1000 и 1 травма Дазая Осаму

      Если бы Дазаю год назад сказали, что ему так жестоко разобьют сердце, он бы посмеялся и послал этого человека куда подальше. Однако теперь ему почему-то не смешно.       За окном вовсю бурлит ночная жизнь Йокогамы. Перемигиваются разноцветные вывески, по оживлённой трассе носятся машины с яркими фарами, визжа и сигналя. Воздух пропитан тоскливым городским одиночеством, от которого скручивает живот, а глаза начинают странно зудеть, словно из них вот-вот польются слёзы. Слёзы… как же давно у Осаму такого не было.       Стоит Дазаю закрыть глаза, как он представляет Чую с этим его Фёдором (о котором, впрочем, не известно ровным счётом ничего). Альфа держит его Чую за талию, нежно придерживая его ладонь своей. Кружит его по роскошному залу ресторана — тому самому, в который Дазай хотел вести его сегодня. Лицо Чуи прекрасно в тусклом свете желтоватых ламп, его глаза светятся от счастья, а улыбка — роскошная радостная улыбка — адресуется не Дазаю. В горле встаёт противный ком, а руки беспомощно сжимаются в кулаки, сдерживая в себе ярость, которую невозможно выплеснуть. Ревность грызёт Осаму изнутри, ломает кости, сжимает лёгкие так, что каждый вздох даётся с большим трудом. Первая ясная мысль — напиться с Одасаку, чтобы позабыть обо всём на свете.       Трясущимися от злости руками Дазай набирает номер друга. Даже Ода, кажется, сегодня решил поиграть на его нервах, и потому гудки звучат непозволительно долго. Наконец на другом конце раздаётся запыхавшийся голос:       — Дазай?       — Мгм… я тебя отвлекаю? Ты на задании сейчас?       — Нет. У меня, — слышится какой-то шорох, и Одасаку понижает голос, — совместный вечер с Анго.       Скажи он это хоть пару дней назад, Дазай был бы искренне счастлив за друга, но теперь его разъедает недовольство и злость даже на лучшего друга, так что он молчит в ответ, слушая лишь тяжёлое дыхание Оды. Прервал на самом интересном, ага.       — Слушай, если это не что-то важное, то мне надо идти. — Осаму почти кладёт телефон, как вдруг слышит взволнованное: — Погоди! Ещё кое-что. Передай своему Чуе спасибо от меня… ну… за его совет.       — Какой ещё совет?       Больше Дазая удивляет не то, что Накахара принялся раздавать советы, а то, что он в принципе общался с Одасаку. И ведь никто из них и слова не сказал!       — По отношениям для меня и Анго. Если бы не он, Анго бы и сегодня проторчал всю ночь в мафии, а не… — голос Оды становится ещё тише, и теперь он шепчет так, что приходится прислушиваться. — …а не ждал бы меня в спальне. Твой Чуя — настоящее чудо! Борись за него дальше, если он тебе дорог.       — Очень, — успевает срывающимся голосом выпалить Осаму, когда связь обрывается.       Ода прав. Чуя — это внезапно зажёгшийся огонёк в полностью тёмной комнате. Он подарил Осаму второе дыхание, которого тому так не хватало. Да что там дыхание — целую новую жизнь, где, оказывается, можно с облегчением вставать по утрам, видя перед собой рыжую макушку, ласково трепать её, идти готовить завтрак не только для себя, а потом проводит время на работе в ожидании вечера, когда можно спокойно посидеть с тем, кого ты любишь, и посмотреть парочку фильмов.       Чуя ведь и сам не против проводить время с Дазаем. Его улыбки всегда искренние, смех заразительный, а глаза могут светиться счастьем и в присутствии Осаму — человека, которого тот может избить, а затем сногсшибательно зацеловать. Их взаимоотношения странные и неидеальные, но, похоже, идеалов не существует… и даже тут Ода прав.       