И айда туда, где куча пацанов,
Где признают, если смел.
Только не волнуйся за меня...
Возвращаться практически ночью одному через гаражи, наверное, не самая хорошая идея, но Антон и Саша всё-таки не одни, да и вряд ли здесь к ним кто-нибудь прицепится. Как считает Головин, большая вероятность встретить каких-нибудь отбитых гопников была бы на улице или во дворах, но точно не тут. Если бы здесь постоянно ходили бандиты и хулиганы, то никто не посещал бы Димины тусовки, ведь с них всегда была бы возможность не вернуться. Антон считает, что Саша, в принципе, прав. В конце концов, другого пути к дому Головина нет, по-любому надо пройти гаражи. Они идут громко, потому что Сашино состояние колеблется от попытки уснуть прямо на ходу, прислонившись к другу, до желания орать песни, чтобы слышал весь район. Что, собственно, они с Антоном и делают. Саша знает ужасно много песен, причём, на любой мотив, любого жанра и, может быть, даже любого языка. Жаль, поёт немного фальшиво, а так мог бы зарабатывать на своих знаниях, наверное. Заработать можно ведь на чём угодно. — Районы! Кварталы! Жилые массивы! Я ухожу, ухожу красиво! — поют Саша и Антон, а Головин ещё совершает попытку покружиться на месте, но Антон вовремя его останавливает, потому что это может плачевно закончиться. Откуда-то раздаётся характерный свист, и друзья останавливаются, вглядываясь в темноту. Несколько фигур выходят из неё, медленно выбираясь под свет редкого здесь фонаря. Пятеро достаточно знакомых человек, держащих руки в карманах, чуть наклонив головы, рассматривают случайных встречных. Это те самые хулиганы с гаражей, с которыми у Антона слишком долгая история взаимной неприязни. Когда-то они пришли на коробку, чтобы и там навести свои порядки, и всё это закончилось отобранным у восьмилетних близнецов футбольным мячом. Тогда их было всего лишь трое, но банда увеличивалась соразмерно тому, как расширялся круг друзей Лёши и Антона. Хулиганы были старше всего лишь на год-два, поэтому росли с ними вместе, не переставая возникать в самый неподходящий момент. С Костей они столкнулись впервые всё на той же коробке, и тогда обошлось просто дракой, три на три, без отобранного имущества. Потом встретили Диму в каком-то дворе, через который он вместе с близнецами и Костей решил срезать. С Сашей познакомились позже всего, но дело, как обычно, завершилось дракой буквально около подъезда Головина. — Какие люди, — улыбается один, который когда-то требовал отдать мяч. — А что это мы так поздно гуляем? — Блядь, гаражи — это же их территория, — вспоминает Антон. Конечно, они своими орами выманили их. Ну, просто отлично, двое пьяных против пяти сильных и трезвых. — Где потерял брата? — спрашивает другой. — Твоё какое дело? Идите, куда шли, у нас всё равно брать нечего... — Вы поглядите, да он себе подружку нашёл! Знакомая подружка, кстати, — Антон нервно сглатывает, переводя взгляд на Сашу. Того угораздило именно сегодня выпереться из дома в какой-то дебильной цветастой футболке. Саша отступает на несколько шагов назад, кажется, стремительно трезвея. Главный из банды кивает в его сторону, и тот, что стоял справа, хватает Сашу за руку. Головин успевает увернуться от удара в лицо, но его откидывают к гаражам. По пути он цепляется футболкой за какой-то гвоздь, чёрт знает откуда взявшийся, а щекой проезжается по облезающему ржавому железу гаражной двери. Хулиганы обступают их полукругом. — Саня, блядь, не время валяться, — дёргает Головина за плечо Антон, и оба разворачиваются, чтобы побежать в обратную сторону. Им приходится петлять между бесконечными рядами гаражей, надеясь, что они доберутся до какой-нибудь улицы, а там уже сориентируются, к чьему дому ближе и безопаснее. Фонари встречаются настолько редко, что кажется, будто бегут в полной темноте, интуитивно пытаясь понять направление. Всё, о чём может сейчас думать Антон, как бы не выйти с противоположной стороны гаражей, которая вообще в другом районе. Идти потом через кучу улиц, ведь транспорт вряд ли до сих пор ходит, возможно, дворами, где можно напороться на другую подобную компанию... Саша ещё не вовремя начинает отставать, хотя Антон и вцепился в его руку, как в последнюю надежду. Им бы следовало вернуться в гараж Димы. Там полно людей, хулиганы не станут устраивать массовое побоище. А что, если тусовка уже разошлась к этому моменту? Кажется, они с Сашей шли так долго, чуть ли не час. Они бы вернулись к Диминому гаражу и упёрлись в закрытую дверь, а бежать было бы больше некуда. Нет, они правильно поступили, когда начали петлять, уходя всё дальше и дальше. Саша резко тормозит, и Антон вместе с ним. — Блядь, Саня, только не говори, что устал. Пожалуйста, давай ещё... — Антон замолкает, видя странное выражение на поцарапанном лице друга. — Да я блевану сейчас! — выпаливает Саша, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Чёрт, ну, почему его всегда так разносит с какого-то пива?! — Давай быстро, блин, — отворачивается Антон и принимается оглядывать окружающую обстановку, чтобы найти хоть один знак, где они. В этой стороне гаражей он, кажется, ни разу не был, даже когда они с Димой, Костей и Лёшей тут играли классе в седьмом, потому что много пространства и интересных мест. Антон вздыхает, думая о том, что было бы, если бы рядом сейчас оказался Лёша, а не Саша. Во-первых, Лёшу точно не начало бы тошнить посреди дороги. Во-вторых, они бежали бы куда быстрее, потому что у Лёши за плечами всё-таки есть годовая спортивная подготовка, да и вообще он бегает быстро, это ещё по урокам физкультуры всегда было видно. В-третьих, Антон просто чувствовал бы себя спокойнее. С Лёшей всегда спокойнее, всегда можно посмотреть на него и увидеть решительный взгляд, как бы говорящий, что они вместе, всегда будут рядом друг с другом, и, пока это длится, ничего не страшно. Смотря на Сашу, Антон испытывает только неуверенность в том, дойдут ли они сегодня хоть куда-то, потому что гаражи кажутся бесконечными. Как в страшном сне, где ты бежишь и бежишь, не находя выхода, тебя уже охватывает паника, но ты не можешь остановиться, ведь это ни к чему не приведёт. Им везёт. Выплюнув большую часть своего ужина в виде пива, Саша смог продолжить путь в довольно быстром темпе, хотя, наверное, это было уже необязательно, так как никто за ними давно не гнался. Но внутренний страх продолжал настаивать, что лучше выбраться из гаражей как можно быстрее. Повезло, впрочем, в том плане, что они не оказались в другом районе, а вышли около парка. Вернее, Сиреневого сада, но Антон с детства ничего масштабнее не видел, поэтому всегда гордо именовал эту зелёную зону парком. Отсюда лучше идти к дому Саши, тем более, они так и так туда направлялись. К счастью, у подъезда их никто не караулит, что было вполне реально, ведь хулиганы знали, где живёт Головин, так же, как могли легко сложить два и два, чтобы понять, что дом близнецов недалеко от коробки, а дом Димы от гаражей. Пожалуй, защищён был только Костя, живший дальше всех. — Ты серьёзно пойдёшь к себе?! — ужасается Саша, когда Антон собирается покинуть его около подъездной двери. — А если они тебя найдут? Если они где-то недалеко? Да и вообще уже дофига поздно. — Спасибо за заботу, конечно, но не у тебя же мне ночевать... — Почему нет? Мать всё равно на даче. Да и разве твои обрадуются, что ты заявишься на ночь глядя? Думаю, им будет спокойнее, если скажешь, что задержался у меня. Антон пожимает плечами. Если Лёша пошёл домой, то враньё по поводу гостей у Саши ему не удастся, ведь брат-то до дома дошёл, а он где-то шатался всю ночь. Совсем неважно, что они с Лёшей могут совершенно отдельно друг от друга проводить свои вечера, родители, особенно мама, будут уверены, что у Головина они торчали вместе, и тогда всё становится нелогичным, да и Лёша не в курсе этой версии, ничего не подтвердит. Антону надоедает думать, и он просто машет рукой, мол, будь, что будет. Всё равно на него так или иначе наорут, просто по какой-нибудь другой причине. Он за эту неделю уже превосходно выполнил план по проколам. В коридоре Саша замечает, что футболку он благополучно порвал. Наверное, когда зацепился за тот гвоздь. А ведь это была одна из любимейших футболок! Да, она создавала странное впечатление в глазах друзей и некоторых отбитых личностей с района, потому что цветовая гамма на ней преимущественно радужных оттенков. Это, конечно, ни разу не какой-нибудь флаг, но просто разноцветные пятна на тёмном фоне, складывающиеся в какую-то невероятную абстракцию. Вот только никого не интересуют подобные объяснения, они только и видят, что набор определённых цветов, позволяющих сделать совсем не верные выводы. В любом случае, одной цветной вещью меньше. Антон же решает написать несколько сообщений. Первое оправляет Диме, не слишком радостно оповещая, что они с Сашей наткнулись на хулиганов, и те завтра, наверное, забьют им «стрелу», как это происходит каждый раз после таких столкновений. Проигнорировать её никто не имеет права, ибо это борьба за честь и достоинство, а ещё за свой законный кусок района. Другое сообщение Антон отправляет Лёше, объясняя, что если тот сегодня намерен вернуться