, который застыл рядом с матерью и пялился на них всех по очереди. Ноги будто не желали идти, а дышать с каждым шагом становилось все тяжелее. Оставлять Тома одного против этой ведьмы совершенно не хотелось. Дурное предчувствие наваливалось на плечи, давило. Он был силен в дуэлях, но она не представляла ее уровень и боялась того, что та могла сделать. Но еще больше она боялась другого, хотя и старательно отодвигала это от себя. Что они все-таки могут… договориться, без посторонних глаз.       Она протянула правую руку, и мальчик охотно захватил ее ладонь, доверчиво глядя снизу вверх. Нужно увести его в безопасность, чтобы не задел случайный рикошет в бою. А потом она вернется и поможет всем, чем сможет. Иррациональный страх, задавленный до поры до времени адреналином, пробуждался где-то в подсознании, затапливал все существо. Магия висела в воздухе так густо и тяжело, что казалось, одна искра, и полыхнет. Она шагнула в сторону двери и посмотрела через плечо на Беллатрису. Черные глаза на секунду встретились с ней взглядом… А потом закатились, и женщина рухнула на паркет.       Гермиона только глупо открыла рот — она совершенно не заметила, когда Том успел бросить заклятие. Впрочем, тот тоже смотрел на Беллу круглыми от удивления глазами. Повернулся к Гермионе — выглядел он ошарашенным.       Маленькая ладошка внезапно дернула руку с совершенно несоответствующей этому легкому детскому тельцу силой. Гермиона непроизвольно сделала шаг назад, чтобы удержаться на ногах. Все сознание буквально кричало о том, что что-то пошло не так, совершенно не по плану. Черный вихрь взметнулся в воздух, охватил ее, заслонив обзор, только воронка самой тьмы, бурлящей давящей энергии поглотила с головой. Бессознательный страх, который она задвигала в дальний конец разума и игнорировала, поднялся в полный рост, и только теперь она поняла, что это было. Вовсе не внезапная трусость, а инстинкты, которые буквально кричали о черной дыре рядом с ней, что не излучала, но поглощала. Первобытный ужас схватил за горло… Нет, это был вовсе не ужас, а чужая сильная рука.       Черный дым рассеялся, и она вновь обрела способность видеть. Том не сводил с нее палочки. Белла лежала без сознания, раскинув руки, а темные волосы рассыпались по паркету. Скосив глаза вниз, Гермиона увидела на полу у ног Кауса, который выглядел целым и так невинно спящим. А под спиной она чувствовала плотно прижавшееся к ней тело, сильное и горячее, быстрые движения чужой груди. Рука крепко держала за горло, не давая шевельнуться, а кончик палочки больно вдавился в кожу между железных пальцев. Она вцепилась в изящное запястье, попыталась оторвать от себя, но это было абсолютно бессмысленно. Томас Гонт, который держал ее в своих объятиях удава, выставив перед собой как живой щит, даже не заметил. Лишь приблизил губы к ее уху, а горячее дыхание полоснуло по коже. Гермиона с ужасом вслушалась в тихий шепот, с каждым словом мурашки все сильнее бежали по спине.       — Кажется, ты была плохой девочкой. Я бы с удовольствием наказал тебя и поразвлекся от души. Как же давно я этого хотел! Но — возможно, что к счастью для тебя — жить тебе осталось всего ничего.