А Осаму расклеился, стоило появиться на горизонте какому-то там русскому с противным именем! Имя, кстати, до боли Дазаю знакомое — вот только было это много-много лет назад и ещё до появления Дазая в мафии. Но ассоциации, конечно, всё равно не самые лучшие.       Дазай забегает в спальню, растревоживая Рюноске, который мгновенно вскакивает и, словно слепой котёнок, вглядывается в темноту, пытаясь разглядеть лицо Осаму. После Дазай достаёт ноутбук, нужную папку и уходит, закрывая дверь. Садится на кухне, раскладывает своё оборудование и запускает нужную программу.       Если бы Чуя знал, что Дазай следил за ним за год до его прихода к Мори, то вышиб бы все мозги. Однако одно оправдание у Осаму есть — приказ босса. Им нужно было знать, кого они вербуют к себе в организацию, вот Дазаю и поручили сие грязное дельце. Руки у него в любом случае уже были в крови, и такая мелочь на его репутацию никак не влияла.       Осаму знал о Чуе почти всё: рост, вес, цвет глаз и волос, то, что он девственник, его компанию знакомых. Однако про способность он так и не узнал, что в дальнейшем разочаровало босса и положило конец слежке. Формальный конец. Чуя ещё тогда заинтересовал Осаму своей вспыльчивостью и нахальностью, и Дазай порой подглядывал за этим рыжим чудом, поджидая, когда наконец сможет с ним свидеться. И вот Накахара уже несколько недель живёт с ним в одной квартире.       Жучок в телефоне Чуи выдаёт его. Он и этот-как-его-там-Фёдор оказываются в одном из лучших ресторанов Йокогамы (к счастью, не в том, куда хотел сводить его Осаму), и Дазай со всех ног мчится туда, не замечая, что сигнал в один момент пропал.       Приходится взять машину с водителем у мафии и гнать на ней, нарушая, похоже, все существующие правила дорожного движения. Им сигналят остальные автомобили, прохожие, любящие гулять поздно ночью, испуганно отшатываются от трассы, и только знакомая полиция стоит у обочин и совершенно не замечает чёрного бугатти, со всей скоростью несущегося по полосе.       Дазай, нервно постукивая по обивке сиденья, то и дело поглядывает в окно, словно «Сайко Шинкан» чудесным образом появится прямо рядом с дверцей машины. Он выбежал так стремительно, что даже не заметил, во что одет: домашнюю майку и поношенные джинсы, чего он не позволял себе даже в экстренных случаях.       Но Чуя… Чуя — это самый экстренный случай. Рядом с ним немного сносит крышу, и Осаму уже кучу раз замечал, что контролирует себя не так хорошо, когда Накахара крутится где-то неподалёку. Этот омега сводит с ума, будто нарочно дёргает за самые потаённые ниточки души, издевается, глумится, насмехается над бессилием Дазая перед ним и… так очаровательно смеётся. За этот смех Осаму готов рушить города и целые страны, а за тёплый взгляд прелестных глаз — и того больше.       Чувствуя, как внутри поднимается шквал чувств и эмоций, Дазай не может понять, какого чёрта он прозябал в пустой квартире, когда его лучик света гулял непонятно где и непонятно с кем.       Наконец бугатти останавливается у пафосного входа, куда, разумеется, нужен пропуск, но Дазаю достаточно лишь шепнуть охраннику на ухо имя босса, и тот покорно отступает, пропускает Осаму внутрь.       В ноздри тут же бьёт смесь запахов резких одеколонов и омежьих духов, и в этой разноголосице ароматов просто невозможно почуять родной мягкий запах ванили. Дазай идёт между танцующих пар по невероятно большому залу, вглядываясь и в людей на танцполе, и в людей за столиками, однако нигде не видит любимой огненно-рыжей макушки. Осаму чувствует на себе недовольные злые взгляды, но, к счастью, правила приличия затыкают этих расфуфыренных обезьян, так что какого-то повышенного внимания к его персоне нет.       