Время.

Так холодно здесь. И темно. Здесь нет света, лишь мрачное чёрное небо… или это не небо? Где он? Он умер? Нет, он точно помнит, что ложился спать и это далось ему тяжело. Его не покидала мысль о том, что Страйкер так и не вернулся. Ни он, ни кобыла с жеребёнком, а время шло и шло. Бес, конечно привык к тому, что наёмник может пропадать днями, но это касалось больше работы в компании, чем обычным рабочих моментов. Он прекрасно понимал, что Блиц боялся одиночества. Когда-то давно это постепенно сводило его сума. Тогда, в тот самый момент, когда произошла не самая приятная ситуация с людьми и он и Мокси попались к сумасшедшим агентам… фанатикам… хер его пойми к кому, ибо Блиц думал больше о том, что придётся говорить клиенту говоря о проваленном задании, но это было в самом начале. Было весело. В самом начале. Пусть Мокси и ныл о Милли, но бес и так прекрасно осознавал, что Луни и женушка Мокси уж точно придут за ними (хотя они бы и без них справились… наверное) Люди всегда казались ему не особо умными, но в этот момент, когда шутки закончились и их комнату начал заполнять странный зеленоватый газ он начал видеть что-то… Что-то своими сильными когтистыми пальцами с силой раздвигало его наглухо запертые двери разума. Оно с легкостью ломало замки, проникая всё глубже и глубже. Будто бы острые зубы зверями погружались в его плоть…. вонзаясь дальше и дальше, пока наконец не доходят до главных сосудов и надрывают их заставляя чёрную, как смола кровь, вытекать огромным потоком из раны. Его боль. Его страхи. Его ненависть к себе и ужас перед чем-то иным, к чему он привык. Его безразличие и эгоизм к тем, кто хотел им помочь — всё это обрушилось на него липкой и тяжелой консистенцией. Сначала он не сразу понял, что это было, но когда увидел Мокси… он всё понял. Понял сразу, где он и что теперь не убежать от того, о чем он сам думает и осознаёт. Он боялся потерять тех, кто им дорог, но проявлять настоящие чувства он на тот момент ещё не умел… или не хотел… или это не было просто выгодно. «Может вам хоть иногда надо открывать словарик, чтобы понимать, о чем я говорю?» Мокси. Он издевается над ним каждый адский день. С самого начала рабочего дня, до момента, когда мешает им спать вместе с Милли. Он терроризирует его, не дает ему прохода. Никакой личной жизни и его это бесит. Мокс прекрасно понимал, почему Блиц это делает, но продолжал терпеть, а бес…не знал почему. «В один прекрасный день мне это может надоесть, вы ведь знаете об этом?» Вот чего он боялся. Больше всего он боялся остаться один. Жить во лжи, как тогда, очень давно… жить вдали от настоящих чувств, от дружбы… от ощущения полноценности… без семьи. Там был не только он. То, как он видел тех, кто пытался подойти слишком близко. Кто узнал его чуть больше, чем шлюха на трассе. Которой он был сам. Исковерканные версии их… И Страйкер. Он тоже был там. «Почему ты не хочешь работать в одиночку, Блицо?» Это были его первые слова, которые он сказал ему тогда. Его оттенки потускнели, стали грязновато-коричневые, а его зрачки, словно у змеи, гипнотизировали заставляя тело содрогаться. Он был последним на тот момент, кто как-то пытался реально увести его из этого порочного круга со Столасом. Хотел предложить ему жизнь, которой он реально достоин. Вместе они могли бы снести всё на своём пути… но он всё равно бежал к золотым ступенькам, которые вели его к цепям и оковам. На тот момент он ещё не знал, чувствует ли он хоть что-то к демону Гоэтии. Играть любовь — легко, а вот почувствовать её — уже другое. Он бежал к нему, потому что ему было страшно. Было страшно смотреть в гипнотические зрачки