Не счесть разлук во Вселенной этой,
Не счесть потерь во Вселенной этой,
А вновь найти, любовь найти всегда нелегко.
И всё ж тебя я ищу по свету,
Опять тебя я ищу по свету,
Ищу тебя среди чужих пространств и веков.
С такими странными чувствами Антон домой ещё не возвращался. Да и вообще, Антон никогда не возвращался домой так, как сегодня. Внезапно, а может вполне логично, выясняется, что им с Фёдором Михайловичем в одну сторону. Не то чтобы Антон против, на нём, как минимум, куртка директора, которую не хочется снимать, потому что тепло. И всё-таки доводить до подъезда было вообще не обязательно. Автобусная остановка явно не у них во дворе находится. Почему-то сидеть на скамейке школьного стадиона, разговаривая на довольно личные темы, которые и не всем друзьям рассказать сможешь, было нормально, спокойно, без проблем и напряжения. Почему-то курить вишнёвые сигареты из одной пачки было нормально, без вопросов и осуждений. Почему-то играть в футбол один на один было нормально и даже весело до тех пор, пока кое-кто не уронил Антона на холодную траву. После падения нормально превратилось в неловко и странно. Антона бесит собственная привычка вечно додумывать и пытаться объяснить наперёд, чтобы потом не разочаровываться. Как будто сложно жить настоящим моментом, просто идти рядом с человеком, которого, в общем-то, нельзя назвать незнакомым, и радоваться, что тебе тепло. Ещё одна небольшая вечерняя прогулка в футболке могла закончиться простудой, Фёдор Михайлович попытался сделать хоть что-то, чтобы Антон не заболел. Потому что тому ещё, например, за команду выступать и идти к чемпионству, а если сейчас выйти из строя, то футбол может навсегда закончиться. — Где ты шатался на ночь глядя? — спрашивает Лёша, открывая дверь. — Гулял. — Видимо, с Сашей, — замечая мяч, произносит ровно, но Антону слышится какая-то неприязнь. — Нет, не с Сашей, — кривится Антон, снимая кроссовки. — Один, — добавляет, видя недоверие напротив. — К чему был допрос? — Я завтра буду у Марго. Можете с мамой не ждать. Хотя она уедет на дачу, так что, не жди. — Очень полезная информация. Умер бы без неё, — фыркает Антон, направляясь в ванную. Лёша неотступно идёт следом, видимо, намереваясь дать ещё какие-то пояснения. — Я вообще-то в душ. Нет, если хочешь вместе со мной, то не останавливаю. — Очень смешно. Пони написал, что тренировка завтра будет вместо астрономии. — Только тебе написал? — Нет, в общую. — Тогда ты только что выдал ещё одну бесценную бесполезность. Я не слепой и умею читать, чтобы улавливать сообщения Пони. — Я бы поспорил. Обычно ты предпочитаешь игнорировать всё, что важно. Ты же выше этого. — Уж куда мне до твоих высот, — Антон закатывает глаза. — Ни догнать, ни перегнать. Кстати, раз уж мы решили делиться бесполезным, то знай, что я завтра на ночёвке у Саши. — Серьёзно? А ты уже научился не хамить его матери? — Угу, мы с ней практически сошлись характерами. Ещё немного, и она меня полюбит. — Прекрасно. Может, тогда переедешь к Саше? Видимо, у вас там всё идеально. — Ты тоже подумай над тем, чтобы переехать к Марго. Всё равно у неё тусуешься больше, чем где-либо. Антон толкает Лёшу в плечо, чтобы закрыть дверь, и медленно выдыхает, прислоняясь к ней спиной. Что это было? Антон думал, что они вообще теперь не разговаривают и не считают друг друга родственниками. Зачем Лёша решил уточнить, что он будет у Марго? Как будто, если бы он остался тут, дома с братом, обязательно случилось бы что-то двусмысленное, о чём потом пришлось бы судорожно забывать. Но больше всего Антон не понимает, зачем сам ляпнул про Сашу, с которым не договаривался ни о какой ночёвке, тем более, у Головина действительно мать. Впрочем, Антон много чего не понимает, начиная с физики, заканчивая тем, что сегодня вообще происходит. Одно событие страннее другого. Как-то не так Антон думал провести свой первый день восемнадцатилетия. — Привет, Саш, извини, что поздно, — говорит Антон тихо, меряя шагами комнату. — Ты там спишь уже, наверное. — Я лох, по-твоему, чтобы в десять ложиться? У меня, вон, историческая хуйня. — Какая историческая хуйня? Ты опять про свои игры? — Да какие тут игры! Научная работа, блядь! Я час в пустой лист смотрю, вдохновение в пизде. Ты чего вообще хочешь? — Мне надо завтра у тебя переночевать. — Интересное предложение, однако. — Короче, я завтра объясню, если пустишь, ладно? Тут просто, чтобы понять, нахуй я это спизданул, надо знать, как это вообще вышло. — Прикольно. Окей, я постараюсь что-то придумать. Сам понимаешь, у меня тут проходной двор не устроить. Слушай, а вот если у меня не получится, то что ты будешь делать? Просто интересно, насколько надо стараться. — Два варианта. Либо я буду сидеть дома один, и ничего страшного не случится, либо я буду сидеть дома с Лёшей, а это уже не очень хорошо. Не спрашивай. Вот, если завтра у тебя буду, тогда расскажу. Наверное. Я не знаю, смогу ли, — Антон садится на диван, смотря на закрытую дверь. — Удачи, Саш, с исторической хуйнёй. А я, наверное, спать лучше лягу. Ты, кстати, контурную карту по географии сделал? Головин хлопает по столу рукой, ясно сообщая, что контурная карта совершенно не готова, потому что он просто забыл о ней. Теперь к написанию хоть чего-нибудь в научной работе добавляется контурная карта, хотя Саша уже прокручивает в голове все варианты, у кого можно списать её во время условной биологии. У Антона такое странное, подозрительное чувство на душе, будто сегодня с ним случилось что-то важное. И он, конечно, хочет додуматься до того, что это было, но ему почему-то страшно. Ему кажется, что мысли могут привести совсем не туда, куда хотелось бы, куда вообще не стоит заходить. Только при общей усталости сон всё равно не идёт, поэтому Антон начинает вспоминать в голове события дня, просто так, из интереса даже какого-то. Он быстро проматывает ситуацию с Димой и Владой, так же быстро их разговор на перемене после первой литературы. Это Антону не слишком хочется вспоминать, да и вообще не очень интересно. Это проблемы Баринова, которые он сам себе создал на ровном месте, пускай теперь сам из них и выбирается. Антон же свои решает один, ни у кого помощи не просит, так что, удачи Диме. Зато внимание Антона задерживается на утренней ссоре с Лёшей, а потом перескакивает на встречу с Фёдором Михайловичем. Антон прикусывает губу, ловя себя на мысли, что, кажется, он неосознанно провёл