Когда Дазай продирается к самому концу ресторана, волнение вовсю охватывает его и тело трясётся так, что унять эту трясучку невозможно. Вдруг они уже уехали в ближайший отель? Вдруг Чую споили и унесли неизвестно куда? Вдруг его обманули и…       Но тут за крайним столиком вспышкой появляется рыжая макушка. Она похожа на маленький огонёк, тонущий в этом изобилии тошнотворного света и золота, и Осаму тянется к ней, как утопающий к соломинке.       — Чуя!       К Дазаю оборачивается любимое лицо с прекрасными голубыми глазами-топазами, в которых плещется то ли испуг, то ли недоумение. Из-за громкой музыки он не слышит, что говорит Накахара, однако по чтению губ и общему настроению догадываются, что это значит «Что ты здесь делаешь?».       — Чуя, я соскучился!       Дазай прыгает на стул напротив и на секунду замирает. Чуе безумно идёт белый костюм, и, пожалуй, именно в этом он бы и хотел видеть его на их свадьбе. Под белым пиджаком на белой рубашке тёмным пятном уложен чёрный галстук. В карман пиджака аккуратно вложен чёрный платок, а руки скрыты элегантными чёрными перчатками. Ну просто богатенький балованный мальчишка, а не пацан из подворотни.       — Зачем ты сюда пришёл? Я же здесь не один!       Чуя хмурится, нервно теребит лежащую под стаканом с вином салфетку и очень странно вжимает голову в плечи, будто чего-то боится.       — Верно, ты со мной. Можешь передать этому Фёдору, что это ваше последнее свидание. Чуя, я тебя…       — Прошу прощения.       Улыбка, как краска с холста, сползает с лица Осаму, стоит услышать этот хитрый голосок, просачивающийся прямо в мозг. Несмотря на то, что он тихий, голос глушит собой музыку и смех, оставляя лишь звеняще-напряжённые нотки в тишине. Достоевский. Настоящий дракула, успевший попить кровушки и у Мори, и у босса, который был до него. Великий манипулятор, мошенник и обворожительный вор, который теперь похитил ещё и Чую.       — Не прощаю, — Дазай поднимается и заглядывает в глаза Достоевского.       Кроваво-фиолетовые глаза блестят на белом, как мел, лице. Улыбка растягивается в злом оскале, и даже дорогой костюм не может скрыть гнили, вовсю сочащейся из этого человека.       — Дазай, — Чуя, наверняка напуганный возможностью скорой драки, подскакивает со своего места и подбегает к альфам, — погоди, это…       — Фёдор Достоевский. Знаю. Мы уже знакомы.       Да как же так? Как же он раньше не догадался, что к Чуе лезет крыса? И ведь даже спросить не додумался, что за Фёдор такой! А сколько было предпосылок…       — Надо же, у Мори появился свой цепной пёс. Это ты тот знаменитый Дазай Осаму, верно? — Буква-в-букву, всё чётко по слогам. Таким, как Достоевский, слишком опасно говорить своё имя, и все об этом знали, кроме… Чуи. Конечно же, всё выложил ему Чуя.       — Я думал, все крысы передохли, — рычит Осаму, подходя к Фёдору ближе. Хочется загородить Чую, сделать всё возможное, чтобы Достоевский и смотреть на него больше не мог.       — Не веришь же ты этим стариковским байкам, Дазай? По словам Чуи, ты невероятно умный молодой человек. «Плохие парни погибли, и жили все долго и счастливо», а? Так тебе рассказывали? А они не забыли упомянуть, что вы, парни, тоже не святые?       — Дазай, кто это? — Чуя инстинктивно становится за спину Осаму, боясь сейчас даже взглянуть на Фёдора, чувствуя исходящую от него опасность.       — Тебя дела мафии не касаются, — проигнорировав вопрос Чуи, выпаливает Дазай.       — О… ты и представить не можешь, как они касаются меня сейчас. Я, знаешь ли, очень волнуюсь за судьбу мальчишки, которого подобрал Мори. Как там его способность зовётся?.. Расёмон? Я ничего не путаю?       Дазай дёргается, но его вовремя хватает за рукав Чуя. Достоевский же легко прижимается к стене спиной и продолжает со снисходительной ухмылкой смотреть на Осаму.       — Способность вашего босса тоже очень занятная. Вита Сексуалис… Тяга к маленьким девочкам, да?       — Мудак!       — Ну-ну… Я бы не разбрасывался такими словами, хотя тебя бы именно так и назвал. Не сказать о своей способности человеку, с которым живёшь, — ужасно! Но у меня есть сведения более ценные.       У Дазая внутри всё холодеет. Сколько же успел Чуя ему разболтать?       — Я знаю твою слабость, Дазай Осаму. Это создание, стоящее за твоей спиной и носящее… упс! — мою метку!       Быть того не может. Дазай поворачивается к Чуе, чтобы тот крикнул, что всё это неправда, чтобы опроверг всё, что тут наговорил Достоевский. Чтобы хоть ущипнул Осаму за руку, помогая проснуться и забыть происходящее как страшный сон. Но Чуя лишь поджимает губы и смущённо опускает взгляд. Правда. Чистая правда.       Сбоку на шее Чуи виднеется алый укус от зубов. Вонзил свои зубья в такую нежную кожу, и Чуе наверняка было очень больно, но он терпел. Терпел ради этого русского подонка, который теперь собирается убить Чую вместе со всей мафией.       Дазай вновь оборачивается к Достоевскому, но того на месте уже нет. Испарился, как капля воды в знойный день. Будто бы стёр самого себя с лица Земли, хотя и так понятно, что он где-то рядом.

***

      — Дазай, я… я сам не понял, как это вышло!       — Надо сообщить Мори.       Дазай широкими шагами идёт по залу. Классическая музыка давит на виски, в горле застревает непонятный большой ком, от которого оно начинает болеть. Осаму то и дело врезается в танцующих пар, не извиняется, проскакивает мимо, недоумевает, почему так долго надо идти до спасительного свежего воздуха.       — Подожди! Прошу, подожди меня!       Чуя еле поспевает за ним, тоже мешает парочкам. На его новенький белоснежный костюм уже успели пролить красное вино. И паркет сейчас ужасно скользит. Чуя будто вот-вот упадёт посреди зала.       Наконец они оба выбираются на улицу. Дазай молча садится на переднее сиденье, а Накахара, боясь, что его так тут и оставят, прыгает на заднее. Рывком стягивает с себя пиджак, кладёт рядом. Пристёгивается. Он готов переделать ещё кучу действий, только бы чем-нибудь занять трясущиеся руки.       — Я не хотел, чтобы так получилось, — шепчет Чуя, наклоняясь к переднему сиденью. — Пожалуйста, Дазай, послушай…       — Дома поговорим, — обрывает Осаму, даже не взглянув в сторону Чуи.       До мафии едут в тишине. Включи водитель радио, было бы не так жутко и тоскливо, однако этот дубина, похоже, про него совсем забыл, так что приходится прислушиваться к каплям только-только начавшегося дождя.       Чуе тошно от себя, от Достоевского, от этой чёртовой машины. Хочется подышать воздухом: тут он спёрт, однако кнопка открывания окна никак не поддаётся, так что в скором времени Чуя просто оставляет попытку немного проветрить салон. Метка Достоевского горит на шее адским пламенем, жжёт так, словно вместо зубов кожи касались раскалённой кочергой. Даже трогать её не хочется, словно, коснувшись метки пальцами, Накахара вымажется.       