«Просто напоминаю о том, что ты болеешь. Вот таблетки. Одну — до еды, вторую — после. Поешь!!!
С любовью, Дазай»
С любовью, Дазай. Чуя на мгновение замирает, раз за разом пробегаясь взглядом по строчкам. Это письмо — нечто большее, чем обычное напоминание. Это письмо — гарант того, что Осаму приходил к нему поздней ночью, Чуя разговаривал с настоящим человеком, а не галлюцинацией, они целовались и заснули вместе. Это было взаправду. Чуя приподнимает уголки губ, поняв, что Осаму умудрился признаться в любви ещё до того, как вернётся. Быстро и смазано, конечно, но умудрился. Вот же негодник. Накахара откладывает записку и глотает таблетку, запивая её водой. Как странно. Дазай даже не написал, от чего эти лекарства, а Чуя бросился их пить. И теперь ему немного не по себе от того, что он вновь съел что-то, принесённое другим человеком, и ни капли не усомнился в том, что от этого ничего не будет. Но… это же Осаму, да? Он бы больше не стал врать? Мафиози… и правда. Весьма странное сочетание. А вдруг это вообще от Фёдора?! Чуя начинает метаться по кухне, хватая то активированный уголь, то стакан с водой, не зная, стоит ли сейчас полоскать желудок. В голове уже крутятся тысячи вариантов того, что может с ним сделать эта таблетка. Он роется на полках, проверяет мусорку, шуфлядки и не может найти ни одной упаковки от таблеток. Ну всё, его точно обманули. Опять. Снова. В который раз! Чуя со всех ног бежит в ванную, по пути запихивая в себя таблетки активированного угля и молясь, чтобы неизвестное лекарство начало действовать как можно скорее. Вскоре он оказывается у унитаза и избавляется от содержимого желудка, которого, впрочем, не так уж и много. Но вдруг яд начал просачиваться в кровь… или он уже в мозгу? Слишком сильно хлопнув крышкой унитаза, Чуя поднимается и на ватных ногах плетётся в гостиную. Возможно, когда Осаму придёт сюда, он увидит холодного Чую, развалившегося на диване. И что тогда? Что же с ним будет? В голове тут же проскакивает то, что Чуя сказал Осаму минувшей ночью: «…скажешь ты мне это, когда вернёшься с миссии завтра». Лучше бы сказал ещё тогда. Ну почему Накахара не позволил ему? Почему он снова оказался таким глупым и наивным?! Чуя обессиленно падает на диван, думая, через сколько часов ему станет хуже. А вдруг ещё есть шанс обратиться к врачам? Но больница так далеко… И вдруг на глаза попадается какая-то новая пачка таблеток, где не хватает всего одной. Она могла бы быть ещё вчерашней, однако рядом удобно разместился чек, и дата на нём уже сегодняшняя. Не передать словами, какая лавина облегчения сваливается на Чую. Он откидывается на спинку дивана и прикрывает глаза, чувствуя, как в очередной раз голова начала раскалываться от стресса. Теперь он в полной мере начинает понимать, какую травму нанесли ему недавние события и какие последствия есть у этой травмы. Потеря доверия. Если у них с Дазаем всё же что-то получится, сможет ли Чуя общаться с ним как раньше? Ему страшно ответить на этот вопрос. С другой стороны, конечно, это качество чудесно подходит мафиози. Но какой из него мафиози теперь? Мори зол так, что и на порог мафии Чую не пустит, а то и вообще сейчас прикажет убить. Это звучит логично. Чуя устало ложится, накрываясь пледом, и смотрит на часы. Полдевятого. Такая рань. Миссия подходит к концу или только начинается? И как там Осаму вообще, учитывая то, что ему удалось поспать от силы часов пять? А ведь ещё бегал за этим чёртовым лекарством, которое, по сути, пропало сейчас просто так. Ну а если там работают те дубины? Они могут подставить своих же! А ещё Чуя мог бы хорошо им подсобить сейчас. Гравитация… да это же в корне может изменить ход битвы! И пострадают меньше людей, и вообще… Зачем Мори его отстранил? Почему не вернул обратно, когда был такой шанс? Обида-обидой, но интересы мафии превыше всего, разве нет? Чуя не замечает, как подлокотник дивана, на который он положил ладонь, смялся, как какая-нибудь жестянка из-под газировки. Заметив, он пугается и тут же убирает руку. Арахабаки внутри беснуется. Пытается найти любую лазейку, чтобы выкарабкаться