От мечты к цели

Моё счастье в том, чтобы вырасти И уехать подальше отсюда. Нету поводов больше для грусти. Здесь я точно счастливым не буду. Здесь меня никто не удержит, Не заставит с собою быть рядом. Здесь покоится чья-то надежда, Мне такого исхода не надо.

      Это было так предсказуемо, что никто не удивился. Когда первый и второй будильник остаются проигнорированными, в дело вступают более радикальные меры — звонок от матери. Лёша чуть не падает с дивана, торопливо сообщая, что они с братом проснулись и, конечно, уже выходят из дома.       — Когда я уходила, вы оба во всю спали, — раздаётся строго по другой конец связи.       — Не, ма, мы, правда, уже в прихожей. Вон, Тоша кроссовки натягивает, хочешь, дам его?       — Нет, Лёша, не хватало ещё, чтобы вы опоздали. Мигом в школу!       Лёша заторможено кивает, подавляя зевок. Когда краткий разговор с матерью заканчивается, он откидывает телефон на журнальный столик и запускает пальцы в волосы, пытаясь понять, какое действие должно быть следующим. Домой они вчера вернулись поздно. Около одиннадцати, потому что провожали Головина. К счастью, этого объяснения вполне хватило родителям для успокоения. Больше всего волновалась, разумеется, мать, отец лишь сурово сдвинул брови, а получив ответ, тут же ушёл в спальню. Повезло ещё, что за время хождений от гаражей до дома Саши, а потом до собственного дома, часть алкоголя выветрилась, поэтому близнецы выглядели вполне трезво.       — Тоша, подъём! — кричит Лёша, опираясь плечом на дверной косяк. — Тоша, мы в школу опаздываем!       — Я не хочу.       — Я тоже. У нас там, что?       — Не ебу.       — Вроде алгебра. Бля, Тош, нельзя первый урок пропускать, Елена Тимофеевна два поставит. Она и так нас не особо любит.       Антон садится, потягиваясь. Взъерошенный и со следами подушки на щеке. Простыня, которой он укрывался, скомкано валяется в районе стены.       — Нас никто не любит, надо бы смириться. Не получим два сегодня, значит, влетим завтра.       — А можем и сегодня, и завтра, и послезавтра. Тош, давай, я пока чайник поставлю.       Антон недовольно стонет. У него нет никакого желания посещать школу в такую рань, тем более, урок алгебры, в которой он мало что смыслит. Ему вообще кажется, что в этом году у них подозрительно много физико-математических предметов. Алгебры аж пять штук! Да он быстрее помрёт от разрыва мозга, чем выучит её. Тем более, надо было раньше начинать, а сейчас уже как-нибудь бы доучиться.       До тех пор, пока с кухни не раздаётся противная трель вскипевшего чайника, Антон с дивана не поднимается, досыпая положенные ему минуты. Он, кстати, не понимает, зачем Лёша решил поставить чайник, если духота такая, что, кроме холодной воды, ничего пить не хочется. Лёша, впрочем, наливает себе чай.       — Ты псих, — качает головой Антон. — Тебе не жарко?       — Жарко. Но это же зелёный.       — И в чём разница?       — Попробуй.       Антон обхватывает край Лёшиной кружки и тут же чуть не опрокидывает на себя её содержимое, дёргаясь назад.       — Ты там тупо кипяток пьёшь?! — облизывает обожжённые губы, с обидой смотря на брата.       — Да, чуть горячо. Прости. Бутер вину загладит? — Лёша протягивает вперёд тарелку с двумя бутербродами. Антона всегда удивляло, как у брата получалось так тонко нарезать колбасу и сыр, а самое главное, не рисковать собственными пальцами при этом. Впрочем, данную магию ещё можно объяснить, но как он умудрялся намазывать совершенно не растаявшее масло на хлеб? Антон, если и пытался, то либо просто клал на хлеб куски масла, либо полдня пытался его размазать, мучая кусок хлеба и раздражаясь от того, что ничего не получается. Видимо, талант в готовке Лёше передался от матери.       Они редко садятся за стол, когда завтракают без родителей, поэтому и сейчас стоят, опершись о столешницы. В основном, молчат. Тем для разговора по утрам обычно немного, а сейчас как-то совсем нет. Антон усиленно старается не думать о том, что сегодня вечером его ждёт отвратительное мероприятие с Элечкой в центре внимания. Как бы выжить? Может, свалить в комнату, типа уроки делать? Нет, не выйдет. Он всё равно ничего делать не будет, только начнёт ходить из угла в угол, мучаясь неизвестностью, а возвращаться станет уже как-то глупо. Лучше насладиться выражением лиц родителей и понадеяться, что они не восхитятся Элечкой, подобно Лёше, а после ужина скажут ему прямым текстом, чтобы этой мадам тут больше никогда не было. Антону хочется верить, что хотя бы мать с отцом повлияют на весь этот бред, который он уже не вывозит.       — Что ты?.. — широко распахивает глаза Антон, когда Лёша берёт его пальцами за подбородок и начинает вытирать салфеткой масло с уголка его губ. — Мог бы сказать, я бы сам вытер. Мне не пять лет.       — Я говорил, но ты о чём-то так сильно думал, что не отреагировал, — пожимает плечами Лёша. — О чём, кстати?       — Забей, — Антон поворачивает голову к календарю на стене и вдруг замечает одну странность. — Слушай, сегодня же второе?       — Ну.       — Сегодня понедельник, значит. А хули мы вчера на линейку собирались тогда? Воскресенье же было.       Лёша озадаченно хмыкает, вспоминая, говорил ли что-то вчера на классном часе Денис Дмитриевич по этому поводу. Тот вчера так сильно хотел закончить пораньше, что достаточно быстро озвучил их расписание, напомнил, что на ближайшей литературе они начнут пьесы Чехова, и, кажется, всё. Да! Чалов ещё планировал возмутиться, почему больше нет никаких новостей, но Денис Дмитриевич так посмотрел на него, что Федя решил промолчать. Нет, конечно, ситуация вопиющая, начинать год на день раньше, ещё и в воскресенье. А чего не первого августа тогда? Решили воспользоваться тем, что ученики летом теряют счёт дням недели и живут будто в одних бесконечных сутках.       В школу близнецы заявляются ровно со звонком и обнаруживают очень неприятную для них вещь. Чёрт, Денис Дмитриевич ведь говорил вчера! Они сегодня дежурят. Раньше дежурства «В» класса были по субботам, в кошерный день, как заявлял Баринов. Потому что в субботу отсутствовала добрая часть учеников — с первого по восьмой классы, половина учителей так же отсутствовала, а ещё у части классов были укороченные дни, то есть не по шесть уроков, а по четыре. Школа пустовала, ничего выдающегося не случалось, и можно было даже покидать свой пост, не беспокоясь. Но в этом году классуха 11 «Б» возмутилась, почему «В» дежурит по субботам, а Черышев в этот день даже не работает, и попросила Кокорина пересмотреть расписание дежурств. Кокорину было плевать, кто и когда выйдет, поэтому он достаточно легко поменял «Б» и «В» местами, из-за чего классу Дениса теперь надо было припираться в понедельник к половине девятого на построение, а потом расходиться по своим постам.       Места, кстати, тоже изменились. Например, Лиза Багрова и её подружка Надя Кириллова захотели дежурить на четвёртом этаже, хотя в прошлом году были на втором. Но по субботам второй этаж вообще не работал, так как на нём была началка, так что, девушки разве что библиотеку и медпункт охраняли, ну и кабинет Марины Яковлевны, разумеется. А теперь на втором точно царила полная вакханалия с этими детьми, и девушки поспешили уйти оттуда. Теперь на втором торчал Чалов с кем-то, кажется.       Неизменным остался пост Саши. Он из года в год, начиная с того момента, как им разрешили дежурить по всей школе, а не только в столовой, стоял около главного входа. В руках у Саши была вековая толстая тетрадь, в которую он записывал опоздавших и тех, кто игнорировал сменку. Впрочем, Саша был достаточно добрым, многое прощал, а ещё с ним можно было договориться. Вот будь на его месте Чалов, вся школа взвыла бы.       Близнецов в наказание за опоздание отправляют дежурить на лестницы, причём, на разные. Антон не знает, хорошо это в данный момент или плохо. Он вряд ли смог бы выдержать сегодня сидение нос к носу с братом, помимо уроков, ведь Лёша точно начал бы переписываться со своей Элечкой, да и Антон постоянно думал бы о приближающемся ужасе. Ему, наверное, вообще лучше побыть сейчас подальше от брата и общаться с ним поменьше. Учитывая вчерашние Лёшины высказывания, может быть, пора привыкать к общению лишь в стенах школы.       Дежурство на лестнице — самое неблагодарное занятие, какое только можно придумать. В нём нет какого-то смысла, оно просто есть и почему-то должно быть всегда. Как объяснял Кокорин на одном из построений, суть дежурства на лестнице — следить, чтобы по ней никто не бегал, чтобы никто не убился, по необходимости ещё можно помогать людям на этажах в чём-либо. Как считает Антон, дежурство на лестнице нужно только в качестве предлога к наказанию кого-нибудь, типа него. С другой стороны, Антону не сильно хочется делать что-то, поэтому бесполезное сидение на подоконнике, может, не слишком плохо.       Головин возникает рядом, как нельзя кстати, хотя и вызывает удивление. Он же должен контролировать гардероб и всё около него.       — Я Стаса оставил, нам бессмысленно вдвоём там тусоваться, — объясняет Саша и закидывает ноги на подоконник в подражание Антону. — Чё грустный такой?       — Пытаюсь понять, какого чёрта у нас сейчас была алгебра, — говорит Антон, хотя его грусть связана вообще не с этим. Но алгебра, конечно, тоже вызывает недоумение, ведь он смотрит на криво записанное расписание в своём дневнике и чётко видит, что первым уроком должна была быть информатика. Хотя Лёша утром тоже про алгебру говорил.       — Это всё из-за Изотова.       — Какой ещё Изотов?       — Тох, — Саша изгибает бровь. — Это информатик, вообще-то. Ну, не у нашей группы, а у второй.       — Прикольно. И что там с ним?       — Эм, Тох, — Саша удивляется ещё больше. — Он как бы умер. Денис Дмитриевич вчера говорил, потом ещё молчание такое неловкое в кабинете повисло. Ты не помнишь, что ли? Пока той группе нового ещё не нашли, а Михаил Павлович не может разорваться на два кабинета, тем более, изотовская группа типа информатику на ЕГЭ сдавать будет, у них программа другая. Поэтому Елену Тимофеевну попросили заменить. Вторым у нас из-за этого русский будет. Денис Дмитриевич вчера сказал, что отпустит нас с шестого, так как мы его типа сейчас проведём. Бля, Тох, ты спал, что ли?       — Вообще не помню, — мотает головой Антон.       — Да у тебя это не в первый раз уже, я заметил, — Саша опускает ноги и придвигается ближе, с интересом заглядывая в лицо друга. — Тох, что происходит, а? Ты ещё в прошлом году всё где-то в облаках витал, а сейчас, похоже, решил оттуда и не возвращаться.       — Забей, Сань. Оно тебе надо? Иди к гардеробу лучше. Кокорин пройдёт, потом ему что говорить будешь?       — Ну, до меня он не доёбывается, как до вас, а Стас что-нибудь ляпнет. И если ты думаешь, что сможешь от меня отвязаться, то глубоко ошибаешься. Я буду капать тебе на мозг до тех пор, пока ты не скажешь.       — И насколько тебя хватит?       — А тебя? — Саша наклоняет голову, усмехаясь.       — Просто всё идёт по пизде. Чем дальше, тем хуже, и я не понимаю, почему...       Год назад их с Лёшей отчислили из академии «Спартака». С огромным трудом они прошли просмотр, отобрались в одну из команд их возрастной категории, а потом близнецам сообщили, что они никогда не будут футболистами. Да, много обстоятельств тогда сыграло против них, может быть, где-то они сами допустили серьёзные ошибки, но вот так грубо... Сначала взять, а потом отчислить, потому что, видите ли, внезапно оказались кривоногими, бесполезными, и куда только глядели, когда брали? Антон не понимал, он думал, что тут, определённо, есть какая-то ошибка или даже подстава, но долго думать в таком ключе ему не позволил отец, решивший в очередной раз спустить с небес на землю и напомнить, что футбол — не профессия.       Потом у Лёши снова начался этот идиотский период, когда он после расставания с одной девушкой и в процессе страданий по ней решил найти замену. Конвейер вариантов не без помощи Димы запустился, и около двух недель Антон наблюдал где-то восемь или даже десять избранниц, ни одна из которых не задержалась около брата дольше двух дней. В какой-то момент Лёша даже встречался с двумя одновременно, а потом бросил их также одновременно.       Ко всему этому примешалась съехавшая окончательно учёба. Лёше некогда было заниматься всякими геометриями и физиками, потому что он строил личную жизнь, а Антон вообще считал домашку пережитком прошлого и неэффективным методом закрепления материала. Ну, это он перед родителями и учителями так оправдывался. На самом же деле, ему было не до уроков, потому что до сих пор переживал из-за своего провала в футболе, а ещё из-за брата, творящего какую-то немыслимую хрень. Антону хотелось исправить хоть что-то, но всё становилось только хуже. Они с Лёшей продолжали посещать различные просмотры, иногда даже приходили туда, где им уже отказали ранее, но им отказывали вновь. «Спартак» теперь обходили десятой дорогой, хотя Лёша предлагал попробовать снова. Антон заявил, что лучше вообще никогда футболистом не станет, чем ещё раз постучится в их двери, и если он узнает, что Лёша всё-таки туда пошёл, то перестанет считать его своим братом.       Помимо очевидных проблем, заметных невооружённым взглядом, о которых тот же Саша мог прекрасно догадаться, но теперь решил послушать непосредственно от Антона, была ещё одна, которая не давала Миранчуку спокойно жить куда больше, чем год. О ней он умолчал и теперь, потому что такое точно никто не поймёт, даже лучший друг. Такое и Лёша не понял бы.       — И тут вылезла эта грёбаная Элечка! — восклицает Антон, и Саша прикладывает палец к губам, ведь не стоит кому-то постороннему их слышать. Слухи в школе распространяются быстрее, чем можно представить. — Сегодня он тащит её знакомиться с родителями, а вчера вообще заявил, что продаст свою хату, чтобы с ней жить. Походу, он там окончательно ёбнулся и решил на ней жениться.       — Ну, не переживай раньше времени. Если ты говоришь, что эта Элечка — тот ещё кадр, то родаки должны это увидеть. Они же старше, у них опыт есть.       — Ага, вот только шансов мало. А вдруг она начнёт подмазываться?       — Но ей же тридцатка в любом случае. Это должно натолкнуть на какие-то мысли.       — Как говорит Лёша: «Мы живём в современном мире, сейчас неважно, сколько ей лет и кто она».       — И насколько у вас родаки современные?       — Мнение, что футбол — не профессия, как-то характеризует их современность?       Саша задумывается. Ему хочется помочь другу, но он понимает, что всё сказанное — это исключительно дело их семьи, и он тут ничего не сделает. Он не видел Элечку, он не знает, насколько сильно Лёша её любит, он не знает родителей близнецов, чтобы понять их реакцию. Он ничего не знает. Впрочем, Антон, видимо, тоже, раз и он в затруднении. Вот только Антон заранее чувствует провал, а Саша всё-таки старается верить в лучшее до последнего. Иногда мы сами притягиваем к себе плохое, когда не верим в хорошее.       — Эх, получается, у вас сегодня праздничный ужин, — вдруг с какой-то тоской произносит Саша. — Попёрло. А у меня, вот, греча, греча, греча, макароны в воскресенье, потом опять греча. Видеть её уже не могу! Знаешь, о чём я уже месяц мечтаю?       — О чём?       — О мясе под сырной корочкой. И чтобы ещё помидор сверху был. А ещё курицу хочу.       Антон начинает громко смеяться, и Саша подхватывает его веселье, чувствуя, что царившее ранее упадническое настроение временно рассеивается.       — Ну, приходи, что ли. Заодно на цирк посмотришь, — предлагает Миранчук.       — И с какой это радости меня должны пустить на ваше семейное торжество?       — Скажем, что ты — мой парень, — Саша удивлённо хлопает глазами. — Поверь, на фоне Лёши мы будем выглядеть вполне адекватно.       Трель звонка не даёт Головину оценить предложенный вариант, хотя ради мяса под сырной корочкой или курицы он вполне готов был изобразить чьего-нибудь парня. Саша соскакивает с подоконника, чтобы вернуться к себе в гардероб, где оставил рюкзак, а ещё Стаса.

