***
Отчёт Дазая Чуя решает взять на себя. Осаму вкратце объяснил, что и как писать, и указал на пару нужных стеллажей в архиве, так что Накахара устраивается там, рядом с этими стеллажами, и принимается за работу. Похоже, у Осаму будет больше времени уходить на Рюноске, и их тренировки придётся сократить. Это плохо, конечно, но хоть мышцы не будут так сильно болеть каждый вечер. И всё же Чуе чуточку скучнее теперь. Надо бы пойти познакомиться с другими сотрудниками, завести себе ещё больше знакомств, освоиться… но он чувствует, что эти знакомства будут бессмысленными и бестолковыми. А с Осаму не так. Чуя не верит во всю эту чушь с истинными, однако встреча с Осаму кажется чем-то, что было предопределено ещё задолго до их рождения где-то наверху. Удачное (или неудачное — это как посмотреть) стечение обстоятельств — и они уже почти напарники, которые вместе тренируются, работают и… живут. Жизнь с Дазаем в одной квартире до сих пор нечто необъяснимое, но Накахара смирился и привык. Он привык называть это место домом. Чуя тщательно выводит первые две страницы ровным аккуратным почерком, выводя каждую букву, следя за каждым знаком препинания. На третьей странице он начинает сдавать позиции и пишет более размашисто, однако по-прежнему читаемо. На пятой и шестой страницах босса уже не так жалко, так что пишет Накахара быстро и едва разборчиво, а на седьмой в конце ставит точку и устало кладёт голову на стол. Между большим и указательным пальцами сильно болит натёртая мозоль, затекает шея, а про спину так вообще вспоминать страшно. Затем Чуя хватает телефон, решая, что в небольшом отдыхе нет ничего криминального, и пролистывает список контактов. Глаза режет такое непохожее на остальные контакты «Спаситель». Палец словно сам собой заносится над этим словом и повисает в воздухе, так и подначивая Чую нажать на строку. Но с чего бы ему звонить этому человеку? Чуя успел поблагодарить его в той подворотне, а на более душевную беседу, чтобы они стали друзьями, времени уже как-то не хватило. Да и вряд ли Мори будет рад тому, что Чуя уйдёт с рабочего места чуть раньше. И Осаму… Какого чёрта Накахара вообще вспоминает Дазая сейчас? Они не пара. У них нет отношений. Чуя может вполне спокойно провести время с другим альфой, и Осаму ему и слова не скажет. Вернее, не должен говорить. Но это же Осаму. Осаму, который вбил себе в голову, что они идеально подходят друг другу. Чуя уже хочет отложить телефон, однако из угла раздаётся тихий писк, и, вздрогнув, он внезапно слышит долгие гудки. Нажал всё-таки… Накахара, краснея, прикладывает ухо к телефону, слыша на другом конце рассеянное: — Алло? — Да… здравствуйте? Это я… ну… тот, кого Вы спасли совсем недавно. — О, здравствуй. Больше никто не нападал? — Н-нет… нет. Спасибо Вам за тот раз. И… я занят. Наверное, мне стоит идти. Понимая, как глупо выглядит, Чуя сползает на стуле и прикрывает лицо рукой. Какой позор. — Звонили, чтобы поблагодарить? В таком случае, у меня есть идея получше. Что насчёт прогулки этим вечером, если у Вас найдётся свободная минутка? Сердце пропускает удар. Затем ещё один. Чуя безмолвно открывает рот, вдыхая им воздух, дабы проверить, жив ли он в принципе. Однако грудная клетка по-прежнему вздымается и опускается, словно и не было этого приглашения на… прогулку. «Всего-то прогулка», — мелькает в мозгу Чуи. Всё бы ничего, конечно, но сказано это было таким тоном, что любой омега распознал бы здесь флирт. А Чуя… Чуя пытался распознать, сможет ли он нормально дышать в ближайшие пару минут. — Алло? — Ох, п-простите, да, конечно. Т-то есть, да, у меня найдётся свободная минутка вечером. Да, — последние слова Чуя тараторит, словно собеседник вот-вот выбросит телефон. — Тогда договорились. Жду Вас в пять у Лендмарк-тауэр. Ровно в пять. — Хорошо. Чуя пробегается взглядом по написанному и тяжело вздыхает. Кое-кто оказался слишком самоуверенным, решив, что засесть одному за отчёты впервые будет хорошей идеей. Придётся просить Осаму о помощи завтра. Вспомнив коллегу, Накахара достаёт телефон и набирает короткое: «Приду домой сам. Не жди». Относилась последняя фраза к тому, ждать ли Осаму его после рабочего дня, или же к тому, ждать ли Осаму его к ужину — неизвестно. Чуя надеется, что Дазай, такой умный мальчик, разберётся сам (как маленького ребёнка дома одного оставляет, ей-богу). Он сидит некоторое время за отчётом, тщетно пытаясь связать несвязываемое, а затем, едва стрелка часов доходит до половины пятого, хватает верхнюю одежду и пулей выбегает из мафии.***
