Дурацкий учитель истории искусств

С другой стороны, в такой ливень я промокну до нитки и заболею, из-за чего не смогу ходить в универ, а Арсению Сергеевичу это наверняка не понравится. — Можно, я думаю, — и робко киваю. — Ну и хорошо, — ставит со звоном пустую чашку после чая. — Пойдём комнату хоть покажу, уже часов десять. А он всегда так рано ложится? Вот же неженка. Почему тогда такие большие подглазины? А эта комната тёмная, в ней больше вещей, различных цветов. На окнах висят милые розовые шторки, а в центре стоит бежевый пушистый диван. Не решаюсь спросить, чья комнатка. — Ну вот, можешь остаться здесь. У меня есть женская ночнушка, если тебе нужно, а еще работает телевизор. Арсений Сергеевич до одиннадцати вечера заходил в комнату ещё раз десять, постоянно интересуясь, всё ли у меня в порядке и не нужно ли чего. По комнате расставлены фотографии, которые я попросту не хочу замечать, но глаза без моего спроса смотрят на красивую рамку и такую же прекрасную девушку на фото. Ну да, о чём я думала? Арсению Сергеевичу уже ведь не восемнадцать, у него — такого красавчика, точно должна быть девушка или даже жена… Боже, я должна прекратить этот внутренний монолог. Сон. Я проваливаюсь в него. Пелена окутывает с головой, и перед глазами я начинаю видеть различные картинки. Близость наступающего сна расслабляет до кончиков пальцев, и холодное одеяльце мягко покрывает всё моё тело, обдавая приятной прохладой. На небе опять видны миллионы звёзд. Небо спокойно, как и я. Будто дождь приходил лишь для того, чтобы не разлучать нас, и он справился со своей задачей. Небеса хотя бы теперь на нашей стороне. Я стою на крыше, но в этот раз погода замечательная, и как-то по-особенному тепло, нет никакой паники, никакого осознания неизбежного. Только я и сигарета. И запах. Он мне нравится (необычно!). Сигаретный дым с каждым вздохом медленно наполняет мои лёгкие, согревая нутро, но вдруг будто лопается струна. Я давлюсь дымом, начинаю задыхаться, хватаясь руками за горло. Надавливаю всё сильнее, пытаясь помочь себе, но, как и в жизни лишь усугубляю ситуацию. Слезинки выступают на глазах, и всё вокруг становится блёклым и расплывается. Резко наступает темнота. Я открываю глаза. В горле настоящая пустыня. Сушняк замучал, а я ведь даже не пила. Так не хочется вылезать из-под мягкого, уже нагретого одеялка, но что поделать. По стенам я, как ниндзя пробираюсь на кухню за водичкой. С каждым шагом всё больше и больше нарастает непонятное волнение. Сны? Арсений Сергеевич что-то говорил про странные сны, когда я думала, что он признается… Так, всё! Лучше даже не вспоминать это! Шаг за шагом. Пол скрипит, вот же гад. А если я разбужу Арсения Сергеевича? Какой ужас… О, райская водичка. И правда ощущения, будто после дикого бухалова. Вода, как сигаретный дым, растекается внутри меня, но теперь не согревая, а понижая температуру тела. Свежесть. А теперь обратно. Стоп. Что за всхлипы? Медленно, скрипя полом, пробираюсь сквозь темноту на звук. Это Арсений Сергеевич? Плачет? Да неее, не может быть такого. Со скрипом и страхом открываю дверь в комнату мужчины. Звуки прекращаются. Тишина. Я медленно на носочках подхожу к кровати преподавателя, следя за малейшим шорохом. Окно в его комнате открыто, отчего шторки нежно колышутся, задевая краями потоки луны. Небо, видимо, всё ещё чистое. Луч луны задевает лицо Попова, и я вижу что-то невероятно красивое, прекрасное. Черты лица в таком необычном свете и эта, будто хрустальная слеза… Слеза? Что же случилось? Вдруг слышится тяжёлое дыхание, оно паническое, будто он бежит от маньяка или, не знаю, убийцы. Хочется разбудить его, но тело словно каменеет с каждым вздохом Арсения Сергеевича. Я просто смотрю. Смотрю, не отводя глаз ни на секунду. На лице у преподавателя проступает холодный пот. Секунда длиной с минуту проходит, прежде чем мужчина слегка приоткрывает рот для того, чтобы что-то сказать. Ну! Говори! Говори же! «Он не врал», — проносится