из этого бренного тела и разнести всё вокруг, и оказывается, что нервозность прекрасно подходит для этой роли. Когда Чуя находился рядом с Осаму, Арахабаки внутри покорно молчал. Даже когда они дрались, ссорились, разносили всё вокруг в пух и прах, в ход шли только силы Чуи, управляемые, контролируемые, подвластные ему целиком и полностью. А в последнее время способность начала брать над ним верх всё больше — тут ещё и простуда, которая ослабила Чую, так что не стоит сильно удивляться смятому подлокотнику. Чуя слазит с дивана и вновь бредёт на кухню. Находит на столе записку, берёт её и подносит к груди, прямо к сердцу. От бумаги всё ещё веет чем-то сладким, шоколадным, и буйствующая внутри сила потихоньку замирает, оставляя больше пространства для Чуи. Дазай нужен ему как воздух почти в прямом смысле: без него Накахара может умереть, так и не отпраздновав совершеннолетие. Вдох. Шумный выдох. Вроде полегчало. Чуя в последний раз водит запиской у носа и кладёт её в карман брюк. Ещё успеет насладиться этим ароматом: Дазай обещал. Подходит к плите, ставит на неё сковороду, достаёт яйца из холодильника. Осаму как-то упоминал, что ему очень нравится яичница Чуи, и, честно признаться, впоследствии Чуя и сам полюбил это незатейливое блюдо. Разбивает скорлупу о край сковороды, выливает содержимое на шипящее масло и щедро посыпает это приправой, делая огонь поменьше и после накрывая всё крышкой. Остаётся подождать пару минут. Чтобы хоть как-то разбавить тишину, Чуя включает телевизор в гостиной и выкручивает громкость на полную. Всё-таки пара плюсов в отсутствии соседей есть. Например, никаких жалоб. Снова он попадает на новостной канал, но это, наверное, даже к лучшему. Дикторы зачитывают новости размеренно и бесстрастно, так, словно все эти события происходят в параллельной вселенной, и они доносят известия прямо оттуда. Очередное оповещение граждан о плановой перестройке какого-то там квартала. Чуе нет дела. Ну или почти нет. Чуя поднимает крышку, проверяя, не появилась ли над желтком белая плёнка, и кладёт её на место, не обнаружив плёнки. С каким-то тёплым трепетом в душе он начинает думать, какие изменения ждут их с Осаму отношения. Было бы здорово, если бы они вновь съехались. Теперь уже, конечно, без Акутагавы: тот наверняка привык к жизни одиночки. А впрочем, если тому будет очень уж одиноко… И если они съедутся, то обязательно нужно будет подыскать новую квартиру. Возможно, прямо как ту, которую так пафосно расписывает некий приглашённый в студию риелтор. Много свободного пространства, окна до пола, кухня и гостиная в минималистичном стиле, спальня с зеркальным потолком и, конечно же, куда без чудесной детской! Услышав последнюю фразу, Чуя хмурится и мотает головой. Дети — это не для мафиози. На детей нужно много времени, которое всегда найдётся у гражданских, чтобы воспитывать их, водить в садик-школу, объяснять по тысяче раз, что плохо, а что — хорошо и почему нельзя есть траву во дворе, помогать им с домашкой и в принципе следить за тем, чтобы те были счастливы. А мафиози… мафиози должны по возможности не нарушать спокойствия обычных людей, разгребая свои грязные делишки. Однако тут вспоминается обронённая на первом свидании Осаму фраза про то, что Чуе не следует налегать на алкоголь. Неужели скумбрия и вправду думает, что из них получатся идеальные отцы? Или же это одна из его тупых бессмысленных шуток, которую не стоит воспринимать всерьёз. Скорее второе. — Мы вынуждены прерваться на срочные новости! — как гром среди ясного неба орёт из гостиной диктор, так что у Чуи чуть не валится тарелка из рук, когда он начинает выкладывать на неё яичницу. Ну и где же их хвалёная бесстрастность, если ведущий позволяет себе такое эмоциональное поведение? — Прямо посреди района Котобуки разверзлась настоящая кровавая резня. Район оккупирован, к нему невозможно подобраться извне. Полиция отказывается отвечать на вопросы репортёров. Сердце пропускает удар. Поставив тарелку на стол, Чуя бежит в гостиную. На экране как раз показывают жуткие смазанные кадры, где все орут, визжат, раздаются