между Лёшей и директором какую-то параллель. Особенно с тем моментом, когда Фёдор Михайлович подал ему руку, чтобы подняться с травы. Потому что была точно такая же ситуация с Лёшей несколько лет назад, потому что раньше Лёша так делал, потому что с чем ему ещё сравнивать, если, очевидно, в его жизни любое событие начиналось с брата, а всё последующее было лишь похожим. И на событие, и на брата. Нет, это уже совсем как-то странно. Как можно сравнивать Лёшу, в которого Антон сильно влюблён больше двух лет, с которым он вчера целовался и в искренность поцелуев которого даже поверил, с Фёдором Михайловичем? Что у Антона вообще с директором было-то? Ну, в его кабинете суммарно, наверное, на несколько учебных лет времени провёл. Такое себе достижение. Ну, разговаривают они периодически на этих внеочередных встречах. Несколько раз Антон даже говорил то, что на самом деле думал, не особо контролируя эмоции. И, конечно, сегодня они впервые поговорили не в кабинете и не про поведение Антона. Абсолютно разные ситуации, абсолютно разные выводы из этих ситуаций.***
Просыпается Антон с одной очень навязчивой и пугающей мыслью. Он боится озвучивать её даже самому себе, потому что и без того проблем по жизни хватает, этого только не доставало. Хотя, видимо, у Антона какое-то хобби коллекционировать проблемы. Лёша сидит с ним за партой все уроки, и это говорит о том, что его вчерашнее показательное перемещение к Диме было исключительно делом вчерашнего дня. Баринов, впрочем, с Антоном разговаривает тоже вполне нормально, без намёков на вчерашнее. Да и вообще день проходит подозрительно спокойно. На тренировке они, как и обещал Артём Сергеевич, начинают отрабатывать пенальти. На воротах, сменяя друг друга, находятся то Максименко, то Сафонов. Полевые игроки по очереди подходят к мячу, нанося свои удары. Матвей неплохо справляется. Ну, или все бьют слишком предсказуемо и легко. Представители 11 «В», разумеется, до мяча ещё не добирались, потому что стоят в самом конце очереди. Антон так вообще замыкающий. Но он и не сильно рвётся вперёд демонстрировать своё мастерство. Чаловский удар Матвей отбивает кулаками, складываясь в воротах, что несколько разочаровывает Федю. Такое чувство, будто он вовсе не нападающий. Ведь нападающий должен забивать, а он, как ни подойдёт к мячу, так всё мимо. Может быть, правда, дело в ситуации. Может быть, Чалов умеет забивать с игры, а стандарты — это не его область. Следом идёт Костя. Он берёт небольшой разбег и пинает мяч со всей дури, попадая в крестовину ворот. Максименко, кажется, даже облегчённо выдыхает, потому что из угла он бы не вытащил точно, да и не факт, что такие вообще берутся. За Костей наступает очередь Саши. У того получалось делать хорошие подачи, получалось даже забивать со штрафного. Возможно, с пенальти та же история. Саша бьёт на точность, он не пытается перехитрить вратаря, он не пытается запустить мяч с такой силой, чтобы тот влетел в сетку вместе с руками Матвея и с самим Матвеем тоже. Саша просто бьёт так, чтобы попасть с наибольшей долей вероятности. Он присматривается к самым незакрытым зонам, закусывает нижнюю губу и бьёт. Мяч пролетает над пальцами Матвея, опускаясь в ворота. — Хороший удар, — одобряет Артём, ставя какую-то пометку напротив Сашиной фамилии. После матча с чертановской гимназией Артём завёл некий дневник, куда записывал характеристики каждого игрока команды, чтобы понять, кто в чём сильнее. Это, как минимум, облегчит ему в дальнейшем подбор состава. Пока что, Саша выделялся на фоне остальных. У него были хорошие подачи и, как выяснилось, хороший удар. И это при том, что на первой встрече, посвящённой знакомству, Саша сказал, что никогда не занимался в спортивной школе, а из достижений у него только дворовое первенство, им же и придуманное. А вот Лёшина техника прямо противоположна Саше. У Лёши на первый план выходят хитрость, даже какое-то издевательство. Он разбегается, чуть-чуть тормозит перед мячом, проверяя нервы Максименко. Саша мечется в воротах ещё на этапе Лёшиного разбега, поэтому тут же заваливается в правую сторону, стоит Лёше немного притормозить. А Лёша бьёт туда, где ворота пустые. — Это нечестно, он останавливался! — возмущается Максименко, кидая на Лёшу обвиняющий взгляд. — Так нельзя делать. — Я, если и останавливался, то только настолько, насколько можно, — пожимает плечами Лёша. — Хотя, вообще-то, это была не остановка, а небольшая пауза. Что ж поделать, если ты решил гадать, куда я ударю. Кажется, что остальная команда тоже не особенно радуется Лёшиному исполнению. Только Саша и Костя всегда поддерживают своих, поэтому хлопают Лёшу по спине, вставая вместе с ним обратно в очередь. Наступает время Антона. Он ставит мяч на белую точку, отходит на необходимое себе расстояние. Впрочем, Антон не знает, какое расстояние ему нужно. Так уж вышло, что пенальти он никогда не исполнял. Во дворе с братом, конечно, они всякое тренировали на будущее, но пенальти как-то не так часто, потому что на ворота ставить было некого. Ни Лёша, ни Антон вратарскими навыками не обладали совершенно. Антон не знает, что предпринять. То ли попытаться вложить в удар побольше силы, то ли сыграть на нервах Матвея, хотя у того выдержка явно посильнее, чем у Максименко, то ли выбрать тактику Саши и попробовать попасть поточнее. С точностью у Антона вряд ли есть проблемы, ведь он уже забивал голы. Поэтому он выбирает метод Головина. Вот только мяч почему-то попадает чётко в руки Матвею. Тому и двигаться никуда особо не пришлось. Артём решает поменять методику упражнения, поэтому оставляет на воротах Матвея, а пенальтистов выбирает только тех, кто уже смог забить. Так сказать, сильных против сильнейшего. Естественно, Лёша и Саша тоже отбираются. Как и Исаков, как и внезапно Ильзат с Ваней. — Артём Сергеевич, можно мне тоже? — просит Антон, даже поднимая руку, чего на и уроках обычно не делал. — Я смог ударить только один раз. Мне кажется, надо побольше потренироваться. Он уже готов услышать что-то вроде: «Во двор вечером выйди и тренируйся, время ещё на тебя тратить». Однако Артём, кинув взгляд на небольшую компанию пенальтистов, разрешает Антону присоединиться к ним. Дзюбу это интересует, пожалуй, только с той позиции, чтобы сравнить близнецов. Он давно хотел это сделать. Он чувствует, что между ними, несмотря на все связи и взаимопонимание на поле, присутствует дух