— Что значит… моя «квартира сгорела»?
Голос Чуи сиплый от волнения. Пальцы дрожат, еле держа телефон. И двух недель не прошло, а тут событие, которое здорово встряхивает его мир.
— Даже… не сгорела, а… это, скорее всего, был взрыв.
Концерт закончился, актёры могут расходиться. Чуя оседает на пол прямо там, где стоял, и незримо устремляет глаза на противоположную стену. В ушах громко-громко стучит кровь, в горле пересохло, а глаза начинает странно пощипывать.
— К-какой к чёрту взрыв?! — Накахара не может сейчас не сорваться, да так, что связки после этого начинают болеть.
— Типичный случай. Оставленный включенным без присмотра газ. Вам есть, у кого переночевать сегодня?
Последнее, о чём Чуя думает, так это о том, где он будет сегодня спать. В его новой квартире не было ничего ценного: никаких больших денег, важных бумаг… документы и то можно восстановить в ближайшем переулке, но сам факт, что это была его
первая квартира, заставляет всё нутро вздрогнуть. До этого великим счастьем был дешёвенький мотель с душем и каким-никаким сервисом, ведь в основном пристанище Чуи и его друзей представлял собой либо гараж со всяким хламом, либо заброшенное здание, которое всё никак не достроят, либо свалка под мостом. А вот квартира, его собственная квартира, была настоящим чудом, подарком небес (или, вернее сказать, Мори-сана, но не суть).
Но пару секунд назад отняли даже это. Чуе кажется, что ему пора бы перестать существовать.
— Есть.
Он сбрасывает, даже не думая над вопросом, который ему задали. Есть-нет… какая уже разница? Вот раньше было чудесное место. Постоянное. Надёжное. Халупка напоминала собой настоящую крепость, прямо как в небезызвестной пословице, и вместе с этой халупкой начинало всё-всё-всё налаживаться.
— Что там у тебя есть? — в зал заходит Дазай, держа два стаканчика кофе, за которыми его посылали пару минут назад.
Посылали, даже не зная, что случится спустя ещё мгновение.
— Уже… уже ничего.
Вдох. Выдох. Надо встать, собраться с мыслями, избить грушу и доказать Осаму, что тот… ну, неплохой учитель. Чуя поднимается, поправляя бинты на костяшках (совет Дазая) и замахивается для очередного удара, как в ладонь помещают стаканчик с напитком и силой усаживают обратно.
— Забыл, ради чего я целый квартал обходил?
— А зачем целый квартал? — Чуя снимает с кофе крышечку (так ему нравится больше) и впивается взглядом в коричневатую пенку с лопающимися в ней пузырьками.
— Хотел взять кофе повкусней.
— Ого.
Сказано настолько сухо и безэмоционально, что Накахара мгновенно осознаёт свой промах и прикусывает нижнюю губу.
— Только давай без этого «Ничего не случилось». Выкладывай давай, чего это у тебя кулаки не чешутся меня побить.
— У… у меня… квартира взорвалась.
Осаму хмыкает и преспокойно произносит:
— Всего-то… у мафиози, знаешь ли, крупные проблемы не так выглядят, — на удивлённый взгляд Чуи он решает продолжить: — Скорее всего, одна из вражеских организаций прознала про нашего нового члена и решила ему насолить. Мори, конечно, с кучей из них контракты позаключал… но это же якудза, сам понимаешь, — Накахара приоткрывает рот, однако ни слова оттуда не слышится. — У меня, например, тоже такое бывало. Раза три… или четыре. Крысы сбегают с тонущего корабля и затем возвращаются, чтобы убить тех, кто корабль потопил.
Чуя не понимает ровным счётом ничего из того, что только что сказал Осаму, но тем не менее это не мешает ему понимающе кивнуть. Так… ничего страшного, да?
— И где ты жил? Мори-сан выдавал другую квартиру?
— Мори-сан всемогущий, конечно, но не совсем. Я жил у Одасаку.
— А Одасаку.?
— Мой друг.