***

      Денис Дмитриевич по какой-то причине задерживается, поэтому в классе царят суета и гомон. Несмотря на то, что во имя дежурства они имеют право приходить на уроки на пять минут позже, без присмотра 11 «В» сидит уже почти пятнадцать минут. Впрочем, у Дениса Дмитриевича, фактически живущего в своём кабинете, всегда есть весомые причины для опозданий.       — Короче, есть одна тема, — Дима разворачивается к парте близнецов, кладя свою руку на спинку стула. Эта фраза означает какой-то безумный план, созревший в голове Баринова, и он вряд ли теперь упустит возможность воплотить его в жизнь. Идея с гаражом начиналась точно так же. — Как я понял, Лёхе не нужна двушка.       — Нет. Забудь. — Немедленно прерывает Антон. — Ты не сделаешь бордель в соседней от меня квартире. Тем более, Лёша собирался её продавать, а не дарить тебе.       — Да с хуя ли бордель? — вздыхает Дима. — Просто ещё одну площадку под тусовки. Гараж — это, конечно, хорошо, но там не посидишь с ноября по апрель. А это очень большой срок.       — Ты же говорил, у вас там утеплитель, буквально можно жить, — встревает Костя, сидящий на краю парты близнецов.       — Да... Но всё равно не прикольно потом тащиться через эти гаражные районы по холоду, по снегу и раскисшей грязи.       — А ещё в гараже нет отдельной спальни, где можно трахаться, верно? — уточняет Антон и потом толкает Лёшу в бок. Тот чему-то улыбается в телефоне и даже не слушает, что его квартиру уже пытаются отжать самым наглым образом. — Алло, блядь, Лёша, почему я должен твою хату защищать? Этот ненормальный собирается сделать из неё притон!       Лёша вопросительно смотрит на брата и друзей, и Антону, недовольно цокнув языком, приходится всё объяснять. Дима постоянно встревает, стараясь сгладить углы и дать более адекватные названия своей идее.       — В конце концов, я не прошу её просто так отдать, — говорит Дима. — Продай её мне.       — Откуда у тебя столько денег, бизнесмен? — усмехается Костя.       — Ну, я постепенно отдавать буду. За вход, за выпивку начну брать, оно накопится...       — Лет за сто, — недовольно фыркает Антон. — Я не собираюсь засыпать под чужие блядские стоны. Так что, Бара, иди на хуй со своими идеями.       — Ой, как будто, если Лёха переедет туда со своей Элечкой, ты не будешь спать под стоны, — Дима закатывает глаза. Он за полминуты уже детально продумал, что и как будет в квартире, которую ему Лёша просто обязан по-дружески одолжить, тем более, та ему совершенно не нужна. — А если Лёха её продаст, то там кто-то посторонний точно так же может сделать притон, раз уж ты думаешь, что я не способен на что-то приличное. Подумай, Тоха, что лучше: притон твоего друга или каких-нибудь цыган?       — Лёша не станет продавать квартиру цыганам. Он же не дебил. Да, Лёша? — чтобы брат снова вник в разговор, приходится тряхнуть его за плечо.       — Ну, может быть, Дима в какой-то мере и прав. Мы с Элей говорили об этом вчера, говорили сегодня, вот даже сейчас. Она сказала, что я могу жить у неё. А если Дима действительно готов платить за квартиру, то...       — Да вы все одновременно башкой ёбнулись или что? — восклицает Антон, хлопая ладонями по парте, чем привлекает внимание людей за соседними партами. — Лёша, ты же хотел её продавать, чтобы куда-то там съебать со своей Элечкой! Или что, она разрешила тебе распорядиться собственной квартирой как-то иначе?       — Мы решили, что можно сдавать эту квартиру, чтобы иметь постоянный доход. Дима, как я понял, готов её снимать под какие-то свои нужды. Мне, в принципе, плевать, под какие, лишь бы деньги приходили вовремя, — Баринов аж сияет. Антон раздражённо дёргает верхней губой, чувствуя, что Лёша сейчас просто пересказывает слова своей девушки. Грёбаный влюблённый идиот, даже своё мнение умудрился просрать! — Так что, Бара, если хочешь, бери квартиру.       — Стоп, блядь! Никакого бери! — Антон не даёт им пожать друг другу руки. — Я всё ещё собираюсь жить по соседству, и если тебе насрать, то мне как-то не очень. Я против.       К их компании подходит Саша, который слышал часть разговора, особенно последние возмущения Антона, которые, в принципе, слышал весь класс. Головин опирается руками на парту Димы, взглядом интересуясь, каков же тогда компромисс. Он знает Антона, и тот, если протестует, то никогда не отступит, пока ему не предложат какой-нибудь очень заманчивый вариант. Дима, если вцепился во что-то, то оторвёт с мясом.       — Я подумаю, — обещает Баринов. У него есть ровно сорок пять минут, чтобы найти способ заставить Антона поменять мнение.       В класс заходит Денис Дмитриевич, судя по лицу, уже вымотанный и уставший.       — Итак, две новости. Обе плохие, — говорит он, как только ученики рассаживаются по своим местам. — Во-первых, историю у вас сегодня проведёт Людмила Анатольевна, потому что у Александра Юрьевича некоторые обстоятельства, — все недовольно кривятся, ведь Людмила Анатольевна, она же классуха 11 «Б», вела у них историю раньше и оставила после себя не слишком приятное впечатление. К тому же, у неё были кое-какие недопонимания с Денисом Дмитриевичем, а своё отношение она переносила на его класс с превеликим удовольствием. — Во-вторых, у вас будет новый учитель геометрии.       — А Елена Тимофеевна? — выпаливает удивлённая Полина.       — Дело в том, что этот человек не стал брать себе новый класс, а работать ему надо, поэтому приняли решение отдать ему всю одиннадцатую параллель. Если вас это успокоит, то не только вам страдать. Иначе говоря, геометрию у вас теперь ведёт Дмитрий Максимович Вагнер.       — Блядь, только не геометрик, — ругается Антон.       Дмитрий Максимович был из той плеяды учителей, которые процветали при Иде Геннадиевне. Вот только не ушёл вместе с ней и своими коллегами, потому что понимал, что из-за возраста его вряд ли возьмут в другую школу, к тому же, он на тот момент вёл каких-то девятиклассников. В прошлом году он их выпустил, но наотрез отказался брать под свою опеку новые пятые классы, так как был разочарован в умственных способностях всех детей, начиная с выпускников десятилетней давности. Одним из них был, кстати, сам Денис. Десять лет назад Дмитрий Максимович вёл у него алгебру и геометрию, поэтому с тех самых пор между ними существовал непреодолимый конфликт. Денис не нравился учителю, наверное, как человек, раз он всегда с удовольствием заваливал его на своих предметах, а теперь строил всякие козни и не упускал ни одной возможности поддеть, уже будучи в статусе коллег с бывшим учеником. Денис прекрасно понимал, что Дмитрий Максимович загнобит его класс, отыграется на них за все годы вражды с самим Черышевым.       — Ах, да, ещё одна новость, — после тяжёлого молчания сообщает Денис. — Костя, ты в прошлом году много пропустил из-за проблем со здоровьем. Меня попросили, чтобы тебя приставили к кому-то, кто смог бы помочь тебе вытянуть учёбу, иначе тебя даже до экзаменов не допустят.       Костя действительно был очень невезучим. Его плохие оценки, всегда колеблющиеся между двойками и тройками с минусом, конечно, частично вытекали из его нежелания тратить время на домашку и зазубривание материала, но в большей степени были связаны с его бесконечными пропусками. То он ломал себе руку и уходил на домашнее обучение, постигая предметы самостоятельно, насколько мог. То у него никак не получалось выздороветь, поэтому прошлые полгода, а именно период с февраля по май, он успешно проболел, кое-как закончив десятый класс. Некоторые учителя хотели оставить его на лето, но из-за того, что в том году школу сделали одной из площадок для проведения ЕГЭ, никакой возможности доучивать неуспевающих не представилось. Учителя просто махнули рукой, ведь не тратить же им свой отпуск на этих учеников, тем более, часть ушла в другие учебные заведения. Костя решил остаться, потому что у него тут были друзья, а учёба... Да чёрт с ней, как-нибудь справится.       — Поскольку у нас в классе самый успевающий — это Федя, то, я думаю, логично, если именно он возьмёт над тобой шефство, — заканчивает Денис.       Чалов чуть ли воздухом не давится. Он прекрасно знает, что Костя — друг Миранчуков, а Миранчуки — это позор всего класса, отъявленные хулиганы, совершенные бездари и вообще неприятные люди. И ему надо теперь учить их друга? Он же точно такой же! Федя уверен.       — Денис Дмитриевич, но у меня мало свободного времени. У меня репетиторы... — начинает Чалов, надеясь избавиться от ненужной нагрузки.       — Ты же идёшь на золотую медаль и красный диплом, — спокойно произносит Черышев, скрещивая руки на груди. — Конечно, у тебя мало времени, у всех мало времени в выпускных классах. В курсе ли ты, Федя, что активная роль в жизни класса и школы играет огромную роль при получении золотой медали?       — Вообще-то, отличная учёба влияет на неё, насколько мне известно.       — Нет, отличная учёба гарантирует тебе аттестат, а золотую медаль теперь не дают просто в дополнение. Её вместе с благодарственным письмом вручают по сумме заслуг. Участие в олимпиадах, спортивные или творческие успехи, идеальное поведение, отсутствие различных ситуаций, портящих репутацию, мнение учителей, а также активная деятельность в жизни класса и школы — вот то, что влияет на медаль и письмо.       Про благодарственное письмо Федя даже не слышал никогда, но он понимает, что должен его получить. Родители ждут, что он возьмёт все грамоты, которые потом надо будет представить в портфолио для поступления. Благодарственное письмо он тоже обязан взять, и, если для этого придётся подтягивать учёбу миранчуковских приятелей, значит, Федя перетерпит и сделает, что от него требуется.       — Костя, пересядь к Феде, — говорит Денис, указывая головой в сторону второй парты у окна. Кучаев нехотя собирает свои вещи и двигает их на две парты вперёд, благодаря небеса за то, что Чалов не сидит, как лох, на первой перед учителем. — Отлично. Теперь мы наконец-то можем начать урок.       Федя даже не смотрит на своего нового соседа. Надо будет потом как-то объяснить отсутствующему Лёне, что тот должен переехать на место Кучаева.       — Здарова, — без удовольствия произносит Костя, протягивая руку Чалову. Тот игнорирует. Раскрывает тетрадь и начинает выводить своим, естественно, каллиграфическим почерком число. — Ясно. Завтра поговорим.       Возможно, это прозвучало куда более угрожающе, чем Костя планировал. Он не хотел запугивать Чалова, но, в целом, ему было всё равно, что тот о нём думает. Сегодня надо как-то отсидеть ещё три урока, а вот завтра уже придётся вступить в полноценный диалог. Даже если Чалов против.       За время русского Дима ничего дельного придумать не успевает, поэтому гениальная мысль посещает его лишь посреди истории. Стоит ему только развернуться к близнецам, как Людмила Анатольевна немедленно задаёт какой-то тупой вопрос про причины ускорения научно-технического развития в начале двадцатого века. Дима даже не успевает осознать суть, как в журнале рядом с его фамилией уже вырисовывается соответствующая оценка. Остаётся надеяться, что Александр Юрьевич, увидев это самоуправство, немедленно всё исправит.       Больше всех, кстати, по поводу замены учителя грустит Головин. Он подпирает кулаком щёку и печально смотрит в парту. Между прочим, при Александре Юрьевиче Саша всегда садится за первую парту перед ним, но сейчас остаётся на своей родной второй у стены. Он ждёт, когда же закончится этот бесконечный урок.       К второму русскому Дима всё же озвучивает условие, при котором мнение Антона будет иметь вес в квартирном вопросе. Вокруг парты близнецов располагаются и Костя с Сашей, которым тоже безумно интересно, что именно придумал Баринов.       — Итак, предлагаю спор, — говорит Дима, периодически оглядываясь на дверь и надеясь, что Денис Дмитриевич снова где-нибудь задержится, потому что за три минуты ему вряд ли удастся уговорить Антона. — Если ты выигрываешь, я оставляю хату в покое, но если ты проигрываешь, то я забираю её себе, и хоть умри, но там будет новая база для тусовок.       — В чём суть спора?       — М-м-м, скажем так, маленькое развлечение. Последний год должен нам как-нибудь запомниться, да и мы должны оставить свой след.       — Мы, конечно же, мало хуйни натворили за эти одиннадцать лет, — хмыкает Костя.       — Звучит дохуя подозрительно. Что за развлечение? — серьёзно спрашивает Антон, откидываясь на спинку стула.       — Например, подкатить к Смолову.       — К Фёдору Михайловичу? Ты ёбнулся? Меня из школы за это вышибут.       — Не вышибут. Последний год учимся, никому не нужен этот геморрой с документами.       — Поверь, ради меня сделают исключение.       — Ой, Миранчук, за все три года присутствия Смолова здесь твоих родаков ни разу не вызвали в школу, хотя ты вещи и похуже вытворял. По-моему, это достаточно весомо. Ты в его кабинете буквально прописался, и он хоть раз сказал тебе, что ещё одна выходка, и ты вылетишь отсюда? Вот именно. Он не станет выгонять тебя, потому что проще доучить, а потом избавиться раз и навсегда.       — Окей, допустим, он тоже так думает. Только спор изначально проигрышный для меня. Фёдор Михайлович как бы не гей, может быть, у него вообще жена и дети. Я не собираюсь ему портить репутацию и жизнь.       — Нет у него никого, — отмахивается Дима. — Я сам слышал сегодня, как он обсуждал с Кокориным какую-то бабу, с которой где-то познакомился. Поверь мне, все эти знакомства — одноразовый перепихон и ничего больше. А что до пидорства, так тут всё видно.       — Дим, ты в последнее время слишком часто видишь этих самых пидоров, — усмехается Костя. — Саша у тебя уже три года пидор, теперь Фёдор Михайлович. Есть такая поговорка: у кого, что болит, тот о том и говорит.       — Да эти пидоры повсюду! — заявляет Баринов и снова оглядывается. — Серьёзно вам говорю. Я их на расстоянии чувствую, — взгляд упирается в Сашу.       — Ты заебал уже, реально. Ещё раз назовёшь меня пидором, я тебе въебу, — отвечает Головин. — Что вообще за охуенная шутка считать меня геем?       — То, что ты слышал левый разговор Фёдора Михайловича, где он обсуждал какую-то бабу, вообще не даёт никаких гарантий, — прерывая Сашу, произносит Антон.       — Ну, если ты мне, другу, не веришь, спроси... у Дениса Дмитриевича, он же дружит со Смоловым.       — Ага, блядь, уже вижу это. Подхожу я такой сейчас к Черышеву и спрашиваю: «Денис Дмитриевич, скажите, пожалуйста, а Фёдор Михайлович — гей?» И он мне в ответ: «Конечно, а ты не заметил?» И я ему: «Спасибо большое, выручили!» А потом ещё возвращаюсь и уточняю, свободен ли Фёдор Михайлович в данный момент. Хуйню не неси, Бара.       — Слушай, я здесь кучу времени перед тобой распинаюсь. Не нужна тебе Лёхина хата, так и скажи, мы все успокоимся.       — Ладно, блядь. Что именно будет считаться за подкат?       — Ну, допустим, поцелуй.       — Какой?       — Хотя бы в щёку.       — С чьей стороны?       — Так уж и быть, с любой. Даже если ты его засосёшь, я поверю.       — Сколько у меня времени?       — До конца года. Сделаю скидку на твою неопытность.       Антон осуждающе смотрит на Лёшу, надеясь, что тот сейчас как-то вмешается. Например, возьмёт свои слова о квартире обратно.       — Нет, я помогать не буду, у меня девушка вообще-то есть, — Лёша истолковывает взгляд брата совсем иначе, чем вызывает волну раздражения. Но даже её понимает в своём контексте.       Дима протягивает руку, Костя с интересом ждёт дальнейших действий от Антона. У того, по идее, уже нет возможности отказаться, так как задал слишком много уточняющих вопросов. Не по-пацански давать заднюю, а спор — дело благородное, какие бы условия в нём ни были.       — Это всё звучит, как проституция, — недовольно произносит Саша. — Я считаю, что Антон не должен этого делать. Хер с ней, с квартирой, она того не стоит.       — Давай, Тоша сам разберётся? — говорит Дима. — Пацан он или нет, может за свои слова ответить или...       — Согласен, но! — Антон хватает Диму за руку. — Когда я выиграю, помимо квартиры, я получу от тебя ещё кое-что. Раз уж наш спор до конца года, то есть включая выпускной и день, когда мы припрёмся за своими документами, то именно в этот день ты встанешь на парту в этом классе и при всех скажешь, что пидор, — Антон уверен, что Дима откажется.       — Поскольку я выиграю, то поебать, что ты там хочешь, — уверенно произносит Баринов, и Костя разбивает их рукопожатие. — Кстати, считай, я тебе услугу оказал. Хоть с кем-то у тебя есть шансы, пусть и на чмошный поцелуй, — Антон показывает Диме средний палец, и именно в этот момент в класс заходит Денис Дмитриевич.