Автомобиль останавливается так резко, что Чую немного дёргает вперёд. Он выбегает за Осаму и быстро идёт за ним в мафию. На улице разбушевался ливень, и Чуя продрог до костей, однако в мафии тоже холодно. Они решили не отапливать её даже к концу ноября.       Пара лестничных пролётов, коридоры — и они уже в кабинете босса. Мокрые, взъерошенные, как парочка только что подравшихся воробьёв.       — Слушаю, — спокойно произносит Мори, приподнимаясь.       Чуя эти тон и жест помнит. Так порой делает Осаму, когда злится или волнуется, но показывать этого не хочет.       — Чуя встречался с Достоевским. И тот, похоже, много чего выведал у него про мафию.       Быстро и безжалостно. Даже не попытался как-то прикрыть Чую или смягчить обстоятельства. Но Чуя понимает, что он заслужил. Вот сейчас Мори сорвётся, начнёт кричать, разнесёт их в пух и прах, а потом сделает так, как надо. Так ведь было с Акутагавой. Пусть и этот раз будет такой же, как с Акутагавой.       — Ясно, — холодный приказной тон. Поджатые губы. Он беснуется, но свой гнев всё ещё держит в себе. Уж лучше бы Мори сейчас разорался. — Я знал, что «Крысы» в городе. — Чуя замечает, что глаза Осаму немного округляются от удивления. — Да, Дазай, я знал. Но я не учёл то, что он может так близко подобраться к одному из наших новоприбывших. Дазай, ты таскал какие-либо засекреченные папки из мафии к себе?       — Нет, Мори-сан.       — Я знаю, ты мог. Ты уверен в этом?       — Да, Мори-сан.       Ни одного лишнего слова, ни одного лишнего движения. Дазай продолжает стоять по струнке ровно и наблюдать за боссом, который медленно ходит от одной стены своего кабинета к другой, сложив руки за спину.       — Специальное оборудование из мафии к себе домой носил?       — Нет, Мори-сан.       — Не лги мне. Ты носил его? Оно до сих пор у тебя?       — Нет, Мори-сан.       — Чуя, ещё какие-либо новые знакомства помимо мафии ты заводил? Вспомни последний месяц, давай. Ничего такого?       Чуя сжимает руки в кулаки и силится вспомнить, где он был вне мафии. На ум приходит только квартира Осаму, а там один лишь Акутагава, поэтому он медленно качает головой. Была ещё прогулка с Достоевским и сегодняшний поход в ресторан с ним же, но воспоминания этого времени будто покрыты неким туманом, и Чуя надеется, что у него не будут выпытывать ничего об этом.       — Хорошо. Теперь разберём, что именно ему известно.       Вот чёрт.

***

      Они проводят в кабинете Мори ещё около часа. Чуя с большими усилиями вспоминает каждую деталь, которая, стоит её приметить, мгновенно пропадает. Вердикт очевиден: лёгкий наркотик, влияющий на сознание. От этого Чуе становится не по себе. Но несмотря на то, что причина беспамятства Чуи выяснена, Мори не отстаёт. Его вопросы, точные до мелочей, тратят ещё больше энергии, чем тренировки с Осаму, и к концу беседы Чуя чувствует себя как выжатый лимон.       Когда Мори с мрачным видом замолкает, наступает некоторое облегчение, ведь можно будет пойти домой и хотя бы немного поспать. Однако затем вместо облегчения на Чую сваливается ещё больший груз вины и отчаяния.       — И ещё, — Мори решает кое-что добавить к словам о том, что теперь Дазай должен будет найти новую квартиру, а Рюноске с Чуей обязаны переселиться в другие, — ты отстранён от миссии. Я вижу, что подготовка была слишком слабой. Ты не готов.       — Постойте! — Чуя вскакивает с одного из кресел, куда им с Дазаем разрешил сесть Мори перед этим долгим часом. — Я… я могу ещё исправиться. Я буду стараться.       — Сядь обратно. — Чуя, не смея перечить боссу, садится. — Не давай обещаний, которых не сможешь выполнить. У тебя было достаточно времени.       — Н-нет, у меня было меньше месяца. Я тренировался. — Чуя переводит взгляд на Осаму, чтобы найти поддержку в нём, однако альфа отсутствующе смотрит куда-то за Мори-сана. И этот предатель.       — Этого было достаточно. Разговор закончен. Свободны. Оба.       Чуе не верится. Не верится, что весь его мир начинает разваливаться на глазах. Потеря альфы, которому он доверял, какого-никакого друга и даже… работы. Ему не хотелось возвращаться на грязные улицы, не хотелось расставаться с жизнью, к которой привык. Но ещё он боялся — до дрожи в пальцах — боялся того, что Мори-сан прикажет пристрелить его. В конце концов, никому не нужен омега, не умеющий держать язык за зубами.       За прошедший час ливень превратился в моросящий дождь. Чуя сел с Осаму в машину (на те же сиденья, на каких они сидели до этого), и машина повезла их к дому Дазая. За каких-то несколько часов мир из ярко-светлых тонов превратился в одну беспросветную муть, но ещё страшнее было то, что Чуе не к кому было обратиться за помощью. Нет друзей, нет знакомых коллег. А Осаму — Осаму, который вечно ошивался рядом и не дал спокойно продохнуть — замолчал, и поговорить с ним не представляется возможности из-за грузного водителя, который спокойно может их подслушать. Впрочем, не стоит отрицать тот факт, что Чуя просто стал параноиком.       Когда их высаживают у нужного дома, Дазай молча выходит и поднимается к себе в квартиру. Чуя семенит за ним.       — Скажи уже хоть что-нибудь. Мы дома.       С локонов падают холодные капли на плечи и шею. Вспомнив, что он оставил пиджак в машине, Чуя выглядывает в окно в подъезде, однако та уже уехала. А костюм неплохой был. Можно было бы и продать.       Осаму долго возится с ключами, потом открывает дверь и пропускает Чую в холодную темноту квартиры. Где-то там спит Рюноске, которому скоро нужно будет собираться.       — Я разбужу… — Чуя оборачивается к спальне и делает шаг туда, однако его грубо хватают за локоть и ведут на кухню.       — Не сейчас.       Чуя впервые чувствует, как сильно может сжимать его руку Осаму. На тренировках был детский лепет, потому что сейчас он словно вот-вот сломает Чуе кость — по крайней мере, синяк всё равно останется. Но Чуя терпит. Жмурится от боли, напрягает всё тело, старается отвлечься, однако покорно идёт дальше за Дазаем, и только затем, когда его приводят на кухню и усаживают за стол, облегчённо выдыхает. А потом бросает взгляд на аппаратуру, стоящую на столе.       — Чт-то это?..       — Нет, скажи мне, что это.       Дазай касается средним пальцем метки на шее Чуи так невесомо, будто та и вправду таит в себе какую-то опасность. Накахара вздрагивает и мотает головой. Он одинок. Совершенно одинок. Какой смысл сейчас оправдываться за эту метку, если уже и так всё понятно? Он ошибся. Сильно. Он подвёл целую мафию. Подверг опасности всех сотрудников. И какая-то метка кажется теперь абсолютной мелочью. Да какого чёрта Дазай к ней так прицепился, если на кону даже его грёбаная жизнь?!       Чуя вскакивает со стула, однако его резко усаживают обратно и до хруста стискивают плечи.       — Почему он? Почему ты доверил поставить себе метку какому-то левому человеку, с которым ты встречался от силы два раза?! Почему он, мать твою?!       Чуя всхлипывает. Нет сил терпеть. Его сильно колотит, и он пытается уцепиться взглядом хоть за что-нибудь, на что можно отвлечься, однако выцепляет из всех разбросанных на столе вещей какую-то бумагу со своим именем.