Чуя чувствует, что удивляться ему сегодня предстоит целый день, и в очередной раз приподнимает брови.
— Да, слизняк, у меня есть ещё друзья. Он и… Анго Сакагучи. Занимает у нас важнецкую должность. А ещё они с Одасаку встречаются. Только не говори никому… потому что мне тоже нельзя было.
Теперь Чуя приходит в себя, и ему даже удаётся несильно пихнуть Осаму в плечо.
— Ты совсем не умеешь держать язык за зубами.
— Мы же друзья.
Это слово вновь кажется Чуе каким-то чужим и инородным. Они друзья, какие-то там Одасаку с Анго встречаются, и это всё происходит в мафии. В Портовой мафии, самой сильной организации, держащей всю Йокогаму под контролем. Когда Чуя узнал о ней, он решил, что здесь работают не люди, а какие-то роботы — машины для убийств, которые не остановятся ни перед чем. И Дазай Осаму всё это благополучно опровергает.
— Ну да… А этот твой Одасаку и меня, случаем, не приютит?
— Зачем к нему? У него, конечно, огромное сердце, но давай ты у меня поживёшь.
Вот ещё как бывает. Чуя делает глоток кофе, глядя в пол. Что-то об Осаму он так и не подумал. Этот человек будто не ест нормально, не пьёт, не спит и вообще обитает где-то в подвалах мафии, выбираясь во время работы, чтобы… ничего не делать, да. Накахара поднимает глаза на Дазая, вглядываясь в его лицо. Идея, на самом деле, просто отличная. За время тренировок они так спелись, что теперь Чуя знает его лучше всех остальных, но эта тяга мафиози к нему пугает. Осаму будет на своей территории, зная каждый уголок и каждую пылинку, а Чуя будет знать целое ничего. Если Дазай захочет загнать его в угол, он это сделает, и вряд ли Накахара сбежит. С другой стороны, разве у Чуи вообще есть выбор?
— Ладно. Но условия те же, что и насчёт свиданий. Никаких поползновений в мою сторону, и теперь твоё «ничего обещать не могу» меня не устроит. Я ясно выразился?
Взгляд Чуи серьёзен настолько, что Осаму остаётся лишь разочарованно угукнуть и начать быстрыми глотками допивать кофе. Время тренировки подходит к концу, а они даже не повторили основы.
***
В квартиру Дазая они направляются, когда почти-почти занимается рассвет. Брезжит неясное розоватое свечение на горизонте, а в небе всё ещё ярко мерцают звёзды. Красивое зрелище.
Они идут не спеша (куда торопиться, если нормально поспать уже не выйдет?), болтая о всякой всячине и то и дело сталкиваясь плечами из-за сонливости.
— Ты там говорил про крыс на корабле… это к чему вообще? — зевая, спрашивает Чуя, от бессилия хватаясь рукой за сгиб локтя Осаму и продолжая идти так.
— А, это, — Дазай оказывается совсем не против подобной прогулки и становится поближе, напрягая руку и сгибая её, чтобы Накахаре было удобнее на ней повиснуть. — Мори нас иногда на зачистки отправляет и приказывает убивать всех. Абсолютно
всех, — в глазах Дазая появляется сталь — та самая, которая показывает то, что мафиози сосредоточен и говорит чистую правду. Вопрос о том, касается ли эта зачистка гражданских, отпадает сам собой. — Если человек тридцать, то уложить их не составляет большого труда, а вот за семьюдесятью уследить уже сложнее. Тут-то и появляются крысы, которые бегут с поля зачистки, даже не пытаясь сражаться, а потом тихо и незаметно возвращаются, мстя. Вот как-то так.
Чуя кивает. В голове всё ещё крутится фраза с тем, скольких они убивают на этих зачистках. Всех. Всех… И безоружных омег. И пожилых. И детей. От последнего становится особенно горько. Накахара отворачивает голову, глядя на проезжую часть. Машин не так много: проезжает одна-две за полчаса.