соперничества, так пусть и борются друг с другом прямо сейчас. Спустя два пенальти от каждого, Артём начинает отсеивать пенальтистов. Как только кто-то промахивается — он уходит. И так до тех пор, пока не останется лучший. Самый стабильный, на кого можно будет положиться, если когда-то им дадут пенальти во время игры. Сначала выбывает Обляков, затем Ахметов. Стоит отметить, что до этой игры на выбывание у них получалось лучше, в то время как у Антона не получилось забить ни одного раза. Он уже предчувствует, как уходит вслед за сокомандниками. Исаков, Саша и Лёша пока остаются. Лёша так вообще ещё ни разу не промахнулся. Его удары продолжают поражать своей хитростью, и для вратаря, наверное, ужасно обидно пропускать такое. То Лёша ударит прямо под перекладину, то низом в самый угол, что Матвей, даже упав в нужную сторону, не смог бы дотянуться совсем чуть-чуть. Антон ударяет в штангу. Со стороны Исакова слышится хохот. — Нет, Миранчук, не уходи. Ты же хотел потренироваться. Вот, тренируйся, — вдруг говорит Артём, хотя по правилам ему надо было отправить Антона на скамейку. Саша уходит после следующего круга. Потом уходит Исаков. Матвей вытирает пот со лба. Антон понимает, что всё это какое-то издевательство над ним, впрочем, надо было догадаться. Артём не разрешил бы ему всё это, если бы не хотел публично показать, насколько же низок уровень Антона в футболе. Вот они с Лёшей и остаются вдвоём. Последняя попытка Антона хоть что-то сделать. Он чувствует, как Саша и Костя буквально сжимают кулаки, внимательно смотря на него. Лёша опять делает свою чёртову паузу перед ударом, и, видимо, Матвей уже устал, раз всё-таки заваливается на бок, открывая Лёше пустой кусок ворот, в который попал бы любой дурак. Но, конечно же, не Антон. Антон же не дурак. Антон просто, видимо, не футболист. Он снова не попадает, потому что вообще посылает мяч куда-то в небеса. Однако Артём игру не останавливает. Наоборот, он говорит им ещё раз ударить. — Ой, ну всё, можно нести попкорн, — говорит Исаков, развалившись на скамейке. — Кажется, мы тут до тех пор, пока Миранчук не забьёт. Эй, ты хоть в этом столетии справишься, а то у меня вечером ещё планы были? Часть скамейки подхватывает смех, а Саша еле сдерживается, чтобы со всей дури не зарядить Исакову по затылку. — Ебало прикрой, а то у тебя дополнительные планы на вечер образуются, — вместо этого с угрозой обещает Саша. Лёша разбегается, заносит ногу для удара, будто бы не собираясь делать свою дурацкую паузу, но ударяет по мячу так слабо, что Матвей даже присаживается, чтобы взять его на месте. Что-то идёт не так, как представлял Сафонов, потому что мяч пролетает над его плечом, почти по центру, и приземляется за спиной. — Как он неприятно это делает, — произносит Костя шёпотом на ухо Саше. — Ничего против, конечно, не имею, всё круто. Так, наверное, только профессионалы умеют, но... Это же просто насмешка над вратарём. Ну, неуважительно как-то, не знаю. — Я бы сказал, по-крысиному, — вмешивается с комментарием Исаков, возможно, специально подслушивавший разговоры за спиной. — Впрочем, чему удивляться. Миранчук есть Миранчук. Либо редкостная гадость, либо просто ни о чём. Он говорит это в тот момент, когда к удару готовится Антон. И Саша всё же не сдерживается, со всей дури кулаком проезжается по скуле Исакова. Тот орёт, как резанный, начинается суматоха, а Антон, естественно, пинает мяч настолько слабо, что тот еле докатывается до ворот. Потому что все уже спешат к скамейке, чтобы разобраться в произошедшем. Судьёй события становится Игорь, поскольку он, в отличие от Артёма, способен контролировать эмоции. Исакова и Головина отчитывают, обещают, что если подобное ещё раз повторится, то оба сначала останутся на скамейке в ближайшем матче, а потом и вовсе покинут команду. Так как Игорю не нужны эти конфликты на пустом месте. Ему вообще не нужны конфликты. — Я думал, вы достаточно умные, чтобы понять один простой факт, — с убийственно холодной интонацией говорит Игорь. — Ваша команда существует первый и последний раз в своей жизни. Больше её никогда не будет. И это всё — ваша единственная возможность быть частью данного коллектива. Команда — это не набор игроков, которые что-то умеют. Команда — это люди, сплочённые ради одной цели, к которой они идут шаг за шагом. Это всегда абсолютно разные люди. У каждого свои привычки, свой характер, своё понимание того, как именно надо достигать поставленной цели. И если кого-то что-то не устраивает, он говорит об этом словами через рот, причём, всей команде сразу. И вся команда принимает какое-то решение. Это касается любой ситуации, в том числе и личного отношения одного игрока к другому, — Игорь поворачивается к Исакову, продолжающему прижимать ладонь к месту удара. — А тактика: бей своих, чтоб чужие боялись, — пожалуйста, за пределами команды. Во дворе, с пацанами в драке. Сюда это тащить не стоит, — взгляд из-под нахмуренных бровей перемещается на Сашу. Головин вздыхает и приносит извинения перед Исаковым. Тот неприязненно морщится, будто Саша его только что обозвал. Он ничего не говорит в ответ, вызывая волну возмущения со стороны Антона и Кости. — Не стоит, — произносит Саша. — Я думаю, Лёне нужно дать время сформулировать свои мысли. Пусть перед следующей тренировкой выскажется. Только ничего не забудь, Лёнь, по всему пройдись, а то зря это всё будет. Артём заканчивает тренировку. Для себя он тоже кое-какие выводы сделал.***