выстрелы, тут и там видны всплески крови. Это совершенно не похоже на ту миссию, на которой был Чуя. Это — настоящий Ад. Но пугает даже не то, что там творится хаос, а то, что это событие крутят по новостному каналу, и, похоже, не одному. Значит, у Мори не было времени на то, чтобы уладить вопрос с телевидением. Или же он попросту не знал, что получится такая мясорубка. Больше терпеть не получается. Чуя хватает первую попавшуюся под руку куртку и подходит к окну. Кладёт руки на подоконник, поднимает форточку. Сейчас или никогда. Он уже проделывал подобное, однако за последний месяц способность почти не проявлял, и потому полёт, который несколько недель назад был бы для Чуи плёвым делом, теперь кажется новизной. Но медлить нельзя. Чуя проскальзывает в окно, отталкивается ногами от подоконника и взлетает над городом. В ушах свистит ветер, а от холода мгновенно начинают стучать зубы. Похоже, стоило подольше покопаться в гардеробе. И всё же Чуя устремляется вперёд, к Котобуки. Когда-то он проводил там кучу времени, и, пожалуй, сейчас он смог бы найти это место с закрытыми глазами. Сильные потоки ветра бьют в лицо, грудь, сбивают с пути, и приходится дать ещё большую власть Арахабаки, лишь бы поскорее оказаться на месте. Страшно представить, что было бы, реши Чуя добраться до нужного места по земле. Внизу творится полнейший беспорядок: толпы людей, пробки, где-то перекрыты дороги. Чуя замечает множество полицейских машин за несколько кварталов от места стычки — приказ Мори держаться подальше. Но почему не придушил огласку заранее? Наконец ровные кубики из крыш домов сменяются более-менее просторной площадкой с баталией на ней. Чуя суматошно бегает глазами по людям-муравьям внизу, стараясь увидеть знакомую каштановую макушку, однако все так быстро мечутся по территории, что выцепить что-то одно просто невозможно. Приходится опуститься в переулке и выйти из тени, чтобы влиться в происходящее незамеченным. И Чуя тут же чуть не попадает под пулю. Как Накахара и хотел, его никто не замечает. Члены организаций слишком заняты друг другом, чтобы смотреть на кого-то столь мелкого и незначительного, как Чуя, так что пару раз его едва не сбивают с ног. В воздухе пахнет свинцом и дорожной пылью, которая тут повсюду. Вот кто-то пробегает, случайно или специально ударяя Чую в грудь, так что тот падает на спину, однако ударяется о что-то мягкое. Поднимаясь, он слышит хруст и чувствует под ладонью что-то слизкое и липкое. Кровь. Даже смотреть на неё не надо — и без того чувствуется металлический запах. Чуя встаёт на ноги, быстро прячется за колонну и начинает выглядывать оттуда, однако не замечает ни одного знакомого лица. Понятно лишь, что здесь борются русские и японцы, хотя, падая, все они начинают истекать одинаковой бурой жидкостью. Просто позвать Осаму — опасно. Выползти из своего убежища и бежать в самую гущу — опаснее в сто раз, так что Чуе приходится лишь беспомощно наблюдать за беспрестанным побоищем, поджидая нужного момента. Внезапно между двумя трупами что-то мелькает. Клинок. Накахара, пригнувшись, кидается к нему, хватает рукоять и… вскрикивает от боли, почувствовав, как на тыльную сторону ладони кто-то наступил и начал сильно на неё давить. Он хватается второй рукой за ногу обидчика, однако не успевает применить силу, ибо его руку грубо отпихивают, самого Чую хватают за шиворот и волокут куда-то в сторону. В глаза попадает пыль, и пока Накахара пытается её сморгнуть, лицо противника разглядеть не удаётся. А затем он слышит знакомый голос. — Ты что здесь забыл?! — Одасаку кричит, чтобы его можно было хоть немного расслышать за бесконечным градом выстрелов. — Я… я хочу помочь! — таким же криком отвечает Чуя, наконец избавившись от соринок и посмотрев на Одасаку. Тот одет в защитную униформу, держа в руках винтовку. — Убирайся отсюда, иначе тебя здесь размажут! — Нет, я помогу! Где Осаму? — Пошатываясь, Чуя встаёт, уже привыкнув к сильной боли в правой ладони. Клинок он так и не успел подобрать. — Не твоё дело! Убирайся! — Одасаку отскакивает вбок и, прицелившись, делает несколько выстрелов. Ну