Ich liebe dich

      — Так, давай на счёт три, мы бросаем оружие и тихо ложимся на землю, — заговорил на русском снайпер. — Думаю, мы оба не ожидали такого поворота.       — Ты говоришь на русском, — испуганно сказал лётчик, обвязанный запутавшимся парашютом, и дрожащей рукой целясь в снайпера. — Откуда?       — Если через секунду ты не сделаешь то, что я прошу, убьют нас обоих. Раз, два, три!       Снайпер медленно и с виду спокойно лёг на землю. Лётчик же лёг быстрым, резким движением, немного испуганным. Пистолет выпал у него из рук. Снайпер не сплоховал и тут же забрал его себе и направил пистолет на лётчика. Тот оторопел. Снайпер буквально видел, как у лётчика трясутся поджилки.       — В пещеру, быстро! — показывая пистолетом на пещеру, стал требовать снайпер. — Ползком! Жопу не поднимай!       Лётчик, осознав свою безысходность, не успев ничего сообразить, послушно пополз в пещеру. За ним туда заполз и снайпер.       Отважным лётчиком «Чайки» оказалась вполне себе симпатичная девушка с петлицами лейтенанта и волнистыми белокурыми волосами. Она была довольно худощава и часто сутулилась, пальцы длинны, а движения неряшливы и скованны. Немецкий снайпер был весьма удивлён такому повороту. Он никак не мог и подумать, что за рулём той отважной, хитрой «Чайки» была девушка. Такая милая и нежная с виду. Он рассматривал её и думал, что же могло привести её в армию.       — Я думал, русские лётчики выглядят немного по другому, — сказал он, возясь с листвой, палками и прочим для костра. — Спасибо за нож, кстати. Ты совершенно не умеешь кидать ножи, — добавил он, поймав нож, кинутый лётчицей. — У тебя больше ничего нет?       — Откуда ты знаешь русский? — настаивала девушка.       — Я тебя второй раз спрашиваю: у тебя ещё что-то есть из оружия? У меня винтовка всегда под рукой. Или мне тебя обыскивать?       — Ответишь на мой вопрос, я отвечу на твой.       — Это прямо так интересно. Думаешь я коллаборационист? Нет, я истинный ариец, истинный, слышишь? Внешне точно, — «внешне точно» он сказал тише. — Белокур, голубые глаза. Всё, как с картиночки. Мой отец работал в посольстве, некоторое время я жил в России. Оттуда и знаю. Теперь твоя очередь.       — Нет у меня больше ничего, — вздохнув, сказала она. — Что ты собираешь со мной сделать?       — Отведу к своим, пусть допрашивают тебя. Тебе, наверное, есть что рассказать нашим. Как тебя зовут?       — Александра Григорьева.       — Питер Уэбер, рад знакомству.       — Рад тому, что тебя по головке погладят, когда ты меня сдашь?       — Стерва что ли?       — Это ты стервец!       Уэбер не ответил. Он, о чём-то задумавшись, продолжил молча возиться с костром. Саша обиженно забилась в угол, мысленно готовясь ко худшему. Но как к этому можно подготовиться? Её состояние было ближе к панике. Её всю трясло. Из глаз повалились слёзы полного, кромешного отчаяния. Она ничего не могла сделать, голова была пуста. Всю её заполнило отчаяние. Думала ли она, что попадёт в такую ситуацию, когда записывалась добровольцем за коммунистические идеалы? Нет! Она была слишком наивна…       — Прекрати хныкать! — Уэбер, разведя костёр, наблюдал за местностью в бинокль. — Нам крупно повезло, русских снайперов тут нет, иначе мы оба были бы мертвы.       — Ты это называешь везением? — плача и хлюпая соплями, продолжала язвить Саша.       — Прекрати хныкать! Раздражаешь и мешаешь работать! — Уэбер практически кипел. Возможно, скоро на нём можно будет вскипятить Сашины слёзы.       — Ну и пусть! — Саша продолжала биться в истерике. — Ну и хорошо!       Уэбер был вне себя. Он бросил бинокль на пол, кинулся к Саше и начал трясти её за плечи.       — Прекрати! Смирись со своей участью! Иначе, иначе ты не жилец, уж поверь! — Уэбер отпустил её и вернулся к наблюдению. — Забейся в угол и сиди там! Всё!       Уэбер говорил с акцентом, типичным для людей, у которых родной язык немецкий, но словарный запас у него был довольно большой.       