***
— Дамбо, Петрушка, Леопольд, сколько времени прошло с исчезновения Николая? — на лице лёгкая, грустная улыбка. Взгляд какой-то пустой, но теплотой отзывается благодаря любимым зверушкам. Он бережно расчёсывает шерсть медведя и старается не давать возможность скверным мыслям заполнять рассудок. — Мы больше не можем откладывать отъезд цирка! — раздаётся безразличный, холодный, как лёд, голос, но при этом такой ожесточённый, словно настоящие острые осколки. Это владелец цирка. Он высокий, статный мужчина. Если бы не одежда, в виде двухцветного пиджака — смесь жёлтого и розового, таких же брюк, галстука в белую полоску на чёрном фоне, то по нему и не скажешь, что он владелец шапито. Белые длинные волосы, серебряные глаза. Можно сказать, что он пережил и увидел слишком много вещей, которых и врагу не пожелаешь… — У нас он до этого из-за поломки стоял, а сейчас просто из-за пропажи шута. Я всё понимаю, он часть нашей семьи… Но мы уже в убытках, — облокачивается о трость и внимательно смотрит на то, чем занят Гончаров. — Заявление о пропаже написано, номера у полиции есть, если надо будет, то я сам сюда вернусь и посодействую в поисках. Иван встаёт, берёт морковку и даёт Кристофу. — Вы правы, уже прошло несколько дней… Нельзя оставаться здесь. Директор подходит и нежно касается плеча. Иван полностью к нему разворачивается и смотрит максимально разбитым взглядом. Выглядит таким беспомощным, словно у него отняли весь мир. Вызывает желание укрыть от всего и забрать гнетущую боль. Владелец не раз испытывал это чувство когда-то в прошлом, ощущал много раз и всегда терял того, кого хотел вечно оберегать. Возможно, бог действительно забыл про то пристанище, бессовестно бросил и оставил всех тлеть заживо. Под конец вода перестала быть святой, вся помрачнела и помутнела, от неё воняло гнилью с примесью земли. Концом стал треск икон. Бога нельзя в этом винить, таков был его план и он был успешно подведён к концу. Ваню нежно обнимают и крепко прижимают к себе, бережно гладят по спине, дарят то тепло, которого он столько лет был лишён. — Вань, мы сделаем всё, чтобы он нашёлся. Дрессировщик не выдерживает, и слёзы сами льются из глаз. Он слишком долго старался удержать все свои чувства, и вот до чего всё дошло. Хватается за пиджак, словно сейчас его тоже заберут, сильно сжимает в своих руках и задыхается от эмоций. В глазах владельца словно льдинки растаяли. Давно ему не приходилось успокаивать и оказывать поддержку кому-то. К тому же, он никогда не испытывал к кому-то такие тёплые чувства. Ладно бы просто, как к остальным в цирке, теплоту и заботу, как к собственным детям, которых Бог забрал, но тут иное… Сакральное. — Спасибо вам, — прерывисто произносит на вдохе и выдохе. Владелец внимательно смотрит на заплаканное лицо и вытирает чужие слёзы. — Мне кажется, или Леопольд требует твоего внимания? — ухмыляется и взглядом указывает на тигра. — Ах, да, вы правы, — чуть улыбается и чувствует, как по скуле аккуратно проводят рукой к подбородку, чуть приподнимают. — Натаниэль Готорн? — Зови просто по имени. В цирке не гоже горевать, так что улыбнись и собирайся, — отпускает и идёт к выходу. — Я принял Николая не только из-за того, что он похож на человека из моего прошлого, но и потому что его привёл ты. Подумай об этом, — с этими словами он скрылся с глаз долой. После услышанного парень подумал пару секунд и вдруг вспыхнул красным цветом из-за смущения. — Вы тоже это слышали? — выдаёт чуть нервно и подходит к Леопольду. — Нет, нет… Он ко мне относится как к младшему, я не могу нравиться такому человеку. Открывает клетку и гладит по гибкой спине, а животное семейства кошачьих поддаётся ласкам. У него очень мягкая и ухоженная шерсть, по глазам сразу видно, что он живёт в любви и заботе. На последние слова дрессировщика он недовольно рычит, словно понимает человеческую речь. — Что? Ты думаешь об обратном? — заливается ещё сильнее краской. А на подтверждение словам Леопольда трубит Джамбо. — И ты туда же!***