А ведь если он хорошо справится на этом и следующем задании, то ему тоже предстоит стать роботом, машиной для убийств — тем, к чему так пренебрежительно относился он сам всего пару недель назад. Теперь из него хотят сделать такую же машину. Безжалостную, жестокую и… тем не менее способную любить.
Дазай молчит. Понимает, что только сейчас последние иллюзии Чуи насчёт мафии развеиваются, и ему надо с этим смириться. Он даёт время на это смирение.
— А эти Одасаку с Анго… они вообще женаты? Или… как-то собираются?
— Ода, — тихо усмехается Осаму. — Вообще-то его зовут Ода Сакуноске, а Одасаку, скажем так, моё личное сокращение. Не думаю, что Анго даст своё согласие на это «безобразие». Высокая должность в мафии сама по себе отметает все мысли о замужестве, детях…
— А Ода что?
— А Одасаку обожает ребятню. Носится с приютскими, и те от него в восторге. Ему-то плевать на репутацию. Он не убивает, вот Мори и скинул его с высокого поста, так что теперь Одасаку, ну… обычный служащий.
— Всё настолько плохо?
Дазай улыбается. Обычно агрессивный комочек ненависти теперь вовсю пытается расспросить его о любовных делах других людей и даже сочувствует им. Прелесть.
— Анго вряд ли откажется от своей репутации ради семьи, а Одасаку будет вечно думать о семье, однако возможности её завести не окажется. Как тебе?
— Жутко.
Осаму хочет немножко поболтать с Чуей о его собственном отношении к семье и вообще роли омеги в этой сложной жизни, но дом приближается слишком быстро, и приходится лишь тяжело вздохнуть:
— Мы пришли. Живу на первом этаже. Из-за хотелок Мори.
Он пропускает Чу вперёд, открыв сначала дверь подъезда, а затем уже и дверь собственной квартиры. На самом деле, он думал, что этот момент произойдёт гораздо раньше — возможно, после их первого же знакомства. Но что-то не задалось.
— Налево ванная и туалет, дальше по коридору кухня со столовой. Справа спальня, а рядом гостиная. Чувствуй себя как дома.
Чуя изумлённо выдыхает. Да эта квартира в три раза больше его прошлой! И мебель тут качественнее, и какой-никакой дизайн интерьера есть… Выходит, Мори-сан выдаёт квартиру в зависимости от того, сколько раз взрывалось старое жильё? Или статус в мафии на это влияет?
— А тебе тут не так уж и тесно, да? — заглянув в спальню, спрашивает Чуя.
В нос бьёт резкий сильный запах альфы, которым тут пропахло абсолютно всё. Даже таблетка, выпитая утром, уже не спасает. Остаётся надеется, что до течки Чуя сможет отыскать новую квартиру и спокойно пережить её там.
— Что-то вроде. У Одасаку квартира поменьше, так что не думаю, что она бы тебе понравилась.
— Какой ты заботливый.
Чуя проходит в гостиную, скидывает куртку и устало падает на диван. Пока они шли, усталость даже немного отступила или же просто не чувствовалась за разговорами, однако сейчас она нахлынула с новой силой, и кажется, что сейчас подойдёт даже стог сена. Благо, у Дазая в гостиной приличные удобные диваны.
— И куда это ты пошёл? Гостям обычно предоставляют лучшие условия, так что приглашаю тебя в спальню.
— Осаму, ну я же сказал… вместе мы спать точно не будем, — Чуя повернулся набок, желая не видеть перед сном эту наглую рыбью морду.
— Мы и не будем. Спать в спальне будешь ты.
— Хватит строить из себя добродушного хозяина. Иди спать уже, а.
Стоит Накахаре прикрыть глаза, как он чувствует подъём и две худощавые руки, поднявшие его над диваном. Но сил как-либо противостоять уже нет, и даже глаза Чуя открыть уже не в силах, так что он лишь вздыхает и сонно протягивает:
— Не урони только.
— Жалко ронять такой ценный груз.
Чую несут в спальню, заботливо укладывают на огромную мягкую кровать и накрывают одеялом. Становится тепло, и сон охватывает его быстро и незаметно.
