Дурацкий учитель истории искусств

Его сердце сжалось до размеров комнаты. Просила его ещё о помощи, помнишь ты? Ты ни разу не навещала его могилу. Пожелала здоровья перед смертью насилу. И прощались вы скудно, очень даже, Перекинулись парой слов, не думал, что размажет. И вот он стоит, нет, летит, нет, упал, И мама кричит, что сыночек пропал. На тетрадь падает пара солёных капель, размывая следы от ручки. Это не может быть правдой, и стихотворения не помогают. Не помогают... Я беру себя за волосы, угрожая своему отражению, что вырву их из этой тупой головы, но опускаю руки. Я не в силах. Нет сил ни на что абсолютно. Глаза опущены, как и руки. Тело полностью расслаблено, что нельзя сказать о мозге. Он перегружен. А слёзы продолжают капать, будто им нет предела. Это конец? На автомате я сажусь в тёмный угол между диваном и стеной. Мрак комнаты и моей жизни. Я уставилась в пол. Так проходит ночь, но это не моё наблюдение. Я не поднимала взгляд уже несколько часов подряд и старалась избегать любых мыслей. Луч утреннего солнца, ослепив, прыгнул мне прямо на лицо. Я очнулась, подняв голову. Ноги затекли, и от ночных истязаний распухло всё, что окружает глаза. Первая мысль после долгого затмения: я грязная. Немытый ребёнок. Я прямиком направилась в душ. Даже хорошо, что Кристины и Серёжи до сих пор не было дома. Кстати, это вторая мысль, которая меня посетила. Голова работала с большими задержками. Ощущение, будто она тоже распухла от слёз. Я настраиваю воду, заставляя включится мозг. Третья мысль: Арсений Сергеевич звонил вчера. Что я сделала? Чуть-чуть поплакав в трубку, я с бешеной силой швырнула телефон куда-то в заросли за гаражами. Гаражи… В жизни больше туда не подойду. Я стояла под душем около часа. Интересно, сколько денег вытекло за всё время? Хотя нет, сейчас меня это не волнует однозначно. Душ не помог моей душе. Хочу смыть с себя всю это мерзость и вновь ощутить нежность. Подуспокоилась я лишь к обеду. Ну, как успокоилась? Просто приняла тот факт, что люди бывают теми ещё мразями, и они сделали это. Сделали это со мной. От того, что в голове постоянно вертелись одни и те же слова, становилось не по себе. Мои размышления прервал звонок в дверь. Сергей недавно съехал отсюда. Это, скорее всего, Кристинка. Думаю, она, как всегда, посеяла где-то ключи. Выйти перед ней в трусах и футболке — вполне адекватная идея. И вот я стою в трусах перед Арсением Сергеевичем. Уже во второй раз повелась на эту фигню. Не обязательно же там должна быть Кристина! Надо как-то вмонтировать в дверь глазок… — Привет, Саш… — мужчина без стыда осматривает меня с головы до ног. — Вы бы хоть отвернулись! — выкрикиваю я, удаляясь в комнату, чтобы надеть мои любимые штаны в горошек. Это не Серёжа. От такого взгляда Арсения Сергеевича и возбудиться можно. Впрочем, об этом размышлять сейчас не стоит. Я задумываюсь на пару секунд, а потом выхожу к учителю, (не знаю почему) виновато опуская глаза. Сглатываю слюну, чтобы начать говорить, но мужчина опережает меня: — Что случилось ночью? — по лицу видно, что он настроен очень серьезно, — я звонил тебе, но ты не брала трубку. Где телефон? — он осматривает прихожую, видимо, пытаясь найти смартфон, — я был за городом, поэтому не пришёл сразу. Я молчу. Ответить нечего. Не буду же я ему рассказывать про ночные истязания. Арсений подступает на шаг ближе ко мне и начинает рассматривать лицо. — Ты плакала всю ночь? Вопрос отрезвляет, а сердце прошибает парочкой стрел. Хотя во сне всё было хуже относительно стрел… Я не могу проронить ни слова, перебирая краешек футболки. Откуда он знает? — У тебя глаза распухли, — с волнением произносит Арсений Сергеевич, будто улавливая вопрос на моём лице. Зачем? Зачем ему это нужно? Мы даже не общались после того случая с выпивкой. Всё, что нас соединяло — это алкоголь. И та крыша… Воспоминания всплывают в голове, отражаясь неприятными ощущениями в грудной клетке. Глаза в глаза. Наш дуэт выглядит сейчас, как олицетворение честности. Я с трудом натягиваю улыбку. — Да ничего в общем-то не произошло. Я упала вчера и слегка поранилась, поэтому… — мозг