Кажется, в этот раз Марго совсем не ждала Лёшу, хотя он писал, что придёт и останется. — Вообще-то, у меня родители дома будут в десять. Они с сестрой сейчас в гостях, но всё равно, — сообщает Марго. — Ну, так это когда будет! — разводит руками Лёша и тянется за поцелуем. После дня рождения прошло уже два дня. Марго была уверена, что семнадцатого числа Лёшино внезапное исчезновение со своего праздника должно было что-то значить, и она справедливо это связывала с Антоном. Ведь тот тоже больше не появлялся в гараже. Конечно, предположение построено только на смутных догадках да на тех выводах после разговора с Сашей. Тем не менее, других вариантов у Марго не было. Но, судя по всему, ничего не изменилось. Совсем ничего. Разве что, Лёша стал уделять Марго слишком много времени. Он искал любой возможности оказаться рядом с ней и пробыть, как можно дольше. Раньше он как-то пытался находить баланс между своими друзьями, братом и ею, и иногда это получалось не очень хорошо, потому что кому-то доставались лишь крохи внимания. Сейчас Марго хотела бы вернуть эти крохи, потому что Лёша раз в неделю и ещё в нескольких разговорах по телефону был куда лучше, чем Лёша каждый день и практически без разговоров. — Лёш, что-то случилось, да? — спрашивает Марго, отодвигаясь к спинке кровати и натягивая повыше одеяло. — В плане? Всё как всегда. Ну, вроде бы. — Тогда с какой стати мы занимаемся сексом второй день подряд просто с ничего? — Вот это претензия, — Лёша удивлённо распахивает глаза. — А что не так? — Я тебе уже объяснила. Откуда взялось такое навязчивое желание быть идеальным парнем? В последнюю неделю на сообщения отвечал через раз, а тут, здрасте, давайте трахаться каждую секунду, ведь мы так друг друга любим. — Подожди-подожди, — Лёша выставляет ладонь в защитном жесте. — Я уже знаю, к чему ведут такие разговоры, ага. Ты, получается, собираешься меня бросить? Ну да, какая-то идиотская, нелепая причина, а до этого всякие странные разговоры, которые почему-то касаются моего брата. — Я не собираюсь тебя бросать. Просто я вижу, что происходит что-то странное. А разговоры про твоего брата... Ладно, это тоже играет роль. Мне хотелось кое-что узнать. И я даже поговорила с Сашей, чтобы убедиться. Потом был день рождения, а теперь вот это всё. Лёш, что случилось в четверг вечером? Он цокает языком, поднимаясь с кровати. Начинает одеваться. Марго следит внимательным взглядом. Надо было предполагать, что Лёша опять просто ничего не скажет, уйдёт от разговора, промолчит или, что ещё хуже, решит перевести тему. — Что вы все так доебались до меня и Антона? Что вы хотите знать? В чём я вам признаться должен? Поцеловал я его в четверг! Представляешь, подошёл и поцеловал! Этого достаточно, чтобы ты меня бросила? Или ещё что-то сказать надо? — Почему ты его поцеловал? — Просто так, блядь! Захотелось! Всё? — Нет, Лёш, не всё. Что ты потом сделал? Просто ушёл? — Нет, представляешь, не ушёл. Потащил его домой. Да-да, не смотри на меня так, целовались мы. Чего ты добиваешься, Марго? На хера тебе эта информация? — Потому что я хочу понять, что там у тебя в голове вообще происходит. Потому что я хочу знать, что ты не сделал ничего плохого и ничего не испортил. И нет, Лёша, я не буду тебя бросать, если только ты сам этого не хочешь. Я не считаю, что ваши с Антоном поцелуи — это что-то странное и ужасное. Во всяком случае, именно в вашей ситуации. У вас с ним вряд ли возможно как-то иначе. — Что? Да плевать мне на Антона, господи! Мне просто взбрело в голову, что охуеть как круто его засосать у гаража этого ебучего. И я сделал это, потому что захотелось. Захотелось бы мне чего-то другого, я бы и это сделал. И не надо искать тут скрытый смысл. — Саша был прав. Про вас действительно невозможно ничего конкретного сказать. — Боже, блядь, как же заебал этот Саша. Он-то куда лезет? Сам без пяти минут пидор... — Лёша! Прекрати уже врать себе, а? Лёша даже замирает от внезапно повышенной на себя интонации. Не что чтобы никто никогда в жизни на него не кричал, Антон, например, в последнее время только так с ним и общался, но девушки ещё на Лёшу не орали. Впрочем, нет, орали, но это всегда было истерично, в слезах, а не с укором и какой-то железной уверенностью в своей правоте. А Марго, судя по всему, очень даже уверена, что все её выдумки — чистейшая правда. — Ты вообще ничего не понимаешь, что ли? — спокойнее продолжает Марго. — Вам поговорить надо. Словами через рот. — Ну да, мы же не общаемся, по-твоему! — фыркает Лёша, взмахивая руками. — Любой наш разговор заканчивается ссорой, мне на хер это не упало. Я не хочу, чтобы меня снова послали из-за того, в чём я не виноват. И вообще, я не хочу разговаривать с ним о том, что было в четверг. Имею я право поступать так, как хочу, а не так, как нужно Антону, тебе или грёбаному Саше? — Отлично. Хорошая тактика. Признать наличие проблемы, но ничего с ней не делать. Пусть как-то само. Ты понимаешь, что своими действиями... — Да мне наплевать! Я делаю то, что считаю нужным. К чему бы ни привело, мне наплевать, Марго! Потому что для меня это будет лучше. — А как насчёт Антона? Для него это как будет? — Пусть сам решает. Он у нас взрослый и самостоятельный до пизды, вот пусть и разгребает эту хуйню. Тем более, что выдумал он её сам, а я тут и рядом не стоял. Марго качает головой, совершенно не понимая Лёшину позицию. Она не может ручаться за то, как поступила бы сама в такой ситуации, но для неё странно, что Лёша, всё осознав и спутав всё, что только можно, каким-то дурацким решением, которое он мотивирует личным «хочу», собирается просто смотреть и считать виноватыми всех вокруг. Конечно, это Саша — чёртов пидор, лезет, куда не нужно. Это Марго — долбанная истеричка, пытающаяся толкнуть несчастного Лёшу в какую-то бездну неизвестного, заранее страшного для него. Это Антон — идиот, извращенец, выдумавший невесть что. А Лёша... Лёша хороший, Лёша — невинная жертва, которую старательно во всё это втянули, хотя он всеми силами сопротивлялся, делал вид, что ничего не существует, убеждал себя в этом, искренне веря. — Саша говорил мне, чтобы я не пыталась даже, а я всё равно, — тихо добавляет Марго, Лёша сжимает челюсти, начиная чувствовать действительную неприязнь к Саше. Слишком уж его много в этом деле. — Лёш, я не знаю, что ты собрался делать дальше, но, во-первых, пожалуйста, поставь себя хоть раз на место Антона. — Ещё что сделать? — Лёша выгибает бровь. — Я уже сказал, что плевать мне на это. Проблемы Антона — это проблемы Антона. — Во-вторых, пока ты там думаешь, не звони и не пиши мне, — не обращая никакого внимания на его слова, добавляет Марго, видимо, будучи свято уверенной, что Лёша всё-таки начнёт разбираться, что бы ни говорил. — Вряд ли вообще это когда-либо сделаю. Хоть раз, наконец-то, бросают не меня, господи! — Я всегда буду рада поговорить с тобой, помочь тебе или Антону. — Обойдёмся... Обойдусь. Он запутался, он ничего не понимает. Лёше кажется, что всё это просто не может происходить именно с ним. Почему? За что? На его месте мог оказаться кто угодно другой, но почему-то конкретно Лёше, этому Лёше, а не какому-нибудь такому же парню из условного Новосибирска, имеющему брата-близнеца, пришлось столкнуться с проблемой, равной которой, кажется, просто не существует. Впрочем, Лёша чувствует, что до этого момента у него вообще не