В Дазае начинается борьба. Одна его часть вопит о том, что наконец-то можно дотронуться до огненной макушки, погладить там, где всегда хотелось, коснуться, в конце концов, этих манящих маленьких губ, а другая… другая, в общем-то, говорит похожие вещи, но куда как более дерзкие и раскрепощённые.
Осаму ни одну из них не слушает, молча поднимается и уходит в гостиную. Потерять доверие Чуи он и так может в два счёта, а вот завоевать его стоит неимоверных усилий, и пусть хоть сейчас между ними произойдёт нечто вроде примирения. Чуя в его квартире, в его кровати — и этого достаточно. Пока что.
И совсем не обязательно говорить о том, что Ода уже долгое время живёт у Анго, и его квартира свободна.
***
Первые пару секунд после пробуждения Чуя не понимает, почему он лежит в чужой комнате на чужой кровати, и только потом воспоминания волной накатывают на него. И этот Осаму, такой бесконечно благородный Осаму в то чудное утро, нёс его в эту кровать на руках. Чуя краснеет и садится, зарываясь пальцами в волосы. Съёживается от утренней прохлады, кутается в одеяло.
А ведь он позволил себя нести. И укладывать здесь. И, по сути, оказался в логове зверя, похотливого и не останавливающегося на своём пути. Чёрт, да ведь пока он спал, столько всего могло произойти!
Накахара бросается к окну, резко отдёрнув штору, и тут же жалеет об этом. Глаза начинает резать яркий полуденный свет, зато это здорово бодрит. Уже наверняка полдень, а Дазай, конечно же, всё ещё дрыхнет на диване в гостиной. Чуя, словно вор, незаконно проникший в квартиру Осаму, подкрадывается к двери и приоткрывает её. В голове созревает чудный план, где он уходит и сюда уже не возвращается (нет, правда, чем он думал, когда соглашался?).
Тишина чужого дома подсказывает, что его хозяин ещё спит. Чуя крадётся дальше, почти ползя по стене, едва находит входную дверь и начинает быстро обуваться. Чёрт, куртка ведь осталась в гостиной! Ай, да не важно, Осаму её как-нибудь отдаст… если вообще будет разговаривать с ним после такого. Ведь, вообще-то, Чуя поступает даже некрасиво. Переночевал в квартире друга и собирается по-тихому отсюда валить, лишь бы не встречаться с самим другом. Накахара понимает это прекрасно, однако интуиция настойчиво твердит ему, что пора бы сматываться, и Чуя не был бы сейчас жив, если бы не верил ей хоть когда-то.
— Уже уходишь? Ох, вот вечно вы так: одна ночь — и вас уже и след простыл…
— Кто это «вы»?
Осаму закинул крючок, и Чуя на него попался. Хоть что-то в этом мире должно оставаться постоянным.
— Я обобщил. Не волнуйся, омеги у меня ночуют не так часто.
— И с какой же периодичностью? — Накахара наконец понимает, что его вовлекли в эту дурацкую игру, и пытается исправить ситуацию: — Нет, плевать. Мне правда всё равно.
— Сегодня был первый раз.
Но уже поздно. Естественно.
— Так на завтрак останешься?
Чуя оборачивается, сначала устремляя взгляд на Осаму, а затем обращая его на приоткрытую дверь кухни. Стоит почуять запах жареной еды, как желудок предательски урчит, так что даже слов не нужно.
— Чу-у-удненько. Разувайся и проходи в столовую, я возьму кое-что в спальне.
Так он ещё и в спальню не заходил, чтобы Чую не тревожить. Сколько же личностей у Дазая Осаму? Жестокий мафиози на работе, придурок-пошляк вне её и… одомашненная рыбка дома? Как мило.