домой, то сам Антон ночует у Саши, от которого, видимо, завтра в школу и пойдёт, если пойдёт вообще. Ответов Антон, вполне предсказуемо, не ждёт. Вряд ли хоть один из собеседников сейчас в состоянии понять его текст и ответить на него что-то вразумительное, а не послать бессвязный набор букв. Пока Саша копошится в ванной, наверное, обрабатывая свою царапину, Антон идёт на кухню. Он включает свет, и лампочка, мигнув три раза так, словно у неё эпилепсия, гаснет, оставляя Антона в том же полумраке, в котором он пребывал пару секунд назад. — Сань, у тебя на кухне лампочка перегорела! — кричит в сторону ванной, откуда тут же вылетает почему-то перепуганный Саша. — О, боже, я думал что-то серьёзное. Не надо орать о таких вещах на весь дом, у меня сердце слабое, — Головин держит в руке кусок ваты. — Кстати, Тох, можно попросить тебя об одолжении? Я просто не могу сделать вот это, — Саша обводит пальцем свою царапину. — Да вроде ж видно всё, дотянуться можешь, — не понимает Антон. — Ага, только неприятно и больно. Понимаешь, если мне больно, то я обычно это не делаю, а когда это делают другие, то получается, что выбора у меня нет, только терпеть. Мысль в данный момент настолько сложна для понимания, что Антон только вздыхает и направляется в ванную вслед за Сашей. Тот обмакивает вату во что-то и протягивает её Антону, одновременно с этим поворачиваясь щекой к нему. Царапина достаточно масштабная, слишком заметная, и если Сашина мать вернётся в ближайшие три дня, то у неё наверняка возникнет много вопросов к тому, чем занимался её сын. Стоит Саше хотя бы раз в разговоре упомянуть Антона, как тут же начнётся знаменитая лекция «Ну, сколько можно тебе говорить, чтобы ты перестал с ним общаться?!». Мать Саши была уверена, что Антон испортил ей сына. В самом деле, от того застенчивого, неуверенного в любом своём слове и решении, скромного и слишком уж правильного мальчика, каким Головин пришёл в восьмой класс, держа в руке дурацкий букет, не осталось практически ничего. Воспитанием Саши очень трепетно и тщательно занималась именно мать, так как отец вечно находил себе занятия получше, что и вылилось в развод. Конечно, иногда отец возникал на горизонте, с неодобрением замечая, что жена растит из сына какого-то нюню, совершенно несамостоятельного человека, который не достоин такого гордого имени, как Александр. Да уж, Саша был Сашей, Сашенькой, Шурочкой в крайнем случае, но никак не Александром. Зато с матерью у него всегда царило полное доверие и, как казалось до недавнего времени, взаимопонимание. Он всегда рассказывал ей события своего дня, начиная от самых мелочей, вроде того, поел ли он оставленную на столе кашу. Он, разумеется, рассказывал про тех, с кем общался в новой школе. Первыми были названы именно близнецы, сами начавшие диалог второго сентября, в то время как остальные даже не обратили на Сашу должного внимания. Мать немедленно стала интересоваться, кто родители близнецов, чем занимаются, какая у них обстановка в семье, но Саша ничего толком сказать не смог. Он продолжал быть честным с самым родным человеком, ничего не утаивая, поэтому даже не задумывался, когда передавал матери некоторые слова близнецов. И вот тут всё пошло вообще не туда. Близнецы Саше нравились по двум причинам. Во-первых, они были расположены к нему с первого дня и даже не посмеялись над тем, что он совершенно глупо не попал на праздничную линейку, ибо справедливо заявили, что линейка давно изжила себя, как событие, это пустая трата времени. Во-вторых, Саше нравилась смелость близнецов. Они действительно не боялись что-то сказать или сделать, пусть бы и в сторону учителей, когда те вели себя откровенно несправедливо. У Саши духу не хватило бы перечить Людмиле Анатольевне по поводу невыученного куска параграфа. Даже если её вопрос касался того, о чём в учебнике действительно написано не было. А Лёша с Антоном не боялись, они говорили, и их совершенно не волновало, что за потраченное время и практически сорванный урок им поставят неудовлетворительные оценки. Собственно, близнецы же и объяснили Саше, насколько глупо переживать из-за оценок. И нечего унижаться, бегать за учителями, упрашивая дать дополнительное задание, чтобы всё исправить или хотя бы прикрыть. Близнецы же познакомили Сашу с Костей и Димой, с которыми оказалось очень даже весело. Сашина жизнь наполнялась новыми людьми, новыми событиями, потому что рядом с близнецами и их друзьями постоянно что-то происходило. Вот только это почему-то не понравилось Сашиной матери. Когда она услышала про то, что думали Лёша и Антон о школе, об учёбе, когда Саша проводил с ними чуть ли не круглые сутки, иногда даже забывая предупредить мать, где он и с кем, а потом она выясняла, что они всей толпой шатались по улицам и дворам, как какие-то маргиналы, то она устроила грандиозный скандал, в котором прошлась и по Сашиному отцу, и по близнецам. Тем не менее, это было только началом. Постепенно Саша стал понимать, что из близнецов ему больше нравится Антон, поэтому к нему он тянулся охотнее, с ним старался проводить больше времени. Лёша тоже был хорошим, добрым, отличным другом, готовым на многое ради тех, кто ему по-настоящему дорог, но у Лёши началась взрослая жизнь. Он был весь в любви и внимании, что у Саши как-то не укладывалось в голове. Ему почему-то казалось, что отношения невозможно завести до восемнадцати лет, да и он ни к кому никогда симпатии не испытывал. В прошлой школе девчонки были противными, вечно плели какие-то интриги между собой, постоянно ссорясь, а ещё не интересовались ничем дальше модной одежды и косметики. Это выглядело очень нелепо, когда на Новый год они все вырядились «по-взрослому», и многим пришла в голову идея накраситься как можно более кричаще, чтобы показать свою красоту. Здесь же, в принципе, было то же самое, только все они повзрослели и стали понимать, что уместно, а что нет. Признанная красотка параллели, Кристина Никольская, тоже красилась, но со знанием дела, поэтому поклонников у неё было столько же, сколько девушек у Лёши. Удивительно, почему они друг на друга ни разу не взглянули такими темпами. Но были и очень тихие девушки, вроде Лизы Багровой или Жени Захаровой, которые больше времени посвящали учёбе, чем поискам парня, так как от учёбы в большей мере зависело их будущее. Саше не нравились ни те, ни другие. Первые казались недоступными такому скромному, наивному и очень доверчивому парню. Вторые просто не замечали его существование, а добиваться кого-то Саша не умел и не думал, что ему стоит начинать учиться. Антон тоже никого не добивался, ни к кому не стремился, да и вообще как-то девушек себе не присматривал, в отличие от брата. И это единение, наверное, ещё больше сблизило Сашу именно с Антоном. В рассказах для матери теперь всё чаще всплывало его имя, и мать, конечно же, перебросила всю свою неприязнь исключительно на Антона, сосредоточив в нём вину всего мира. В чём-то, наверное, она была права. Саша буквально в рот заглядывал своему другу, очень хотел быть на него похожим, поэтому Антон непроизвольно учил Сашу всему, что умел сам, вкладывал в его голову такие же идеалы, если всё это можно было называть настолько серьёзным и возвышенным словом. Саша перестал доверять всем подряд, научился огрызаться и защищать свои интересы, в нём появилась какая-то твёрдость и характер, пусть и частично скопированный с Антона. Матери это не нравилось, она хотела видеть того Сашеньку, которого вырастила сама, а пока же перед ней стояло что-то непонятное, к чему она не могла никак подступиться, ведь Саша начал огрызаться и на неё, не соглашаясь во многом. Вопрос отношений к тому времени всё чаще стал всплывать в том маленьком обществе, где состоял Саша. Лёша уже давно встречался с девушками и чего только с ними не делал, Дима старался не отставать от лучшего друга, Костя познакомился с довольно милой Леной. Саша и Антон были одиноки, что начало вызывать некоторые подозрения, а однажды вездесущий Дима прямо спросил у Саши, нравится ли ему хоть кто-то. При этом, взгляд у Баринова был такой, словно Саше требовалось признаться в государственной измене. Головин подумал, перебирая всех знакомых ему девушек, ограничивающихся, пожалуй, их одноклассницами, но ни одну не смог представить в качестве своей пары. В каждой он находил что-то, что его смущало и не устраивало. Отбрасывая уже упомянутых Кристину, Лизу и Женю, оставались ещё Полина, Надя, Соня, Арина и Оля. Полина была странной, Надя казалась довольно глупой, Соня была лучшей подружкой Кристины, да и ходили слухи, будто у неё уже есть парень, который старше её на много лет, про Арину Саша почти ничего не знал, но она не нравилась ему внешне, ибо слишком напоминала мать, а встречаться с кем-то, кто похож на твою мать... Саша считал это одним из способов извращенства. Пожалуй, только Оля могла заинтересовать Головина, однако он ничего к ней не испытывал, а по Сашиным предположениям нельзя быть вместе, если кто-то ничего не чувствует. Даже Лёша со своим букетом девушек, и тот любил каждую до бессознательного состояния. И вдруг Саша пришёл к шокирующей мысли, что ему, кажется, нравится Антон. Во