уж нет. Чуя не затем просто так добирался сюда по холоду, чтобы после взять и уйти. Он должен помочь если не всей мафии, то хотя бы дорогому его сердцу человеку. Пропустив слова Одасаку мимо ушей, Накахара выскакивает из своего убежища, подбирает злосчастный клинок и бросается в гущу событий, активируя щит. Повсюду свистят пули, сердце быстро-быстро стучит от волнения и страха: вдруг щит где-нибудь пробьётся? Но Чуя, преодолевая свои же опасения, мчится дальше. И снова вскрики, лужи крови, трупы. Чуя почти что бредёт по костям, подкрадываясь к врагам сзади и перерезая им глотки. Чем ближе он подходит к центру битвы, тем чаще ему встречаются знакомые лица. Парень из столовки. Группа молодняка. Ещё какие-то люди, которые часто бывали в кабинете босса. И сейчас все они сосредоточены лишь на том, чтобы устранить врага. Осаму так и не видно. Чуя осторожно взбирается повыше, чтобы посмотреть оттуда. Становится на некий помост, как вдруг чувствует сильный удар в спину, от которого чуть не падает. Разворачивается и видит очередную «крысу». Чуя и подумать толком не успевает, когда бросается вперёд и одним точным ударом перерезает «крысе» горло, отскакивая, чтобы не попасть под брызнувшую фонтаном кровь. Нет времени жалеть — можно лишь действовать. Накахара сглатывает ком в горле и оборачивается к полю битвы. Там творится такая же суматоха, однако людей стало меньше как у мафии, так и у вражеской организации. Наконец он замечает странную ровную полосу из людей, беспрерывно палящую по кому-то. Чудаку везёт: его не задевает ни одна. Присмотревшись, Чуя видит знакомую причёску и болезненно стонет. На Осаму летит целый град пуль, самая настоящая стена. Ещё немного — и одна уж точно его заденет! Чуя тут же спрыгивает на землю и, уворачиваясь от тут и там падающих тел, бежит к Дазаю. Шаг, ещё один, ещё. Дышать становится почти невозможно из-за духоты и кончающегося воздуха, и в горле застревает протяжный хрип: — Дазай! Чуя кричит настолько громко, что Осаму успевает его услышать и… схватить пулю прямо под ребро. Вот мудак! Накахара, прикоснувшись к какой-то колонне, направляет её на ряд стрелявших (какого чёрта он не сделал этого раньше?!) и, задыхаясь, бежит к Дазаю. На его белой рубашке уже вовсю расползается бурое пятно, и Чуя, подбежав, осторожно прикладывает к нему ладонь. Переводит дух, стараясь оттащить их с Осаму в сторонку, и, вдохнув немного спасительного воздуха, орёт шёпотом: — Какого хера ты забыл под этими пулями?! Чуя чувствует, как тёплая жидкость начинает течь между пальцев, всё ещё саднящих после встречи с Одасаку. Воздуха вновь не хватает. — Какого хера ты сюда пришёл?! — орут в ответ, насильно отпихивая от себя. — Иди домой! Тебя же тут прикончат! Чуя мотает головой и с ужасом замечает, как лицо Осаму начинает становиться ещё бледнее, а он сам то и дело прикладывается спиной к стене. Слишком серьёзное ранение — вот с таким уж точно прикончат! — Я хочу помочь, — жарко рявкает в лицо Дазая Накахара, после влепляя ему сильную пощёчину, — придурок! Рядом с ними резко падает новый труп, и Чуя, не теряя ни секунды, бросается к нему и начинает резать его рубашку, затем отбирая лоскуты и возвращаясь к Осаму. Тот лишь шумно дышит, наблюдая за тем, как Накахара впопыхах сооружает вокруг его торса импровизированную повязку, стараясь хотя бы на время остановить кровотечение. Затянув потуже, проверяет свою работу и уже немного спокойнее произносит: — У меня же тоже есть способность. — О которой ты мне ничего не сказал. — Сложив руки на груди, Дазай обиженно отворачивает голову. Нашёл время дуться! — Я не доверял тебе! — Вдох. Выдох. Надо думать ещё быстрее. — Я должен пойти. Ты меня не остановишь. Кто-то стреляет совсем рядом с ними. Пули отскакивают от балок и падают в паре метров от стопы Чуи. Он подходит к ним, берёт в ладонь и со всей силы кидает обратно, целясь в трёх противников. Те падают замертво. — Так… гравитация, да? — Угу. — Я знаю, что ты используешь свой минимум. А нужен максимальный эффект. — Есть Порча, но… — Чуя начинает нервно теребить пальцы, глядя куда-то в