Как же здесь холодно, что зубы трещат, как у Щелкунчика. Сквозняк пробирает тело насквозь, пускает мурашки от ног до головы. Капли отзываются эхом в помещении и раздражением в сознании. Где я нахожусь?***
В тёмном зале зажглись два прожектора фиолетового цвета, следом несколько красных, и они начали мигать и буквально бегать по залу, но резко остановились на своих местах и медленно сошлись к середине зала. — Але-оп! — очень громко раздалось в помещении и моментально разбилось на несколько тысяч осколков. Появляется наш дорогой и всеми любимый клоун в единственном источнике света. Этот момент самый волнительный для него, даже ладошки в перчатках вспотели, но он держится стойко и оглядывает зал. Трость упирается в пол, с помощью неё он элегантно удерживается на своих двоих и широко улыбается. Вот он, звёздный час, ради которого готовился весь цирковой состав неделями напролёт. Улыбка дрогнула, а зал молчит в ожидании. — Леди и джентльмены, это момент, которого вы ждали! — произносит всё так же громко в абсолютной тишине. Его все слушают — это прекрасно. Сердце бешено бьётся, и клоун не желает смотреть на своих собратьев, что выжидают момента. Бой барабанов, который содрогает воздух и вызывает мурашки. Шут кидает свою трость наверх и подхватывает её в полёте. — Мы захватили ваше дыхание и украли разум, — зажигаются новые прожектора светлых оттенков, одни освещают зал, а другие мигают, чтобы задать и так превосходную атмосферу. Музыка заиграла на полную, кто-то был на подпевке, из колонок доносилось фортепиано, труба, гитара и сами барабаны. С потолка спускались кольца и тросы с акробатами, другие выбегали, делали кувырки или колесо. — Всё, что было реальным, осталось позади, и после нас в ваши сердца закралось волшебство, — артистов уйма, и все в великолепных костюмах, идеально сшитых для каждого. Стразы, корсеты, жемчужины, зеркала, кружева — всё, что прекрасно смотрится в их номере. Позади были жонглёры с кеглями, а по бокам две девушки в красных облегающих платьях. Когда свет погас, они пустили пламя из факела, что так красиво несколько секунд сжигало воздух. — Это огонь свободы в ваших сердцах! — свет снова зажёгся, а Коля взмахнул тростью. — Смотрите за тем, как мы его зажигаем! Всё как учили. Конечное выступление. Их движения слаженные и выглядят гармонично, один начинает, последующий подхватывает. Николай сталкивается взглядом с директором цирка, что стоит в тени и наблюдает за всем с одобрением, он кивает и улыбается ему. Гоголь счастлив как никогда. Такая похвала от Натаниэля Готорна очень почтительна. — Беглецы управляют ночью в цирковом шатре. Из плаща Ивана вылетает большое количество белоснежных голубей, а на его цилиндре сидит самый яркий и красивый попугай. Он взлетает по тихой команде и начинает кружиться над зрителями. — Это все, о чём вы когда-либо мечтали и нуждались. Артисты замедлились, их движения стали более плавными и намекали на завершение. Музыка тоже начала затихать, и лишь один попугай продолжает одаривать зрителей своей красотой. — И это прямо здесь, перед вами, — все остановились, музыка прекратилась окончательно, а Николай поднял трость от земли. — Это место, где вы хотите быть, — резкий стук от соприкосновения трости с полом, и свет погас. Всё разбилось на миллионы острых осколков. — Вы арестованы, руки вверх! — произносят полицейские, которые взяли шута в кольцо и наставили в его сторону оружие. Рядом с их ногами стояли собаки и агрессивно лаяли. Что? Это не является частью представления. Свет не должен был потухать окончательно. Откуда тут полиция? Они узнали, что я совершал все эти страшные представления? Я не понимаю… В голову ударила паника. Участилось дыхание, глаза забегали от одного безликого полицейского к другому. Вокруг одна тьма, и лишь на них направлены столбы света. Я перестал слышать лай, как только зажглись два огня спереди и стали видны очень знакомые силуэты. — Ваня! Директор! — кричит из