всяком случае, в нём точно нет ничего, что Сашу не устраивает. Антон идеален для него. Диме Саша тогда ничего не сказал, а ещё у него появился первый секрет от матери, ибо мысль о том, что он влюбился в Антона, прочно засела в голове. Каждый день Саша так и этак раздумывал над случившимся и всё больше приходил к выводу, что Антон ему действительно небезразличен. И так было вплоть до середины десятого класса. А потом появился другой человек, завоевавший Сашино сердце подобно Антону... Сейчас же Антон немного недоверчиво смотрит на Сашину кровать. Его ни разу не смущает возможность спать вместе с другом, потому что, боже, они друзья, что в этом такого? Тем более, он прекрасно знает, что у Головиных нет ни условного дивана в гостиной, ни, собственно, гостиной. А спать на полу точно не лучшая идея. Антона напрягает только, что Саша настаивает, чтобы он спал у стены. Просто Дима как-то рассказывал про значение позиции у стены. Не то чтобы Антон сильно поверил в эту чушь, но именно она сейчас всплыла в голове и никак не хотела её покидать. — Тебя долго ждать? — зевая, интересуется Саша. — Да, я тут подумал, короче... Помнишь, Дима нам рассказывал, почему девушек всегда укладывают спать у стены? — Тоха, я, конечно, говорил, что не против там с тобой замутить, и вообще ты мне нравишься, но мы ещё не на том уровне отношений, чтобы я приставал к тебе ночью. — Я, бля, в курсе. Просто вспомнилось. Знаешь, бывает, что какая-то тупость в голову влезет и мучает. Но просыпается Антон всё равно в непосредственной близости с Сашей. Пожалуй, в такой близости он даже с Лёшей никогда не был. Головин совершенно нагло закинул на друга все свои конечности и даже прижался щекой, окончательно впечатав Антона в стену. Впрочем, этому способствовало всё. Во-первых, одеяло, не рассчитанное на двоих, слишком узкое, заставляющее так или иначе прижиматься друг к другу. Во-вторых, манера Саши обхватывать всё от подушки до друзей, ибо ему так то ли удобнее, то ли спокойнее. В принципе, Антону нормально, его не возмущает сложившаяся ситуация. Он спал бы себе дальше, пока не выспался бы, но чёртов будильник, который Саша зачем-то поставил, орёт так, что перепонки скоро лопнут. Ещё и звук такой отвратительный, будто кто-то стучит молотком по колоколу. Да уж, Головин умеет выбирать бодрящие мелодии, под которые сам же дрыхнет. — Саня, выключи эту хуйню, — расталкивает его Антон. — Зачем ты его поставил? Мы что, куда-то собираемся? Саша, только что спавший, уже на ногах, выглядит вполне бодро, несмотря на вчерашнее состояние. — Ну да, в школу, — отвечает он. — И нам бы поторопиться, а то уже пятнадцать минут девятого. — На хуй эту школу, я не в состоянии, — отмахивается Антон, переворачиваясь на живот. — Нет. У нас первая история. Надо быть. И, между прочим, сейчас это моя квартира, и я могу легко тебя выставить за дверь. Саша уходит на кухню, наверное, готовить подобие завтрака. А Антон думает, почему им так нужно быть на истории. Рядовой предмет, ничего важного... Ах, да, ну точно! Александр Юрьевич Ерохин. Вопросы снимаются мгновенно. У Антона не остаётся выбора, ведь Саша может действительно выставить за дверь. На своё лицо в отражении зеркала Антон лучше бы не смотрел. Настолько разбитым он себя не чувствовал очень давно. И дело было, наверное, даже не в тусовке у Баринова, где Антон выпил куда меньше, чем обычно, а в том, что последовало за ней. Сначала столкновение с хулиганами, потом погоня, потом путь до Сашиного дома. Лампочку, царапину и совместную ночь можно приплюсовать бонусом. Не самым приятным, возможно. С кухни доносится музыка. Саша делает тосты под включённое радио. Боже, у них есть магнитофон, который используют под радио. — Донт спик, я ноу джаст вот ю сеинг, — подпевает Саша, подцепляя лопаткой два куска хлеба со сковородки. — Со плиз стоп эксплеин. — Ты слишком громкий для утра, — хмуро сообщает Антон, садясь за небольшой стол, рассчитанный на двух человек максимум. Табуретка под ним внезапно оказывается самой удобной табуреткой, на какой он когда-либо сидел. Саша ставит перед Антоном тарелку с тостами и порезанными рядом колбасой, сыром, огурцами на выбор, а себе достаёт глубокую миску с остатками гречи, которые тут же разводит холодным молоком. Вид у Саши при приготовлении этого блюда не самый радостный, но оно и понятно. Кто был бы счастлив почти две недели есть одну гречу? Раньше у него хотя бы макароны по выходным были, а теперь и их не дождёшься. Хотя бы потому, что Саша не умеет их варить, и они вечно превращаются в макаронную кашу. Антон смотрит на два пришедших сообщения. Дима и Лёша соизволили ответить, впрочем, Дима написал буквально пару минут назад. Он проклинает Головина и Миранчука, а ещё объявляет сбор гаражного братства после уроков. Сегодня их аж семь, так что «стрела» состоится чуть ли не на ночь глядя. Не самый лучший вариант, ведь близнецам возвращаться домой, где они столкнутся с родителями, а после «стрелы» придётся оправдываться за синяки и царапины, да и за отсутствие прошлой ночью. Что особенно удивляет Антона, так это волнение родителей, которое они высказывают каждый раз после подобных ситуаций, но при этом ни разу не звонят, чтобы поинтересоваться, где вообще дети. Странные такие забота и переживание. А вот Лёша пишет, что сам дома не ночевал, так что отговорка у них общая. Антон слишком резко откидывает телефон на стол, блокируя экран. — Что случилось? Родители? — интересуется Саша, ковыряясь в грече. — Нет. Лёша... Дома тоже не ночевал, а отговорка у нас одна будет. Обожаю, блядь, когда он примазывается. — Ну, а ты хочешь, чтобы вам обоим влетело? Так есть шансы, что простят, вместе же были. — В том-то и дело, что да. Но если бы я рассказал, что Лёши со мной не было, то на меня бы наорали, — Антон цокает языком от безысходности. Он прекрасно понимает, что несёт полный бред, потому что его ни разу не волнует, примажется Лёша или нет, но раздражает, что тот ещё позавчера страдал, а через день уже ночевал не пойми у кого. Наверное, у одной из тех девушек, с которыми болтал. — Забей, Саш. Не хочу об этом.***
Вполне ожидаемо, Саша начинает жалеть о своём решении посетить сегодня школу. Отсидеть семь уроков после тусовки — это либо слабоумие, либо железные нервы. История проходит для Димы и его друзей, как в тумане, хотя Головин всё же садится за свою первую парту перед Ерохиным и даже пытается сосредоточиться. Но сегодня у Александра Юрьевича, похоже, тоже отсутствует настроение, ибо он сидит за столом и, посматривая в окно, рассказывает про различия в процессах модернизации между странами Европы и Азии. Тема скучная, нудная, что не доставляет удовольствия ни ученикам, ни Александру. Чалов только что-то там пытается из себя высказать, но Ерохин в большинстве случаев игнорирует его поднятую руку, чтобы не прерываться. За что многие ему благодарны, конечно. Антон думает, что было очень опрометчиво идти в школу в том, в чём вчера пил пиво в гараже. С другой стороны, выбора у него не было, да и Лёша тоже не переодевался, ведь домой не заходил. Быть не одним дураком без формы, уже хорошо. В который раз посещает привычная мысль о том, когда же пойдёт долгожданный дождь, жара уже в край осточертела. А после истории идут две физики. Антон умоляюще смотрит на Лёшу, чтобы пересидеть два часа в туалете, но тот вдруг колеблется. Впрочем, у них совершенно ничего не сделано, а задавали какой-то набор задач и теорию выучить. У близнецов нет даже конспекта, помощи ждать тоже неоткуда, а их обязательно спросят, ибо Далер Адьямович не упустит возможности. Это становится сильнейшим аргументом, чтобы Лёша согласился прогулять ещё две физики. Тем временем, Костя думает сесть обратно к Чалову. Им Денис Дмитриевич поручил учиться вместе, но с тех пор Костя так и не поговорил со своим новым соседом по парте. Лёне он тоже ещё ни о чём не сообщил, поэтому тот вторник и среду просидел с Федей, а сегодня снова не явился в школу. Он вчера тоже был на тусовке, поэтому неудивительно. На самом деле, Костя собирался обсудить с Федей сложившуюся ситуацию, которая его напрягала ничуть не меньше. Вот только Чалов будто бегал от него. То прикрывался каким-то собранием старост, про которое Костя, естественно, никогда не слышал, то задерживался около учителей, сообщая им список отсутствующих и напоминая, кто какую оценку получил на уроке. После школы Чалов немедленно скрывался за забором, куда-то вечно спеша. Наверняка у него был миллион кружков и секций, а ещё какие-нибудь репетиторы перед ЕГЭ. Телефона Феди у Кости, разумеется, не было, поэтому написать ему хотя бы смску он не мог, зато мог найти его страничку. Только Костя не сильно хотел, к тому же, был уверен, что Чалов проигнорирует. И вот представляется возможность наконец-то всё решить. Костя хочет, чтобы Федя сказал нечто, вроде, «мне некогда этим заниматься, я поговорю с Денисом Дмитриевичем», и они спокойно разойдутся, как в море корабли, о чём Костя желает с самого начала. — Здарова, слушай, я поговорить хотел, — сразу же переходит к делу Костя, категорично укладывая рюкзак на парту. Чалов, предсказуемо, перечитывает конспекты. — Здравствуй. Я