«Чуя Накахара Категория: эспер Способность: неизвестно (?) Возраст: 16 лет Семейный статус: Не женат Место проживания: нет (?)»

      Чуя тянется к бумаге рукой, хватает её и приближает к лицу. К бумаге прикреплена куча фотографий с ним, описания мест, где он появлялся, какие-то карты и графики.       — Дазай… откуда это?       С обратной стороны Чуя внезапно обнаруживает фотографию друзей. Скриншот с одной из камер наблюдения. Лица расплывчатые, однако эту одежду он узнает везде. Узнал бы. А под фотографией жирным красным маркером подпись: «Цель устранена».       — Дазай… что это?       Трясти начинает ещё сильнее. Картинка в голове складывается окончательно.       Глухая ночь. Очередная заброшка. Его друзья: Ширасэ, Юдзу, Акира, Сёго — выбрались на разведку. Причина: странные шорохи на первом этаже. Чуя бы и сам пошёл, однако очередная течка набирала обороты, и у него было слишком мало сил, чтобы бороться с тем, кто к ним незаконно проник.       — Всё в порядке, — как сейчас, слышит Чуя ободряющий голос Ширасэ, — наверняка собаки забежали или какие-нибудь бездомные. Мы разберёмся, отдыхай.       А он даже не спросил, справятся ли они. Даже не попытался остановить. Только кивнул и провалился в беспокойный сон, а проснулся от того, что часть первого этажа обвалилась прямо на его друзей. Ни одного целого тела. Всё раскромсано и раздроблено. После этого он возненавидел и себя, и свою омежью сущность.       Чуя вырывается из крепкой хватки, хватает остальные бумаги и начинает внимательно в них вглядываться. Куча дат, мест — и всё связано с Чуей. Куда ходил, что делал, как отбивался. И везде вопросик рядом со способностью. Вот сволочь.       Чуя поднимает глаза, полные слёз гнева, на Осаму. Сверлит его взглядом. Напрягает всё тело, чтобы избить раз и навсегда. Из-за него Чуя стал противен сам себе. Места, где он его трогал, начинают напоминать о себе пульсирующей болью. А с губ так и хочется содрать кожу: ненавистно думать о том, что их трогали губы человека, который убил его друзей. Единственных друзей.       — Я тебя ненавижу, — срывающимся голосом шепчет Накахара. Кухню на мгновение озаряет молния, и свет в квартире пропадает. — Ненавижу.       — Это меня-то? — с какой-то издёвкой спрашивает Дазай. — Наркота совсем мозги отбила? Забыл, что разболтал всё на свете этому своему Достоевскому, да?       — Если бы я знал об… об этом, — Чуя трясёт бумагами в воздухе, — то ещё давно бы ему всё рассказал! — Он резко кидает бумаги в Дазая, осыпая его с головы до ног, и как в тумане бредёт в прихожую. К счастью, он запомнил адрес своей новой квартиры.       — И в кровать к нему раньше бы залез? Надеюсь, тебя устроит твоя будущая профессия русской шлюхи!       Чуя злобно рычит и бросается на Осаму, впихивая его в стену, начиная бить что есть мочи по груди и животу. Дазай отвечает такими же ударами, опрокидывая Накахару на пол, нависая над ним, расшибая губу и нос.       Костюм безнадёжно испорчен. Разводы с грязью начинают перекрываться пятнами крови, расползающимися по всей рубашке. Когда этот цирк надоедает Чуе, он резко бьёт Осаму коленом в пах и вскакивает, бросаясь к куртке, как вдруг внезапно замечает в дверном проёме спальни сонного Рюноске. Тот с недоумением переводит взгляд с Дазая, держащегося за пах, на Чую, заляпанного кровью. Оба тяжело дышат, потирая болящие места, однако Чуя спохватывается первым и мигом выбегает за дверь. Пусть Осаму сам разбирается со всем этим.