всех сил и ахает, когда они разочарованно смотрят на него, поворачиваются спиной и уходят. Что?.. Ахахахахах! Какого чёрта? Они ушли. Да что со мной не так?! Николай не замечает, что пропали полицейские с озлобленными собаками, он лишь чувствует сильную не хватку кислорода. Хватается за большие мужские руки своими в попытке убрать их со своего горла, но те сжимаются ещё сильнее. — От-тец? — совсем тихо молвит и смотрит на него одним глазом. Слишком сильный, чтобы отстранить от себя, Николай сейчас так и задохнётся. — Выродок! Я создам прекрасную семью, — отец говорит грубо и громко, в голосе слышна ухмылка на грани психоза. Он готов отдать всё ради своей идеи. В глазах темнеет. Видимо, такой конец уготовила судьба для ненаглядного Николая.***
Хрустальные шары открываются, и он рефлекторно делает глубокий вдох, не понимая, что погружен в воду. Лёгкие заполняются отнюдь не кислородом, а холодной жидкостью, внутри всё сжимается, словно крепко-накрепко затягивают бинты на рёбрах, заставляя те сужаться и давить на лёгкие. Он хватается руками за бортики и вырывается из непонятных оков. — Кха! — как только перестали давить на шею, у него получается «вынырнуть» и тут же начать кашлять. Гоголь совершенно не понимает, что происходит, сейчас лишь одно желание — задышать. — А я думал, что так и утонешь, котёнок, — своеобразно шутит Фёдор и смотрит на Николая с облегчением, хотя его и не слышно в голосе. — Не пугай так больше, ладно? — хлопает того по спине. Понимать чужую речь тяжко, когда твоё горло раздирается в клочья, а лёгкие так и наровят пролезть через тонкое горло и вывалиться из рта, но, к сожалению, максимум, что из этого выйдет — только кровь. — Сразу отвечу на твой вопрос. Ты не просыпался, что бы я не делал, поэтому я проверил такой вот метод, — отводит взгляд на белую, немного грязную ванную, что стоит на обшарпанном полу. Николай старается дышать — выходит с хрипом. Наконец-то отводит взгляд от фиолетовых очей, чтобы понять, где они находятся. Внушительных размеров помещение, где стоит одинокая ванная, больше нет ничего. Поломанная плитка голубого цвета, серые стены, где местами приклеены газеты, дверь отсутствует, и за ней видна лишь тьма. Источник света — это одинокая лампочка, что свисает на проводах с потолка. — Голоден? — брюнет поднимается и уходит во тьму. Чёрт, ощущение, что это очередной кошмар. Николай сходит с ума, он ничего не понимает, и это доводит до психоза. Откровенно смеётся и падает на пол: слишком больно, горло раздирается ещё сильнее, и он сжимает его руками. Слёзы сами пошли из глаз, смазывая тушь окончательно и заставляя чёрный карандаш чуть-чуть поплыть. Как я докатился до такого. Резкий удар по щеке отрезвляет, и блондин прекращает смеяться, лишь с ошеломлением смотря на любимого человека, что склонился к нему и смотрит с каким-то холодом. — Пошли, я ради тебя еду покупал. Демон хочет встать, но его валят на пол и нависают сверху. Удобно усаживаются на бёдра и располагается так, что от моргания на чужое лико падают солёные капли, а с волос течёт вода. Кладёт руки на шею и сильно сжимает. — Ты решил, что тебе выйдет держать меня взаперти? — насмешливо произносит с той же ненормальной улыбкой. — О нет, Николай, это ты меня держишь взаперти, я не могу без тебя прожить, — слова приглушённые. Слишком доброкачественная и сладкая ложь, а может и нет… Так вышло, что так называемая «эксцентричная заноза в заднице с восхитительной внешностью и поражающими возможностями, но до чёрта мутными мыслями и длинными лапками, благодаря которым он манит в свои сети и заматывает в куколку», именуемая Николаем, опьянила трезвый рассудок Достоевского. Хочется ещё больше прикосновений, взгляда, дыхания на себе, теплоты сердца, ощущения сбитого сердцебиения и едкого голоса, который въелся, как дешёвые сигареты, и заполонил разум, как саранча кукурузные поля. Уголки так и кричат, что пора заканчивать, стоит объясниться и проститься, не оставив напоминания о себе