немного занят сейчас. Далер Адьямович устроит традиционный опрос перед началом урока, мне надо подготовиться. — Вчера весь вечер готовился, наверное. Переживёшь, короче, — Костя становится прямо перед Федей, рукой опуская тетрадь. — Ты же помнишь, что ведёшь надо мной шефство? — К несчастью. Честно, мне совершенно не нравится эта идея. — Взаимно. Поэтому предлагаю тебе поговорить с Денисом Дмитриевичем, чтобы он нашёл кого-то другого, а лучше вообще забил на эту тупую хрень. — Нет, — вдруг решительно отвечает Федя. — Меня назначили, значит, я должен это сделать, пусть бы мне и было неприятно. В конце концов, только год заниматься. — Серьёзно? То есть тебе пообещали за это медальку, и ты сразу изменил мнение? Или его у тебя никогда не было? — тут же переключается на нападение Костя, понимая, что ситуация выходит из-под контроля. — Нет, не из-за медальки. Из-за ответственности, но тебе такие сложные понятия недоступны. — Прекрасно! Тогда ты просрал целых два дня, пока от меня бегал. — Во-первых, у меня были весомые причины. Я говорил Денису Дмитриевичу, что занят. Я не обязан с тобой нянчиться и ни на шаг не отходить. Во-вторых, в твоих же интересах было поговорить со мной, как можно скорее, ты же добрался только сейчас. Хочешь сказать, не мог до меня достучаться? В твоих интересах было из кожи вон вылезти, чтобы я уделил тебе хотя бы час своего расписания. Ты не воспользовался. Значит, тебе это не нужно. Но мне это поручили, и ты можешь думать, что угодно по этому поводу. Костя зло смотрит на совершенно непоколебимого Чалова, подавляя желание вмазать ему по наглой роже. Ишь, как всё вывернул! В Костиных интересах за ним бегать! Да кто такой этот Федя, чтобы за ним бегать? Пошёл он! — Тогда приступай прямо сейчас, ответственный, — Костя скрещивает руки на груди. — Далер Адьямович может спросить меня, так что, ты обязан рассказать мне, о чём теория, а ещё помочь мне выбраться, если затуплю. — Не обязан. Я ничего не буду делать за тебя. Ты должен был прочитать дома теорию и подготовиться, у меня ты мог спросить что-то непонятное, чтобы я объяснил. Но учиться вместо тебя я точно не собираюсь. — Хорошо, тогда я спрашиваю. Мне непонятно примерно всё, я много пропустил и теперь ничего не осознаю. Давай, рассказывай понятно. — Проверь слух. Ты должен разбираться самостоятельно, как это делают все, за исключением, пожалуй, твоих друзей, предпочитающих отсиживаться по туалетам. Я не обязан разжёвывать тебе каждую запятую. Или ты настолько тупой? Костя хрустит костяшками, еле сдерживаясь. Какой он мерзкий, этот Чалов! Как таких только Земля носит?! От сломанного носа Федю спасает звонок. А Костя оказывается прав, Далер Адьямович действительно его спрашивает, но он не может и двух слов связать, за что получает даже не двойку, а кол.***
Кое-как протекает литература, кажется, обсуждают Чехова и его пьесу «Вишнёвый сад». Денис Дмитриевич, будучи хорошим человеком, никого ни о чём не спрашивает, а просто ведёт урок, рассказывая про всякие скрытые смыслы и столкновение прошлого с будущим. Короче, это наверняка интересно, но точно не близнецам и Диме. Костя слушает вполуха, подпирая щёку кулаком. Он продолжает сидеть с Федей, ибо перед Денисом Дмитриевичем выделываться не хочется. Несмотря на то, что, по словам Артёма, какую-то яму на одной из стадионных дорожек должны были поправить к пятнице, уже сегодня их выводят на улицу во время физкультуры. Большая часть класса на уроке впервые и с удовольствием ушла бы, как в прошлый раз, но впереди ещё были геометрия и русский. Впрочем, у значительного списка лиц нет формы, и они остаются на скамейках под прозрачным навесом. Среди таких близнецы, Дима и Костя. Они собираются группой под одним из навесов, который должен защищать от солнца, но под ним настолько душно, что Костя делает предположение, что навес солнце поглощает и всё-таки пропускает через себя. — Нет, я охуеваю с этого человека, — говорит Антон, смотря на фигуру Саши, бегающего вместе со всеми круги. — Вчера блевал, а сегодня будто ничего не было. — А я охуеваю с Чалова. Надо же быть такой мразью, — зло произносит Костя. — И ведь отступать не хочет! То есть ни хера не делает, но выворачивает, словно в поте лица объясняет мне каждую тему любого предмета. Крыса блядская. — Да ладно тебе, забей, — советует Антон. — Тебе какая разница пилит он тебя или нет? Зато свободен, не должен с ним за тетрадками сидеть. — А если Денис Дмитриевич реально говорил, что меня не допустят до экзаменов? И куда я пойду? В армию? Вот семья счастлива будет! — Ну, всяко счастливее, чем моя, — хмыкает Антон, щуря глаза от солнца. Со стороны второго навеса раздаётся звонкий смех. Там сидит Кристина со своими подружками, причём, одна, кажется, из параллели припёрлась, чисто посидеть, поболтать. Антон замечает, что Кристина периодически бросает взгляды на их компанию. Интересно, что она хочет тут увидеть? — Это портрет? — вдруг спрашивает Лёша, заглядывая через плечо в блокнот на коленях Димы. При всей своей безалаберности, при единственных жизненных целях, крутящихся вокруг алкоголя, тусовок и девушек, Дима всё-таки обладает несколькими талантами. Одним из них является умение рисовать. В прошлом году Баринов окончил художественную школу. Наверное, потому сейчас в школе его интересовал только самый бесполезный для многих предмет в виде черчения. Дима мог бы пойти на какой-нибудь архитектурный факультет, потому что и рисовал, и чертил вполне прилично, даже по оценкам учителей. Однако Дима был слишком безответственным, да и с другими предметами в школе у него шло туговато. Тем не менее, застать его рисующим, практически невозможно. Если у Димы есть вдохновение, то он может притащить очередной почти законченный блокнот в школу и начать что-то там изображать, но чаще всего он рисует дома, когда рядом нет кучи заинтересованных взглядов, болтающих под руку и вечно спрашивающих, что именно он рисует, почему и когда закончит. Не обходилось и без знаменитых просьб: «А меня нарисуешь?» Сейчас же Дима трудится над чьим-то портретом. Чуть приглядевшись, Антон понимает, что это Лика. Значит, раз у Димы есть вдохновение ни с того ни с сего, то он влюблён. Что ж, может, оно и лучше. Лёша продолжает смотреть на всё более чётко вырисовывающиеся глаза девушки, немного улыбаясь, как вдруг чья-то большая тень перекрывает Диме свет. Все взгляды устремляются на подошедшего Артёма. Тот, чуть приподняв уголки губ, из-за чего выражение лица становится довольно ехидным, интересуется: — Если я правильно вчера понял, то кое-кто из вас записался в команду, — глаза перемещаются от близнецов к Косте. Оказывается, у Дзюбы неплохая память, что, конечно, не слишком радостно для парней. — Как играть будем? — В смысле? — не понимает Антон. — Ну, вы прогуливаете физкультуру. То просто не приходите, то форму забываете. В команде будет так же? — Скажем, у нас были причины тогда и сейчас не участвовать в уроке, — продолжает Антон, пока Костя молча облизывает губы, готовясь поддакнуть в самый удобный момент. Лёша предсказуемо просто наблюдает. Он почти никогда не вмешивается в подобные беседы с учителями, даже в кабинете у Фёдора Михайловича предпочитает терпеливо ждать, пока отпустят. Лёша слишком спокойный по характеру, немногословный с теми, кто его старше и влиятельнее, а ещё умеет подстраиваться, чтобы не раздражать. Чего, конечно, всегда не хватало его брату, вечно лезущему со своей прямотой. — Бесспорно, — усмехается Артём. — Ваши одноклассники в тот раз рассказали, какие вы занятые люди. Наверное, наглость и безответственность окупаются талантом? — Увидите завтра, Артём Сергеевич. — Если вы завтра снизойдёте до нас. — Придётся отодвинуть несколько важных дел. Игорь кивает Артёму с другого конца беговой дорожки, чтобы тот взял в руки журнал и перенёс данные по какой-то эстафете, потому что Игорю надо объяснить правила следующей. Акинфеев надеется, что хотя бы с переписыванием оценок с листа в журнал Артём справится, ведь поручать что-то более ответственное, требующее внимательности, кажется довольно опасным. — Когда-нибудь у нас будут большие проблемы из-за твоего языка, Тоша, — говорит Лёша, вытягивая ноги вперёд. — Вот это претензия, конечно, — фыркает брат. — Сам бы тогда поговорил. Столько лет молчал, а тут недоволен. — Я просто к тому, что тебе иногда надо сдерживаться. — Может, я сам разберусь, что мне делать? — Вообще, ты иногда перегибаешь, Тох, — осторожно произносит Костя. — Но за тебя говорит то, что нас всё ещё не вышибли из школы, даже во времена Гниды, значит, всё не так плохо. — Окей, кто-то ещё хочет прочесть мне лекцию о хорошем поведении? — Антон смотрит на Диму, но тот уже увлёкся снова своим рисунком. — Отлично. Тогда оба идите на хуй со своим мнением. Он отворачивается в сторону, где Саша и одноклассники слушают Игоря. Антону плевать на эстафету, ему вообще неинтересно, просто надо на чём-то сосредоточиться. Он и сам не понимает, что именно его вдруг так взбесило. Подумаешь, кто-то что-то сказал... Кто-то? Лёша сказал. И с какой стати Антона должно волновать его мнение? Они, кажется, не на том уровне отношений, чтобы прислушиваться друг к другу по любому поводу. Но Лёша вдруг дотрагивается до его плеча, осторожно придвигаясь ближе. Он не помнит, чтобы раньше сталкивался с такими вспышками злости и недовольства у Антона. Да, тот постоянно с кем-то препирался, будь то отец или учитель, но с Лёшей он был одинаково добрым и спокойным, практически милым. Поэтому, собственно, Лёша и знает, что брат у него не беспросветный хам, а всё-таки человек хороший, честный, просто, наверное, излишне прямолинейный и вспыльчивый. Он снова думает о том, что их общение в последнее время сократилось чуть ли не до минимума при жизни в одной квартире. Что, если раздельные комнаты и увеличивающиеся отличия в образе жизни могли действительно повлиять на них, чего так опасался Антон? Лёша не хочет верить, что умудрился упустить момент, когда у брата резко изменился характер. Лёша ведь всегда был с ним рядом и всё замечал, правда? — У тебя всё хорошо? — тихо спрашивает он. — Всё прекрасно, — бросает Антон, продолжая смотреть туда, где две колонны одноклассников бегают эстафету, передавая друг другу деревянную палочку. И Лёша вдруг понимает, что ему совсем нечего сказать. Он не знает, что надо говорить, ведь интонация у Антона резкая, словно пощёчина. Ясно даёт понять, что разговор окончен, что он не хочет никого сейчас рядом видеть, пока сам не успокоится и не разберётся.***