***

      Довольно ожидаемо ужин с родителями и Элечкой превращается в сущий кошмар. После школы Лёша сразу отправляется к ней, а Антон уходит домой, где мама, вернувшаяся специально пораньше, уже накрывает стол. Насколько может, Антон ей в этом помогает, но постоянно слышит различного вида упрёки по поводу своего неумения даже правильно разложить вилки с ножами. Антон фыркает и перекладывает, потом идёт открывать дверь отцу.       Лёша заявляется где-то через час, когда отец уже начинает сомневаться в существовании Элечки. Антон соврёт, если скажет, что подобное настроение родителя его не радует. Он впервые по-настоящему рад вечному недовольству отца, тем более, оно наконец-то направлено не на него, а на Лёшу. Ну, кто бы мог подумать, что самый любимый сын вызовет своими действиями осуждение!       Антон видит шок на лицах родителей, стоит Элечке переступить порог. Она действительно выглядит неплохо для своих лет, Антон дал бы ей около двадцати пяти, а не тридцать, поэтому вполне логично, что слепой и тупой Лёша мог на неё повестись. Но, как и говорил Саша, у родителей есть опыт, они явно встречали в своей жизни людей побольше, чем близнецы, поэтому сразу удивились присутствию этой дамы рядом со своим сыном. К тому же, особенно для мамы, Лёша до сих пор оставался десятилетним ребёнком.       Разговор за столом идёт напряжённо, но Лёша будто бы этого не замечает. Он пляшет вокруг своей девушки, улыбается, глядя на неё, пытается рассказывать родителям какие-то моменты их отношений, которые, разумеется, можно обсудить с семьёй. Антон-то знает куда больше подробностей, поэтому сейчас чувствует себя владельцем ситуации. Ему хочется что-нибудь такое спросить, чтобы вывести недоумение на лице противной ему Элечки. День сегодня был просто отвратительным, впрочем, как и ряд предыдущих, не отличившихся положительными событиями, и Антон мечтает хоть как-то отыграться за всё, что он тут пережил. Да, это будет не менее отвратительно, но ему так наплевать. Возможно, его выгонят из-за стола, возможно, на него потом будут долго орать за невоспитанность, возможно, что-то запретят или как-то обзовут, возможно, Лёша на него смертельно обидится, но, господи, как же Антону плевать. Он просто хочет получить пару капель мстительного удовольствия.       — Элечка, а как звучит полное имя? Я могу называть тебя Элей? — интересуется Антон.       — Эльвира...       — Слишком длинно, я, пожалуй, действительно буду обращаться к тебе Эля. Лёша же тебя так не называет? Мне кажется, что будет странно, если мы начнём тебя звать одинаково. Ещё решишь, что я — это Лёша.       — Антон, ешь, пожалуйста, молча, — предсказуемо говорит мать. — Вы простите, он не это имел в виду.       — Эля, а у тебя с моим братом всё серьёзно? Я переживаю чуть-чуть. Знаешь, у него была одна девушка... Не помню, как её звали, но суть в том, что у них тоже было серьёзно, а на следующий день она его бросила. Лёша очень расстроился, а я очень не люблю, когда Лёша расстраивается, — Антон ни на кого не смотрит, просто продолжает говорить, крутя в руках вилку. Он не видит будто бы побледневшего лица матери, сурового взгляда отца, на дне которого, впрочем, плескается что-то подобное интересу, но самое главное — Антон не видит реакцию Лёши. Тот готов провалиться сквозь землю. Не хватало только, чтобы Антон начал перечислять всех его девушек, о которых ни Элечка, ни родители, конечно, ничего не знают. По мнению матери, Элечка — это первая девушка Лёши. — Он тут на днях мне признался, что хочет сделать тебя, Эля, частью нашей семьи. Уже о переездах всяких задумывается...       — Антон, тебе не пора уроки идти делать? — перебивает мать.       — Лёше, думаю, тоже пора. Так вот, я не договорил. Эля, раз ты почти часть нашей семьи, то, надеюсь, будешь учитывать моё существование. Потому что Лёшины близкие для меня близкие тоже. Рассчитываю, что это взаимно, а то получится обидно, — только сейчас Антон удостаивает брата взглядом. — А вот теперь я пойду. Спасибо всем за ужин. Мама, это было очень вкусно. Эля, рад был познакомиться лично.       Мерзко это признавать, но Антон испытывает радость, когда вечер заканчивается огромным скандалом, стоит Элечке выйти за дверь. Наверное, после того, как он всех покинул, там за два часа случилось что-то ещё, раз отец так сильно ругается на Лёшу. Удивительно, даже мать его в этом поддерживает. Что же такое случилось? Антон слушает крики и вопли, инстинктивно дёргается при звуке удара чего-то о пол. Да, таких скандалов у них не было очень давно. На Лёшу, пожалуй, так вообще никогда не орали.       Антон ждёт, что ему прилетит за все выходки на утро, но завтрак проходит при гробовом молчании. По пути в школу Лёша тоже молчит, еле выдавливает из себя какое-то приветствие в сторону Димы. Раз Лёша решил игнорировать весь мир, значит, он обижается не только на брата, хотя, может, на него он вообще не обижается.       Остатки вчерашнего ужина Антон передаёт в контейнере Головину перед вторым уроком обществознания. Саша, кажется, никогда ещё так сильно не радовался еде, словно его только что вывезли из голодного края. Тут, конечно, нет мяса с сыром, но есть какой-то салат, картошка, а ещё божественная курица.       Второе обществознание близнецы решают пропустить. Им не слишком нравится этот предмет, да и учитель не самый приятный, а следующим вообще идёт геометрия, с которой хочется свалить. Обычно близнецы стабильно прогуливают физику, но сегодня обстоятельства складываются иначе. У Лёши тоска и злость, у Антона какое-то иррациональное предчувствие плохого и беспокойство за брата. Им сейчас не до обществознания.       Туалет на третьем этаже всегда был надёжным убежищем от любого окружающего дерьма. Учителя считали это место настоящим притоном, ученики выбирали его на тот случай, если надо было пересидеть какой-нибудь урок, рассказать кому-нибудь важную тайну вдали от посторонних ушей, а ещё сюда часто бегали парочки, которым больше негде было уединиться. Лёша сидит на подоконнике, положив голову на колени, задумчиво глядя на школьный двор. Яркое солнце теперь выбешивает даже его, хотя Лёше всегда нравилась тёплая погода, и от жары он особо не страдал. Хотя, может быть, он просто не замечал её раньше.       — Сука, последняя, — ругается Антон, смотря на пачку сигарет. Именно в этом туалете курить можно совершенно спокойно, так как датчики дыма не работают уже года четыре, впрочем, не без помощи близнецов. — Ты ей писал уже?       — Утром молчала.       — Обиделась?       — Хуй знает.       — Может, не моё дело, но я в чём-то с отцом согласен, — осторожно начинает Антон, доставая сигарету. — Не факт, что у вас с Элей что-то получится... Ну, долгое. Это сейчас кажется, что всё прекрасно, вы там любите друг друга до потери пульса...       — Тебе есть, с чем сравнивать? — вопрос звучит резко, обидно, хотя Лёша произносит его совершенно ровно, продолжая смотреть в окно. — А я люблю её. Отец понятия не имеет, насколько. Я никого ещё так не любил.       Здесь трудно поспорить. До Элечки ничего подобного Антон за братом не замечал. Не было целых трёх месяцев этих романтичных соплей и восторженных пересказов прошедших свиданий, не было этих поисков подарков, с каждым разом всё дороже и значительнее, не было желания всё бросить и жить с ней. О знакомствах с семьёй и речи не шло никогда. Раньше у Лёши всё проходило куда быстрее, не чувствовалась эта серьёзность в действиях и словах. Может, он её на самом деле любит, как никого? Наверное, в жизни каждого человека рано или поздно появляется кто-то, вызывающий именно такие чувства. Родители же так друг друга нашли, верно?       — Знаешь, а пошёл он.       — Кто? — Антон щёлкает зажигалкой.       — Отец. Пошёл к чёрту, пусть думает, что хочет. Я не собираюсь перед ним распинаться. Я вообще из дома уйду.       — Куда ты уйдёшь?       — К Элечке перееду. Она не против. Начнём жить вместе пораньше.       — Может, не стоит так внезапно...              — Я не хочу жить в одной квартире с человеком, который не способен понять мнение, отличное от его собственного. Ты же сам знаешь, что отец на всё смотрит только со своей колокольни. Он даже не пытается понять, чего хотим мы, что нужно нам.       Антон может только согласно кивнуть. Лёша прав, к сожалению. Отец даже их увлечение футболом не поддерживает, потому что имеет другие взгляды на будущее сыновей. Впрочем, тут надо сделать поправку, на будущее Лёши. Будущее Антона его вряд ли вообще заботит, однако он всё равно не даст ему стать футболистом, наверное, чтобы семью не опозорил.       Антон проводит большим пальцем по подоконнику, покрытому разными убогими маркерными и карандашными надписями, чувствуя кожей одну, совсем незаметную, процарапанную канцелярским ножом три года назад. Надпись, которую Антон прочёл на каком-то рекламном плакате, где парень его возраста поднимал над головой кубок. Кажется, рекламировали спортивный турнир для подростков. Антон тогда представил себя на месте парня из рекламы. Вот он тоже стоит посреди поля, вскидывает руки к небу, а в них кубок, тяжёлый, переливающийся на солнце. «От мечты к цели», — громко скандировала надпись на том плакате.       — От мечты к цели, — проговаривает Антон и снова втягивает порцию никотина. — И ты, правда, хочешь уйти? А как же?..       — Я ж только из дома, — Лёша улыбаться вдруг начинает, выхватывает из пальцев брата сигарету и докуривает сам. Вообще-то, не принято у парней последнюю забирать, да ещё и совать в собственный рот, но близнецам можно. На многие, казалось бы, странные вещи их друзья и знакомые закрывали глаза. Дима, впрочем, пытался возмутиться, на что-то намекнуть, будучи уверенным, что его окружают лишь пидоры. Бариновские попытки быстро потерпели поражение. Головин авторитетно высказался, что это нормально. Он читал какую-то статью, где было написано, что у близнецов отношения куда теснее, чем у обычных братьев, поэтому не стоит видеть то, чего нет.       Антон смотрит на приоткрытые Лёшины губы, на его пальцы, держащие остатки сигареты, а все мысли только о том, что он больше не увидит ни губ, ни пальцев, ни брата целиком. Будут они общаться, как же! Элечка займёт всё место в Лёшиной голове, и после школы он будет спешить не к друзьям в гараж, а к ней. Где-то ещё теплится надежда, что брат передумает, что он сказал это всё сгоряча. В конце-то концов, Лёша — свет в окошке, самый примерный сын в глазах родителей, других родственников и всех знакомых. Лёша свой образ старательно поддерживает, пусть и не без помощи брата, но на что ещё нужны братья-близнецы, да? Это Антон знает про него всё, он видит Лёшу таким, какой он есть, и может перечислить поимённо всех Лёшиных демонов. Антон, наверное, даже гордится тем, что только ему это доступно, значит, он имеет какую-то важность для своего брата, значит, тот им пока дорожит. С другой стороны, иногда Антону не хотелось бы знать Лёшу вовсе.       — Смотри, Фёдор Михайлович приехал, — кивает Лёша в направлении клумбы, около которой паркуется чёрный «Maybach». — И откуда у него столько денег? В прошлом году, кажется, другая была.       — Риторический вопрос, — усмехается Антон.       Лёша хватает Антона за плечо, спихивая с подоконника. Тот не сразу понимает, чем вызвана подобная реакция, но сваливается моментально, чуть ли не стукаясь своим носом о Лёшин.       — Не хватало ещё, чтобы запалил, как мы тут курим, — объясняет брат почему-то шёпотом. — Лично я сегодня к нему в гости не собираюсь.       — А что ты собираешься? — спрашивает Антон, всё ещё находясь слишком близко, как ему кажется. Он касается Лёшиных коленей своими, только опираясь ладонью о стену за плечом брата. Нет ничего такого в этой ситуации, но Антону как-то внезапно неловко, хочется отодвинуться, но он же тогда просто рухнет на грёбаный пол, так как равновесие не удержит точно.       — Погнали домой, а?       — Забить хуй на пять уроков? Вау, Лёша, не ожидал.       — А тебе хочется сидеть на геометрии? — Антон брезгливо морщится. — А потом у нас бесполезное, никому не всравшееся черчение, потом вообще алгебра. Мы вчера ни хера не сделали, Еленка точно спросит, получим два.       — Ты думаешь, что меня надо уговаривать? — хмыкает Антон. — Да я бы вообще здесь не появлялся. Просто шестым и седьмым физ-ра...       — И что? Романыч опять заставит в волейбол этот убогий играть. Даже на улице.       Да, чтобы они начали играть в футбол, должен, видимо, пойти снег в июле. Сколько раз близнецы пытались уговорить физрука дать им мяч, тем более, Костя и Саша тоже всегда ратовали за футбол, да и другие против не были? Но Романыч, казалось бы, не самый старый и вредный человек, упорно швырял им волейбольный мяч и просил натянуть сетку. Антон терпеть не мог волейбол, потому что у него вообще ничего не получалось. А Костя всегда отсаживался на скамейку, надеясь, что его не позовут, так как однажды он себе мячом выбил палец и ещё месяц ходил с гипсом. Рентген показал, что у Кучаева в пальце вообще была трещина...       Дома заняться, впрочем, тоже нечем. Хотя Лёша всё-таки придумывает себе занятие спустя час бесполезного лежания рядом с Антоном на диване. Он уходит к себе в комнату, начинает там греметь чем-то и иногда материться. Антон лежит, смотря в потолок, а потом всё-таки думает поинтересоваться, чем же так сильно занят брат. Картина перед ним заставляет сердце нервно забиться.       — Лёш?       — Чего?       — Ты что делаешь?       — Собираюсь, — легко отвечает брат, засовывая какую-то хрень в сумку, которую обычно брал, если надо было куда-то далеко поехать. — Тош, я ж говорил, что ухожу.       — Я... Мне казалось, ты это так... Ну, не сегодня хотя бы...              — А смысл тянуть?       Дальше Антон стоит молчаливой тенью около стены, смотря за тем, как брат собирается. Ему надо срочно это остановить, не дать Лёше уйти, потому что иначе... Иначе всё. Но Антон продолжает стоять, будто не верит в происходящее. Лёша не уйдёт. Это всё какой-то бред. Не может быть всё так плохо.       Лёша обнимает его у двери. Лёша думает, что делать с ключами, но на всякий случай оставляет их у себя. Лёша что-то говорит, улыбается, целует зачем-то в лоб, кажется, планирует скучать. Дверь за Лёшей закрывается, и Антон осознаёт, что страшное всё же случилось. Он так этого боялся, но даже не попытался остановить. Теперь точно всё. Антон садится на обувницу, глядя на свои колени. Мысли в голове летают, как самолёты, но при этом сплошная пустота и отсутствие даже тупого желания разреветься. Хотя смысл? Лёша почувствует, что ему плохо, и вернётся? Ни хера Лёша не почувствует, ему вообще насрать. У него Элечка, взрослая жизнь. Но как это случилось?..