даже в виде воспоминаний, но желание наслаждаться любовью, быть кому-то дорогим и близким… Видеть влюблённый и нежный взгляд, будто восход солнца на море, наслаждаться словами о вечности и желанием куда-то уехать, быть вместе — настолько сильно, что противный крик чайки, мерзкие манипуляции, вечные качели и руки по локоть в крови — меркнут перед глазами. Гоголь повёлся на ложь настолько, что звёзды в глазах загорелись, и он растаял. Решил не душить, как хотел несколько секунд назад, перестал желать вырвать глаза для вечного любования, перехотел вскрывать грудную клетку, но на фоне всех этих желаний было одно, слишком молящее о своём осуществлении, которое кричало настолько громко, что остальные меркли, — сделать калекой. Вот чего хотелось больше всего, дабы Феденька всегда был рядом и не мог уйти. — Я рад это слышать, — отвечает радостно и мило улыбается. Мокро целует, передаёт всю свою любовь и признание, даже играется: вначале очень настырен, а после ускальзывает, как только ему отвечают. — Что ты говорил о еде? Поднимается с возлюбленного и помогает тому встать, только сейчас замечает, что на теле нет его любимого плаща, перчаток и жилетки, а у Фёдора отсутствует плащ и ушанка. Оба идут на кухню, и Николай видит на столе красивый белый торт с красной глазурью, которая каплями застыла по кругу. Сверху на ней покоились башенки из взбитых сливок и вишенка посередине. — Вау, в честь чего такая сладость? — задорно спрашивает и подлетает к торту, дабы лучше рассмотреть. — В честь нашего совместного проживания, — Фёдор берёт нож и подходит ближе. Николаю не послышалось? Они теперь вместе будут жить? Вау… Не важно, что квартира такая пустая и голая, на кухне стоит очень старый холодильник, плита на две конфорки, одна столешница, пол из поломанного ламината и стены из газет. Коричневый небольшой стол и два деревянных стула. Худо-бедно, но жить можно. Главное, что вместе. Достоевских разрезает торт и кладёт два кусочка на тарелки, наливает кипяток, чтобы ранее закинутые пакетики в чашках заварились, и садится за стол. — Как это вкусно выглядит! — садится рядом и с помощью ложечки пробует угощение. — Как прекрасно! Такой сладкий и нежный. Довольно жуёт и смотрит на Фёдора. Он же ничего не ест, а лишь пьёт чай с закрытыми глазами. Гоголь встаёт и останавливается позади Фёдора, отодвигает его чашку от лица и заставляет поставить на стол. Брюнет открыл глаза и смотрит за чужими ладонями, а в следующую секунду одна рука отрывает кусок с целого торта и подносит к лицу, вторая же держит за голову. Ничего не остаётся, кроме как принять в себя сладость, которую так любезно размазывают по губам. Слишком приторно, зря он его выбрал. Достоевского тянут назад за волосы и с уст слизывают остатки. Странные ощущения, очень… Словно собачонка вылизывает, но это не менее возбуждает. Томно смотрит на Николая, за этим лисьим прищуром разноцветных глаз, за коим находится бескрайний хаос, способный вызвать страх и ужас, но брюнет видит лишь красоту происходящего. Игривая улыбка, облегчённый выдох, видные верхние зубы, оголённые кисти рук. Стул с Достоевским немного отодвигают, и это порождает не самый приятный звук для ушей. Следом блондин садится Фёдору на колени и смотрит так, будто бы хочет проникнуть в его душу своей, чтобы их сплести, объединить в одну. Всегда быть вместе. Николай не может оторваться, он заворожён кровавыми хрустальными фиалками чужих глаз. Готов подчиняться приказам, готов убить всех соперников, готов сделать всё, лишь бы они смотрели только на него. Как замечательно, что любимый сам предложил совместное проживание, точнее не дал выбор, а поставил перед фактом. Берёт ещё кусок торта и подносит ко рту, вторую руку кладёт на затылок и массирует кожу головы. Достоевскому остаётся только принимать очередную сладость и смотреть в притягательные глаза напротив. Как только он глотает этот кусочек, то ему тут же просовывают несколько пальцев в рот. — Вылижи, — говорит приказным