1000 и 1 травма Дазая Осаму

      Мори, заметив убитое состояние Чуи, отпускает их довольно быстро. Лишь бросает вслед что-то про встречу в его кабинете в понедельник. Чуя кивает и позволяет Осаму увести себя из этой сокровищницы Йокогамы. Они садятся в машину мафии на заднее сиденье, и Накахара обмякает, прижавшись к Дазаю. Какие-то частички бдительности, оставшиеся в его теле, вопят о том, что не стоит так расслабляться в лапах врага, но Чуя так устал, что ему плевать на эти вопли, и он укладывает руку Осаму на свою талию: так надёжнее.       Ехать обратно в город довольно долго, но всё это время Накахара бодрствует с закрытыми глазами, незаметно пытаясь понять, что же делает Дазай. Мафиози, впрочем, закон не нарушает — сидит себе у окна, то сильнее, то слабее сжимая пальцы на талии Чуи. Когда Накахара немного ёжится (в этот момент водитель открывает окно, чтобы выбросить сигарету), Дазай накрывает его своим плащом. Что помешало Осаму тогда остаться таким же чутким и заботливым человеком? Одна только ревность? Метка… наверное, всё же из-за неё. Чем дольше Чуя придумывает Осаму оправдания, тем больше ему кажется, что он просто сходит с ума, приводя всё более нелепые доводы. Это всё скорая течка. Это всё желания внутреннего омеги. Это не ожившая любовь Чуи, нет.       — Лисёнок, мы приехали, — шепчут на ухо, убирая со щеки прядь волос. Она мешала Чуе долгое время.       Чуя сонно бормочет что-то в ответ, сохраняя вид уставшего омеги, но как только Осаму пытается поднять его на руки, он тут же выскальзывает из его рук и выползает из машины. Дазай остаётся в салоне. Чуя становится перед открытой дверцей и приоткрывает рот. Глупо спрашивать, не собирается ли Осаму идти за ним. В конце концов, они живут в разных квартирах, они отдалились, они не разобрались в своих чувствах. Дазай выжидающе смотрит: предлагает Чуе сделать первый шаг. Было бы проще, предложи он сам остаться на ночь. Чуя бы поломался, но в итоге обстроил всё так, что Осаму напросился сам, а он не при делах. А сейчас даже как-то неловко.       — Не хочешь.? — Чуя кладёт руку на дверцу машины, говоря еле слышно, будто кто-то действительно их подслушивает.       — Что-что? Тебя не слышно. — У этого подонка находится смелость шутить.       — Я говорю, может, ты бы хотел… — Чуя сильно сжимает дверцу пальцами, и металл странно начинает сгибаться в некоторых местах. Внутренний демон негодует вместе с ним.       — Говори погромче, лисёнок. Я вообще не понимаю, что ты там бубнишь.       — Идиот! Вылезай из машины и иди наконец за мной!       На деле всё оказывается гораздо проще. Дазай становится рядом с Чуей, берёт его под руку, машет водителю и направляется к дому Накахары.       — И тебе надо было устраивать весь этот цирк? — недовольно шипит Чуя, поднимаясь по лестнице.       — Какой цирк? — Сегодня у Осаму день шуток и подколов.       — Почему-то тебе ничего не мешало сегодня ночью пробраться ко мне в квартиру.       Чуя открывает дверь ключами, и они заходят внутрь. Пустая прихожая теперь не кажется такой тоскливой. Накахара идёт в спальню, раздеваясь по пути. Дазай бредёт за ним. Затем, оставшись в одних брюках, Чуя устало падает животом на кровать, разведя руки в стороны. Осаму садится рядом и проводит ладонью по его спине. Пальцы Дазая холодные, и Накахара немного отодвигается.       — Это… «лисёнок»… ты сам придумал? — Чуя поворачивает голову к Осаму.       — Ага. Захотел назвать тебя так, как только увидел. Но мне была дорога моя жизнь. Отчасти.       — Верно рассудил.       Чуя поднимается, садится на постель в позе лотоса. Кладёт руки на пуговицы пиджака Осаму и начинает быстро их расстёгивать, бросив что-то вроде «Спать хочу». Дазай кивает, наблюдая за ловкими пальцами Накахары. Его избавляют от пиджака, затем от рубашки. Потом Осаму кладёт руки на бёдра Чуи, подтягивает его к себе. Начинает расстёгивать ширинку.       — Я сам! — выкрикивает Чуя, падая спиной на кровать и начиная самостоятельно стягивать с себя брюки. Воспоминания той ночи будут преследовать его всегда.       — Чуя, я… ничего такого… — Осаму нависает над ним, и Чуя впадает в истерику.       Он пихает Дазая в грудь, используя способность, так что тот отлетает к стене. Затем Чуя вскакивает и кутается в одеяло, начиная мелко дрожать. Осаму может раздеть его сверху, но внизу его рукам не место. Взгляд Дазая растерянный. Чуя понимает, что он и вправду не сделал бы ему ничего плохого, но кажется, что каждое последующее действие Осаму может навредить, сделать так же больно и неприятно.       — Прости. — Вместо того, чтобы уйти, что, пожалуй, сделал бы любой нормальный человек на его месте, Дазай, морщась от только что полученной травмы, пододвигается и приобнимает Накахару через одеяло. — Тебе надо попробовать раздеть меня полностью первым.       Чуя удивлённо смотрит на Осаму и мотает головой.       — Я не смогу.       — Ты всё сможешь. — Лицо Чуи берут в руки. — Я в тебя верю.       Накахара продолжает мотать головой, понимая, что они зря это всё затеяли. Они не уснут вместе после всего, что было, потому что они понятия не имеют, что между ними происходит.       — Тебе надо уйти.       — Это что-то вроде психологического трюка, — говоря это, Дазай медленно выпутывает Чую из его одеяльного кокона. — Я сделал страшное. Мне бы руки за такое оборвать. Но я рад, что ты к такому не прибегнул. — После Осаму осторожно, будто держит хрупкую драгоценную вазу, усаживает Чую на своё колено. — Можешь прогнать меня в любой момент. А можешь встать передо мной и помочь мне раздеться. А я потом помогу тебе.       Накахара нервно выдыхает и проводит пальцами по волосам Дазая. Те по-прежнему источают запах шоколада с орехами. Если они лягут спать вместе, то Чуя сможет чувствовать этот запах всю ночь, пока он не въестся в кожу, пока не пропитается этим запахом вся постель. Он осторожно сползает с колена Осаму, проведя по его плечу, покрытому белёсыми шрамами, и становится перед ним. А затем опускается перед Дазаем на колени.       — Господи, — слышится полувосторженный шёпот Осаму в темноте, — ты.?       — Замолкни.       Чуя резко расстёгивает его ширинку и начинает стягивать брюки, перед этим сильно шлёпнув Осаму по бедру, чтобы он приподнялся. Стягивая их до колен, Чуя думает, что на него вот-вот начнёт капать слюна Дазая — таким неровным стало его дыхание, когда Накахара опустился на пол.       Чуя усмехается, впервые за долгое время чувствуя некую власть над Осаму. Силу, что поможет творить с мафиози всё, что угодно.       — Так это хочешь? — Накахара прикладывает щеку к колену Дазая, потираясь ей о штанину, и кончиками пальцев проходится по бедру к паху. Осаму явно поднакопил где-то выдержки: стояка нет. В ответ слышится невнятное мычание. — Бедный маленький мальчик. — Прикрыв глаза, Чуя приближает лицо к боксёрам Дазая. Он чувствует, как напрягаются его ноги. — Я тебя мучаю, да? — Накахара кладёт пальцы на выпуклость боксёров. Дазай не скулит, но издаёт очень и очень похожие на скулёж звуки.       Чуя победоносно улыбается. Вот как чувствуют себя альфы, когда омежка растекается перед ними в прямом и переносном смысле, когда елозит по простыням, умоляя его взять. Так сейчас Осаму невербально просит взять Накахару в рот, сгорая от животного желания. Но Чуе нравится наблюдать за этими муками, ведь они оба знают: одно неверное движение Дазая — и тот может больше никогда не появляться в жизни Чуи.       — Послушная скумбрия… — власть над Осаму сводит Чую с ума. Ему хочется ещё большего, и он высовывает язык и подносит его к ткани боксёров. Оставляет пару миллиметров. Дазай дрожит от нетерпения, тратя все силы на то, чтобы не сорваться. Накахара облизывает губы, делая их мокрыми, чтобы те пошло блестели в свете луны из окна, и поднимает глаза на Осаму. Его щенячий взгляд умоляет. — Знаешь… Иди ты к чёрту, грязный извращенец! — Чуя вскакивает с колен в одно мгновение, сильно хватая Осаму за пах и опрокидывая его спиной на кровать. — Никакого тебе отсоса! — Затем Накахара нависает над Дазаем и томно шепчет ему на ухо: — Попробуешь возбудиться — даже не смей больше появляться в моей спальне.       Чуя спрыгивает с кровати и уходит в ванную, давая время успокоиться и себе, и Осаму. Щёки пылают от смущения и одновременно азарта. Каким же сладким было чувство искушения, когда он наблюдал, как Дазай изводится, лишь бы получить желаемое. И не получить по шапке при этом. Впрочем, ещё слаще был момент — та жалкая миллисекунда — когда Осаму понял, что никто ему не даст. Конечно же, Дазай уже успел возбудиться (Чуя и сам испытывает не совсем однозначные чувства после произошедшего), но навести на него немного страха тоже надо. Ударить по его беззащитности. По его самому искреннему «Я». Они почти сравняли счёт.       Чуя смотрит на себя в зеркало, тяжело дыша. Когда осознание того, что он сделал, приходит полностью, возвращаться становится даже страшно. Интересно, как там сейчас Осаму. Насколько велико его разочарование?       Чуя ополаскивает лицо ледяной водой, чтобы поубавить жар, и маленькими шажками идёт обратно. В спальне тишина. Он заглядывает за дверь и видит развалившегося на кровати Дазая, глядящего в потолок. Тот уже без брюк. Чуя опоминается и стягивает свои, быстро подбегая к кровати и залезая на неё, стараясь отодвинуть Дазая. Но тот не желает сдвигаться с места, хмурясь.       — Обиделся? — хихикнув, спрашивает Чуя, кладя ладонь на голую грудь Осаму.       — Собираешься меня прогонять? — отстранённо отвечает вопросом на вопрос тот, не отрывая взгляда от потолка.       — Ох, брось. Это часть моей шутки. — Накахара зарывается в каштановые патлы носом и прикусывает ухо Дазая. В нём резко просыпается желание немного поиграть, хотя час назад его валило с ног. Пребывание в одной комнате с Осаму творит чудеса.       — Глупые у тебя шутки! — Осаму внезапно вскакивает и валит Чую на спину. А потом начинает его щекотать в тех местах, до которых только дотягивается.       Спальню заполняют вопли вперемешку со взрывами смеха. Они щекочут друг друга, бьются, кусаются, кувыркаются на кровати, не боясь упасть. Когда Накахара уже задыхается от беспрерывного смеха, он хлопает Дазая по спине и просит его перестать. Осаму валится рядом, дыша так же тяжело.       — Теперь… ух… спать теперь, да? — Чуя поворачивает голову к Осаму.       — Да, пожалуй.       Дазай накрывает их одеялом и вжимает Чую в себя. Накахару окутывает приятный сладковатый аромат, и он обнимает Осаму в ответ, закидывая на него ногу. Он прикрывает глаза, собираясь провалиться в сон, как вдруг чувствует на своей шее чужие губы. А после и прикосновение зубов.       — Дазай!       — Что? — Осаму тут же отрывается от него. — Я думал, уже можно.       — Нет, нельзя!       Ну вот сейчас начнётся брождение по кругу, где Дазай будет распекать Чую за то, что он позволил оставить метку незнакомому альфе, а ему, такому хорошему доброму Осаму, не позволяет. Но Накахара не может позволить: слишком много плохого принесла ему прошлая метка, и не факт, что новая не принесёт ему столько же.       К счастью, Осаму лишь что-то обиженно бормочет и утыкается носом в макушку Чуи. Ему тоже нравится запах омеги. Накахара ждёт, пока заснёт Дазай, и засыпает сам только тогда, когда слышит размеренное дыхание альфы.