Однажды им было шесть...

      Лето. Дача. Какой-то пруд. Или озеро? Антон не помнит. Они уже давно не ездили на дачу, лет десять, наверное. После смерти бабушки, кроме родителей, эта дача больше никого не интересовала. А тогда в ней был какой-то особый смысл. Лёша и Антон с удовольствием ездили на дачу, с не меньшим удовольствием ходили купаться на этот пруд. Стояла такая же жара, как сейчас. Они лежали под солнцем на огромном полотенце, которое им выдала бабушка. Лёша жевал какую-то травинку, Антон мечтал с закрытыми глазами.       — Я скажу тебе один секрет, ты только никому не говори, ладно? — произнёс Лёша. — Я слышал, как тётя Люба с соседнего участка с бабушкой говорила. Она спросила у неё, почему мы всегда с тобой вдвоём ходим. Ба сказала, что мы так с рождения. А тётя Люба сказала, что это редкость.       — Почему?       — Не знаю. А что, бывает, когда братья по отдельности? — Антон решительно мотает головой. — Вот и я думаю, что нет.       Солнце ушло за пышное облако, образовав тень. Антон открыл глаза, сел, подобрав колени, поёжился.       — А мы всегда вместе будем, Лёш?       — Конечно, — тот тоже поднялся и протянул брату мизинец. Антон протянул свой, сцепляя. — Ты же помнишь?       — Вместе и до конца.              — Что бы ни случилось, и где бы ни оказались.       Лёша улыбнулся, Антон тоже. Солнце не спешило вылезать из-за облака, а ещё от воды повеяло холодом.

Потом им исполнилось восемь...

      Близнецы любили футбол. Они впервые посмотрели его с дедом всё на той же даче, после чего решили, что обязательно станут футболистами. Каждый раз, когда дома были гости, все почему-то спрашивали, кем близнецы станут, будто в восемь лет можно сказать что-то конкретное. Лёша и Антон радостно отвечали, что будут футболистами. У них спрашивали, сколько голов они забьют, и, немного подумав, близнецы отвечали — сто. Каждый или на двоих? Конечно, на двоих. Забивать они будут по очереди, сначала Лёша, потом — Антон. Гостей всегда веселили эти ответы, и только отец хмуро смотрел на сыновей, иногда говоря, что футбол — не профессия, и скоро они это поймут. Он всегда считал игру лишь бессмысленной беготнёй и ругался, почему футболистам за их кривоногость столько платят.       Близнецы хотели играть в футбол во дворе, но у них не было мяча. Тогда они попросили его на день рождения, но отец наотрез отказал.       — Ненужные траты. Сегодня вам интересен футбол, завтра — хоккей, послезавтра в космос захотите.       Мать пыталась с ним поговорить, однако всё было бесполезно. Он пригрозил, что если она купит Лёше с Антоном мяч, то он немедленно вышвырнет его с балкона. Тогда Лёша решил, что надо купить мяч самим. Это будет очень взрослый поступок.       Они копили долго. Откладывали деньги, которые им иногда давала мама на мороженое, трепетно складывали бабушкины деньги, подаренные на день рождения, и к концу октября близнецы всё же смогли позволить себе мяч. Он был такой красивый, блестящий. Им завидовал во дворе каждый, и все толпились вокруг близнецов, чтобы погонять мяч с ними.       А через неделю к коробке, где обычно собиралась их компания, пришли местные хулиганы с гаражей. Они были едва ли старше самих близнецов, ну, может, на год, зато были выше на полголовы и сильнее.       — Это у вас тут мяч есть? — спросил один из них.       Знакомые пацаны расступились, потому что у них мяча не было. Мяч был только у близнецов. Трое хулиганов подошли к ним, движением головы приказывая выкатить мяч. Антон упрямо держал мяч за спиной.       — Купи свой и играй, — сказал Лёша. — Чё пристал?       — Какие борзые, а, — крякнул тот, что интересовался мячом. — Вас бы манерам поучить.       Домой близнецы вернулись без мяча, ещё и от матери влетело за синяки и ссадины. Потом пришёл с работы отец, устроил дополнительную экзекуцию, запретил выдавать близнецам карманные. А через год бабушка подарила им другой мяч на день рождения. Сколько тогда было радости...       Но погода той осенью постоянно портилась. Шли дожди, на коробку никто не выходил, да и близнецам мама не разрешала гулять, боясь, что те заболеют. Антон и Лёша оттачивали футбольные навыки прямо в гостиной, пока родители были на работе. Лёша увидел в каком-то матче, как один игрок брал мяч на ногу, а потом перекидывал через себя. Они пытались повторить этот приём, но мяч постоянно сваливался с ноги. И вдруг у Лёши получилось, только мяч полетел сильно вверх, ударился о люстру, и та рассыпалась на ковёр кучей осколков.       — Что будем делать? — со страхом спросил Антон.       — Давай уберём? Может, не заметят. Если голову не поднимать, то будто ничего и не случилось.       Но родители, конечно, заметили. Почему-то наорали тогда на Антона, хотя люстру разбил Лёша. Отец отобрал мяч, как и обещал, выкинул его с балкона. На улице уже было темно, однако Лёша, чтобы как-то загладить свою вину перед братом, всё равно пошёл на улицу. Он обшарил все кусты у дома, даже пошёл дальше подъезда, где ещё светили фонари, вымок под проливным дождём, но ничего не нашёл.       — Да ладно, Тош, — говорил он брату, сидя с ним рядом на кровати. — Мы на новый накопим. Я накоплю, хочешь?       — Чтобы его снова кто-нибудь отобрал или выкинул? — Антон шмыгнул носом, старательно делая вид, что не плачет. Это же всего лишь мяч, из-за такого не плачут. Это всего лишь мяч, о котором они так мечтали.       — У нас будет ещё мяч, — уверенно произнёс Лёша, обнимая брата за плечи. — Обещаю, — они снова сцепили мизинцы в только им понятном жесте и проговорили про себя фразу, ставшую теперь их правилом жизни: «Вместе и до конца. Что бы ни случилось, и где бы ни оказались».       На следующий день у Лёши предсказуемо начался насморк, потом поднялась температура, и в школу он не пошёл. Ещё через день он заразил Антона, и дома остались оба, чему, в целом, были очень рады.

И вот им уже двенадцать...