Страйкера, в мрачные зеленоватые глаза Веросики… в безумные чёрно-белые, словно у мультяшки глаза Физза. Он был уверен на тот момент, что они — его главная проблема, но самом деле он не бежал от проблем, — наоборот, — он прибегал к своей главное проблеме и намеренно позволял ей быть его частью. Без всяких решений, ведь с ней проще справиться, а с ними… надо быть настоящим. И этот сон продолжался. Из года в год. Он делал всё одно и тоже. Он бежал к Столасу, бежал из-за всех сил, снова садился на поводок и как покорный пёс смотрел на них сверху вниз… И каждый раз они смотрели на него с разочарованием. Особенно Мокси. Но когда Страйкер реально появился в его жизни. Когда они окончательно изменили свою жизнь — он стал что-то в нём менять. Его взгляды… и вот в тот самый момент он решил, что с него хватит. Он больше не будет искать лёгкие пути. Он будет бороться со своими страхами, и тогда его сон изменился. И вот тогда стало так мрачно. Теперь тут не было какой гадости вокруг — было просто темно. И именно в этот момент они стали появляться окружая его. Веросика. Физза… Страйкер. Они стояли вокруг него и молчали. Они словно зависли в своих позах, мимике, но он понимал, что это пока он сам молчит. И он начал говорить: — Я хочу поговорить. — О, ты хочешь поговорить? — Усмехнулся Физза. — О чём же хочет такой неудачник как ты поговорить? — Может поплакаться какая у него скучная жизнь? — Веросика скрестила руки на груди продолжая буравить его взглядом. — Или ты думаешь, что если ты сделал один шаг — путь пройден? — Слова Страйкера за его спиной звучали ярко. Что-то в его душе зазвенело. Опасно. — Нет. — Громко и чётко ответил Блиц. — Я хочу поговорить с каждым из вас и наконец заткнуть вас в самую задницу своей головы. Я устал. — Ого, — Усмехнулся Физза. — Смотри как он заговорил. Почему же ты такой громкий и резкий только в своей голове а? — Ты такой же трус, каким и был. — Хмыкнула Веросика. — В тебе никто ничего не сможет изменить. Тебе самому плевать на всех. — Разве нет, Блиц? — Липкие пальцы Страйкера коснулись его талии. Он стоял очень близко, но бес не двигался. — Ты ведь настоящий только когда тебе это выгодно… детка. — Последнее слова словно липучка прилипли к его ушам, но он скрыл это. Держи себя в руках. — Не дождётесь, — Он резко сделал несколько шагов в сторону стараясь не смотреть на Страйкера. Это… не он. Это… его воображение рисует его таким. — И мне кажется вы сами боитесь меня. — На лице беса скользнула ухмылка. — Вы много болтаете, но совершенно не по делу. Вас тошно слушать. — Но это же ты говоришь сам себе. — Веросика встала перед ним. — Ты сам себя не слышишь. — Так почему бы не начать это делать прямо сейчас? — Он встал ближе. Он был очень близко к ней. — Поговорим м? Сначала всё затихло. Они снова застыли, а потом Страйкер и Физза исчезли, оставив его наедине с девушкой, которая реально полюбила его когда-то, а он просто сбежал с её деньгами и машиной. Он её бросил и обманул, а она ему поверила. «Дура». — Так он подумал тогда, но сейчас у него были другие мысли на этот счёт. — Веросика, — Он мягко улыбнулся ей, а вот её лицо исказилось во что-то между злостью и отвращение. — Я знаю, что ты ненавидишь меня. Вряд ли когда-то ты будешь испытывать ко мне что-то, кроме ненависти, но я хочу чтобы ты знала. Если бы не ты, я бы никогда не осознал ценность настоящих чувств. Без тебя я бы не понял, насколько это реально больно… когда твои чувства втаптывают в грязь и оставляют тебя с разбитым сердцем. Я понял это слишком поздно и уже ничего не могу сделать. — Он сел на колени перед ней виновато опустив глаза. — Я прошу прощения. Что