После уроков они сидят в Димином гараже, до сих пор неприбранном после вчерашней тусовки. Ни разу за весь день никто не поднял тему «стрелы», а теперь пришло время посмотреть в глаза действительности. Они могли бы забить, сделать вид, что ничего не помнят, тем более, хулиганы не говорили им прямым текстом, что надо драться. Вот только пресловутое дело чести и достоинства, угроза потерять свой кусок района, без боя сдав его врагам, чтобы они тут устанавливали свои правила, а ты больше не имел права слово поперёк произнести. Каждый знает, в каком именно гараже базируются хулиганы. Это на соседнем ряду. Наверное, хулиганы могли довольствоваться своим куском, не залезая в чужие, но им всегда было мало, хотелось всего и сразу. А тут, как удачно, совершенно беззащитные школьники. — Я думаю так, — произносит Дима, доставая из-за старого шкафа биту, специально приобретённую для подобных случаев. — Вчера на них напоролись Головин и Тоха. Значит, идти кому-то из них. Я предлагаю Головина. По сути, это ему присралось домой, мог бы спокойно дождаться конца тусовки и уйти со всеми. Саша, сидящий на краю дивана, вдруг становится похож на того Сашу трёхлетней давности. Он смотрит испуганным взглядом на Диму, не веря, что Баринов сделал его виноватым. — Ты хоть представляешь, что они с ним сделают? — тут же влезает Антон, хмурясь. — А нехуй по району в радужном ходить. — Это просто яркие краски... абстракция... — пытается объяснить Саша, которому действительно страшно идти в гараж к хулиганам. От него требуется вызвать их на «стрелу», ибо тот, кто первым бросает вызов, показывает, что у него есть достоинство. Если вызов бросили тебе, значит, в твоём достоинстве усомнились, согласно правилам улицы. Вот только ничего не мешает хулиганам избить Сашу сразу после озвученного приглашения, а учитывая его вид, могут сделать и что-нибудь похуже. Слухи по району всё-таки ходили разные. — Не мне это надо объяснять, — холодно отвечает Дима. — Из-за твоей пидорской внешности у нас вечно проблемы. Уже в третий раз «стрела». — Ты докажи сначала, что из-за Сани, — опять вступается за друга Антон. — Да мне похуй, из-за него, из-за тебя, из-за Кучая, из-за ещё какого-нибудь придурка, — ну, конечно, Лёшу он никогда не назовёт. От Лёши проблем быть не может. Каждый будет защищать своих лучших друзей. — Не хочешь, чтобы шёл Головин, иди сам. Защитник, блядь. — Пойду. Мне, в отличие от некоторых, не слабо. Антон уже встаёт с дивана, как чувствует чьи-то пальцы на своём запястье, тянущие назад. — Никуда Тоша не пойдёт, — твёрдо произносит Лёша. — Пусть идёт кто-то нейтральный, кого вчера не видели. Так безопаснее. Дим, если сейчас одного побьют, он нам уже не поможет, а их больше получится. Невыгодно. Антон вопросительно смотрит на Лёшу. Его аргументы звучат действительно здраво, но... Даже если бы пошёл Антон, что с того? Ему, правда, совершенно плевать, он готов хоть каждый раз к ним в гараж ходить, благо маршрут известный. Каждый раз, когда встаёт вопрос, кому идти, Дима часто предлагает именно Сашу, потому что, видимо, чуть-чуть его недолюбливает, или Антона, но тут уже сложнее понять, почему. И каждый раз, стоит Антону выразить свою готовность, Лёша его останавливает. Сейчас особенно решительно, вон, даже за руку схватил. Понять мотивы брата Антон не успевает, потому что на встречу с хулиганами выходит Костя. Ему тоже несложно, тем более, хотел предложить себя сам. Они всегда были командой, хорошо организованной и знающей, что делать. Наверное, поэтому кусок района всё ещё был у них, а не у хулиганов. Антон слышал про другие «команды», собранные из парней с одного двора, и Антон слышал, что их уже нет. Не в буквальном смысле, разумеется, но теперь они под влиянием хулиганов. Быть под влиянием — значит, быть во власти, подчиняться, делать только то, что скажут. И это, конечно, не вписывалось во взгляды ни одной «команды», однако Антон всегда понимал, что это не вписывается и в его взгляды конкретно. Даже если случится страшное, их уничтожат, Антон будет один против них, пока не случится кое-что ещё более страшное. Ходили слухи, будто на одной «стреле» случайно убили какого-то парня. Главарь хулиганов разбил бутылку ему об голову, а парень, потеряв сознание, неудачно ударился о землю. По сути, несчастный случай, если не знать, что его спровоцировало. Так вот, Антон знал, что, если их команды не станет, если они проиграют однажды, он всё равно не будет мириться с хулиганами и их правилами, его остановит только ещё один несчастный случай. Потому что у Антона характер такой, потому что с хулиганами у него тёрки чуть ли не с раннего детства, потому что они за мяч не ответили. Ему нестрашно. Вчера было не по себе, потому что рядом перепуганный пьяный Саша, вокруг темнота, а их двое против пяти. Сегодня всё иначе. Пять против пяти, а рядом Лёша. С Лёшей никогда не страшно. Когда он рядом, Антон чувствует себя ещё уверенней, сильнее, пусть это было бы даже совсем не так, и в действительности он был бы тем ещё слабаком. Конечно, нельзя забывать и о других. Они — команда, они стоят плечом к плечу, они знают, за что борются, они знают, что уже вынесли не одну «стрелу» и могут вынести ещё. Ими движут одинаковые цели и мысли. Азарт, злость, сила, жажда победы, жестокость — всё смешивается в них, и им плевать на боль и кровь. Разбитый нос, содранная кожа, сбитые костяшки, выбитый зуб или сломанная кость ничего не значат до того момента, пока «стрела» не закончится. А заканчивается она обычно в том случае, когда кто-то перестаёт подавать признаки жизни, или какой-то посторонний человек, видя драку, начинает верещать и грозиться полицией. К счастью, первая причина почти никогда не происходит. В драке нет правил. Правила есть за её пределами, и их столько, что попробуй запомни, что ты можешь делать, будучи на районе, а что нет. А в драке ты волен действовать так, как хочешь. Ты можешь защищаться кулаками, а можешь использовать подручные и не совсем средства. Только бежать не можешь. Это значит, что ты признал свой проигрыш, что ты теперь подневольный, ведь сдался. И вот раздаётся со стороны чей-то истошный вопль, какой-то дед, услышавший шум, когда сидел в своём гараже с приятелями-собутыльниками, выбежал на улицу, чтобы разогнать хулиганьё. Но теперь уже можно бежать к себе, чтобы действительно не дойти до полиции. Они снова не проиграли. Район за ними, друзья отомщены, честь и достоинство сохранены. Дополнительный бег, наверное, как-то сказывается на утомлëнном за день теле, которое, к тому же, ещë пару мгновений назад участвовало в драке не на жизнь, а на смерть. Антон прислоняется к железу гаражной стены, чувствуя, как кружится голова. Может быть, он схлопотал сотрясение, кто знает. Это не те вопросы, над которыми сейчас хочется думать. Надо вытереть кровь, стекающую из небольшой раны на лбу, понять, что, кажется, под глазом будет синяк. Впрочем, друзья выглядят едва ли лучше. Меньше всех задело, наверное, только Диму. А вот у Саши теперь, помимо вчерашней царапины, есть разбитый нос, кроме того, он жалуется на безымянный палец левой руки, который, возможно, ему выбили из сустава, хотя тогда было бы больнее. Саша себе никогда ничего не ломал, не зарабатывал трещин или смещений, он мог только вспоминать, как больно вырывать зубы, и как выглядит волдырь после пролитого на руку кипятка. Зато Костя, как эксперт во всëм, что касается травматологии и хирургии, ибо слишком уж часто он посещал эти кабинеты, может рассказать, что именно у Саши с пальцем. Лëша, прислонившись к стене напротив, проводит несколько раз языком по разбитой губе, морщась от противного металлического вкуса крови. Почему-то он продолжает раз за разом еë слизывать, думая, видимо, что так быстрее остановит. — Не, ну, вот это было прямо охуенно, — о чëм-то рассуждает Дима. — Когда Тоха перед всеми выскочил, и этого крайнего повалил. Я восхищëн, честно, Тох. Моë уважение. Антон криво улыбается, протягивая Диме руку. Он понятия не имеет, какой момент его смелости сейчас имеет в виду Баринов, но, если все смотрят на него, Антона, с нескрываемой гордостью, значит, было за что. Там, во время драки, все пролетает быстро, ты не успеваешь толком запоминать и вдумываться, потому что есть ты и есть тот, кто сейчас ударит. — Думаю, это можно и отметить... — Нет, мы домой пойдëм, — говорит Лëша. — Два дня подряд, наверное, слишком. Тем более, мы все сейчас не очень, кхм, презентабельны. — Справедливо, — соглашается Костя. — Кстати, Димон, ещë днëм сказать хотел. Тусовки в середине недели — параша. Когда на следующий день надо переться в школу, это максимально тупо. Дима мог бы возмутиться, наехать и разозлиться, но он только пожимает плечами. Никто, мол, не заставляет вас ходить, а гараж мой, и я буду делать в нëм то, что захочу.***