Эта выходка Уэбера Саше явно не помогла. Она продолжила плакать, только тише, проклиная всё на свете: комполка, который приказал доставить приказ в одиночку, какого-то генерала, который запретил своему лётчику сопроводить Сашу, мессершмитты, которые настигли её в пятидесяти метрах от аэродрома, этого снайпера, который держит её в этой холодной пещере и отведёт её туда, где вообще непонятно, что с ней сделают, и в конце концов себя, за то, что сильно быстро и просто сдалась этому блондину-упырю.       Уэбер смирился. Вздохнув, он продолжил наблюдать за местностью. Очевидно, что русских снайперов тут не было. Или они просто заснули и ничего не заметили… Но это маловероятно. Его положение заметно ухудшилось после внезапного приземления лётчицы, оно просто упало в пропасть. Убить бы её… Да вроде слово дал уже, что к своим отведёт. Какой вред эта маленькая девочка может нанести Вермахту без своего самолёта? Никакого. Поэтому какую пользу он принесёт, убив её? А, доставив её на допрос, он, очевидно, какую-то пользу принесёт. Исходя из этих умозаключений, Уэбер решил не убивать её. Прийдётся повозиться, но, наверное, оно будет того стоить. Выходить можно будет только ночью. До ночи надо что-то делать, нужно спать. Но как можно спать, когда рядом враг? Заснёшь, а она тебя во сне и прирежет. А спать ему хочется, очень хочется. Связать её что ли? По рукам и ногам.       — Спать хочешь?       — Тебе спать захотелось? — подала из-за угла голос Саша. — Спи.       — Да нет, думаю, ты устала, — Уэбер как будто бы демонстративно начал точить нож.       Ответа из угла не последовало. Уэбер покачал головой.       — Какая плохая девочка, — будто бы про себя сказал он.       Прошёл может быть час, может быть всего полчаса. Уэбер осторожно посветил фонариком в Сашин угол. Саша спала, свернувшись клубочком. Уэбер на секунду подумал, что это мило, но успел отдёрнуть сам себя. Уэбер уже от безделья точил этот уже сто раз отточенный нож, глаза его слипались. Его клонило в сон.       Он спал сидя. Тихим, спокойным сном, каким люди спят в мирное время. Ему снились родные места, гора Цугшпитце на границе с Австрией. Он любил там карабкаться, убивать каких-нибудь зверьков. Красиво там было.       Когда проснулся, был уже вечер. Костёр погас, в пещере было темно. Уэбер испуганно схватился за фонарик и стал суматошно водить им по пещере, ища Сашу.       Она всё также спала клубочком. Уэбер облегчённо вздохнул и снова остановил себя на мысли о её милоте. «Фу блин! Пристало!» — подумал он. Выглянул на улицу: было уже довольно темно. «Можно», — решил он. Прийдётся будить её. Подошёл, потыкал винтовкой. Не помогает.       — Эй, Александра, Александра! Просыпайся! Давай! — он тряс её за плечи.       Она неохотно открыла глаза.       — Чего? Чего ты меня будишь?       — Чего, чего. Пошли.       — Ночью что ли?       — Ну а когда?       — Эх, — она неохотно встала, отряхнулась.       — Пойдёшь первой. Дам тебе фонарик. Но светить им только в экстренных случаях, иначе мы оба трупы. Рукой щупай, что впереди, только после этого ползи ровно на тоже расстояние, что проверила рукой. Ясно?       — Ясно.       — Ну вот и умница.       — А мы всегда будем по ночам ходить?       — Посмотрим. Есть одно местечко, где вообще никого нет. Место это довольно большое. Так что повеселимся ещё. Тут нужно быть осторожным, почти под носом у ваших ползаем. Нужно чтоб ни один камешек не упал.       Саша была растеряна. Она не хотела умирать, не было в ней ничего героического. Не была она уверена в том, что сможет проползти так, чтоб ни один камень не упал. Он видно, что натренирован на ползания по горам.       — Я не смогу, — призналась она и заплакала.        Уэбер сам себя поставил в неловкое положение. Отпустить он её не может. Если она, явно неподготовленная к таким путешествиям, сделает необдуманное движение, они оба трупы. Самый логичный выход из этой ситуации: убить её. Это всё поняла сейчас и Саша.       Она сидела у стенки. Напротив с нацеленной на неё винтовкой полусидел Уэбер. Сашу трясло. Слёзы лились у неё из глаз.       — Этого не может быть. Нет, я сплю, я ещё сплю. Нет, нет, нет! Не может всё так закончиться!..