Накахара проходит на кухню. Оказывается, еда была
пережаренной, но, зная привычное поведение Осаму, удивительно то, что он в принципе что-то приготовил. На кухонном столе оказывается множество пятен от стаканов с тарелками и крошек от еды. Неужто привык поглощать пищу на кухне? И что же тогда за праздник сегодня? На плите красуются лишь пятна масла, которое попало туда совсем недавно, без этого же она идеально чиста.Заглянув в раковину, Чуя с горечью вздыхает. Нанял бы домработника на худой конец: зарплата-то приличная.
Воровато оглянувшись, будто хочет сделать что-то нехорошее, Чуя надевает перчатки и включает воду. Своеобразная благодарность за предоставленный на ночь кров: пусть Осаму не думает, что Чуя ночевал у него просто так. Они, конечно, друзья, но для совместных ночёвок ещё не настолько близкие.
Когда Чуя управляется с посудой, он хватает тряпку и принимается протирать стол. Просто кощунство содержать этот стеклянный изыск в подобных условиях. В большинстве своём на поверхности стола отпечатались следы от кружек с кофе, где-то валяются кусочки лапши быстрого приготовления и, кажется, пара крошек от батона. Бутерброды. С только что сделанными выводами Чуе становится страшно: что же там такого наготовил Осаму и не проведут ли они последующие часы в туалете?
— Если бы я задержался ещё ненадолго, ты бы мне всю квартиру отдраил?
— Обойдёшься. За всю квартиру предоставишь мне отдельную плату.
Чуя поворачивается к Осаму и замирает. Всё, что сейчас
надето накинуто на мафиози, — полотенце на бёдрах. Его тело всё ещё влажное после душа, и на плечи то и дело капает вода с кончиков волос. Тело Дазая оказывается достаточно рельефным, так что можно разглядеть пресс и впалый живот с двумя уходящими к паху «стрелками». А ещё множество белеющих шрамов.
«Он красив», — думает Чуя и нехотя себя одёргивает. Плевать на красоту. Они друзья. Коллеги. И, может быть, напарники. И то, что у него внутри всё сейчас чуточку сжалось, ничего не значит. А если и значит, то только одно: течка скоро.
— Прикрылся бы хоть, — фыркает Накахара так, словно не он пару секунд назад вовсю разглядывал полуголое (или даже чересчур полуголое) тело Дазая.
— Я решил, что если я видел тебя в подобном виде, то и ты должен так меня увидеть. В конце концов, если нам посчастливится принять вместе душ…
— Мечтай. Шанс упущен, и ты его больше не вернёшь. Иди одевайся и за стол. Я голоден.
— Как скажешь, дорогой.
Ещё один скептический фырк. Чуя идёт в столовую, размышляя о том, что сейчас они в некотором роде походили на женатую пару. Не хватило только нежных объятий и утренних поцелуев…
Нет-нет-нет. Прочь эти мысли, это всё от скорой течки. Жизнь без альфы — одно сплошное мучение, но только потому, что так решила матушка-природа. Не хочешь производить потомство — пожалуйста, мучайся, а пока мучаешься, подумай над своим поведением, ещё надумаешь чего хорошего. Но Чуя уже всё решил. Лучше уж он испортит жизнь себе, чем человеку, который даже не сможет долгое время постоять за себя. Да что там — не сможет даже есть и ходить самостоятельно.
Чуя садится за стол, и вскоре к нему присоединяется Осаму. В меню — пережаренная яичница с беконом и остывший чёрный чай. Ну… Дазай, кажется, старался. Накахара неуверенно отрезает себе кусочек и суёт его в рот. Прожёвывает. Медленно глотает. Если не вдаваться в гурманские подробности, то даже сносно. Дазай всё это время неотрывно наблюдает за Чуей, что очень даже веселит последнего.
— Что?
— Да нет, просто. Тебе понравилось?
— Ну как тебе сказать, чтобы не обидеть… — Чуя смыкает губы в тонкую узкую полосу для того, чтобы не выдавать смех, рвущийся наружу, а затем со знанием дела произносит: — С солью переборщил, на сковородке передержал, бекон выглядит сухим, а чай — слишком крепким… но это вкусно, правда.