Дома близнецов ждëт не самая приятная сцена объяснений. Конечно, родители уже дома. Конечно, они сидят на кухне и, только заслышав поворот ключа в замке, тут же перемещаются в коридор. Отец, скрестив руки на груди, придирчиво окидывает тяжëлым взглядом, прибивая им к полу. Антон отворачивается, снимает обувь, вновь чувствуя головокружение, когда наклоняется. — Где вы оба были? — немедленно начинает расспросы мама, уже повышая голос до уровня срыва. — У Саши. Засиделись, решили остаться на ночëвку. Это вчера, — объясняет Лëша. — А написать руки отвалятся? — Забыли. Мне казалось, отправляли сообщение. — Могли бы и позвонить! Ну да, зачем же ставить мать с отцом в известность. Путь лучше места себе не находят, ночами не спят, обзванивают больницы и морги! Это ещë что такое?! — буквально взвизгивает мама, стоит ей получше вглядеться в их лица, скрытые отсутствием света в коридоре. — Подрались, — просто пожимает плечами Антон. — За кого-то или так? — спрашивает отец. — За район. — Боже, вы только послушайте! За какой, к чëрту, район? Вы что, бандиты, чтобы за районы драться? А потом, что? Стрелять друг в друга будете? Вы вообще себя в зеркало видели? Антон, ты в своëм уме?! — конечно, Антон, не Лëша же. Лëше сейчас ещë ваткой царапины протирать начнут, причитая, зелëнкой помажут, подуют. На Антона можно просто наорать. А дальше сам. — Ты на кого похож? Выглядишь, словно беспризорник! Какой позор! И это мой ребëнок! Шëл через весь двор так. Я представляю, что все вокруг подумали. Поцокай мне ещë! — кричит вслед мать. Антон разворачивается, направляясь в ванную. Выслушивать он ничего не намерен. Сквозь гул воды, до него долетают ещё отдельные выкрики матери и суровое заявление отца, что на месяц обоих близнецов оставляют без карманных. К тому же, если они узнают, что Лëша с Антоном опять дрались за какой-то район, то в школу будут ходить под присмотром и возвращаться из неë тоже, раз к восемнадцати годам мозгов не прибавилось. Вечер обещает быть бессмысленным, потому что Антон ничего не записал из домашнего задания в дневник и понятия не имеет, что им задали. Хотя у него с собой сегодня даже ручки не было, ведь уходил от Саши, какой уж тут дневник. Поэтому Антон листает ленту в Инстаграме, рассматривая сотни фотографий со вчерашней вечеринки, которые выложили все еë гости. Кое-где даже попадается его хмурое лицо, благо, хотя бы нечасто. Антону на себя смотреть совершенно не хочется, так как не нравится. На диван забирается Лëша, внимательно рассматривающий побитое лицо брата. Антон отрывает глаза от экрана, без особого желания интересуясь, почему пришëл. — Принëс пластырь, — говорит Лëша. — У тебя царапина на носу. — И что? Подумаешь. — Ага, шрамы украшают. Но всë-таки будет лучше вот так, — не успевает Антон возмутиться или отодвинуться, как Лëша уже прижимает пластырь к его носу, осторожно расправляя, чтобы не образовалось складок. Антон трогает нос, будто убеждаясь, что пластырь теперь действительно там. — Почему ты меня не пустил? — вроде спрашивать не собирался, но вырывается само по себе. — Мне несложно. Да и не страшно. — Потому, почему ты Головина не пускаешь. — С ним могут сделать... сам знаешь, что. Потому что Дима с его разглагольствованиями о пидорстве уже на всю Москву Саше репутацию, наверное, сделал. А не хочу, чтобы с моим другом случилось то же, что с пацаном с Никитинской. — А я не хочу, чтобы что-то случилось с тобой. Твоя смелость, Тош, иногда бывает очень к месту. В драках этих или когда кто-то из класса цепляется, Чалов тот же. Но не нужно постоянно лезть вперëд всех. Мы знаем, что ты смелый, что ты не боишься, и мы гордимся тем, что у нас есть такой друг. Я горжусь тем, что у меня есть такой брат, с которым можно куда угодно. Я знаю, что рядом с тобой бояться нечего, переживать не о чем. Но я за тебя волнуюсь, братик. Он редко зовëт Антона так. Только, если ему что-то нужно. Однако сейчас Антон понимает, что Лëша не пытается его уговорить о чëм-то промолчать или что-то сделать, интонация совершенно другая. Такая, какой он обычно произносит их фразу, выжженную в сердце: вместе и до конца, что бы ни случилось, и где бы ни оказались. У Антона дыхание перехватывает от того, как сейчас на него смотрит Лëша. Вспоминается вечер, когда тот его поцеловал. Что, если?.. Телефонный звонок разрывает зрительный контакт. Антон успевает заметить, что номер не подписан, но Лëша всë равно снимает трубку. — Я слышала, что вы подрались у гаражей! — взволнованный голос какой-то девушки раздаëтся в тишине комнаты. — Это правда? — Да я смотрю, не успеваешь дойти до дома, а слухи уже разнеслись, — смеëтся Лëша, вставая с дивана и уходя в другую комнату. — Ах, так это был твой дед? «Придурок, — говорит сам себе Антон, — на что ты рассчитывал? Думал, что он тебя поцелует, как в каком-нибудь сопливом фильме? Ага, бежит и падает. Нужен ты ему больно. За него, вон, всегда есть кому поволноваться, ты ему и тут ни к чему».***
Утром пятницы Антон лишний раз убеждается в том, что Марина Яковлевна его ненавидит с того самого урока музыки. И надо же было столкнуться с ней на лестнице! Как только Марина Яковлевна увидела расцвеченные всеми оттенками бордового лица близнецов, её чуть не хватил удар. И лучше бы хватил, конечно, потому что учительница, мгновенно взяв себя в руки, разразилась нравоучениями, что такой вид, оказывается, не подобает гимназистам. Упоминать, что их школа называется гимназией лишь на бумаге, а по сути обыкновенная шарага, братья не стали, иначе сцена могла затянуться. Дежурные из 11 «А» уже вышли посмотреть, что происходит, и Антон прекрасно видел удовлетворение в их лицах. — Марина Яковлевна, нам на историю пора, — говорит Лёша, делая миролюбивую интонацию. — Вы даже меня не слушали! — справедливо заключает учительница, всплёскивая руками. Какая же она вся нервная, это даже начинает раздражать. Довольно предсказуемо, утро пятницы переносится в кабинет директора, поскольку Марина Яковлевна требует действий на это ужаснейшее поведение. Фёдор Михайлович спокойно пил себе кофе, радуясь своему вентилятору, работающему без остановки, старался не думать о бумагах, которые ему подкинул Кокорин, но, видимо, его настроение было слишком хорошим для этого места. О, если бы на месте директора сидел Антон, он бы вообще никого к себе не пускал, закрыл бы дверь на ключ к чёрту. В общем-то, Антон вполне представляет, что сейчас должен чувствовать Фёдор Михайлович. — Они же ученики гимназии! Какой позор! Мало того, что посмели прийти в этом, — Марина Яковлевна красноречиво машет рукой в сторону их футболок, между прочим, вполне приличного белого цвета и чёрных джинс. — Вы видите это? Видите? — Вижу, — соглашается Фёдор Михайлович, делая заинтересованное лицо, хотя ему, пожалуй, совершенно плевать, во что одеваются Миранчуки. — Вы считаете это нормальным? — Ну, джинсы, наверное, были излишними. Хотя цветовая гамма формы выдержана. Это всё? Или они ещё что-то успели сделать? — Не знаю, что и когда, но это, — теперь рука Марины Яковлевны перемещается к лицам близнецов. Антон нетерпеливо вздыхает. — Они учатся в гимназии! А эти... эти... — у Марины Яковлевны почему-то всегда не получалось называть вещи своими именами, будто в каждом очевидном слове таилось что-то неприличное. — Послушайте, Марина Яковлевна, — поднимаясь из-за стола, говорит Фёдор Михайлович. — Они же всё-таки ещё и парни. Парням свойственно драться. Не вижу ничего ужасного в том, что... — Они... — Не крутится же их жизнь только вокруг гимназии, в самом деле! Я не думаю, что их внешний вид оскорбляет нашу гимназию и как-то портит её репутацию. Я понимаю, если у нас сейчас тут была бы проверка, и они попались бы на глаза проверяющему. В конце концов, внешний вид учеников точно не является самой большой проблемой на данный момент. Пока Федя убеждённо говорит об этом Марине Яковлевне, она неотрывно смотрит на него, не зная даже, что ответить. Она, конечно, продолжает быть внутренне несогласной с утверждениями о том, что что-то в этой жизни может быть важнее гимназии, ведь сама была всегда целиком и полностью погружена в школьные будни, существовала только за их