подсказывает, что упала я вчера на колени и перед какими-то парнем, — плакала, а телефон… Телефон потеряла. Да, — будто сама с собой согласовалась в конце. В комнате повисает напряжение. Очевидная неправда натягивается между нами, как струна. Опускаю глаза. Его взгляд давит, не давая сказать ни слова больше. Арсений хмыкает и наконец отвечает: — Ладно, не пугай меня так больше. Я всматриваюсь в его лицо: выразительные голубые глаза, лёгкие скулы, тонкие губы, слегка сжатые от волнения и острый нос с немного примятым кончиком. Брови выщипаны и уложены, щетина аккуратная. Он уютный. Этой мысли достаточно, чтобы отодвинуть ненадолго все проблемы на второй план. Я перестала волноваться. — Вы боялись за меня? — в улыбке я выражаю добрую насмешку, которая больше походит на флирт. — Я боялся за себя. — В смысле? — я как минимум ожидала от Арсения Сергеевича маленького смущения. — Вдруг у тебя опять что-то случится, ты напьёшься, и мне придётся тебя спасать. Или мне напомнить, что стало с моей машиной? — мужчина смеётся, вопросительно поднимая одну бровь. Смеётся надо мной. Блин, я же пофлиртовать с ним хотела, а он решил посмеяться. Слегка заметно надуваю губки. Или только мне кажется, что слегка? Не знаю… Молчим. Неловкая заминка. Незаметно прикусываю нижнюю губу и выпаливаю первое, что пришло мне в голову: — Чай? Увидев в моих словах надежду избавления от неловкости, Арсений Сергеевич, кивая, отвечает: — Чай. Улыбка выползает у нас обоих на лицах. Неловкость испаряется. По дороге на кухню я решаю уточнить: — У нас всё также — только пакетики. А вам чай зелёный или зелёный? Мужчина шуточно морщится: — Чёрный, пожалуйста. Тёплый свет от лампы придаёт уюта, а чашка согревает замёрзшие руки. Вкусный аромат чая разливается по всей кухне. Мы болтаем ни о чём: как Кристина с парнем познакомилась, новая тема в университете, которую я пропустила — фарфор Севра в стиле ампир, как Арсений Сергеевич съездил за город к родителям. Так комфортно. Голубые глаза напротив буквально светятся от счастья. Расходиться не хочется. Отпускать последнюю надежду на уют вообще не воодушевляет. Разные мысли опять лезут в голову, хотя преподаватель отошёл только на метр. — Завтра буду спрашивать по пропущенной тобой теме. Подучи, хорошо? — чересчур ласково произносит Арсений Сергеевич, натягивая лёгкую чёрную куртку с красным капюшоном, от чего сердце сжимается в приступе нежности. И вот я снова чувствую нежность. Пожалуйста, не уходи. Не уходи! Я чуть жалобно смотрю ему в глаза, но не произношу ни слова, лишь едва заметно кивая. Преподаватель кивает мне в ответ и уходит, захлопывая за собой дверь и оставляя меня совершенно одну. В пустоте, тишине. В квартире настолько тихо, что начинает казаться, что что-то гудит, хотя это не так. Звенящая тишина. Я сажусь в свой тёмный угол. Подготовка к истории искусств? Не факт, что я вообще завтра куда-то пойду. Мой маленький островок комфорта уплыл далеко-далеко, и остался лишь бездонный бушующий океан жизни. Я плачу. Да. Не знаю уже почему. Проблем много: мама, учёба, неожиданно появившиеся чувства, которые скорее всего ни во что хорошее не выльются и то, что совершенно не хочется вспоминать — из… изнаси… лование. Даже в мыслях это произносить очень трудно. Опять окутывают воспоминания того вечера, и становится больно уже не морально, а физически. Стрелы всё больше пронзают моё искалеченное сердце. Нет, нельзя. Нельзя поддаваться чувствам. Я не хочу ощущать это заново! Моя рука тянется к телефону. Ищу нужный контакт. — Алло! Алло, Ир? — задыхаясь от слёз и волнения, истерично произношу я. — Что такое? Ты где? — слышится взволнованный от неожиданного звонка голос. Не проходит и часа, как любимые бестии оказываются на пороге. Будто у них нет проблем помимо меня. Становится совестно. — Нууу. Малышка, что такое? — бережно вытирая мои слёзы, спрашивает Ирочка. Я смотрю на них, вспоминая все наши самые дорогие моменты, из-за чего на сердце что-то отдаётся резкой приятной ностальгией. А ведь они всегда без каких-либо вопросов помогали мне. За что мне в жизни досталось такое золото? Я падаю к