было проблем. Ну, разве проблема то, что тебя постоянно бросают девушки? Господи, да уже через пару дней страданий он найдёт себе новую, ничем не хуже предыдущих. Разве исключение из академии — проблема? А может, это знак свыше, что футбол не для Лёши. Да и вообще, на академии жизнь не закончена, Лёша точно знает. Он пройдёт просмотр в другой клуб, он уже в какой-никакой, а команде, и даже может, в теории, кого-то впечатлить из представителей клубов. Лёша знает, что он талантлив, Лёша знает, что он умеет, и ему не раз говорили, что даже сейчас есть кое-какие варианты. Больше в Лёшиной жизни, кажется, ничего и не случалось, о чём можно сейчас говорить и сокрушаться. Он всегда рос в любви и восхищении, его все заранее обожали, на будущее. Его навыки, которые с большой долей вероятности принадлежат и кому угодно другому, превозносились до невероятного. Как будто он новый Месси, как будто он гениален во всём, на что только обратит внимание. Забей один гол в отборе к школьному чемпионату — тобой будет восхищаться каждый второй из окружения. Они будут смотреть только на тебя, совсем не обращая внимание на то, что предшествовало твоему голу. Всем плевать, что какой-то Антон там весь матч из кожи вон лез, лишь бы брату помочь, за что теперь расплачивается местом на скамейке запасных. Лёше не на что жаловаться. Удача всегда шла рядом с ним, ему откровенно везло девяносто девять из ста раз в жизни... Да, кроме того единственного раза, когда Антона угораздило влюбиться. Наверное, это закономерно. Наверное, для восстановления справедливости в мире Лёша должен был получить что-то такое, упавшее, как снег на голову. Пришло время и ему расплачиваться за предоставленные шансы. Он не хочет в этом находиться, он не хочет становиться центром такого странного события, которое никому и объяснить не получится. Лёша хочет, чтобы всё шло так, как раньше, чтобы он жил, как раньше. До тех пор, пока не поцеловал Антона в пятнадцать... Да чёрт с ним, жизнь до прошлого четверга его тоже вполне устраивала. Он бы свыкся, привык бы к тому, что кто-то любит там его тихо в углу, не мешаясь и не навязываясь. Нет, надо было сначала самому это разворошить, а когда огрело правдой, встать истуканом, не зная, как с этой правдой дальше существовать. Хуже всего то, что он действительно врёт. Он врёт друзьям, он врёт родителям, он врёт Марго, он врёт себе, он врёт Антону, который, наверное, вообще никогда не должен был становиться объектом Лёшиного нежелания накладывать на себя какие-то обязательства и принимать какие-то решения. Но процесс уже запущен, обратного пути нет, есть только туманное впереди, несущее не пойми что. Лёша не хочет туда. Лёша хочет остановиться вот прямо сейчас. Но его несёт, несёт всё дальше, как ни сопротивляйся, и он не понимает, что с этим делать. Он просто думает, что надо позволить себе нестись, а там уж будь, что будет... Только Марго права, всё это работает до тех пор, пока не касается конкретных людей. Пока не касается Антона. Самое худшее, что для Лёши всегда существовало, — чужое отношение к Антону. Потому что тот имеет право на такое же восхищение, какое достаётся брату, имеет право на поклонников и поклонниц, имеет право на похвалу от родителей, имеет право на снисхождение к проступкам от учителей. Он это заслужил, он к этому шёл, он терпел столько не для того, чтобы в конце получить Лёшино: «Да плевать мне на тебя, разбирайся сам». Потому что Антон слишком долго всё делает сам, когда за Лёшу всё делают другие, решают другие, когда у него со стопроцентной гарантией есть поддержка, ради которой можно даже усилий не прилагать. Не оправдал надежд? Ничего страшного, мы всегда дадим тебе новый шанс. Не смог что-то сделать? С кем не бывает, в следующий раз получится. Кого-то обидел? Брось, ты не мог, этот человек перебесится и успокоится. А Антон должен, видимо, умереть, чтобы кто-то его заметил. Если Антон сделает что-то спорное или кого-то заденет своими словами, то обязан будет извиниться, как бы мерзко ему ни было от этого. Потому что... Лёша продолжает врать. Всё было очевидно. Он громче всех кричит о том, как ему плевать на Антона и его проблемы, но в любой ситуации, где надо будет выбирать между братом и чем-то ещё, Лёша выберет брата. — Он или я? — спрашивала Элечка. — Антон, — говорил Лёша, ни секунды не раздумывая. — Мы можем взять тебя в команду, — произнёс человек на очередном просмотре. — У тебя есть необходимые нам качества, если будешь их развивать, то... — А Антон? Он проходит? — К сожалению, его уровень на данный момент не соответствует тому, что нам нужно. Вот, возможно, через годик-другой... — Извините, — Лёша просто ушёл. Ему не нужна команда, где никогда не будет Антона. «Я всегда буду рядом. Что бы ни случилось, и где бы ни оказались. Ты мне нужен. Я не могу без тебя. Мне тебя не хватает. Останься. Не уходи», — звучит в Лёшиной голове, когда он смотрит на пустую квартиру перед собой. Антона нет дома. Он у Саши, как и говорил. А Лёша почему-то наивно подумал, что никакой ночёвки у Головина не существует, что это Антон просто опять выдумал. Лёша запутался, Лёша ничего не понимает. Может быть, действительно пора прекратить врать хотя бы себе? Хватит делать вид, что тебя не касаются проблемы брата. У вас всегда всё было общим, начиная от одежды и заканчивая секретами. У вас никогда не получалось по-отдельности. Не вы ли клялись друг другу столько лет, что не расстанетесь, не разойдётесь? И вдруг Лёша понимает. Понимает, что клялся только он. Он всегда заводил эту мантру их жизни про вместе и до конца. Он её выразил однажды, очень давно, он её повторял в любой ситуации. Антон никогда не говорил, согласен он с ней или нет, хочет ли он, думает ли он в свои восемнадцать точно так же, как в шесть. Лёша говорил. У Лёши всегда всё на словах, которые он считает самым твёрдым подтверждением. Антон не говорит. Он просто верит и каждым своим днём доказывает, что его вера чего-то стоит, что у неё ещё есть смысл, пусть и видит его только он сам. И что с этим осознанием делать? Хорошо, до него дошло, а что дальше? Лёша не знает, не хочет знать, потому что ему уже нехорошо от одних только мыслей. «А каково Антону? Теперь ты понимаешь, о чём он думает постоянно? Ты от пары вечеров самокопаний готов вздёрнуться, а он?» — издевательски, голосами Марго и Саши, потому что, как выяснилось, они единственные, кто всё понял сразу, проносится у Лёши в голове. Антон сильнее. У него характер другой, более сильный, более независимый. Антон может биться в стену до тех пор, пока не пробьёт, Лёша так поступать не будет. Он попробует обойти стену, а если она окажется бесконечной, то просто останется по ту сторону. Значит, так было нужно. — Бара, у меня хата свободна, давай напьёмся, — говорит Лёша, находя в себе силы хоть что-то предпринять за сегодняшний вечер. Во всяком случае, лучше сейчас не оставаться одному. — Э-э-э, я чёт даже не знаю, — произносит Дима. — Ты разве не хотел быть у Марго? И если бухаем, то на Тоху тоже брать надо? — Антон ночует у Головина. С Марго я, наверное, расстался. Если ты не придёшь, я всё равно напьюсь, Бара, мне теперь даже продадут. Через полчаса Дима уже сидит на диване в проходной комнате рядом с Лёшей.***