***

      Утром у Чуи течка. Начинается всё со снов, в которых слишком часто фигурирует Дазай, и, проснувшись, Чуя чувствует под собой липкую мокрую простынь. Осаму рядом такой же липкий и мокрый от этой смазки. Накахара пытается вырваться из цепких рук, но Дазай, похоже, проснулся первее, и потому только усиливает хватку.       — Ну Осаму… — Чуя кладёт ладонь на его грудь и вновь пытается отодвинуться.       — Что?       — Тебя ничего не беспокоит? — Чуя хмурится и опускает взгляд. Даже одеяло стало влажным.       — Только то, — Осаму всё ещё лежит с закрытыми глазами, немного улыбаясь, — что от тебя безумно сильно пахнет ванилью.       — О господи.       Чуя предпринимает ещё одну попытку вырваться, и ему это даже удаётся. Надо поскорее сходить в душ, а потом поискать таблеток. Вот только таблетки Осаму наверняка остались в его прошлой квартире: этот дубина вряд ли додумался взять их с собой в новую.       Накахара уже ставит одну ногу на пол, как его резко перехватывают поперёк талии и валят на спину.       — А решать эту проблему ты не собираешься? — шепчет на ухо Дазай, ласково поглаживая бок Чуи. Ещё и способность блокирует, скотина.       — Отвали. От. Меня. — Накахара влепляет сильную пощёчину Осаму и снова поднимается. — Мы сейчас опоздаем на работу!       — Работа может подождать.       Дазай приподнимается за ним, укладывая свои руки на его живот и пододвигая Чую к себе. Утыкается носом в шею. Долго втягивает запах Чуи, так что его шею обдаёт прохладным воздухом.       — Мори нас ждать не собирается. — Теперь Накахара пытается убрать руки Дазая со своего живота, хотя его ладони тёплые и приятно согревают. Чуя даже на пару секунд вжимается спиной в грудь Осаму, однако затем приходит в себя и опять отползает. — Хватит.       — Но я же могу помочь, и тебе будет не так плохо на работе.       Осаму начинает действовать настойчивее. Валит Чую на спину, хватает его руки за запястья и нависает над ним, устраиваясь между стройных ног омеги. Накахару прошибает пот. Картина перед ним почти такая же, как и в ту ночь. Безумный взгляд Дазая, обездвиженные руки, чувство того, что сейчас опять будет больно и неприятно. Осаму опять сделает это. Сделает это даже тогда, когда Чуя не хочет. Сделает это потому, что хочет сам.       Чуя вздрагивает и начинает сильно трястись, жмурясь. Ноги сводит судорогой, а внизу словно появляются те же самые ощущения калёного железа. Всё точь-в-точь. Чуя просто должен перетерпеть, потому что у него нет другого выхода. Мир вокруг заполняет крик и тяжёлое дыхание. Больно. Жутко. Чуе хочется спрятаться, но спрятаться негде. Комната темнеет, кружится, и Чуе так страшно. Очень-очень страшно.       — Чуя!       Руки пропадают с запястий, но Накахаре по-прежнему кажется, что их кто-то держит, так что он не прижимает их к груди, держа всё так же над головой. Ноги тоже можно свести вместе, но они не двигаются, вообще не поддаются. Чуя чувствует, что его сотрясают сухие рыдания, но он чувствует это словно во сне.       — Чуя!       Сквозь толщу глухих вскриков, рыданий и вздохов прорывается голос Осаму. Он идёт откуда-то издалека, но Чуя боится идти на встречу. Лучше сейчас переждать, перетерпеть боль, и тогда можно будет прийти в себя.       — Чуя, мать твою!       Его хватают на руки, прижимают к чьей-то груди. Чуя открывает глаза и жмурится от слишком яркого света. Затем прячет лицо, утыкаясь носом в шею Осаму, и сильно обхватывает его руками за шею. У него случился какой-то припадок. Образы, мелькавшие перед ним, ненастоящие. Здесь есть только настоящий Дазай. Дазай, который не будет делать ему больно.       По щекам катятся настоящие слёзы. Капают на тело Осаму. Чуя старается утереть их тыльной стороной ладони, но делает только хуже, размазывая их по всему лицу. Снова появляется насморк.       — Боже, Чуя… — голос Дазая по-настоящему встревоженный. Убрав руку с волос Накахары, он помогает ему вытереть капли слёз и касается губами его лба. Губы Осаму сухие. — Ты так меня напугал, — шепчет он.       «Ты тоже меня напугал», — думает Чуя, стараясь остановить дрожь. Расплакался тут как малолетка. Чудесно. И этот человек собирается быть исполнителем в мафии. Шквал самоненависти готовится вот-вот обрушится на Чую — уже в сотый раз за несколько последних недель.       — Я больше не буду делать тебе больно. — Осаму приподнимает лицо Чуи за подбородок. — Чуя, я клянусь.       Он тянется за поцелуем, но Накахара кладёт ладонь на его губы и отворачивается. Кажется, его тошнит даже от поцелуев.       — Давай пока не будем ничего делать.       Чуя краснеет. Ему очень стыдно перед Осаму за эту слабость. Чуя верит, что тот начал держать себя в руках и что первая проведённая с ним ночь останется только в худших его кошмарах. Вот только у тела свои принципы, и оно не собирается отдаться клятвам Дазая. По крайней мере, не сейчас.       — Как скажешь. — В голосе Осаму слышны холодные нотки.       Он альфа. У альф свои заботы. Чуе страшно, что чем больше времени будет проходить, тем меньше Дазай будет в нём заинтересован и рано или поздно он отыщет себе нормального омегу. Не поломанного. И пускай Чую поломал Осаму.       Накахаре становится ещё хуже, и он мигом выскальзывает из рук Дазая, быстрым шагом направляясь прочь из спальни. Может, зря они всё это. Отношения — это не просто игрушка, которую можно починить, замотав её скотчем или зашив нитью. Да и то даже игрушка потеряет свой первоначальный вид, как только что-то у неё сломается. Та же ситуация и с отношениями. Им с Осаму явно ничего не вернуть.       — Чуя, ты куда?       Дазай следует за ним, опомнившись. Чуя запирается в ванной и оседает на пол. Кажется, что всё вокруг пахнет Осаму. Он тут всего две ночи, но Чуе кажется, что он жил тут всю жизнь. Накахара зарывается пальцами в свои волосы и подтягивает колени к подбородку. К горлу подступает очередной приступ тошноты.       — Чуя, пусти меня.       Та же ванная. Они лежали здесь с Осаму вдвоём, полностью голые, полностью беззащитные друг перед другом. И тогда будущее было простым и понятным.       — Чуя, пожалуйста.       Чуя шумно вдыхает и выдыхает. Пытается привести мысли в порядок, но это слишком невозможно. С каждой новой мыслью о будущем живот скручивает сильнее. Плакать не хочется — хочется просидеть целый день в ванной, наблюдая, как плесень отвоёвывает себе больше территории на влажной плитке.       Вдруг с той стороны двери слышатся характерные толчки. Она грохочет, будто скоро вылетит из петель. Чуя поднимается, открывает её и видит у противоположной стены Осаму, повернувшегося к двери боком и готовящегося нанести очередной удар.       — Дазай…       — Я думал, тебе стало плохо.       Чуя сильнее сжимает руку на ручке двери. Вжимает в неё ладонь, от чего белеют костяшки пальцев. И пытается спешно придумать, что ему делать.       — Я ни на чём не настаиваю. — Осаму подходит ближе, заставляет Чую отстать от несчастной ручки и прижимает его к себе, оглаживая спину.       — Пока что. А потом… — Накахара нервно выдыхает, пытаясь снова вырваться из объятий.       — А потом тебе полегчает. — Дазай прижимает его к себе настойчивее.       — Но если не полегчает? — Чуя поднимает голову, чтобы посмотреть прямо Осаму в глаза. — Если я так и не смогу отойти после произошедшего, и ты потом… — он запинается. В голове всё звучало гораздо логичнее. Продолжает Чуя уже тише: — Ты потом… найдёшь себе кого-нибудь другого.       — Дурачок. — Осаму целует его в висок. В щеку. Оглаживает живот и оставляет короткий поцелуй на губах. — Я никогда ни на кого тебя не променяю. Даже если до конца жизни мне придётся жить как в монастыре, — Дазай усмехается, и улыбка сама собой появляется на губах Чуи, — я буду счастлив жить рядом с тобой. — Затем Осаму хмурится. — Это всё из-за меня. Это я сделал тебя… таким. Я не привык думать о последствиях. Вернее, я думал о них, но люди меня мало волновали. Что с ними станет, как сложится их жизнь… Я только потом понял, что совершил самую большую ошибку в своей жизни.       — Что ж. — Чуя усмехается и прикрывает глаза. За сегодняшнее утро было слишком много впечатлений, а впереди ещё целый рабочий день, и он едва понимает, как сможет выжить. — Радует, что ты это хотя бы понял. Но таким тупоголовым скумбриям, как ты, вредно много думать.       — Хорошо, предлагаю поваляться в спальне, не думая ни о чём.       — Звучит просто… — Накахара не успевает договорить, взглянув на время. — Твою мать, Осаму, у нас десять минут на сборы!