был полным уёбком с тобой. Что заставил тебя страдать. К чёрту ебучую машину и ебанные бумажки, — он медленно поднял глаза. — Прости что играл с твоими чувствами. Он не ждал, что его простят. Не думал, что они вообще станут его слушать, ведь в реальном мире он для них умер. Он перестал для них существовать как что-то нормальное, адекватное. Даже ебанутого клоуна любили больше, чем его… Он молчала, а он смотрел в пол. Он не слышал ничего, кроме собственного тяжелого дыхания, но… — И что мешало сделать это тогда, когда я в этом нуждалась? — Она потянула его обратно. Когда он посмотрел на неё, она уже не была искаженной жуткой версией себя. Веросика стала такой, какой он помнил её с момента, когда он её встретил и до момента, когда он её бросил. Высокая, красивая, с яркой розовой кожей, горящими от счастья глазами и озорной улыбкой с блестящей помадой на губах. Он точно помнит, что они были сладкие на вкус. Кажется… клубника? И вот он снова чувствует этот вкус. В сто раз слаще, в миллион раз нежнее… Она целует его так крепко, что он даже не пытается ей сопротивляться. Совсем небольшая цена, чтобы принять свои ошибки. В реальном мире она никогда его не простит, но он простит себя за то, что сделал с ней. Никогда больше этого не повторит. И вот снова картина меняется. Он снова один. Её нет рядом, и всё, что он слышит, это смех многочисленной публики. Смех не над его шутками, а над ним. Реальность искажается, и теперь он стоит на сцене под многочисленными тускло горящими прожекторами. Эту сцену он хорошо помнит, а эти жуткие смеющееся над ним лица… он для них клоун. Шут. Пустое место. — Что случилось, Блитцо. — Роботизированный голос послышался в его голове. — Никто не смеётся над твоими шутками? Может… ты не смешной? Он молчит и смотрит на эти лица. Страшно, но потом он вспоминает, что всё это ложь. Это лишь в его голове он ничтожество, которое играет свою роль, но в реальном мире… — А может это ты слишком стрёмный? — Усмехнулся он смотря на эти лица. Они умолкли. — Может это вы просто тупые мелкие ублюдки не понимаете хороших шуток? Может вам больше нравится смотреть как ваш папочка дерёт не вашу мамочку в задницу больше, чем смеяться над чем-то реально смешным? Ах нет… — Бес скалиться. — Вы видите самое смешное в зеркале по утрам. Мелкие ублюдки. Надеюсь вы сдохли. Зал моментально пустеет. Теперь тут некого. — Смотрю твой нос дотянулся до самых небес, Блитцо? — Он резко оборачивается и встречается с ним. Это больше не была глупая чёрно-белая мультяшка. Это был жуткий механический клоун, чьи глаза горели адским зелёным светом озаряя полумрак вокруг них. Он не боится его больше. — Если бы не ты, я бы и дальше пытался быть смешным. — Он спокойно подошёл к нему и встал перед ним. — Если бы не твои унижения и оскорбления, железный ты член, я бы никогда не решился уйти. Ты сделал для меня больше хорошего, чем я мог бы представить… может, ты и не такой уж и кусок дерьма, а? — Бес подмигнул ему. Широкая металлическая улыбка расползлась по его лицу. — Или же ты такой же кусок дерьма? — Лучше, чем бы ты мог иметь. И снова всё меняется. Неужели он так долго жил с этим грузом? Неужели так долго не мог понять, что отпустить прошлое — необходимо? Что нужно просто простить себя и их за это. Без них бы он бы не задумался о том, кто же он такой и зачем он живёт. Без них бы в его жизни ничего не было бы. Никого. Но настал тот момент, который был для него самым сложным тогда. Страйкер. Теперь он оказался в каком-то… отеле? Что за дыра? Старые обои, одиноко горящая лампа, сломанные жалюзи, запах как с помойки. Точно что-то дешёвое, но в таких