подругам в объятия и плачу, плачу, а те молчат, понимающе выжидая моих объяснений. Поднимаю голову от уже намокшей кофты Иры. — Хотите чай? — сквозь слёзы бормочу я. — Чай? Ха! — скорее это был нервный смешок. Чайник закипает, а муха наворачивает уже сотый, если не тысячный круг под трещащей лампой. Всё как обычно. Вот обычности мне сейчас и не хватает. — Рассказывай давай, из-за чего мы примчались сюда. Ты, между прочим, оторвала нас от очень важного дела, — с важным видом произнесла Ира, игриво подмигивая Котёнку. Я сглатываю ком в горле и сразу же создаю в комнате напряжённую паузу. Вздох. — Я… — четыре глаза с интересом уставились на меня, от чего стало ещё больше не по себе, — Я, когда шла от вас, группу придурков встретила. Отвожу взгляд. Невыносимо. Почему мне становится стыдно перед ними? Бестии молчат, ждут моей исповеди. — Меня изнасиловали, — на выдохе выпаливаю я. И тут уже слёзы текут рекой, льются без усилий, будто просто из глаз идёт дождь. Даже не дождь, а ливень с грозой и молнией. Наконец-то решаюсь посмотреть, как отреагировали подруги. Милена… Она плачет так же, как и я. Передо мной словно моё же отражение, отражение всех моих эмоций и чувств. Ира не плачет. Она готова убивать. Об этом мне говорят её глаза. Огонёк будто разгорелся и превратился в яростное пламя, которое сжигает всё, что попадается ему на пути, без разбора, без сожаления. — Ты подала заявление в полицию? — чуть ли не криком спрашивает Ирочка. — Н. Не… — от рыданий я не могу нормально говорить и просто верчу головой, пытаясь вытереть слёзы и придти в себя. Мы ещё долго сидели и выясняли, что нужно и что не нужно делать в таких случаях. Котёнок всё это время держала меня за руку, успокаивающе поглаживая запястье, а Ира, по-матерински причитая, нервно расхаживала из одного конца комнаты в другой. Проблема заключалась в том, что я даже не знала тех парней, если их так можно назвать. Мы сошлись на том, что завтра после пар девочки сходят со мной в полицию, чтобы написать заявление. Распрощались на мирной ноте. Я уснула спокойным сном. Это было несбыточной мечтой для меня. Мечта оборвалась ровно в шесть утра под ненавистную мелодию будильника. Всё не как в американских фильмах про университеты. Я не вскочила с резкими криками: — Ну не-е-ет! Опять проспала!? Если бы я сейчас быстро встала с дивана, то, наверное, у меня бы потемнело в глазах, и моё тельце упало б обратно в уютное местечко. Сладко потянувшись, я с большой неохотой встала с дивана, и, не открывая глаза, глубоко зевнула. Поход в универ украшали грязные лужи. Всё же Питер. И зеленеющие почки. Всё же весна. Первая пара — экономика организации. Ох, и какая же это нудятина. Ведёт её Павел Алексеевич. Мы все уважаем его, но, знаете, его голос иногда так усыпляет… — Борова! — Ммм… Ещё чуть-чуть. Слышу смех. Я не дома? Вот же чёрт! Рывком поднимаю голову и быстро поправляю неаккуратно лежащие волосы. — Борова, ответь-ка мне на вопрос, — учитель азартно улыбается. — Что входит в функциональные экономические науки? Уж извините, а эту неинтересную информацию я знаю. — Ценообразование, финансы и кредит, экономика инвестиций, — я задумываюсь на пару секунд, из-за чего на лице у преподавателя появляется победная гримаса, — Организация и оплата труда, планирование на предприятии… Я хочу продолжить, но Павел Алексеевич прерывает меня, задавая следующий вопрос. Вот гад! Добить меня решил. — Так, а теперь ответь мне на это, пожалуйста. Какие основные виды законодательства установлены государством в отношении предприятий? Если честно, то я даже не до конца поняла, что он сказал. Импровизация в этом случае не поможет. Остаётся лишь непонимающе хлопать глазками, что я и делаю. На его лице красуется победная улыбка. Проигрыш. Его взяла. — Завтра спрошу тебя ещё несколько вопросов по этой теме. Меньше спи, больше учи, — бросает напоследок учитель, возвращаясь к основной теме пары. Дальше по расписанию история искусств — родненькая моя. Впрочем, я так её называю лишь потому, что преподавателем является Арсений Сергеевич. Самой себе я могу в этом признаться, а вот стоит ли ему?