***

      В кабинет Мори Чуя прибегает запыхавшийся и взъерошенный. Будь он простым смертным, а не исполнителем в мафии, наверняка придумал бы отмазку вроде переработки, пробок на дорогах, слишком уж надоедливого парня, которого ничем не выпрешь из своей жизни… Но Чуе не к лицу оправдываться. Он и без того много накосячил.       — Прошу прощения, Мори-сан. — Чуя подходит к столу босса, пытаясь привести в порядок волосы. — Вы просили зайти.       — Садись. — Босс кивает на одно из кресел, странно разглядывая Накахару.       Чуя пытается незаметно посмотреть, нет ли пятен на его рубашке и не забыл ли он надеть дома брюки, садясь в кресло. Но нет, брюки на нём, да и вся одежда чистая и выглаженная. Если убрать жар, вообще получится эталон мафиози. Был бы Чуя не омегой…       Мори некоторое время молчит. Пока он молчит, Чуя успевает пересчитать количество секторов-квадратов на окнах, прикинуть, сколько листов в лежащей перед ним открытой папке, разглядеть каждую складочку на шарфе босса и даже набрать половину сообщения для Осаму о том, что он задержится.       — Я хотел обговорить некоторые детали твоего пребывания здесь, — начинает Мори так резко, что Чуя вздрагивает, едва не роняя телефон с открытой перепиской.       Накахара кивает, давая понять, что готов обсуждать что угодно, лишь бы его выпустили из этого жуткого места. Телефон вибрирует, и бледно-синее облачко сообщения Дазая спрашивает, всё ли у Чуи в порядке. Приходится стереть написанное до этого и ответить кратким «Да».       — У тебя есть парень, — словно готовясь перечислять имущество Чуи, начинает Мори-сан, ровняя папку на столе.       Чуя кивает. Его тут же начинает разрывать от сомнений, не заподозрил ли Мори что-нибудь во время ужина. Но там ведь не было ничего подозрительного. И если он захочет всё перепроверить, то в любой момент он сможет позвать сюда Дазая. До акта соития, конечно, дойти не должно, но нежный поцелуй Мори будет обеспечен.       — И этот парень — Дазай. — Чуя снова кивает, начиная нервно теребить подлокотник кресла. После прошлых разов лакированное дерево немного скрутилось под воздействием силы гравитации. Оно снова начинает совсем тихо потрескивать, благо, Мори продолжает: — Тогда мне непонятно, почему ты ходишь в… таком состоянии в мафию. Чуя, — босс перегибается через стол, сбавляя громкость голоса, — мои сотрудники-альфы по-прежнему не работают. У меня никогда — повторюсь — никогда ещё не было подобного… случая. Другие сотрудники-омеги более ответственно относились к своей работе. Ты же ответственно к ней относишься?       Чуе не остаётся ничего, кроме как опять кивнуть. Боссу не расскажешь про изнасилование, ссоры, крики, слёзы. Не расскажешь про то, что они с Осаму так и не могут пока выйти на адекватный уровень общения, чтобы называться полноценной парой. О метке тут вообще лучше промолчать.       — В таком случае я жду изменений. Я ничего не имею против твоей работы. Наоборот, я могу только похвалить её. В редких случаях мне удавалось получить все отчёты вовремя.       Последняя фраза обнадёживает Чую. Кажется неуместным говорить про то, сколько сил и времени он тратит на дела мафии ежедневно, но это и не требуется: Мори наверняка всё знает сам. В конце концов, большинство мафиози идут по одному и тому же пути.       — Выполни эту мою просьбу, и дальше мы будем говорить с тобой только по делу, согласен? — Ещё кивок. Накахаре кажется, что стоит открыть рот, и правда польётся сама собой, но не факт, что кому-то станет легче от этой правды. — Мне не хотелось бы терять такого ценного сотрудника.       — Я понял, Мори-сан. Я могу идти?       — Иди. Сегодня можешь уйти пораньше. И захвати с собой Осаму.