— Да, сука, как же всё заебало-то, а! — восклицает Саша, расхаживая по комнате и вытирая мокрые после душа волосы полотенцем. — Работу ссаную написать не могу, Исаков, уебан, достал уже, а ещё этот... Блядь, ебучий, мать его, прыщ посреди лба! Антон сидит на кровати, прислонившись спиной к стене, глазами следя за беготнёй вечно суетливого Саши. Надо признать, тот действительно в последнее время как-то слишком часто раздражается и нервничает. Наверное, все мелкие неудачи накопились и теперь превращаются в одну большую нерешаемую проблему. — Как у тебя получилось уговорить мать? — интересуется Антон, чтобы не сидеть совсем истуканом, потому что ему кажется, будто с тех пор, как переступил порог Сашиной квартиры, он не произнёс ни слова. — Вспомнил всё, чему ты меня учил по части вранья. Не думаю, что она поверила, всё-таки я только учусь, но до завтра будет у подруги. Ей это самой даже нужно, ну, с друзьями встречаться, душу изливать. Кстати, об излитии души. Ты-то мне чего рассказывать собрался, что на всю ночь? — Да просто Лёша вчера зачем-то заявил мне, что сегодня ночует у Марго, а я взял и сказал, что ночую у тебя. А поскольку хрен его знает, действительно ли Лёша останется у неё на ночь, мне было бы нежелательно торчать дома. Ну, потому что тогда получается, что я наврал. Саша кивает, будто понимает, хотя Антон сам не особенно осознаёт собственное объяснение. Без предыстории всё-таки довольно тяжело додуматься, в чём проблема. Наврал и наврал, в конце концов, можно пойти дальше и сказать, что внезапно вернулась Сашина мать, поэтому Антон пошёл домой. Раньше для Антона не представляло никакой трудности сочинять причины поступков, выворачивая всё в свою пользу. — Окей, я так понимаю, что это только начало, — Саша продолжает рассматривать прыщ на лбу в зеркале. — Какие ещё новости? С самого утра Антон не знал, как стоит начать этот разговор. То, что дальше молчать он не может, это ясно, как день. Саша — лучший друг, он должен хотя бы выслушать, если не понять. Антон бы сам себя не понял, если бы услышал. — Помнишь, мы как-то пили в гараже, и я тебе на улице сказал, что люблю кое-кого? — Когда Лёша с этой своей расстался? Элечкой или как её, — Саша щёлкает пальцами, чтобы вспомнить. — Да, с Элечкой. Так вот, я ведь говорил, что этот человек тоже парень, поэтому я никому не могу рассказать о том, что люблю его. А ему максимально насрать на меня и мои чувства. — О, я ж тогда сказал, что ты мне нравишься! — говорит Саша, закрывая дверцу шкафа вместе с зеркалом. Чем меньше он смотрит на ненавистный прыщ, тем лучше. — И что я бы с тобой встречался. А ведь я предупреждал, что трезвый буду считать так же, а ты мне не верил. — Теперь верю, — кивает Антон, рассматривая свои сцепленные пальцы. — Короче, я уже не могу. Этот человек... Я свихнусь скоро из-за него! — Ого, — Саша садится рядом, двигаясь ближе. — А почему? Он что-то сделал, и это тебя затронуло? — Да меня, блядь, каждое его действие затрагивает! Ему по-прежнему насрать на меня, но... он знает, что я его люблю. Я уверен, что он знает. И он решил, что можно попробовать, захотелось ему... — Что пробовать? — глаза Саши раскрываются шире чуть ли не в ужасе. — Поцеловать меня. Короче, да, мы на днях целовались. А потом он заявил мне, что это ничего не значит, что я должен забыть всё это, а он типа вообще ошибся и жалеет. Собственно, чему я, блядь, удивляюсь? Я ж вечная ошибка. Ах, да, ещё он сказал, что просто был пьяный, поэтому ему и взбрело в голову это сделать. Но проблема в том, что он никогда не напивается. Во всяком случае, я уверен, что и тогда он был вполне трезвым. Просто, походу, со мной можно только по-пьяни, хотя и об этом потом всё равно жалеть будешь. И, кстати, он ещё обвинил меня в том, что я не умею себя контролировать. А я вообще не помню, чем всё кончилось. Помню, что мы целовались, потом пошли вместе и всё. — Хуёво, — произносит Саша. — И теперь что? Вы больше не общаетесь? — Если бы это было возможно, мы бы, наверное, действительно не общались. Мы с этим человеком, знаешь ли, очень близки, у нас нет выбора общаться или нет. Другое дело, что каждый наш разговор заканчивается ссорой. Да он вообще меня бесит, блядь, своим отношением. Что это за хуета, Саш? Сначала: «Мне тебя не хватает». А потом: «Ещё одно слово о том, что было, и я перестану считать тебя...» Антон замолкает, неопределённо проводя рукой по воздуху. Отступать уже некуда, он рассказал Саше слишком много, и тот вполне мог обо всём догадаться. Тем не менее, что-то внутри не даёт Антону сказать, кто именно этот загадочный человек, заставляющий его страдать. — Он, правда, так сказал? — спрашивает Саша, Антон кивает. — Возможно, это всё эмоции. Он действительно не ожидал от себя такого поступка, тем более, ты же говорил, что его интересуют только девушки. А тут, ни с того, ни с сего. Может быть, он просто испугался. А может... — Саш, ты знаешь, кто этот человек? — Только если ты хочешь, чтобы я знал. — Лёша. И если на лице Саши было удивление, то Антон не успел его заметить. Головин, кажется, был готов к этому ответу ещё очень давно. — Может, скажешь что-нибудь? — осторожно продолжает Антон, чувствуя сейчас стыд всего мира. — Я догадывался. — Очень плохо. — Почему? Со стороны никто ничего не заметил, да и не замечает. Просто я... ну, скажем так, немного понимаю... в такого рода вещах. У самого проблема похожая есть. А вы с Лёшей... — Мы родные братья, ага. — Да это-то хер с ним, — отмахивается Саша, заставляя удивиться Антона. — В смысле? Ты не считаешь, что это мерзко или неправильно? Ну, хотя