тоном и толкает глубже сам, чуть надавливает на язык и выходит, оставляя одну фалангу внутри. Николай абсолютно в каждом вопросе биполярен, ему нравится доминировать над своим объектом обожания, но и поддаваться чужому напору не менее прекрасно. Фёдору везёт, что тот сообщает о своих желаниях, а то бы пришлось ещё тяжелее. Брюнету ничего не остаётся, как взять пальцы и послушно их вылизать. Берёт в себя полностью, проходится языком, смачивает слюной, создаёт вакуум и слабо покусывает. Видит, как разноцветные глаза радуются такому послушанию, как Николай наслаждается. На лице довольная улыбка, он внимает каждому движению чужого рта и в награду касается паха, а в ответ слышит нервный вздох. — Хочу сделать тебе приятно, — щебечет, как певчая птичка, и последующие действия становятся более активными. — А то ты как-то напряжён и отстранён от всего. Легонько сминает рукой, скорее дразнит поверхностными касаниями сквозь одежду. Манит чертовка к себе. — Умничка, достаточно, — вынимает пальцы и благодарно целует. — Ну как тебе тортик? — как-то по-детски интересуется и заглядывает в глаза с милой и невинной улыбкой. — Слишком сладкий, ты мне больше по вкусу, — тянется навстречу и касается уст, продолжает то, что Николай хотел оставить кратким мгновением, только глубже, желанней, и не позволяет улизнуть благодаря тому, что одну руку положил на шею, а второй коснулся талии и скользнул выше по позвоночнику. Гоголь явно не на это рассчитывал, но ему льстит такое поведение возлюбленного. Николай, как оказалось, может быть желанным. Его взгляд, слова, касания — он давно такого не испытывал… Ощущал что-то похожее от Ивана, но первая любовь на века останется в сердце с Сашенькой. Опять вспоминается эта крыша, где произошло признание в чувствах. Они сидели вдвоём и смотрели на горизонт, где красиво, словно чайка усаживалась на свои яйца, укладывалось солнце на долгий сон. Мягкое касание пальцев двух разных рук, смущение с румянцем у обоих на щеках и такой краткий поцелуй, хотя обоим он казался очень долгим. Интимнее интима. Блондин и не планирует ускользать от напора брюнета, радостно подаётся навстречу и отвечает. Ощущает, как аристократичная рука берёт косу и наматывает на кулак, из-за чего голова откидывается назад и полностью открывает шею. — Так намотай на кулак мою тугую косу, ты же видишь, я уже готова к допросу, — произносит строчки какой-то песни и с трудом смеётся. — К допросу? — заинтересованно спрашивает и щекочет носом нежную кожу. — Кто же тебе оставил эти красивые метки? — отодвигает жабо и видит большое количество засосов и следов от укусов. — Человек, которого я безумно люблю, — задумчиво-мечтательно отвечает и устремляет взгляд на обшарпанный потолок. Обнимает возлюбленного за шею и зарывается рукой в тёмные волосы. — Да? Расскажи о нём подробнее, — тихо произносит и облизывает ушную раковину. Спускается чуть ниже, целует у начала челюсти. — Мм… — явно наслаждается тем, что делают. — Он что-то демоническое. Глаза магические и крайне внимательные, внешность аристократичная, словно вампир восемнадцатого или девятнадцатого века. Бессовестно одурманил и успокоил. Кроме него мне больше ничего не нужно, — шипит в конце из-за укуса на ключице. Он и не заметил, как расстегнули рубашку. — Какой прекрасный у тебя возлюбленный, — Фёдор тянется за ещё одним поцелуем, но чувствует касание к груди и отстранение. Вопросительно смотрит на блондина. — Позволь мне всё сделать. Достоевский отпускает косу и даёт ему волю действий. Николай поднимается и встаёт на колени, бросает недолгий взгляд на Фёдора и расстёгивает чужие брюки с сильным смущением. Если ранее он считал, что это всё несерьёзно, и один другого бросит после очередной ночи, или что Достоевский заинтересован только в теле, то сейчас иначе. Гоголь мастер на слова, может спиздануть любую хуйню и не краснеть, особенно если не думает, а вот когда слова становятся делом, да и таким щепетильным, как сейчас, хочется закрыть