если вселенная бесконечна

Каждую среду от неба откалывается кусочек и падает на асфальт. Кеша подбирает его по пути на работу и кладёт в карман пальто. Пальто кажется тяжелее, но в то же время будто легче, будто эти кусочки тянут его вверх, вверх… Кеша боится, что однажды в одну из сред небо окончательно треснет и посыпется на головы всем, похоронит этот город и не будет никаких больше сред и даже четвергов, совсем никого и ничего не будет. Кеша не спит ночами, думая об этом, смотрит в потолок, вслушиваясь в каждый шорох и скрип, который мог бы означать, что здание рушится под натиском небесных кусочков. Он не ест, потому что еда может быть отравлена, иначе как другие могут жить и не замечать того, что происходит? Наверняка всё дело в еде. Или в воде. Поэтому воду, прежде чем пить, он кипятит ровно семь раз. На работе косятся и вынюхивают: «Вы в порядке, Иннокентий Николаевич?», «Может вам отдохнуть, Иннокентий Николаевич?». Возможно то, что происходит с небом — это их проделки. Заговор против него, как директора, и во имя конца света. Рома появляется только по телевизору и успокаивает, говорит, что всё хорошо, что всё было хорошо, что всё будет хорошо. Он почему-то зовёт себя Гришей, но это точно какая-то уловка. Рома умный. С Ромой никак не получается встретиться. Это всё проделки, козни и один большой заговор против них. Может, все в этом городе уже потеряны, кроме них двоих, может, этот город просто должен исчезнуть, как Гоморра ибо так суждено. Кеша кусает потрескавшиеся губы, поправляет берет трясущимися руками. Он влез в президентский кабинет через окно, пару раз едва не сорвавшись, но осколки неба в карманах не дали, помогли, удержали, и он ввалился в помещение, сшибив вазу. Он прячется под столом и ждёт до утра, пока Рома не заходит в кабинет, напевая что-то. Судя по шагам, Рома один и это чудесно, прелестно, восхитительно. Кеша хватает его за ногу, когда тот садится за стол и шепчет: «Не кричи, не кричи, это я…» «Инженер…» — говорит Рома, нахмурившись. Странная, такая странная реакция, нет привычной теплоты в голосе, они что-то сделали с Ромой, это не Рома, это кто-то другой, один из них, он один из них… Кеша бьётся головой о стол, отпихивает Не-Рому, выползает и вскакивает. «Г-где Рома?! Ч-что вы с ним сделали?!» — вопит он, пятясь к окну. «Какой Рома, отец? Нет здесь никакого Ромы и не было никогда, попутал ты что-то.» Кеша мотает головой и плачет, плачет, потому что они забрали его Ромочку, всё пропало, они не убегут вместе из проклятого города, всё пропало, пропало… Он бросается к распахнутому окну, лезет, отталкивается, но не взлетает, потому что щупальца тащат назад. Он отбивается, кричит. И небо начинает рушится в понедельник, на два дня и пять часов раньше запланированного. Небо рушится, пока он смотрит в окно сквозь решётки, привязанный к кровати. Падает, уничтожая здания и людей. Кеша закрывает глаза, чтобы этого не видеть.