      В их классе училась девочка. Катя или Даша, сейчас никто и не вспомнит точно. Она сидела на второй парте по центру, у неё были красивые ленты в косах, которые ей каждое утро старательно заплетала старшая сестра. Эта девочка всегда была перед глазами близнецов.       Лёше нравилась Катя. Он смотрел на её ленты и думал, что, наверное, это и называют любовью. Он мечтал проводить её до дома, он даже знал, где она живёт. Катя улыбалась ему, хихикая, когда он подходил и просил списать у неё математику. Катя ведь умная. Но когда он садился рядом, старательно выводя примеры в тетради, цифры начинали как-то ускользать, а взгляд постоянно поднимался к Кате. Она отворачивалась, делая вид, что занята разговором со своей подругой. А потом она пригласила Лёшу на день рождения.       Антон смотрел на блестящую открытку розового цвета, не веря своему счастью: Катя пригласила его к себе на день рождения! Она нравилась ему, но нельзя было этого показывать, а то парни, вроде Кости, засмеют. Поэтому Антон старательно игнорировал Катю, когда та проходила мимо, и он постоянно дразнил её, однажды даже стащил её ленту, когда Катя переплетала распустившуюся косу. Лёша потом эту ленту вернул, ведь Антон не мог подойти, это означало бы, что Катя ему нравится, а она не должна была этого знать.       Лёша решил купить Кате цветы, только он понятия не имел, какие. В магазине всё было такое красивое, но дорогое. Лёша понял, что не сможет позволить себе даже одну розу. Он очень расстроился, однако в соседнем дворе от Катиного дома стояла огромная клумба. Там цветы были ничуть не хуже магазинных, только бесплатные. Лёша выдрал пять штук ромашек, отряхнул их от земли и радостно пошёл на праздник.       Антон знал, что всем девочкам нравятся розы. Он считал эти цветы ужасно скучными и банальными, ведь если что-то нравится всем, то оно не может быть интересным. В магазине он долго выбирал между красными и белыми розами, но денег хватило только на одну красную. Продавщица пыталась запаковать их в красивый пакет, но за него надо было бы заплатить ещё рублей тридцать, что для Антона оказалось непозволительной роскошью. Поэтому он осторожно нёс свою розу просто так, стараясь не уколоться шипами.       У подъезда Антон остановился. Лёша стоял около двери, вспоминая номер Катиной квартиры.       — А ты чего тут забыл? — удивлённо спросил Антон.       — Так у Кати сегодня день рождения. Она меня пригласила.       — В смысле, тебя? Она вообще-то меня позвала.       Лёша достал из кармана приглашение. Антон достал из куртки такое же. Катя, боясь перепутать близнецов, решила пригласить обоих, надеясь, что придёт только Лёша, но они этого не знали. Зато Антон точно знал, почему у Лёши в руке букет дурацких ромашек, а тот, в свою очередь, догадывался, зачем брат таскается по дворам с розой.       Они подрались в первый и последний раз в своей жизни. Потом сидели молча на скамейке у подъезда спина к спине. На асфальте были растоптанные ромашки и роза. Лёша думал, что на день рождения уже нет смысла идти. Антон понял, что драться из-за какой-то девчонки глупо. Брат у него один, а этих целый вагон.       — Лёш, прости, а, — сказал Антон, протягивая мизинец. Лёша хмыкнул, сцепил со своим. — Вместе и до конца?       — Что бы ни случилось, и где бы ни оказались.       Антон поднял одну, пожалуй, самую сохранившуюся ромашку с асфальта, покрутил в руке.       — И почему они так любят розы? Ромашки же куда прикольнее!       Им больше не нравилась Катя. А на следующий год та вообще переехала в другой район, перешла в другую школу, и близнецы больше не вспоминали о ней.

Но Лёше вдруг пятнадцать. Кажется, Антону тоже...

      Брат носился по комнате, расплываясь в улыбке. Он не находил себе места от счастья, которое его переполняло. Антон с удивлением смотрел на это странное поведение, совершенно ему непонятное.       — Мы завтра идём с ней на свидание, прикинь! — падая на кровать, сказал Лёша.       О Кате уже все давно забыли, на её место пришли другие. За три года Лёша стал в глазах всех девушек школы почему-то самым красивым, самым желанным, а он влюбился в старшеклассницу Лену. Она училась в одиннадцатом и вдруг ответила взаимностью. Антон искренне не понимал, как это возможно. Во-первых, он видел Лёшу каждый день, и ничего в нём не менялось с годами, даже внешне. Ну да, он повзрослел чуть-чуть, и что с того? Антон рос вместе с ним, но почему-то никто им не интересовался. Его всегда раздражало, когда их с братом путали, потому что они же совсем разные, однако в вопросе красоты Антон готов был смириться с их одинаковостью. Он не может быть хуже Лёши в миллион раз, чтобы его все обходили стороной. Но девушки боялись ошибиться, случайно обратив внимание на Антона, а не на его замечательного близнеца.       Антона не рассматривали даже в качестве дополнения, даже в качестве кривой-косой замены, если уж Лёша оказывался недоступен по каким-то причинам. Нет. Или Лёша, или никто. Особенно Антона бесило, когда девушки пытались через него подкатить к брату, причём, самыми странными способами. Лёше, естественно, нравилось, что у него теперь есть куча поклонниц, появившаяся буквально из неоткуда. Стоило ему пройти по этажу, а вслед уже поворачивались головы, устремлялись взгляды, будто прошла какая-то знаменитость.       — Нахрен ты ей сдался? — спросил Антон, рассматривая сообщение от Лены. — Ты же младше года на два-три.       — Да какая разница! Главное, что я ей настолько нужен, что она сама меня позвала.       — И куда вы пойдёте?       — Она обещала клуб.       — Тебя не пустят. Ты мелкий для клубов.       — Она договорится, сказала.       — И что вы там будете делать?       Лёша усмехнулся. Вопросы Антона звучали, примерно как вопросы пятилетнего ребёнка, которому вдруг стало интересно, откуда он появился на свет. Будто Антон не знал, что обычно делают на свиданиях. Тем более, на свиданиях в клубе.       — Готов поспорить, это ваше первое и единственное свидание. Ты даже целоваться не умеешь, она тебя завтра же бросит.       — Только не ревнуй, умоляю.       — Было бы к чему.       — Кстати, про поцелуи... Возможно, ты прав.       Лёша задумался, походил по комнате. Антон успел узнать у Кости, что завтра на коробке можно будет погонять в футбол, если прийти часа в два. Значит, придётся пропустить пару уроков. Что там? Музыка? Ой, её точно подальше. Ну, а перед музыкой, кажется, история. Без неё тоже можно обойтись. Коробка слишком редко пустовала в последнее время, её вечно оккупировали либо мелкие, либо хулиганы с гаражей.       — Тоша, мне нужна твоя помощь, — Лёша возник рядом настолько внезапно, что Антон даже вздрогнул. — Ты же помнишь наше правило?       — Вместе и до конца, что бы ни случилось, и где бы ни оказались? Ну, и при чём оно здесь?       — Ты мне очень-очень нужен. Иначе меня действительно завтра бросят.       — Нет! — осознав, помотал головой Антон. — Пошёл в зад, я не буду с тобой сосаться.       — Один раз. Обещаю, больше никогда не вспомню даже.       — Бару попроси, вы ж с ним охуеть, какие друзья.       — Тош! Какой Бара? Он мне в рожу даст, скорее.       — А я не дам? — хмыкнул Антон.       — Один раз. Пожалуйста.       Антон вздохнул, смотря на брата. Судя по всему, тот не собирался отступать от своего намерения. Всё это звучало безумно, совершенно по-идиотски. Правда, как бы Антон ни относился к Лёшиной популярности среди девушек школы, что бы ни думал по поводу завтрашнего свидания с Леной, он понимал, что если у Лёши что-то не получится, то его могут легко поднять на смех. Сплетни распространялись по школе быстрее скорости света. Стоило один раз оступиться, и об этом могли говорить до самого выпускного, а им учиться ещё минимум два года, и если не вышибут после девятого, то тогда уже четыре.       — Ладно, — снова вздохнул Антон. Он несколько раз проговорил в голове, что делает это лишь из желания помочь самому близкому человеку, которому никак нельзя терять репутацию. Да, всё ради Лёшиной репутации. — Но ты никогда никому не расскажешь.       — Конечно. Мне это невыгодно.       Антон отложил телефон в сторону, выжидающе развёл руки в стороны. Он понятия не имел, как всё будет происходить, и надеялся, что ему не придётся прилагать какие-либо усилия. Лёша раньше чмокал его в щёку, скорее шутливо, чем по какому-то поводу, и это воспринималось вполне нормально. Сейчас он сделает то же самое, просто в губы. Подумаешь. Ещё не факт, что у него получится что-то вразумительное. Антон даже придумал пару шуток на тему провала.       Лёша придвинулся ближе, осторожно коснулся губ брата. Этого ему показалось недостаточно для понятия поцелуя. Он языком провёл по нижней губе Антона, заставив того от неожиданности их приоткрыть, и, улыбнувшись, чуть углубил поцелуй, но тут же отстранился, напоследок проведя пальцем по щеке Антона.       — Ну, что? — спросил так, словно вообще ничего не произошло. Будто они посмотрели какой-нибудь тупой ролик из интернета.       — Сойдёт... — как же Антон был счастлив, что, кроме лампы на стене, больше никакого света не было, потому что он бы сейчас выглядел ужасно нелепо. Ему даже показалось, будто он покраснел, чего с ним, в принципе, не случалось.       Лёша улыбнулся, поднимаясь с кровати. Что он в тот момент думал, знать не хотелось. Антон проследил взглядом, как брат залезает на свой второй этаж, поудобнее там устраивается, двигает подушку ближе к стене.       — Тош, пообещай, что не обидишься, — старательно сдерживая смех, произнёс Лёша.       — Чего тебе опять?       — Ты, блин, такое бревно.       — Пошёл на хуй!       С Леной Лёша расстался через три дня. Долго потом переживал, но быстро нашёл себе какую-то Вику. Про поцелуй они с Антоном действительно больше не вспоминали, хотя сложно было об этом не думать. Во всяком случае, самому Антону, который и теперь иногда вспоминал тот случай, виня его во всём, что произошло позднее. Самым ужасным было, пожалуй, то, что первый поцелуй Антона случился с собственным братом. У Лёши-то этот поцелуй был явно не первым.

Лёше и Антону шестнадцать. Одновременно...