сторону. Он ещё ни разу её не использовал, хотя что-то ему подсказывает, что ничего хорошего из этого не выйдет. — Но, кажется, я могу погибнуть из-за этого, потому что никто меня не остановит. — Я остановлю, — Осаму кладёт ладони на плечи Чуи, сжимая их. Заставляет посмотреть на себя. — Это моя способность. Как же всё вовремя. Чуя прикусывает нижнюю губу, прислушиваясь к перестрелке двух сильнейших организаций. У него есть шанс предотвратить это всё, но… вдруг Осаму не успеет? И как, чёрт возьми, вообще будет выглядеть использование Порчи? Никто из них не знает. — Доверься мне. Сейчас. «Сейчас» действует на Чую как спусковой крючок. Он кладёт ладони на щёки Осаму, тянет эту шпалу к себе и сильно-сильно впивается своими губами в его губы. Поцелуй выходит жадным, словно Чуя спустя недели странствий по пустыне, где кругом одни лишь песок, пыль и нескончаемая жара, смог найти чистый родник и теперь он пьёт и пьёт воду оттуда, понимая, что впереди такие же недели странствий. Поцелуй ещё даже не заканчивается, а Накахара отрывает себя от Дазая и выбегает в центр битвы. Он позволяет захватить своё тело другому существу, более сильному и коварному, долгие годы таившемуся в нём. Кажется, будто даже кровь начинает течь по его венам другая, горячая, как кипяток, и бурлящая, как гейзер. Она просачивается через кожу, покрывает тело багровыми узорами, завиваясь в причудливые острые формы. Чёткая картина перед глазами плывёт, блекнет, напоминая собой экран телевизора, а Чуя словно наблюдает за всем от третьего лица. Последнее, что он успевает почувствовать, — горящие кончики пальцев, на которых клубками скапливается энергия гравитации, готовая вот-вот разрушить здесь всё в щепки.***
Чуя прекрасно-опасен в своей решимости. Когда он целует Осаму так, то последнему кажется, что он сейчас обожжётся о горячую кожу Накахары. Кончики его огненных волос будто действительно начинают гореть, превращаясь в маленькие огоньки. Дазай даже схватить Чую не успевает — на месте его появляется настоящая бездна, пока сам Чуя мчится спасать организацию, которой даже не принадлежит. Секунда, две — там, где он стоял, появляются огненные следы, и вот Накахара уже посередине поля боя. Поднимается надо всеми, как некое божество, излучая ярчайший красный свет, слепящий и манящий одновременно. Осаму не может оторвать глаз от Чуи. Раньше он не видел и сотой доли его способности, а в эту минуту Чуя демонстрирует всю способность без остатка, и у Дазая едва укладывается в голове, как он все эти годы держал в себе такую мощь, такую силу, которую едва сдержит какой-нибудь громила из мафии. Хрупкой тонкой фигурке Чуи получается занять собой всё пространство, каждый уголочек арены, затмевая всякую тень, пересвечивая любой луч. Волосы Чуи ерошатся во все стороны, как наэлектризованные. Сам Чуя обрастает всё большим количеством слоёв опасной энергии, нанизывая их друг на друга, перемешивая, расширяя и укрепляя. Едва ли он сможет разобрать в таком состоянии, где свои, а где — чужие, так что надеяться придётся только на удачу. Осаму прыгает за один из обломков, выглядывая оттуда. Обе стороны как по команде замирают, обратив все взоры на Чую, величественного, великолепного Чую, который играет с пространством, как младенец с погремушкой. И в какой-то момент всё останавливается. Застывает, будто кто-то ставит фильм на паузу. Ни одного лишнего шороха, ни одного лишнего движения. Все чувствуют: сейчас что-то будет. И это происходит. Сама Земля словно переворачивается с ног на голову, в воздух поднимаются обломки асфальта вместе с пылью, сталкиваются друг о друга, разбиваются, вопят тысячей звуков. Дазай еле успевает закрыть уши, хотя всё равно чувствует, как в какой-то момент по щеке начинает течь струя крови. А что же происходит с теми, кто оказался в эпицентре бури? Взрыв не длится вечность: пара мгновений — и всё вновь стихает. Ни стона, ни вскрика. Тишина, будто они оказались посреди безлюдной пустыни. Но за эти пару мгновений хаоса Дазай, не помня себя, оказывается возле Чуи и укладывает руки на его талию, блокируя способность, запирая