останавливаются только если… — Что, в таких тебя на трахали, Блиц? — Этот голос. В отличие от других он не был ему так… противен. Он ласкал слух, и он всегда старался говорить с ним по больше, только чтобы он отвечал ему. Любую мелочь, лишь бы он снова что-то сказал. Этот сексуальный ублюдок. — Я… — Вот теперь он боялся. По настоящему. Он не знал, как вести себя рядом с тем, кто в реальности ему был очень… нужен. Он стоял возле входной двери смотря на старую покосившуюся двухместную кровать. На ней лежал он. На нём уже не было ковбойской шляпы, хвост слегка нервно гулял по кровати из стороны в сторону издавая этот жуткий шипящий звук. Он словно змея которая ждёт, чтобы напасть на тебя. Его глаза прикрыты, а его тело полностью расслабленно. Он смотрит на него с хищной ухмылкой… а эти глаза… они… его гипнотизируют. — Страйкер… — Что, Блиц, моё предложение не так привлекательно было для тебя? — Он медленно встал с кровати, обошёл её и приблизился к нему. Он не знал что ему сказать. Его тело, его голос, его глаза… они были такие же, как и в реальности. От него буквально веяло чем-то… горячим, сладким — странные ощущения. — Ну как тебе сказать, — Усмехнулся Блиц, смотря на его тело без куртки и жилета. Чёрная ткань обтягивала его грудь, и даже в тусклом свете лампы он выглядел сексуально. Горячо. — От такой задницы тяжело отказаться… Он резко прижал его к двери. Руки отрезали путь по бокам, а его лицо снова оказалось перед ним. Как тогда, на фестивале, когда к его груди был приставлен пистолет, а он даже не пытался бежать. И вот снова в его руках, снова его дуло прижато к его груди. — Почему же ты отказался? — Потому что я не хочу быть с тобой таким образом. — Он уверенно отбросил пистолет в сторону. — Ты нужен мне, Страйкер, но не как напарник. — Да что ты… — Он стал ещё ближе. — А кто же я? — Помимо горячего ублюдка, чей хер достаёт до пола? — Блиц уверено схватил его за волосы и подтянул к себе ещё ближе. Его руки обвились вокруг его шеи, а пальцы нежно взъерошили короткие белые волосы. — Ты часть меня, Си. Он неуверенно, смущённо, но всё же двинулся к нему. Это дыхание, эти глаза. Он касается его груди, хочет запустить руки под тонкую чёрную ткань чтобы чувствовать его тепло. Наёмник целует его. Даёт ему уверенности в себе… и себе. Наконец он может спокойно побыть с ним. Это так приятно. Вкус такой же, тело такое же теплое, руки такие же… и конечно он специально поддается, ведь время показало, что их силы равны. — Страйкер… — С тяжелым дыханием и прикрыв глаза он открывает ему шею. Укуси. И он кусает. Не сильно, но бес чувствует острые зубы на коже, и капельки черной крови, которые начинают стекать по плечу. — Сука… Он нежный. Пусть кажется другим, что он конченый ублюдок (в принципе это так и есть, но всё же), со своим супругом это нечто иное. Такой же, как и в реальности — растягивает удовольствие, не торопиться, не спешит. Пальцы щелкают пуговицы, а язык осторожно слизывает капельки крови и рану на шее. Блиц прижимает его к себе зарываясь пальцами в белокурые волосы. Тяжело дышать, воздуха не хватает. Много рук. Длинные розовые, механические, сильные руки Страйкера. Они его трогают. Они по всему его телу: между рогов, на груди, в паху и хвосте. Губы чувствуют такие разные вкусы — клубника, вкус железа и вкус сигарет. Они все сейчас с ним… они внутри него, в его голове, на его теле, в его разуме. Они хотят стать его частью. «Я вас принимаю». И это было вроде кнопки запуска. Голова взрывалась от тысячи разных приятных ощущений. Внутри… они все и разом внутри него. Отпустить прошлое и перестать жалеть себя. Простить их и себя, но… — Столас?