лицо руками и отшутиться, чтобы сбежать. До чего сумбурные мысли в голове. Всё, окончательно полюбил, прям серьёзно, у них даже место обитания появилось. Не важно, как оно выглядит, это их мирок, и в нём всё можно обустроить. Он серьёзно об этом думает? Страшно в это верить, но очень желанно. Стягивает штаны вместе с боксерами и куда-то швыряет, чтобы не было скованности движений. — У тебя так встало от поцелуев? — скрывает смущение за экстравагантными словами и раздвигает чужие ноги пошире. Фёдор ничего не отвечает, но это и не требуется. Аметист внимательно смотрит за тем, как блондин берёт член в руку и начинает медленно водить, а вместе с этим издевательски смотрит в лицо напротив с улыбкой из серии «я не издеваюсь над тобой и вообще не делаю ничего непристойного», но вот румянец на щеках выдаёт его с потрохами. Выглядит весьма соблазнительно, особенно когда он пододвигается ближе, облизывается и проводит языком по горячей плоти. Видимо, Достоевский тоже осознал иные взгляды на ненаглядного Гоголя, раз такие нерасторопные движения вызывают задержку дыхания, учащённое сердцебиение и желание наблюдать, а не торопить события. Николай водит языком по головке, проходится по уретре и скользит к основанию, пока рука стимулирует выше. Фёдор закусывает губу и сжимает пальцами сидушку стула. До чего блаженно видеть и ощущать, как клоун, который теперь именуется собственным чёртом, стоит на коленях и работает ротиком. Блондин вбирает в себя член и трудолюбиво двигается, словно это его призвание, ей богу, Достоевский это понял ещё в прошлый раз. Помогает себе рукой и слышит со стороны слабые стоны, на которые вынимает горячую плоть изо рта, оставляя соединяющую струну слюны, и скользит пухлыми от поцелуев губами вниз, пристально смотря цветастыми, немного потемневшими из-за возбуждения глазами. Местами целует, но вскоре чувствует руку в волосах, которая направляет вернуться. Ладно, Николай сегодня будет послушным, так и поступит. Становится очень жарко, из-за чего приходится расстегнуть рубашку, и это занимает немного времени. Выдержка Фёдора сдаёт, он уже готов кончить и не намерен дальше позволять себя дразнить. Рот Николая прекрасен, берёт глубоко, обильно смазывает слюной, не мучает зубами, ласкает языком, издаёт соблазнительные звуки в виде чмоканья и в краткие моменты замедления щекочет дыханием. — Я сейчас кончу… — томно и слишком возбуждённо произносит демон из-за очередного, слишком глубокого обволакивая тёплого рта. Сжимает короткие волосы на макушке и с трудом смотрит на чёрта. Гоголь всё прекрасно слышит и отстраняется, продолжая стимуляцию рукой. Высовывает язык и поднимает взгляд на возлюбленного. Он такой… Возбуждённый и вне терпения, аметист с этого ракурса стал такого же цвета, как и зрачок, и это выглядит так завораживающе. Фёдор кончает с хриплым протяжным стоном, сперма попадает на лицо и рот, остатки стекают по пальцам. Николай слизывает белесую жидкость, которая стекла к губам, и поднимается на ноги. Румянец с щёк не уходит, и брюки создают слишком сильный дискомфорт, а всё из-за возбуждения, которое испачкало любимые штанишки. — Мм, Феденька, а поможешь мне? — смотрит щенячьими глазками и садится на поверхность стола. От данного вопроса Достоевский открывает глаза и смотрит на того, кто его задал. Долго гадать том, с чем нужно помочь, не пришлось — всё слишком очевидно и видно. Он поднялся со стула и взял с полки салфетки. — Будто сметаной наелся, котёнок, — устраивается между ног блондина, а тот их скрещивает за его поясницей. Фёдор нежно стирает с мордашки всё лишнее и видит в глазах невероятную влюблённость. Насколько же быстро у Гоголя меняется настроение, поведение и физиономия, уму непостижимо. Клоун ластится к каждому прикосновению, а как только заканчивают с «уборкой», то берёт за руку и целует сплетение вен в виде деревца на кисти. Сложно представить, что этот мартовский кот совершенно недавно сумасшедше хохотал и желал оставить