С первого взгляда можно подумать, что Осаму решил просто посмотреть телевизор, сидя перед ним на диване, однако его сжатые на спинке дивана пальцы и сведённые скулы говорят о том, что его мысли находятся далеко-далеко отсюда, прямо возле рыжеволосого мафиози, которого нет дома уже битый час. Звонки Осаму успешно игнорируются, а автоответчика у Чуи нет, так что даже поорать не на кого: Акутагава, падающий с ног после сегодняшних тренировок, отрубился в спальне Чуи моментально, и, кажется, ворвись сюда взрывоопасный эспер, тот и ухом не поведёт. «Без тебя в постели так холодно», — думал поначалу шутливо сказать Дазай пришедшему Чуе. Думал он об этом только в начале вечера, когда хоть какое-то настроение ещё присутствовало (хотя бездарный новичок его, конечно, нехило успел подпортить, и согревала лишь мысль о скорой встрече с омегой). Однако затем эта фраза настолько въелась в подкорку сознания, будучи препарированной долгими муторными размышлениями Дазая, что позже она стала казаться какой-то банальной и нелогичной. У них не было постели — так, какой-то чудом не убитый диван, на котором сейчас восседал Осаму. «Все мусорки облазил?» — с саркастичной, но всё ещё чуточку шутливой манерой хотел спросить эту рыжую заблудшую овечку Дазай после. Злость вкупе с беспокойством начинали копиться в нём, подкидывая всё новые и новые картины, где Чую то пырнут ножом, то изнасилуют в подворотне, то украдут в рабство какого-нибудь шейха. Если бы Осаму относился к ним менее скептично, то богатое воображение взяло бы вверх, и мафиози наверняка потом нашёл себя в очередном морге Йокогамы с трясущимися руками и большими от страха глазами. «Ну и где ты шлялся?» — последнее, что сейчас прокручивалось в его голове. Холодное, отстранённое, с львиной долей волнения и беспокойства. Где? Где? Где же этот чертёнок, которому не сидится на месте? Где этот упёртый барашек, которому дай только волю — снесёт своим лбом любые ворота. Где его любимый омега? По научному каналу давно начали крутить какую-то антинаучную хрень, за окном лишь иногда слышатся звуки проносившихся мимо машин и так темно, что остальное, не попадающее под свет фонарей, кажется сплошным мраком, когда ключ в замке поворачивается, входная дверь тихо-тихо открывается и раздаются глухие звуки шагов. Снимает обувь, вешает верхнюю одежду (а ему там не было холодно?), проходит в гостиную. — Не спишь? Вид, хоть и измученный немного, по большей части довольный: глаза так и светятся каким-то странным неестественным блеском, которого раньше Дазай ни разу не видел. — Ну и где ты шлялся? Чуя сводит брови, строя недовольную гримасу, однако его глаза ни на миг не перестают блестеть. Теперь это выглядит жутко. — Чего ты так накинулся с порога? — Накахара в пару шагов пересекает гостиную и плюхается рядом с Дазаем — легко, непринуждённо, так, как никогда бы не сделал нормальный Чуя после подобных слов. Осаму втягивает носом воздух рядом с Чуей, однако ничего подозрительного не чует: тот явно не пьян. — Ушёл с работы, никого не предупредив, мотался неизвестно где кучу часов подряд, а теперь заявляешься сюда, как ни в чём не бывало! — В аромате Чуи проскальзывает нотка — всего нотка — чего-то ярко-цветочного, вроде сирени, однако этого хватает с лишком, чтобы Осаму разгадал тайну сегодняшнего вечера и здорово разозлился. — Какого чёрта ты делал с другим альфой? — А тебя колышет? — Накахара подскакивает, как ошпаренный, и неестественный блеск сменяется вполне знакомыми искрами гнева, почти такими же огненно-рыжими, как и волосы омеги. — Мы с тобой не в грёбаных отношениях, чтобы ты себе такое позволял! — А волноваться за тебя, идиота такого, я не могу?! На самом деле задевает больше тот факт, что они с Чуей не в «грёбаных отношениях». Он и вправду в праве делать всё, что его душе угодно — Осаму не должно быть до этого никакого дела, однако он всё равно чувствует. Много, слишком много, чтобы держать это в себе. Вообще-то, удивительно просто, как ему удавалось сдерживать себя так много часов, но, пожалуй, именно в этот момент накопившееся вырвется фонтаном не самых приятных слов. — Я без пяти минут мафиози! И совсем скоро я наравне с тобой буду кромсать всех подряд, слышишь? — Чуя подступается ближе, прожигая искрами своих глаз дыры в зрачках Осаму — по крайней мере, последнему и вправду становится жарко. — Не притворяйся, что ты так волновался. Ты… ты просто эгоист, разбалованный мальчишка, который нашёл себе игрушку и не хочет её никому отдавать! — опаляет даже голубизна его глаз, вмиг ставшая ледяной и безжизненной. — Кто-то же должен следить, чтобы такой, как ты, не лез к первому встречному в постель! — на поверхность сами собой выплывают самые злые, больные слова, которые Дазай всё это время старательно закапывал