      Внезапное решение, принятое без учёта мнения близнецов, конечно, не сразу им понравилось. Шестнадцать лет они жили в одной комнате, спали на своей двухъярусной кровати, проводя больше времени на нижней части Антона, а теперь вдруг надо разъехаться. Почему-то Антон должен собрать свои вещи, которые у него практически целиком общие с братом, и переместиться в гостиную, впрочем, уже бывшую. С чего родители решили, что они слишком взрослые, чтобы жить вместе?       Конечно, Антон ни разу не удивлён, почему именно его отправили в проходную комнату без двери, где из достоинств был только телевизор. Удобная, обжитая комната с кучей воспоминаний досталась Лёше, потому что тот любимый сын. Антон давно понял, что его в этой семье вообще как-то не ждали.       Тяжело запланировать близнецов. Это всегда случается неожиданно, и кто-то рад, а кто-то думает, как теперь быть, ведь растить двоих куда тяжелее. На Лёшу планы появились ещё до его рождения. Отец хотел сына, чтобы тот пошёл по его стопам, чтобы выучился на экономическом в МГУ, как и он, а потом начал работать в той же фирме. Да-да, наслаждался бесконечными командировками, когда семью можно полгода не видеть, разбирал до ночи бумажки, подсчитывал какие-то бессмысленные вещи, а потом капал на мозги своим детям, говоря о том, что их мечты — полная чушь, которую надо немедленно выкинуть из головы. Таким отец видел взрослого Лёшу. Точной копией самого себя. Успешного, самостоятельного, независимого, с жёсткими принципами и упрямым характером, помогающим добиваться всего самому. Но Лёша стал копией Антона...       Что с ним делать? У отца не было запасного плана, а делить один между двумя сыновьями никак не получалось. К тому же, Антон совершенно не подавал необходимых надежд. Его ничего не интересовало, кроме футбола, как решил в восемь лет стать футболистом, так и не отступал от этой дурацкой мечты. Сначала отец думал, что это пройдёт, но Антон упрямо отказывался смотреть куда-либо, кроме зелёного поля с белой разметкой. А Лёша начал повторять за ним. Отца раздражало это тупое повторение друг за другом одного и того же, ведь ясно, что Лёша идёт следом за братом, хотя, может быть, хочет чего-то совсем иного.       Иногда Антону казалось, что даже их зачисление в академию «Спартака» отец воспринял более-менее спокойно, так как туда поступил не только Антон, но и Лёша. Выдавил из себя одобрительную улыбку, наверное, тоже только в сторону Лёши. Ведь Лёша — это же грёбаный центр Вселенной! Мир клином сошёлся на нём, его настоящем и будущем. Какая разница, что там с этим Антоном. Ходит тут поблизости, только мешается. Ему даже имя по остаточному принципу подобрали. Мама рассказывала, что Лёшу назвали в честь какого-то певца из девяностых, его изначально хотели так назвать, а когда вдруг появился ещё и Антон, то решили назвать его в честь бабушки. В честь бабушки! Нет, Антон бабушку всем сердцем любил, но ему было предельно ясно, что имя выбиралось чуть ли не впопыхах, лишь бы хоть как-то. Антон. Антон — это что за имя вообще?       — Блин, жаль кровать продавать будут, — с грустью произнёс Лёша. — Тут, вон, на спинке наклейки древние. До сих пор не отвалились. Тош, ты чего грустный?       — А мне прыгать от радости надо? Ну да, просто прекрасно жить в комнате, где даже нет двери! С утра там ещё по кухне шататься будут, а мне спать, вообще-то! Но нет, мы же взрослые, чтобы жить вместе! А кое-кому совесть не позволит выпереть из нормальной комнаты тебя...       — Я могу поговорить с родителями, хочешь? Мне кажется, они просто понимают, что эта комната слишком маленькая, тут две кровати не поставить, поэтому кому-то и надо съехать. Но если ещё немного подумать, может, получится как-то...       — Не надо ни о чём разговаривать! Спасибо, как-нибудь переживу.       — А давай, я в гостиную съеду?       — Бред не неси.       — Правда. Мне вообще пофиг, где спать. К тому же, у нас скоро сборы в академии, поедем на базу, а там-то точно не надо будет спать в гостиной, — Лёша обнял Антона со спины, прислоняясь к его виску своим. — Мне и собирать ничего не надо. Это у тебя тут целый склад воспоминаний.       — Я вообще не понимаю, нахера это всё нужно.       — Ты воспринимаешь всё слишком близко к сердцу. Мы же не по разным квартирам разъезжаемся, а всего лишь за стенку. Да даже если когда-нибудь нам придётся жить в разных квартирах или домах, или городах, мы всё равно всегда будем вместе. Я всегда буду рядом, приеду в любую минуту. И ты тоже, да?       — Да.       — Вместе и до конца, — произнёс Лёша, сцепляя их мизинцы.       — Что бы ни случилось, и где бы ни оказались.       Лёша действительно стал жить в гостиной. Как он убедил родителей, Антону знать не хотелось. А на сборы с академией они не поехали, потому что отец не разрешил. Сборы выпали посреди учёбы, но ничего не имело права быть важнее учёбы. Команда сплотилась без близнецов, тренеры определились с составом, в который отсутствующие, конечно, не могли попасть. Кто знает, может быть, пропущенные сборы и стали ключевой причиной отчисления из академии.

Обоим почти восемнадцать, но это не имеет никакого значения...

      Антон сидит на обувнице, думая, почему же на душе так противно. Надо чем-то отвлечься, причём, срочно, потому что ещё одну попытку в воспоминания и самокопание он не выдержит, точно начнёт или рыдать, или творить какую-нибудь хрень. Первое стыдно для парня, второе может закончиться в участке. Поэтому Антон идёт в комнату, резким движением раздвигает занавески на окне, пропуская побольше раздражающего солнца, смотрит на ясное голубое небо, на стену соседнего дома, к счастью, не закрывающую половину вида. Спустя полминуты молчаливого стояния, Антон решает открыть окно нараспашку. Даже если в комнату проберётся не свежий воздух, а духота, от которой можно умереть, то его это сейчас не интересует.       На подоконнике стоит магнитофон. Вроде как, сейчас уже никто не слушает диски, но они зачем-то у Антона хранятся в коробке, значит, имеют право быть сегодня послушанными. Он роется в коробке, подбирая что-то под настроение. Кажется, тут полно музыки родителей, которые просто не знали, куда деть эту, так называемую, память. Ну, ничего, пусть лежат, пока не мешают. Антон достаёт диск, который был заслушан до дыр в относительной юности, в период с тринадцати до шестнадцати. Впрочем, слушал он музыку всегда с Лёшей, у того просто не было выбора, а теперь этот выбор есть у Антона.       Ему всегда нравился рок. В нём есть что-то такое, что цепляет душу больше всего, а ещё такая музыка, наверное, целиком и полностью отражает характер Антона. Резкая, громкая, созданная во имя протеста, не каждый может её вообще воспринимать. Антон по первым же нотам угадывает песню — «The Show Must Go On». Отлично, то, что надо. Антон выкручивает звук на максимум, и ему совершенно плевать, что из-за открытого окна весь двор будет разделять его музыкальный вкус.       Музыку слышно в любом уголке квартиры. Антон подпевает, пританцовывает, одновременно с этим раздумывая, чем сейчас заняты его друзья. Кажется, у них началась физкультура. Что ж, удачи с волейболом, друзья! Наверное, Романыч вздыхает с облегчением, не видя близнецов на своём уроке. А вот Еленка за отсутствие точно поставила очередную двойку. И откуда ей знать, что близнецы именно прогуливают? Может, они тяжело больны и не смогли прийти на алгебру?       Да, они оба больны. Пожалуй, смертельно. Есть такая болезнь, которая с ума сводит, но всякие Лёши ей почему-то радуются. А вот Антон понимает, что его ничего уже не спасёт. Он любит родного брата! Какой ужас! Как он жить-то с этим осознанием может? И как его Земля носит? Любить брата... Антон не знает, стоит ли добавлять к слову «брат» потрясающую приставку «близнец». Любить брата и любить брата-близнеца — это одно и то же? Антон думает, что нет, поэтому к своему диагнозу приписывает новый симптом. Почему-то сейчас это совсем не приводит в ужас, как три года назад. Почему-то сейчас он даже готов крикнуть об этом в окно всему двору, хотя ещё два года назад боялся, что Лёша обо всём догадается. Почему-то сейчас плевать на мнение окружающих, даже на Лёшу, потому что за ещё один прошедший год случилось столько всякого дерьма, что Антон устал его терпеть. В голову приходит безумная мысль рассказать завтра Лёше о своих чувствах. Пусть посмеётся, что ли. Ему-то больше смеяться не придётся, жизнь с Элечкой — штука невесёлая.       Антон свешивается с дивана, шарит рукой по полу, ища свой тайник. Немного помятая пачка сигарет с вишнёвым вкусом. За такие во дворе могут избить, потому что парни должны курить только всякую горькую хрень, пока горло не сдерёт до хрипоты, а вишнёвые тоненькие палочки — это для девушек. И для Антона. Хотя в ларьке их продают Саше, наверное, всё-таки принимая его за гея. Но Головин ради друга согласен потерпеть, потому что Антон ему куда более дорог, чем все эти подколы и даже совсем рискованные обвинения. Тем более, Саша знает, что Антон ради него тоже на всё готов.       Через два часа скурено уже пять сигарет, и Антон продолжает повторять слова песен. Последняя ему особенно нравится — «Smells Like Teen Spirit». Вот только она последняя... А что потом? Начинать диск заново не имеет смысла, эффект будет потерян, а Антон только начал отвлекаться. Короткий взгляд на часы даёт понять, что уроки уже закончились, поэтому Антон хватается за телефон, набирая Сашу.       — Головин, у тебя дома кто-нибудь есть?       — Мать в семь придёт, — задумчиво отвечает Саша.       — Отлично. Жди.       Не слушая ответа друга, Антон подскакивает на ноги, выключает магнитофон, принюхивается, чтобы не пахло сигаретами. Кстати, он ведь должен будет что-то сказать про Лёшу родителям. Обычно в таких случаях Антон лепит невообразимые отмазки, но теперь решает сказать правду, так как брат всё равно не вернётся, да и сам он собирался всех послать и жить, как хочет. Пусть начинает.