калекой, следом возбуждал, далее справлялся с последствиями, а сейчас нежится с просьбой подрочить ему. Достоевского в какой-то мере веселит это, точнее нет — очаровывает. — У меня тоже есть любимый, — расстёгивает пуговицу, а следом молнию брюк. — Кто же это? — облокачивается на руки и тем самым немного отстраняется. Закусывает губу, когда невзначай касаются паха. — Человек «Ящик пандоры». Эмоциональный, не видит граней, мечтательный, крайне красивый, напоминает поле с луговыми цветами, видит мир иначе, пережил большое количество смертей и сам их совершил, очень раскрепощённый, хочет исправить этот мир, своё понятие добра, выживший. Николаю вначале было лестно, а сейчас засело непонятное чувство. Где-то в груди начала прорастать боль, ломающая рёбра, а прямо за ней бездонная пропасть. — Любимец толпы и тот, кто посмел съесть моё сердце, — спускает рубашку и тем самым оголяет свои плечи. — Можешь растерзать. Его голос странный, вроде холоден, а на деле тёплый, абсолютно безразличный и ожесточённый, но если не только слушать, а смотреть на того, кто это говорит, то это влюблённо, мягко и чувственно, ведь он так нежно касается щеки, а следом улыбается. Глаза Гоголя распахнуты, он не знает, что думать. Стало страшно. Сердце бешено стучит, оно отдаёт в уши, по телу бегут мурашки, а ладони начинают потеть, чувствуется жар, пробивает током, ещё немного — и в ушах пойдёт писк. Я никогда не задумывался… Почему тут так темно? Одна лишь лампочка, которая освещает самое нужное и не более, словно прожектор в цирке. Страшно, нужно бежать, а куда? Тут нет ничего. На столе нет ножа, чтобы убить и освободить себя от противного и до жути знакомого чувства. — Коль, я тебя люблю, — крайне тёплые слова, звучат слишком живо, громко и по-настоящему. Это не ложь. Вздох кислорода, глоток воды после жажды — именно так Гоголь это ощутил. Весь страх пропал вместе с опасениями, мечтой сбежать или убить, сердце угомонилось, и пришло успокоение. По фарфоровой коже скатилась слеза, а на лице не дрогнуло ни одной мышцы. Он просто смотрел на возлюбленного с немного глупым выражением лика: мягкая улыбка, нежный взгляд, который закрывали некоторые пряди волос, а следом глазки стали обеспокоенными и улыбка спала — переживает. — С тобой всё хорошо? Блондин крепко обнимает и утыкается в плечо. Последний вопрос был не к месту, окончательно вывел из кондиции и заставил показать то, что так давно скрывалось… Фёдор ответно обнимает и ласково гладит по спине. Интересно перегнул палку. Слышит, как Николай тихо хнычет и ощущает то, насколько сильно тот сжимает челюсть, чтобы не издать лишний громкий звук. — Коль, не сдерживайся, это нормально. Достоевский чётко показывает свою обеспокоенность, понимает, что Гоголь этого никогда не чувствовал, вот и считает, что оно станет неплохим рычагом. Клоун давит ногтями на кожу спины и сильно кусает себя за губу, да настолько, что чувствует вкус крови. Громкий всхлип. Ему безумно стыдно за эту слабость, за то, что сейчас пускает слёзы и не может нормально ответить. — Прости… Прости… Прости, — тихо повторяет, словно мантру. Голос предательски дрожит, а ногти скользят ниже и сильно царапают. Брюнет не издаёт ни звука на это, лишь прикрывает глаза и продолжает гладить. — Я рядом с тобой, слышишь? Не бойся, пожалуйста. Чёрт, зачем он это говорит?! Приятно слышать, но так, сука, больно. Дерево разрастается и разрушается. Поджимает губы, начинает не сильно и хрипло смеяться, захлёбывается в слезах, но находит силы, чтобы отстраниться и посмотреть в фиалки. Холодный аметист поблек, теперь только красивые и вкусно пахнущие цветы. — Всё хорошо, спасибо, — улыбка на лице дрожит. Стирает следы слёз и старается убедительно выглядеть. — Давай продолжим. — Ты уверен? — касается лица и смахивает очередную солёную каплю. — Конечно, — с улыбкой действительно становилось легче. Берёт руку брюнета и кладёт на пах, накрывая своей кистью. — Пожалуйста. Он всё ещё возбуждён, правда не так