на дно, только бы не высказать это всё. Он по инерции хватает Чую за запястье, как за спасательный круг, прекрасно осознавая, что никакого спасения нет. — Не трогай меня, — запястье, как и ожидалось, тут же вырывают из хватки, которая даже не была смертельно крепкой, — мою личную жизнь, — лицо Чуи, пышущее злостью, приближается к лицу Осаму, чтобы тот увидел эту злость в самых ярких красках, — и мою постель. У тебя есть твои поганые ручонки, вот ими и справляйся. В последнем предложении не слышится точки. Её нет. Спор может продолжаться бесконечно, пока они глотки не порвут, пока воздух в лёгких не кончится, пока ярость не сменится на страсть, такую же неутолимую и живую. Но Накахаре, по-видимому, всего этого не хочется: он молча разворачивается, бежит в прихожую, наспех накидывает верхнюю одежду и, тихонько матерясь под нос, начинает натягивать кеды. Будь у него тапочки, у Осаму не было бы и шанса его догнать. И всё же он догоняет. И останавливается в проёме двери. — Стой. — Не указывай мне. — Ты в моём доме. — Нахуй твой дом. И тебя в придачу. Выбегает прямо так — с расшнурованными кедами и в свободно висящей куртке, тяжело дыша, захлопывает дверь (у соседей сегодня явно развесёлая ночь) и выбегает в ночную прохладу, в которой был совсем недавно. Было бы глупо ждать тёплый приём и радушного Осаму, но очередная нить доверия к этому человеку всё равно порвалась: он не оправдал ожидания, которые были у самого Чуи. Как назло поднимается сильный ветер, края куртки мотает во все стороны, и волосы, до этого имевшие какую-никакую укладку, тут же становятся жалкой пародией на причёску Медузы Горгоны. Звонить Фёдору (он русский, и имя у него такое же русское) глупо и странно. Остаётся лишь брести в мафию, надеясь, что очередной поток ветра не снесёт единственную защиту от холода. Телефон, зажатый в ледяных пальцах, угрюмо молчит. Но что с того, что раздастся звонок? Чуя разве поднимет? А если и поднимет, то что? Пойдёт обратно? После таких-то слов? Вот и это, пожалуй, кажется Осаму странным, а потому телефон по-прежнему молчит. Мысленно Накахара отсчитывает минуты, которые он мог бы провести не здесь, на пустынной улице, а где-то в квартире, закутавшись в плед и с Дазаем под боком (тому в любом случае идти некуда). А ведь его никто не выгонял… Но, вспомнив условия, от которых он так рьяно бежит, Чуя набирается немного сил и ускоряет шаг. Очень удачно виднеется и крыша мафии. Вообще Накахара заметил, что время тогда, когда они впервые шли в квартиру Осаму, и время сейчас, когда они с этим же Осаму пешком возвращаются или же идут на работу, имеет разительные отличия. Тупая скумбрия наверняка решила провести больше минут в компании Чуи, и потому водила его по каким-то задворкам, несмотря на то, что они оба жутко вымотались за тот день. Он водил его за нос. Он сейчас водит его за нос. И в будущем это не прекратится, если Чуя сам это не прекратит. Охранник на входе встречает Чую недоуменным взглядом, на что последний устало машет рукой, мол, всё в порядке, и идёт в архив. Если в нужном порядке поставить стулья, то выйдет кровать, да и место это достаточно безлюдное, и с меньшей вероятностью Чуя будет разбужен ранним утром. Сиденья у стульев жутко твёрдые, и пробуждение наверняка будет не самым приятным. За всё то время, что Чуя жил в квартирах, он слишком привык к мягкой перине, так что спать на голых досках кажется кромешным адом. Но выбирать не приходится. Возможно, стоило уйти от Дазая ещё тогда, когда стало известно о подрыве квартиры: Мори дал бы Чуе временное жильё, и сейчас не пришлось бы ютиться на ряде стульев. Чуя берёт телефон и, включив будильник, невольно заходит в их с Осаму переписку. Впрочем, назвать сие перепиской можно с большой натяжкой: пара оскорблений, короткие предложения вроде того, что нужно захватить в магазине, случайные смайлики от Осаму типа сердечек. Правая рука босса, а ведёт себя как влюблённый школьник. Влюблённый… Дазай хоть знает, что вообще такое любовь? Поймав себя на долгом разглядывании сердечка, пронзённого стрелой, Чуя решает, что хватит на сегодня гаджетов, и слишком уж резко откладывает телефон на пол. Он пытается прокручивать воспоминания о сегодняшней прогулке: галантного Фёдора, который подарил вначале букет, а после ещё и угостил кофе с булочкой, уток, которых они кормили в парке, кучу комплиментов. Но всё это вмиг исчезает, и вместо приятного возникает лишь обиженно-недовольное лицо Осаму и его глаза, которые так и говорят: «Меня предали! Ты меня предал!» Но нет же. Это так глупо. Какое предательство, если из них даже друзья никудышные? Неясная тревога отпускает Чую лишь под утро.