у меня в голове. Рассказал мне про эти дурацкие сны. Почему мне? Какое я имею к этому отношение? Миллионы вопросов роем жужжат у меня в голове, но не даёт покоя самый главный — почему у меня так сильно стучит сердце, что я разрыдалась бы в голос прямо сейчас, если бы у меня было время, чтоб поставить эту секунду на паузу, взять хоть короткую передышку? — Он… Мёртв? — чуть слышные слова вырывают меня из раздумий. Я никогда ещё не ощущала насколько всё вокруг реально. Я вижу, чувствую, я помню, но забыла. Словно после долгого сна: всё ощущаю, помню картинки, но не понимаю до конца, что произошло и как собрать пазл в правильной последовательности. Моя рука чуть дёргается в сторону Арсения Сергеевича (наверное, чтобы разбудить), но останавливается, будто опасаясь. Чего же? «Я властна над своими действиями», — эхом отдаётся у меня в мыслях. Сначала слегка касаюсь плеча мужчины, потом чуть сильнее, и наконец он резко открывает заплаканные глаза, ещё не понимая, что он уже не там, а тут, в тёплой, безопасной квартире. — Опять! Опять это невыносимое чувство! Я не могу, я говорил, говорил же, — Арсений Сергеевич буквально падает ко мне в объятия, цепляясь за краешки ночнушки своими пальцами. — Я знаю, знаю, — приговариваю я, нежно поглаживая его по тёмным, шелковистым волосам, всё ещё не понимая, почему сердце вырывается из груди. Логично предположить, что это из-за моих романтических чувств к преподавателю, но всё не так. Происходящее похоже на волнительную радость встречи. Проходит доля секунды, и Арсений Сергеевич отстраняется, кажется, что не только телом, но и всей своей сутью. — Прости, просто последнее время мучают кошмары, — в блёклом свете видно, как мужчина отводит глаза в сторону, стыдиться. — Ничего страшного, иди спать. (Автору бы поспать, а то он днём пашет в школе, а ночью пишет фанфики ಥ‿ಥ) Спи сладко, маленький мальчик внутри Арсения Сергеевича, а вот с мужчиной мне ещё нужно поговорить. Попов сейчас до чёртиков похож на милого, расстроенного ребёнка, Ну, или я попросту не вижу его морщинки в лунном свете. — Подождите. Просто вопрос, — говорю я, после чего маленький мальчик вопросительно поднимает на меня уставший взгляд. — Кто умер в вашем сне? Тишина в комнате начинает неприятно перерастать в давящий шум, а воздуха становится всё меньше. Мы сидим на кровати в темноте, впадая в рефлексию, прострацию. — Парень, — ответ чёток и краток. — Чей? — почему именно этот вопрос? — Мой? — он спрашивает сам себя? — Он умер, — Арсений Сергеевич теребит свои волосы, пытаясь хоть как-то придти в себя. — Я знаю. — Почему? — тон всё тот же, он так же спокоен. — Что «почему»? — боже, он смотрит на меня, не отводя взгляда. Страшно. Очень страшно. А если я отвечу что-то не то? Глаза такие же голубые, но теперь бушующие синим штормом. Озеро разгулялась. — Именно этот вопрос меня и интересует! — кричит. Неприятно. Чувство, будто он меня ненавидит или хочет убить. Страшно, неприятно, жалко, мило. Я запуталась. Запуталась окончательно. — Почему ты это знаешь? А? Я пытаюсь не говорить об этом, так нет, ты спрашиваешь. Пытаюсь завести разговор о снах, ты не общаешься со мной больше недели. Я не понимаю, — он говорит и говорит, активно жестикулируя руками, будто все эмоции, которые мужчина сдерживал столько лет, вырвались наружу. — А я видеть тебя хочу!.. — Арсений Сергеевич резко закрывает рот ладонью, — что я говорю? Что я говорю? Выйди, пожалуйста. Хочет что? Видеть…меня? Я должна его оставить. Бывала я в таком состоянии, и правда сейчас ему нужно побыть одному. — Спокойных снов, Арсений Сергеевич, — строго произношу я. — Надеюсь, вы разберётесь в себе, и мы сможем нормально поговорить обо всех происходящих странностях, — киваю в знак окончания мысли и разворачиваюсь к выходу, стараясь сохранять серьёзный вид. — Сладких снов, не волнуйся ни о чём, — тихо, хрипящим, приятным голосом произносит мужчина, от чего на моём лице всё же вырисовывается долгожданная улыбка.