— Ах ты гурман чёртов. Ладно, хорошо, в следующий раз готовишь ты, — только после слов Чуи Осаму со спокойной душой набрасывается на завтрак (вот подлец, всё же хотел проверить, съедобно ли вообще то, что он приготовил).
— Вообще-то, ты тут живёшь.
— И тем не менее посуду помыл ты.
— Только потому, что ещё вот-вот, и эта гора мусора развалилась бы на части! Серьёзно, Осаму, ты хоть когда-нибудь прибираешься?
— Одежда у меня лежит где-то в районе шкафа. Пойдёт?
Чуя мотает головой, доедая яичницу. Раньше мафиози казались ему куда более ответственными и собранными, а это… это просто какая-то коверканная пародия.
Они кончают с завтраком почти одновременно и так же одновременно поднимаются со своих мест. Синхронно подходят к раковине, Чуя включает воду. Осаму тем временем стоит рядом и пытается подсунуть под струю свою тарелку. Чуя не отстаёт. Они умудряются побороться за то, кто будет мыть посуду, однако выходит ничья, и приходится делить друг с другом одну губку. У Дазая маленькая раковина, так что Чуя вынужден прижиматься к его плечу своим, что доставляет ещё больше неудобств, и это не считая того, что их кисти вечно сталкиваются друг о друга, как, впрочем, и тарелки, из-за чего на кухне раздаётся бесконечный звон.
— Мы так их побьём, — ворчит Чуя, хмурясь и в очередной раз отбирая губку.
— Зато мыть ничего не придётся.
Осаму со своей тарелкой справляется и начинает отряхивать её от воды, как бы совершенно случайно посылая большинство брызг в лицо Чуи.
— Эй!
Накахара тут же бьёт всей ладонью по струе воды, и ещё больше брызг летит не только на лицо, но и на одежду Дазая, что просто не может не радовать Чую. Осаму же, отставив тарелку и сложив ладони корабликом, набирает воды прямо туда и готовится нанести ответный удар.
— Ты… ты ведь этого не сделаешь…
Чуя опасливо пятится, натыкается спиной на стену и жмурится, когда на его рубашку обрушивается мини-водопад. Вот же мудак.
— Ты за это поплатишься!
Задорный хохот Осаму заканчивается вскриком, когда его хватают за волосы, а после и невнятным бульканьем, когда его голову сунут под всё ещё текущую воду.
— Больше. Такого. Не. Делай, — при каждом отдельном слове Чуя достаёт Осаму из-под воды (чтобы не захлебнулся, несчастный такой) и сунет его обратно для лучшего усвоения урока. А из Накахары ведь тоже получается неплохой наставник.
— Н-не… не буд… не буд… — Дазай начинает истошно орать, биться руками о столешницу и пытаться поднять голову, и только, пожалуй, на пятнадцатую попытку ему это удаётся, и Накахара с чувством выполненного долга отряхивает руки.
— Вот и славно.
— Но я бы хотел попробовать кое-что другое!
Осаму неисправим. Неостановим. И в целом опасен. Он хватает Чую под бёдрами и резко опускает его в раковину, кажется, слегка ударяя его затылком о полки.
— Дазай! Придурок! Отпусти меня!
Спину Дазая начинают быстро и сильно колотить, а в пах грозятся попасть коленом. К счастью для Осаму, он эти препятствия минует, продолжая держать Чую усаженным в раковину.
— Зато теперь мы знаем, что твоя задница идеально помещается в моей раковине.
— Ну охренеть познание!
Сил выбираться больше нет. Чуя тяжело дышит, устав ещё в начале их боя и теперь окончательно лишившись энергии. Лицо горит от злобы и смущения, ведь сейчас он чувствует себя ровно так же, как и во время течки. Мокро, зябко, неприятно. Поскорее бы всё закончилось. Накахара так и оставляет руки на плечах Дазая: даже опускать их становится невероятно тяжело. И снова этот запах альфы… Рядом с Осаму можно прочувствовать его ярче: это что-то наподобие лесного ореха и горького шоколада. Вот чем пахнет Дазай и его квартира.