сильно, как было изначально. Фёдор вздыхает и засовывает руку в нижнее бельё, достаёт член и нежно, размеренно стимулирует, подмечая, насколько же Коля взмок не только глазами. Смазывает предэякулят большим пальцем и ведёт по выпирающим венкам. Теперь Николаю хорошо, боль постепенно утихает, слышатся стоны в смешку с редкими всхлипами. Такие продолжительные, на выдохе, блаженные и благодарные. Снова откидывается назад и упирается на руки. Глаза закрыты, чтобы было меньше места для накопления слёз. Пора заканчивать с грустью и наслаждаться прикосновениями. Достоевский наклоняется и облизывает левый сосок, возлюбленный уж слишком хорошо выгнулся, поэтому доступность слишком лёгкая. С губ слетает стон громче и Николай бессовестно зарывается пальцами в тёмных волосах, а следом скрещивает ноги на талии, чтобы удержать данное положение и чувствовать ласку дальше. Всё так и случается, внизу затягивается узел сильнее, и кажется, что от туда бегут мурашки. — Продолжай, пожалуйста, умоляю. Стимуляция становится быстрее и несдержаннее, сосок покусывают, вылизывают и присасываются, после чего несильно тянут, переключаются на правый и проделывает всё то же самое. Клоун наконец-то тонет в наслаждении, как в океане, совершенно забыв о недавней истерике и её причинах. Ему нравится чувствовать каждое прикосновение и скольжение, без возможности их видеть — завораживает их неожиданность. Ощущает, насколько же Фёдор мягок, нежен и заботлив, раз осыпает поцелуями и совершенно слабыми укусами, а не их общей любовью к истязаниям и насилию, после которой много чего нужно залечивать. — Люблю тебя, Николай, — говорит тихо, пока целует ключицы. — Ты такой прекрасный, — теперь мило проходится устами по шее и кусает за мочку уха. Как это смешно и приятно слышать, просто до абсурда! Ощущение, что они знакомы очень давно, но это фальшь, песок в глаза, лишь бы обмануть, как дурман цветок, пленить схожестью вороньего глаза и черники. Думаешь, что это крайне вкусно и полезно, съедаешь ягоду за ягодой, решаешь смеха ради попробовать листок, входишь в ажиотаж и не можешь остановиться. Сладко и горько, вкусно и неприятно, но разум не просит остановиться, лишь видит следующую, и ты срываешь, суёшь в рот и таешь в разносторонних чувствах. Падаешь на зелёную и мягкую траву, не замечаешь, что рядом стоит муравейник, из-за сильного смеха и дрожжи в конечностях; сердце учащённо стучит и отдаёт в уши, словно бьют барабаном; давление подскакивает и ты чувствуешь, как по стенкам горла что-то течёт, такое неприятное и склизкое. Начинаешь кашлять и переворачиваешься на живот, с носа тут же падают алые капли на бархатную травку, а может это мох… Красный красиво расползается и расцветает бордовым цветком в твоём сознании. Попадает на губы, а следом в рот, металлический привкус со сладостью, вкуснее и быть не может. Касаешься ватными пальцами арки купидона и смотришь, как она нежно покоится на коже. Демон обвёл тело лозами шиповника, а бутоны раскрылись разнообразные: жёлтые прокрались со своими извинениями и сильными эмоциями, с ними оранжевая страсть и сиреневое очарование с любовью с первого взгляда. Туго обвили горло и пронзили длинными шипами, но, кажется, что они проросли и внутри: гортань неприятно щекотали ласковые лепестки, в трахею вонзились иголки и вскрывали её с надеждой попасть в пищевод и коснуться щитовидной железы. Лёгкие обвили лозы и сжимали, хотели оторвать их на корню, чтобы больше не вздохнуть. Кончает в чужую руку с протяжным стоном облегчения и наслаждения. Разводит руки в стороны по дереву и окончательно падает на стол, чуть ли не ударяясь головой о его поверхность и стену. Расплывается в улыбке и усталости, как физической, так и эмоциональной. Тина окончательно покрыла их тела и скрыла в воде. Невозможно сделать вдох и увидеть белый свет. Долгий и тихий сон на грани смерти, стоит только начать выпутываться из этого, пытаться встать на обе ноги, как трясина схватит за них и начнёт поглощать.