счёт. Что бы она делала, не будь у неё этой отдушины? А Федя продолжает растекаться мыслью по древу, ненавязчиво беря Марину Яковлевну за руку и выводя из кабинета. Где-то в районе коридора он напоминает ей, что у какого-то класса сейчас история города, так что, Марине Яковлевне стоит поторопиться. Учительница будто выходит из-под гипноза, рассеянно поправляет очки и отвечает что-то невразумительное. — Ну, и где вы там подрались? — после тяжёлого вздоха спрашивает Федя, возвращаясь за стол. — А то вы не знаете, как это бывает, — фыркает Антон. — Район отстаивали. — Удачно? — А как вы думаете? — Раз вы всё ещё здесь, наверное, за район можно не беспокоиться, — хотя фраза была явно ироничной, почему-то слышать её близнецам приятно. Будто директор сказал, что никогда в них не сомневался. — По поводу формы Марина Яковлевна, кстати, права. У нас есть приказ... — У нас есть приказ?! — удивляются близнецы. — Я же просил Кокорина его повесить ещё в том году, — цокает языком Федя. — Да, у нас есть приказ. Короче говоря, ваши джинсы вообще в него не вписываются. — Но они же чёрные, — смотрит на свои ноги Лёша. — Но они джинсы. Ещё и с дырками на коленях. Миранчуки, вам бы чуть-чуть внимательности, вообще цены не было бы. Вы же прекрасно знаете, где учитесь, вернее, с кем. Та же Марина Яковлевна, с которой вы можете столкнуться в любой момент времени и вместо урока оказаться здесь. — Уж лучше здесь, чем на некоторых уроках, — отвечает Антон. — Безусловно. Тем не менее, посещение занятий — ваша прямая обязанность, и тут даже я не смогу закрыть глаза. А Марина Яковлевна и остальные опять начнут заламывать руки и устраивать сцены. Вам самим это нужно разве? — Да почему кого-то вообще волнует, в чём мы ходим? Нам в октябре восемнадцать, мы взрослые люди... — Лично мне совершенно плевать, в чём вы ходите. И да, я понимаю, насколько глупо выглядят все эти придирки по поводу одежды. Я никогда не видел в них смысла, а во всякую чушь про то, что форма якобы воспитывает и прививает вкус не верил, не верю и не поверю никогда. Но неужели вам так сложно потерпеть до конца года? — Вам надо, вы и терпите, — заявляет Антон. — Нас тут что, учат подстраиваться под всех и каждого? А если этой Марине Яковлевне завтра взбредёт в голову новая чушь, я и её выполнить должен просто для того, чтобы микроклимат в школе не нарушился? — Антон даже останавливается на мгновение, обдумывая, откуда в его памяти всплыло слово «микроклимат». — Вы, Фёдор Михайлович, наверное, сами понимаете, что Марина Яковлевна специально доё... придирается к нам, ко мне, потому что я когда-то что-то там сказал про её музыку. Сто лет уже прошло, а она слишком злопамятна, чтобы просто успокоиться. Так, может, вам тоже стоит с ней поговорить? Лёша нервно покусывает разбитую губу, думая, как бы сделать вид, что он не знает Антона и вообще ни к чему не причастен. Говорить такое в лицо директору, конечно, слишком за гранью. Лёша прекрасно понимает, что прилетит им обоим. Пусть за языком не следит брат, но Лёша сам далеко не ангел, и проколов у него тоже хватает. Однако Фёдор Михайлович почему-то только улыбается, опуская глаза в стол. — Да, Антон, твой бы характер да в нужном месте. Но я понимаю. Только если тебе действительно хочется чего-то в жизни добиться, всё равно подстраиваться придётся. Знаешь, сколько вокруг Марин Яковлевн? От некоторых будет зависеть твоё будущее. — Ну и что? Я не обязан всем нравиться. — Поэтому лучше не нравиться никому? Впрочем, я даже не про это. Я про то, что иногда лучше работать, чтобы к тебе не могли придраться, а не кричать, чтобы начать не нравиться ещё больше. Какой бы ни был твой характер, если ты выполняешь свою работу качественно, то тебя не выгонят, потому что хороший человек — это не профессия, если он бесполезен. — И при чём тут школьная форма? — Потом поймёшь. Антон закатывает глаза, проговаривая что-то вроде: «Ну да, конечно». Сколько раз он слышал подобное от родителей и прочих родственников, которые всегда, когда не знали, как убедить в своей правоте, начинали давить на туманное будущее Антона, в котором он всё обязательно поймёт, да поздно будет. Федя отпускает их, потому что парни и так опоздали на свою историю, впрочем, наверняка, им совершенно неинтересную. Допивая кофе, Федя почему-то вдруг задумывается о том, что когда-то он так же, как и Миранчуки, носился по дворам со своими друзьями в лице Дениса и Кокорина, дрался, считал, что его мнение единственно верное, это просто окружающие ничего не понимают. А теперь Федя сидит в этом небольшом кабинете, до которого добрался как раз потому, что научился считаться с чужой точкой зрения. Если бы он всем говорил, что на самом деле думает, то сейчас был бы вообще без работы, да и знакомых у него столько не было бы. — О-па! Миранчучьё! — похоже, сегодняшний день собрался побить все рекорды по неожиданным и неуместным встречам, ибо иначе выход Кокорина из своего кабинета не объяснить. — Здравствуйте, Александр Александрович. Мы на историю опаздываем, — говорит Лёша, глазами показывая Антону, что сейчас к ним снова пристанут с какой-нибудь дебильной просьбой, типа переноски стульев из кабинета в кабинет. Они же грузчики. — Вы не слишком на неё торопитесь, как я вижу. Переживёт Ерохин и без вас. Значит, Миранчучьё, у меня к вам задание. Вы же в курсе, что библиотеку с третьего на второй этаж переносят? Ну, типа читальный зал нам нужен по новым стандартам. Короче, забейте, суть не в этом. Ирина Игоревна попросила помочь ей перевязать стопки книг. Кто бы знал, что у нас столько бумажного барахла в библиотеке! — Это типа на весь урок? — интересуется Антон. С одной стороны, может, лучше перевязывать книги, чем сидеть сорок пять минут, слушая про причины Первой мировой войны, тем более, они знают, чем всё кончилось. С другой, торчать в пыльной библиотеке наедине с Ириной Игоревной, у которой, разумеется, тоже есть претензии к близнецам, немного не хочется. — Как пойдёт, — пожимает плечами Кокорин. — А вы договоритесь с учителями, чтобы нам пропуски не поставили? Мы бы и на несколько уроков тогда помогать остались. И книги бы перетаскали на второй этаж. И мебель, если надо, — произносит Лёша. — Я подумаю, — усмехается Кокорин. — Вы моим расположением не пользуйтесь тут. И, кстати, вы почему в джинсах? А если бы у нас проверка была? Антон поджимает губы. Вот назло теперь будет каждый день ходить в джинсах, чтоб побольше спрашивали. Проверка ещё какая-то... То-то все и вспомнили про читальные залы, приказы о форме и всё остальное. Конечно, просто так ничего не делается.***
Просто так никто не собирался бы сегодня после уроков в спортзале. Представители 11 «В» приходят самыми первыми, поскольку у них было два часа английского, и так удачно сложилось, что все, кто записался в футбольную команду, занимались в одной группе у Инны Юльевны. При хорошем настроении этой старушки, можно было упросить её отпустить чуть раньше. Больше всех на этом настаивали близнецы, разумеется, потому что хотели прийти на сбор первыми, думая, что это как-то возвысит их в глазах Артёма Сергеевича и Игоря Владимировича. Типа покажет их ответственность и готовность к делу. Однако Игорь остался совершенно равнодушен и просто кивнул ученикам на скамейки, после чего скрылся в тренерской, ведь ему надо было закончить с заполнением электронного журнала. Артём же ушёл в столовую за соком. Чалов всё-таки пришёл, хотя Антон до последнего надеялся, что у него найдутся другие занятия. Костя говорил, что у Феди там какой-то график, расписание, по которому он живёт, а футбольная команда — это ведь дополнительная нагрузка, куда ему ещё? Но либо пятница была свободным днём, либо Чалов действительно собирается биться за новую медальку. — Вышвырнуть бы его отсюда, — шепчет Костя, со вчерашнего дня питающий особую неприязнь к однокласснику. — Да, погодите, может, команда не наберётся, — говорит Саша. — А если играть будет некем, то, знаете, лучше с Пони, чем сниматься с чемпионата. — Смотря, что за чемпионат. Может, фуфло на фуфле, — пожимает плечами Антон. И тут заходят они. Все эти из 11 «А» и «Б». Заходят, смотря свысока, будто они уже команда. Между классами всегда существовала такая же неприязнь, как между многими учителями и Денисом Дмитриевичем. Между собой «А» и «Б» дружили, тесно общались, были практически одним коллективом, потому что Людмила Анатольевна и Галина Адамовна тоже были подругами. «В» поголовно презирался. Даже к Чалову относились не лучшим образом, потому что клеймо класса хулиганов налагало такое звание и на него. Как говорится, лучше быть последним в городе, чем первым на деревне, а Федя был первым среди худших. Скамейка, на которой расположились ученики из 11 «В», гордо игнорируется. Антон громко фыркает, отворачиваясь. Да уж, выбирая из всего этого сборища, Чалов действительно кажется не самым плохим вариантом. — Получается, нас шестнадцать, — говорит Костя. — Значит, либо возьмут всех, либо только одиннадцать. — А замены? — спрашивает Саша. — Кто знает, вдруг там замены не предусмотрены? — Надо было погуглить этот чемпионат, бля, — раздражённо произносит Антон, хлопая себя по коленям. Он