— Ну пусти уже…
Чуя слегка дёргает бёдрами, желая выбраться из мокрого места, но его усаживают обратно.
— А то что?
Морда Осаму вновь непозволительно близко. Чуя отводит взгляд, не переставая хмуриться. Его не волнуют его собственные руки на плечах Дазая ровно так же, как не волнует и сам Дазай, удачно вклинившийся между его ног. Волнует только горько-сладкий запах дурацкого шоколада, от которого хочется где-нибудь укрыться. Из-за того, что Накахара слишком сосредоточился на аромате, он не замечает, как лицо Дазая оказывается в паре сантиметров от его лица. Да он только что выдохнул прямо в губы Чуи!
— Пусти. Меня.
Чувствуя, как пальцы Осаму сильнее впиваются в его бёдра, Чуя решает применить последнее оружие и смотрит на того злобно и пронизывающе. Это обычно действует. Обычно, но только не сейчас.
— Дазай.
Никакой реакции. Лишь резкое приближение к губам Чуи, однако последний успевает отстранить своё лицо как можно дальше и снова удариться затылком о полку. Кому вообще сдались эти дурацкие полки на кухне?
— Нет.
— Да.
Если бы не полка, Чуя бы обязательно успел отодвинуться, отвернуть лицо, пихнуть Осаму в грудь посильнее, избить его на этой дурацкой кухне… Успел бы. А вообще что-то пошло не так.
Чуя понимает это, когда его губ касается что-то мягкое и тёплое. Что-то, тоже похожее на губы. А, так это они и есть. Губы Осаму сейчас столкнулись с его губами. Двигаются. Страшно.
Накахара жмурится и сильнее вжимает голову в полку. Лучше уж чувствовать подобную боль, чем нечто… нечто такое, что делает сейчас Дазай. Что он делает вообще? От мысли, что Чуя может открыть глаза и увидеть происходящее, становится дурно, так что он вовсе отказывается от этой идеи и теперь ощущает нечто мокрое. Язык. Язык на его губах. И пальцы на бёдрах.
Так быть не должно. Внутри всё замерло, как и снаружи. Дазай, кажется, пробует его расшевелить, выводит своим языком некие узоры, оставляя после них лёгкую прохладу, слегка разжимает пальцы и ведёт ими выше, к талии.
Но Чуя приходит в себя, шлёпает Осаму сначала по ладони, а затем и по щеке. Так сильно, как только может. Звонкий шлепок приводит в чувство и Дазая, так что тот отшатывается, глядя на Накахару так, словно тот только что убил на глазах всю его семью. Чуя чувствует себя виноватым и даже как-то конфузится, хотя причин на это нет абсолютно: это ведь Осаму полез первым. Полез — и получил. Всё честно.
— Т-так тоже больше не делай.
Накахара медленно поднимает ногу и слегка пихает ей Дазая в живот, чтобы отошёл ещё дальше. Лицо горит, горят губы, горят места на теле, которых касался Осаму. Ему срочно нужно под ледяную воду, чтобы прекратить этот пожар. Сломанное сознание подкидывает просто безумную идею, однако Чуе не остаётся ничего, кроме как ей воспользоваться, так что он кладёт руку на кран и поворачивает его. В раковину снова начинает литься вода. Холодная.
Чуя подставляет ладонь и затем подносит её к лицу. Касается ей губ. Всё ради того, чтобы те не горели адским пламенем, чтобы не полыхали так сильно. А у Осаму… тоже горят?
Всё то время, пока Чуя проделывает эти махинации, они неотрывно смотрят друг на друга. Лица обоих непроницаемые, хотя в глазах мечутся бури.
Это ненормально. Дазай — придурок. Накахара знает об этом, и всё равно произошедшее не хочет складываться в целую картину. Осаму украл его первый поцелуй. Так нагло. Так быстро. Так неприятно. К горлу подступает тошнота, но Чуя вовремя её подавляет. Хочется помыться.
— Мне нужен. Душ. И одежда. Сухая.