демона внутри него как можно глубже. Чуя валится в руки Осаму безвольным телом — эдакой тряпичной куклой, которую ещё не успели наполнить ватой. Он ничего не весит, и от беспрестанной потери крови начинает весить и того меньше. У Дазая впервые так сильно дрожат руки. Он примерно понимал, что случится, но чтобы с подобной мощью… Страшно. Не от гор трупов вокруг, не от целого района, перепачканного в кровь, не от кирпичей, оставшихся после пустых зданий. Страшно от бездыханного тела на собственных руках. Осаму падает на колени, проверяет пульс, дыхание, хлещет Чую по щекам — ноль эффекта. Умерло около сотни, так почему же решило зацепить и его — само божество?! Снова проверка пульса и дыхание. Никакого отклика. Дазай не замечает, что начинает задыхаться от бессилия и вины. В голове набатом звучит «Доверься мне, доверься, доверься…». Доверься. А толку от этого доверия, когда пал Бог? Убирает пряди с лица, теперь ставшие тусклее того огненного безумия, бушевавшего ранее. Трогает бледные холодные щёки, лоб, шею… Ещё недавно всё это светилось энергией, а теперь в один миг погасло. Дазай зовёт Чую, его разум. Потом зовёт на помощь. Мори показывается словно бы спустя сотню часов с неким чемоданом в руке. Одежда испещрена порезами, всё лицо в ссадинах и кровоподтёках. Не самый достойный вид босса мафии, но Осаму начал уважать его чуть больше, когда Мори твёрдо заявил, что собирается защищать интересы мафии в первых рядах. Тогда он выглядел достойно, теперь же — ещё достойнее. Мори стаскивает Чую с рук Осаму, укладывает его на землю. Протирает лицо и шею мокрой тряпкой, пихает её после в полуразжатую ладонь Дазая. Тот ещё плохо соображает, что Чую у него отобрали. Открывает чемодан и достаёт оттуда три шприца. Сперва можно подумать, что босс знает, что делает, однако Дазай понимает: ни черта Мори не знает. И то, что сейчас происходит, явно какой-нибудь крайний случай, где нельзя быть точно уверенным, помогут все эти шприцы или нет. Мори прокалывает тонкую кожу на шее Чуи, вгоняя шприц почти до середины, впрыскивает в неё некое вещество. Ждёт. Делает то же самое ещё два раза. Резкие, выверенные движения. Чёткое исполнение. Словно он понимает, как Осаму важно увидеть Чую живым. Словно уверен в том, что всё закончится хэппи эндом. Но лицо Чуи по-прежнему мертвенно-белое. Губы синеют, на щеках нет ни намёка на румянец. Вся кровь, кажется, впиталась в одежду Чуи, так что даже земля под ним какого-то багрового оттенка. — Мори-сан, он же не?.. — Нет. Не должен. Слова звучат до абсурдного глупо, учитывая состояние тела Чуи. Осаму раз за разом проверяет пульс, кладёт ладонь на грудь Чуи, пытается немного потрясти его, чтобы тот пришёл в себя. — Подожди. Нужно ещё немного времени. — Да какое к чёрту время?! Он не дышит! Аккурат после этих слов тело Чуи дёргается. Он поднимает торс, сгибаясь, и выплёвывает на землю какие-то бордовые сгустки. Начинает судорожно хватать воздух ртом, словно только что выплыл из воды. Осаму мгновенно хватает его объятия, которые вот-вот окончательно добьют Чую. Накахара что-то хрипит, слабо бьёт Дазая по плечу, но через время замолкает и крепко обнимает его в ответ за плечи. Колкая ледяная тьма, которая окружала его, казалось, целую вечность, наконец прошла. Осаму цепляется за Чую так, словно тот может выскользнуть из его рук в любую секунду, растворяясь в воздухе, как какой-нибудь фантом. Каким бы сильным Чуя ни казался в бою, его тело ужасно хрупкое, фарфоровое почти, и Дазай понятия не имеет, как он позволил этому телу мчаться в самое пекло. — Тело Достоевского не найдено, — сухо констатирует Мори, складывая шприцы обратно в чемодан. — Едем в мафию. Он поднимается, отряхиваясь и перекладывая чемодан в другую руку. Его взгляд не говорит ни о чём хорошем. Скорее, о том, что Дазая с Чуей ждёт суровая выволочка. А ещё о том, что Чуя может позабыть о мафии. Навсегда. — Мори-сан, — Чуя закашливается, стараясь вырваться из хватки Осаму, — постойте. — Едем в мафию, — тоном, пресекающим любые возражения, повторяет Мори, и Чуя с Осаму понимают: повторять ещё раз он не станет.