начинает волноваться после слов Кости. Что, если их не возьмут? Артём Сергеевич говорил про то, что они не посещают уроки физкультуры, так с чего бы ему брать их в команду? — Тош, мы с тобой в академию «Спартака» отобрались, думаешь, в школьную команду не пройдём? — успокаивает Лёша, беря за руку. — Класс, — фыркает Саша. — А я только во дворе мяч гонял. Можно уходить. — Так, закончили панику! — прерывает Костя. — Нас всего лишь шестнадцать, а не сто пятьдесят. Сейчас всё выясним. В этот момент как раз возвращается Артём с пакетом сока в руке. Он вставляет трубочку и просит всех встать в одну линию. — Значит, сейчас представляемся и, если можем что-то добавить по теме, говорим, — объявляет Артём, потягивая сок. — Матвей Сафонов, — выходит чуть вперёд парень из 11 «А», стоящий первым в линии. — Я занимался в спортивной секции десять лет. Был вратарём. — Отлично. Почти профессиональный вратарь нам точно нужен, — кивает Артём, бросая взгляд на приоткрытую дверь тренерской. Он всё ещё надеется, что Игорь поддержит идею команды и поможет. — Ваня Обляков. Занимаюсь в академии ЦСКА, — говорит невысокий парень с довольно приятным лицом из того же 11 «А». Лёша отмечает про себя, что Ваню, в принципе, знает, поскольку тот имел какое-то отношение к их классу. Какое, правда, Лёша не вспомнит. — Игорь Дивеев, — вместе с ним из строя выходит сосед. Они из разных классов, но, видимо, дружат, потому что всё время ожидания болтали друг с другом. — А это Затик. Мы тоже в ЦСКА занимаемся. Правда, очевидно, в другой группе, не с Ваней. — Не Затик, а Ильзат Ахметов, — улыбается второй парень. Артём кивает и переводит взгляд на следующих. Из 11 «А» ещё отзываются Лидин Паша, который перешёл в класс в этом году, а вообще занимается в академии «Чертаново»; Коля Озеров, слава богу, не занимавшийся нигде, кроме какого-то кружка в детстве; Лёня Исаков, бывший в академии «Строгино», потом в «Смене», а сейчас его пригласили в академию «Динамо». — Блядь, они все где-то занимались, что ли? — шипит Антон. — Где простые смертные? — Ну, пиздец, можно паковать вещи, — вздыхает Саша. — Нам ничего не светит. — Заткнись. Ещё накаркаешь, — толкает его локтем Костя, которому ситуация тоже не нравится. Этак, они и станут лишними. Ну, вместе с Колей Озеровым. 11 «Б», выстроившийся сразу за «А» классом, насчитывает меньше всего желающих стать частью команды. Только Ахметов отбился от своей стаи, встав рядом с другом, что, конечно, никто не осудил, ведь одно дело, когда у тебя друг в «А», и совсем другое, если бы он был из «В». Тогда ты точно отхватил бы порцию общественного презрения. Первым среди оставшегося «Б» называется Саша Максименко, который с гордостью заявляет, что уже семь лет в академии «Спартака», и он тоже вратарь. Шансы Матвея существенно гаснут, ведь он вратарь в прошлом, да ещё и не пойми откуда. Впрочем, вратари сейчас особо никого не интересуют, тем более Антона. Он ждёт, что скажут другие. А там Гриша Петров, из «Смены», хотя и ушёл уже; Женя Серов, удачно занимающийся футболом на любительском уровне, и Олег Ларин, вообще неудачно числящийся опять в «Чертаново». — Так вот, кто наши места позанимал, — хмыкает невесело Лёша. Артём же переводит взгляд на них, почему-то начиная улыбаться. Да уж, он в курсе, какие тут футбольные «звёзды» собраны. Парни переглядываются между собой, показывая, что терять им на данном этапе практически нечего, поэтому не стоит думать, что они чем-то хуже других. Подумаешь, «Чертаново», «Спартак» или ЦСКА! Это ещë не значит, что у них ноги прямее. — Фëдор Чалов, — единственный, кто не принимает участия в переглядывании и будто вообще не имеет никакого отношения к «В» классу. — Пять лет занимался в спортивной секции, приглашали перейти в «Смену», но у меня были немного иные планы на жизнь. — Смотри не подавись пафосом, Пони, — сквозь зубы цедит Костя. — Ему предлагали, но он с гордостью отказался. Герой, блядь! Возможно, именно последнюю фразу Кости услышали все, раз удивлëнно повернули головы. Но Костя, не теряя достоинства, выходит из строя, начиная рассказывать, как он с детства мечтает стать футболистом и даже каждый год, примерно с пятого класса, ездит на просмотр в ЦСКА. Костя действительно туда каждый год ездит, но каждый раз случается что-то, что мешает ему этот просмотр пройти. То ногу подвернëт и захромает именно в те дни, когда начинается отбор, то заболеет и проваляется дома, то случайно забудет, а потом сокрушается о своей памяти несколько недель, то родители увезут на море, то дед умрëт. Так Костя ни разу толком на просмотре и не был, хотя прилагал немало усилий, чтобы попасть на него. Он мог бы пойти на просмотр в другие клубы, как это делали близнецы, но у Кости была мечта играть именно в ЦСКА, ведь эта команда ему нравилась с детства, никто не мог с ней сравниться. — Александр Головин, — как только заканчивает Костя, подхватывает Саша. Он улавливает настрой друга, поэтому дальше говорит таким тоном, будто перечисляет, какие награды он уже выигрывал. — Много лет выступаю в дворовом первенстве. Буквально сам его организовал, принеся на коробку мяч. Поменял не одну команду, победил не в одном матче. Зал наполняется хохотом, но Саша держится с гордостью, ловя одобрительную улыбку Антона. — Что ж, похвально. Чемпионы в команде — это престижно, — произносит Артëм. — Ну, и наконец, остались только вы, — кивает он близнецам. — Лëша и Антон Миранчуки. Да, я вас запомнил. Ходят слухи, у вас достижений ещë больше. — Мы год занимались в академии «Спартака», — уверенно произносит Лëша. — О, я слышал про вас, — вдруг возникает Максименко. — Вы в другой возрастной группе были. Чë, правда, что вас выгнали с припиской, что, как футболисты, вы полный ноль? — Вот сука, — Лëша хватает Антона за руку, прося помолчать. Ещë разборок в первый же день не хватало. А зал уже заполняется новым взрывом хохота, который вынуждает Игоря громко захлопнуть дверь тренерской, чтобы не мешали. Собственно, этот резкий звук и возвращает всех в реальность. Костя и Саша исподлобья смотрят на «А», «Б» и пресловутого Чалова, тоже расплывшегося в улыбке. — Ещë мы были на просмотрах в других командах, — продолжает Лëша, но уже значительно тише и не так уверенно. — И никому-то вы не сдались, — хмыкает Исаков. — Ну, хватит, — прерывает Артëм. — Познакомились. Теперь вы знаете друг о друге чуть больше. Я не просто так спросил о том, имеет ли кто-то представление о футболе дальше просмотра матчей по телевизору. Но, сразу оговорюсь, это никак не повлияет на ваше присутствие в команде, — у Антона падает камень с плеч. — Вы все в ней. Наверное, было бы вас больше шестнадцати, пришлось бы устраивать просмотр. Но я рад, что вас хотя бы хватит на полноценный состав и запас. И какое же чудо, что у нас есть два вратаря. А теперь поговорим о самом турнире. Можете сесть, это довольно долго. Значит, система у них, как в Лиге Чемпионов, соревнование вообще поражает своим пафосом, если честно. Впрочем, это ведь не просто чемпионат между школами. У них есть своя фишка. На этапе полуфиналов на игры приглашают тренеров и всяких важных чуваков из профессиональных клубов, ну, там, тот же ЦСКА, «Спартак», «Динамо», может из области кто-то приехать. Я читал, были случаи, когда даже из Питера добирались. Антон, Лëша и Костя перекидываются взглядами. Чëрт, это ведь реальный шанс доказать, что они действительно хотят играть в футбол и готовы посвятить этому жизнь. Это не просто просмотр, где таких, как ты, куча, где времени мало, чтобы доказать что-то кому-то, где нельзя целиком раскрыться. А тут, прямо на поле, во время матча, можно доказать, что ты готов, что ты можешь. — Теперь о системе. Из школьных команд, условно сборных, набирают несколько групп. В каждой группе по четыре команды. Играют между собой два матча, как в реальном турнире: один дома, один на выезде. Первые два места проходят дальше. И там уже одна шестнадцатая, восьмая, четвертьфинал, полуфинал, матч за третье место или финал... В общем, всë серьëзно. Однако у каждой школы есть свой рейтинг, позволяющий ей участвовать в этом чемпионате. Он складывается из результатов на протяжении всего времени участия. И вот тут небольшая загвоздка, — Артëм выдерживает паузу, давая понять, что ничего так просто не будет. — Ваша школа лишь один раз за всю историю турнира добралась до четвертьфинала. И проиграла в нëм. А было это аж десять лет назад. С тех пор успехи были ещë хуже, а в последние два года вы даже не могли собрать команду, не находили и одиннадцати человек, чтобы участвовать, поэтому просто игнорировали чемпионат. Естественно, ваш рейтинг, мягко говоря, близок к пробитию дна. Из-за этого попасть в группу мы не можем. — А как тогда участвовать? — спрашивает Ваня. — Надо пройти два отборочных матча с такими же школами, как ваша. — Ущербными, значит, — кивает Лëня Исаков. — Не я это сказал. Но, в целом, ситуация действительно такая. К счастью, каждый матч играется один раз. — То есть нам просто надо победить две школы, чтобы отобраться в групповой этап? — уточняет Матвей. — Да, именно. Всë, как в Лиге Чемпионов. Вот только... первый отборочный матч в это воскресенье.