бы странным не назовёшь? — Боже, Антон, всё к этому шло. Вы родились с той целью, чтобы это случилось. Ай, ты всё равно не поймёшь. Ты же не веришь в теорию родственных душ. — Куда уж родственнее-то, бля, — Антон чешет затылок. Как-то не так он себе всё представлял. Антон знал, что Саша его поддержит в любой ситуации, но был уверен, что как раз на разговоре о любви к Лёше пониманию и принятию наступит конец. Всему же есть предел. И для Антона странно, что Сашу особо не беспокоит, что его лучший друг время от времени, раз в несколько лет, целуется со своим родным братом-близнецом, как с собственной девушкой, будь она у него. — Ну, и что там за теория? — спрашивает Антон, чтобы Саша сказал хоть что-то. — Смотри, считается, что у каждого человека есть родственная душа, с которой он чувствует особенно сильную связь. То есть эта родственная душа буквально твой двойник, твоё отражение. И, по сути, смысл жизни каждого человека — найти свою родственную душу, — принимается рассказывать Саша с таким запалом, будто только и ждал этой минуты. — А когда он её нашёл, то что? — Тогда ему повезло. Причём, очень крупно. Родственная душа — это же предел мечтаний! Представляешь, найти человека, который всегда поймёт тебя, всегда поддержит, в равной степени разделит твою радость или горе, и вы никогда-никогда больше не расстанетесь, потому что навсегда связаны судьбой! Но, конечно, если бы всё было так легко, то мы бы жили в другом мире. Родственную душу хер найдёшь. Вот знать бы заранее, получится или нет, то я, пожалуй, только ходил бы и искал. — А бывают в твоей теории люди без родственной души? — Бывают... Ну, там сложно. Типа если человек, который для тебя родственная душа, умер до того, когда вы встретились. — А может быть несколько родственных душ? Например, две у одного человека? — Э-э, — задумывается Саша. — Вообще, теория идёт из греческих мифов... — Ой, давай без предысторий, — морщится Антон, для которого любые исторические или не очень справки представляют лишнюю информацию. Он, в целом, и всё уже сказанное Сашей до сих пор считает редкостной мутью, но, если Головину нравится, пусть верит. — Короче, суть в том, что родственные души, как две половинки одного целого. А трёх половинок не бывает. Хотя, может, есть какая-нибудь теория о родственных третях, — Саша хмыкает, пожимая плечами. — О, хочешь интересный факт? По статистике очень часто оказывается, что один из близнецов — гей. — Блядь, Головин, где ты вычитываешь всю эту хрень? — цокает языком Антон. — Ну, если бы ты хоть иногда утруждал себя чтением, то тоже знал бы. — Нет, спасибо. Я лучше как-то без этой информации. В следующий час Саша пытается вместе с Антоном придумать что-то для научной работы. Выясняется, что у Головина готово только вступление, да и то, на его взгляд, какое-то кривое. Антон, как человек, не читающий всякий бред, не обладающий высоким писательским талантом, тут же принимается выдумывать наиболее удачные формулировки, чтобы помочь другу убрать кривизну. Удивительно, но литературному Саше даже нравится, и он с удовольствием вносит правки, сообщая, что Ерохин будет в восторге. — Тох, варёную кукурузу, кстати, будешь? — мимоходом спрашивает Саша, отодвигаясь от стола и потирая уставшие глаза. — В смысле? Где ты её возьмёшь? — В кастрюле. Правда, она остыла уже. Саша возвращается с кухни с двумя кукурузами в руках. Не то чтобы варёная кукуруза в 2013-м году в середине октября была чем-то редким, но уж точно не самым обычным блюдом, тем более, на головинской кухне. Интересно, что его надоумило вообще внезапно купить кукурузу, да ещё и сварить её? То, что это делал сам Саша, очевидно, ведь его мать вряд ли оставила бы что-то на плите, зная, что к сыну до завтрашнего утра придёт самый ненавистный среди всех его друзей. — Молчи, скрывайся и таи. И чувства, и мечты свои, — неожиданно выдаёт Саша, и всё, что может осознать Антон с кукурузой во рту, что это точно не какая-то очередная любимая Головиным песня. Потому что иначе он бы пел. — Пускай в душевной глубине встают и заходят оне. Безмолвно, как звезды в ночи. Любуйся ими — и молчи. — Что? — Вообще-то, это Тютчев. «Silentium», — с важным видом поясняет Саша. Он всегда чувствует невероятную гордость, если удаётся где-то применить свои знания. А их у Саши, кажется, так много, что ему впору лопнуть. — Мы в прошлом году учили, не помнишь? — Ну, похоже, я не учил. — Действительно, ещё бы ты выучил. Это ж не Маяковского на всю рекреацию орать. — Да нормальный стих был! — Не стих, а стихотворение. Стих — это составная часть стихотворения. В прошлом году на литературе они проходили поэзию какого-то определённого периода, к которому Маяковский особо отношения не имел, но кто-то спросил, можно ли выучить его, и Денис Дмитриевич разрешил. Суть задания была в том, чтобы выучить вообще любое стихотворение, какое только понравилось бы. Ни темы, ни заранее оговоренного размера, хоть четверостишие. Непонятно, что это задание должно было дать лично Черышеву, но раз попросил, значит, надо что-то выучить. Саша тогда взял что-то, по типу этого Тютчева, нечто возвышенное, философское, заумное. Красивое и непонятное совершенно. Во всяком случае, для Антона, который был первым, кому предназначалось выслушать выступление Головина, чтобы тот лишний раз повторил стихотворение перед сдачей. А Антон наткнулся случайно на какое-то стихотворение Маяковского. Его, по мнению Антона, надо было именно орать, чуть ли не взобравшись для этого на парту, но вряд ли Денис Дмитриевич разрешил бы. Поэтому Антон ограничился громким скандированием стихотворения на всю рекреацию. А что? Ему надо было тренироваться, чтобы не забыть. И всё было бы нормально, если бы не пресловутая Марина Яковлевна, какого-то чёрта решившая подняться на четвёртый этаж со своего второго. И, конечно, она сразу определила, кто кричал про блядство и сифилис. Когда Антона притащили в кабинет к директору, на всякий случай, вместе с Лёшей, если и тот мог что-нибудь рассказать в таком духе, то там сидел ещё и Кокорин. Марина Яковлевна, заламывая руки, начала пространно объяснять, что именно опять сотворили Миранчуки, и Фёдор Михайлович заранее приготовился к худшему. Но Марина Яковлевна никогда не умела называть вещи своими именами, прямо и по сути, поэтому никто не понял, что произошло, кроме того, что кто-то из близнецов громко читал стихи. — А вы послушайте! — произнесла