***

      Саша открывает дверь не сразу, потому что, видимо, только вышел из душа, раз на ходу пытается вытереть влажные волосы. Антон с улыбкой заходит внутрь, вытягивая вперёд две банки с пивом, но Саша отказывается, аргументируя это тем, что потом получит от матери, а та точно учует алкоголь.       — Значит, мне достанется больше, — пожимает плечами Антон, забираясь на письменный стол и открывая первую банку. Вообще-то, он пиво не любит, но не напиваться же среди бела дня. Тем более, в гостях у друга, к которому скоро вернётся родня.       — Внезапный приступ алкоголизма с чем-то связан? — интересуется Саша, открывая дверцы шкафа. Тот выглядит таким убитым, наверное, стоит тут ещё с времён молодости Сашиной матери, даже зеркало на одной половинке висит. В него-то Саша и смотрится придирчиво, недовольно цокая языком. — Да откуда ж ты, блядь, вылез?!       — Из дома пришёл, — удивлённо отвечает Антон.       — Да при чём тут ты? Я про прыщ этот ебучий. Целую неделю от этой дряни избавиться не могу. Заебали меня! Всё лицо, блядь, в этой хуйне, на улицу не выйти. Так что там с алкоголизмом?       — Лёша из дома свалил.       — По поводу?       Антон машет рукой, а потом начинает рассказывать итоги семейного ужина. На словах про застолье Саша вдруг подрывается в сторону кухни, при этом сообщая, что Антон может продолжать, он его прекрасно слышит. Головин притаскивает вымытый контейнер из-под еды, которую ему сегодня принёс друг.       — Себе оставь, мне он нафиг не сдался, — фыркает Антон, продолжая рассказ.       — А вы губу не слишком раскатали, Антон Андреевич? Контейнер-то семейный, а этот тут разбрасывается им налево-направо, — Саша упрямо ставит контейнер на стол, неодобрительно качая головой. — Получается, что Лёха обиделся на батю и решил уйти из дома? То есть он теперь с Элечкой своей? М-да, невесело.       — Я вообще нихуя не понимаю! Это со всеми так происходит, что ли, или Лёша у нас особенный? Нет, окей, допустим, втюрился он там в неё, как и во всех, но вот эти разговоры про какие-то свадьбы, блядь, детей... Что он там мне ещё нёс?       Антон соскакивает со стола, отставляя банку с пивом в сторону. Не то чтобы Саша дальше слушал его громкие возмущения по поводу странного поведения брата, но смысл их вполне уловил. Когда Антон сердился, то любил повторять по сто раз одно и то же, из-за чего заводился только сильнее. Но Саша его не перебивает, просто ожидая конца тирады, в конце концов, может, Антону и нужно срочно высказаться кому-нибудь. Головина больше интересовало, почему друга вообще настолько сильно заботили любовные дела брата. Это же Лёшина жизнь, пусть издевается над ней, как хочет, вроде бы, взрослый уже. Девушек у него вагон? Да хоть два, Антона же он никак не трогает. Ну, а то что заставляет смотреть на всякие фотки своих пассий, так это и Баринов делает, ещё рассылает всем своим друзьям чью-нибудь грудь в три часа ночи, прося высказать мнение. Только Диминой галереей Антон почему-то не возмущён, не бегает по комнате, сокрушаясь, на чём свет стоит.       — Слушай, у тебя сиги есть? Я дома забыл, — вдруг прерывается Антон, и Саше приходится со вздохом опять залезть в шкаф. Среди кучи толстовок, свитеров и старых треников, которые годятся разве что на половые тряпки, он отрывает пачку сигарет, идентичную той, что курил Антон дома.       — Меня уже наизусть в ларьке выучили. Ты бы хоть вкус сменил, а то от вишни даже меня блевать уже тянет. Есть же мята, например. А эти ещё и стоят, как моя почка.       — Дёшево ты свою почку оцениваешь, — хмыкает Антон. — Между прочим, я тебе деньги на них даю? Даю. Ладно бы, заставлял тебя свои тратить.       — В пепельницу, пожалуйста, — категорично говорит Саша, указывая пальцем на идеально чистую пепельницу из зелёного стекла. — Мать увидит, по шее опять даст.       — Так скажи ей, что это я.       — Тогда ещё больше даст. Она же тебя терпеть не может. Говорит, что ты учишь меня плохому.       — Ой, простите, — прикладывает руку к груди Антон. — Кстати, тебе за тусовку у Бары сильно прилетело?       — Ага, — морщится Саша. — Думаешь, я просто так до сих пор гречу жру? Она ж меня кормить перестала. Мол, жри там, где бухаешь. Ещё и не разговаривает.       — Пиздец. Если бы у нас с Лёшей мама такое устраивала...       Саша с осуждением смотрит на Антона, заставляя того замолчать. Он вытягивает одну сигарету из пачки и протягивает другу, как бы извиняясь. Саша обычно не курит, только если вот так, с друзьями, а вишнёвые Антона на дух не переносит, однако стоит отказаться, и тогда получится, что извинения он не принял. Поэтому Саша становится рядом с Антоном около подоконника и медленно курит.       Зимой этого года Сашин отец окончательно ушёл из семьи, хотя всё к этому шло уже несколько лет. Что именно надоело отцу, Саша не знал, но постоянные ссоры с матерью, вечно грозящие перейти грань допустимого, его не на шутку пугали. Саша боялся всякого громкого слова и звука, старательно делал вид, что спит, хотя плакал от страха, что сейчас произойдёт нечто непоправимое. Он не знал, как повлиять на родителей, потому что развода боялся, пожалуй, куда больше, чем ссор и криков. Саша рос вечно испуганным, тихим и забитым. Каким он и пришёл в новую школу.       Наверное, поэтому ему понравились близнецы, вечно плюющие на школьные правила. Они были смелыми, у них были какие-то конкретные взгляды, а Антон вообще поначалу олицетворял для Саши образ человека, на которого хотелось быть похожим. Отсюда и стали общаться, дружить. Антон всегда поддерживал, помогал пережить очередную ссору в семье, успокаивал, даже приходил посреди ночи к подъезду, чтобы просто посидеть рядом с Сашей. Несколько раз предлагал пойти к ним, но Саша отказывался, потому что, во-первых, он ничего не объяснит своим родителям, во-вторых, наверное, для семьи близнецов это будет не слишком удобно. Что у него, дома своего нет, раз по друзьям ночевать ходит?       — Тох, а ты чего вообще переживаешь? — осторожно спрашивает Саша, поднимая взгляд на друга. Тот, судя по лицу, был где-то далеко в своих мыслях, видимо, совсем не радостных. — Если ему с ней хорошо, разве ты не должен быть счастлив? Ну, типа у твоего брата в жизни всё супер, значит, он не страдает какой-нибудь хренью.       — Да потому что нельзя быть счастливым с этой Элечкой!       — А с кем можно?       — Ну, с кем-нибудь.       — Тебе, кажется, ещё ни одна девушка его не нравилась.       — Он выбирает каких-то идиоток, почему они должны мне нравится? Или ты считаешь, что раз ему охуенно, то и я должен успокоиться? Но если я вижу, что это ведёт к какому-то пиздецу!       — Уверен? Может, это только тебе так кажется.       — Головин, блядь, ты чё доебался? Ну, не нравятся мне его бабы, ничего не могу с этим поделать.       — Мне что-то подсказывает, что дело тут не совсем в них. Почему они тебе не нравятся?       — Не нравятся и всё. Это обязательно должно быть из-за чего-то?       — Вообще, да. Ну, допустим, они из него деньги тянут, на шее его сидят, запрещают ему с друзьями видеться, семью его ненавидят и прочее. Как по мне, это самые банальные аргументы. Но я что-то не помню, чтобы Лёшины девушки делали хоть что-то из этого. Даже подарки он им дорогие делает, хотя его никто об этом не просит.       — Ну и зачем? Если его никто не просит, то не хер выёбываться.       — А какой, по твоему мнению, должна быть его девушка, чтобы она тебя устроила?       «Её не должно быть вообще», — думает Антон, но молчит. Саша слишком внимательный и почему-то всё время обо всём догадывается, а Антон совершенно не хочет, чтобы его проблема была известно кому-то, кроме него самого. По сути, Саша мог догадаться раньше, сейчас же просто пытается вытащить правду, чтобы убедиться, но Антон надеется, что Головин задаёт вопросы из чистой дружеской поддержки.       — Для начала, ей должно быть меньше тридцати. Это уж точно. Потом было бы неплохо, если бы он поменьше таскал её на наши встречи. Хотя, если он будет её скрывать от всех, это тоже нехорошо. Терпеть не могу тайны. Тем более, такие. Короче, пусть приходит только тогда, когда ситуация позволяет. Но пусть, блядь, не сосутся при всех.       — Так, погоди, а это почему?       — Да раздражает этот обмен слюнями без повода. Бара, между прочим, меня тоже бесит. Стоишь, блядь, разговариваешь с человеком, а он тут начинает лизаться с какой-нибудь! То ли слушает, то ему похуй вообще на тебя.       Саша соглашается. Ему тоже всегда не нравилось, когда Дима начинал целоваться со своей очередной девушкой. Хотя Лёша, делающий то же самое, почему-то Сашу не беспокоил совершенно. Может быть, Дима делал это с какой-то особой неприятной развязностью, может быть, Саше просто не нравился конкретно Дима. Всё-таки с Бариновым он общался почти вынужденно, потому что тот был лучшим другом Лёши, а сам Саша был лучшим другом Антона, а поскольку Лёша и Антон братья, то и друзья их тоже должны были быть хотя бы знакомы между собой. Ну, и в классе они одном учатся, что тоже способствует общению.       В итоге, Саша приходит к одной интересной мысли, которую пока озвучивать не решается. Он действительно давно замечал за Антоном какую-то странность, и, честно, не понимал, почему друг не может ей поделиться, если она его так тревожит. Впрочем, звучало это довольно странно, будь Саша на месте Антона, он бы тоже старался не говорить об этом. Хотя Антона, в отличие от Головина, не дразнят, его авторитет как-то не подвергается сомнениям, несмотря на то, что Антон никогда ни с кем не встречался, не переписывался и даже не знакомился.

***

      А дома пусто и тоскливо. Антон не имел никакого желания сталкиваться с матерью Саши, поэтому культурно ушёл, когда пришло время. Вот только он не думал, что родители ещё окажутся на работе, и он останется совсем один. На улице сгущаются сумерки, окно приходится закрыть и задёрнуть шторы, диск надо достать из магнитофона и положить обратно в коробку, а самому лечь на диван, пусть и прямо в одежде, и, видимо, предаваться унынию. Антон понятия не имеет, что делать. Если за день или даже месяц случалось что-то неприятное, то ещё в течение некоторого времени по вечерам Антона посещали соответствующие печальные мысли. Он чувствует себя невозможно разбитым и совершенно одиноким. Можно, конечно, позвонить Лёше и узнать, как там первые часы самостоятельной жизни, но ведь от этого станет только хуже.       Звонок в дверь приходит словно из другой жизни. Антон не сразу понимает, что звонят именно в их квартиру. В голове тут же проносятся идеи, кто это мог быть. Мама придёт только через час, а, учитывая пробки, то даже позже. Отец всегда открывает двери ключами и звонит, только если забыл их на работе или потерял, но вероятность этого стремится к нулю. Отец никогда ничего не забывает и всегда сто раз перепроверяет свои вещи. Соседи? Однажды к ним приходили по поводу небольшого потопа, который случился из-за кого-то этажом выше. А ещё был случай, когда обещали вызвать ментов, если за стенкой не перестанут шуметь. Кажется, это был единственный праздник, отмечавшийся в квартире близнецов. Вроде бы, десять лет дружбы с Костей.       Тем не менее, Антон открывает дверь, не смотря в глазок. Если его сейчас пристрелят, как в фильмах, то, в принципе, плевать. Однако на пороге Антон наблюдает именно ту картину, которая вообще не приходила ему в голову, так как звучала слишком абсурдно. Лёша кидается к нему с объятиями, но явно не радостными, а полными горя.       — Что-то случилось? — от тупости вопроса хочется удариться о стенку, однако Антон списывает всё на внезапность ситуации.       — Мы с Элей расстались, и она меня выгнала.       У Антона чувство такое, будто что-то оборвалось внутри. Он не понимает, должно ли становиться лучше от такой новости, ведь, по идее, именно этого он хотел все три месяца. С другой стороны, раньше он ни с чем подобным не сталкивался. Да, Лёша тяжело переживал любые расставания, но не до такой степени... и без слёз.       Кое-как за полчаса Антону удаётся его успокоить и хотя бы уговорить не рыдать, потому что скоро придут родители, и лучше им вообще ничего не знать. Лёша действительно старается успокоиться, но сделать ему это слишком непросто.       — А ключи твои где, кстати? — спрашивает Антон, чтобы как-то перевести тему. Он гладит Лёшу по волосам, смотря в его блестящие глаза.       — Да положил куда-то... Не знаю... — тихо отвечает брат. — Тош, что мне делать?       — Почему вы расстались?       При этом слове Лёша, кажется, снова готов пуститься в слёзы, но собирается с силами и произносит:       — Сначала всё нормально было, я объяснил ей всё... А она орать начала... Сказала, что не может быть с человеком, у которого такая ужасная семья...       — Ну и на хера ты рассказал ей про то, как отец к ней отнёсся? Конечно, она обиделась. Я бы тоже психанул.       — А что мне, врать ей?       — Лёш, бля, тебе не пять лет. Об этом можно сказать мягче или сказать позже, а так, чего ты добился?       Лёша закрывает лицо ладонями, а Антон только глаза закатывает, пока брат не видит.       — Лёш, — он притягивает его к себе за плечи. — Забей ты. Выгнала и выгнала, значит, так хотела с тобой быть.       — Но она же!..       «Нет её больше. И, надеюсь, не будет», — думает Антон.