Марина Яковлевна. — Это уму непостижимо! — Вообще-то, это всего лишь Маяковский, — фыркнул Антон, вышел вперёд и громко, с воодушевлением, продекламировал выученный отрывок. Кокорин долго смеялся, Фёдор Михайлович пытался выглядеть серьёзно, Марину Яковлевну чуть не хватил удар. Конечно, рассказывать именно этот стих Антону запретили, ещё и вызвали Дениса Дмитриевича для разговора о нравственных ценностях, которые надо воспитывать в учениках. Черышев же сказал, что он воспитывает свободу творчества и мыслей, к тому же, что поделать, если Маяковский действительно написал это стихотворение, и его даже проходят по школьной программе. — Интересно, почему в этом году мы Маяковского трогать не будем, а вот Есенина пройдём? — спрашивает Саша, но Антон, предсказуемо, ответа не знает. Ему так-то вообще всё равно, что они будут проходить. — У нас зачёт по нему в ноябре, кстати, я посмотрел. — Вот делать тебе нехуй, конечно. Давай, скажи ещё, что уже выучил. — Не выучил, но определился. Я спрашивал у Дениса Дмитриевича на наших занятиях, он сказал, что снова можно будет учить любое. Главное, чтобы есенинское. И вот, я возьму «Ну, целуй меня, целуй». — И про что там? — Про любовь. Сейчас я тебе его прочитаю! — Саша подрывается к небольшой книжной полке и вытаскивает оттуда небольшую, довольно тонкую книжку. Саше не зря предлагали участвовать в ежегодных конкурсах чтецов. Даже Антон, очень далёкий от литературы, особенно от поэзии, для которой всегда нужно какое-то особое расположение духа, сознания или мозга, вполне понимает, о чём Саша, и чувствует что-то особенное. Стихотворение кажется ему бесконечным, плавно повествующем о чьей-то, наверное, самого Есенина, тоске, и Антон её разделяет. Он так глубоко задумывается, зависает в одном положении, смотря куда-то в себя, а не на Сашу около книжной полки, что время будто перестаёт существовать, останавливается. Саша уже давно замолчал и закрыл книгу. — Ты чего? — Саша трогает Антона за плечо. — Ничего. Просто вспомнил кое-что. Неважно. — А хочешь, я тебе погадаю? — Антон вопросительно выгибает бровь, потому что в гадания он тоже совершенно не верит. — На что? — На то, на что я тогда гадал, помнишь? — Ты мне так и не рассказал, на что. Или время всё ещё не настало? — Сейчас с тобой разберусь, потом расскажу, — говорит Саша, уже тасуя карты, а потом раскладывая их в ряд перед Антоном. — Ты сосредоточился? — На чём? — На всём приятном. Тебе надо думать сейчас только о хорошем, о том, что больше всего хотел бы получить. Антон пытается. Концентрируется на последних событиях, которые можно определить, как хорошие и приятные. Вспоминает поцелуй с Лёшей, не уходя дальше, вспоминает, как они выиграли матч у лицея, вспоминает вечер пятницы на стадионе. Странный подбор воспоминаний, конечно, но что смог. — Левой рукой вытащи пять карт, — Саша собирает из них какой-то полукруг. — Так, ну смотри. Вот эта карта — что тебя ждёт в ближайший месяц. Ну, в целом. Ага, значит, у тебя произойдёт какое-то важное событие. — Подожди, а месяц — это от сегодняшнего дня, или за весь октябрь? Просто, может быть, это событие уже случилось. — От сегодняшнего. И значит, это событие у тебя только будет, — Саша переворачивает следующую карту. — Ты какие-то глобальные планы на этот месяц строил? — Я вообще глобальные планы не строю. Нечего ждать. — Ну, в общем, если, например, ты запланировал... не знаю, допустим, школьный чемпионат выиграть, то в этом месяце не получится, — Антон хмыкает, потому что логично, что чемпионат за октябрь не выиграть, он длится до мая. — Так, теперь о том, чего ты не ждёшь. Своеобразный знак свыше, — Саша задумчиво смотрит на следующую карту. — Что-то я не понимаю... Типа ты влюбишься, что ли? Так ты, вроде, уже. Странно. — А можно как-то уточнить, в кого, когда, почему? — Ну, вытяни ещё карту, — Саша снова зависает, хмурясь. Он смотрит на карту, на раскрытую перед собой книгу с пояснениями, потом набирает что-то в телефоне, как будто там ему расскажут что-то другое. — Я не понимаю, как это объяснить, потому что звучит немного бредово. Получается, типа у тебя будет две влюблённости или что-то подобное. — Очень радостно, очень вовремя, — бурчит Антон. — А ты понимаешь, о чём речь? — Не думаю. Во всяком случае, это было бы просто смешно, — Саша распахивает глаза, заинтересованно ожидая пояснений. — Давай дальше. Последние карты обещают Антону, что после пройденного месяца его жизнь изменится настолько кардинально, что последствия ещё долго будут давать о себе знать. Причём, последствия будут самыми разными, как хорошими, так и плохими. Но Саша утверждает, что плохих значительно меньше. В любом случае, этот расклад возможен, если Антон ничего не станет предпринимать, а Саша знает, что Антон — совсем не тот человек, который способен сидеть сложа руки, когда вокруг происходит нечто значительное. — Есть вероятность потерять кое-что важное для тебя, — безрадостно сообщает Саша, когда переворачивает пятую карту. — Ты же сказал, что плохого будет по минимуму! — Ну, эта карта, в принципе, отвечает за потери. Мы всегда теряем одно, приобретая другое, даже если не замечаем или не придаём значения. — И что же такого важного я просру? — Оно не настолько дорого для тебя, как я вижу. Но, тем не менее, всё равно будет неприятно. Возможно, после потери ты вдруг поймёшь, что это нечто занимало куда более значимое место в твоей жизни. Собственно, на мой взгляд, самое плохое в том, что я не могу сказать, что именно это будет. Может быть, какая-то вещь, может быть, ты упустишь какое-то событие, встречу, момент. Может быть, речь вообще о человеке, — Саша резко захлопывает книгу. — В любом случае, ты же не веришь в гадания. Так что, не думай об этом слишком много. А даже если внезапно поверишь, то пойми, что вот это, — Саша указывает на разложенные карты, — только то, что мы имеем на данный момент, в настоящую секунду. Своими действиями ты всегда всё можешь изменить. Можно подумать, будто Антон уже забыл об обещании Саши рассказать, на что он гадал в прошлый раз, но Антон всё-таки ждёт. Когда Саша убирает обратно всё лишнее и снова садится рядом, о чём-то думая, наверное, осмысливая результаты гадания для Антона, а тот продолжает ждать. Ждёт, как самому кажется, довольно долго. — Это был расклад на человека, — поясняет Саша, будто из тишины беря вопрос. — И если верить, то, получается, нам суждено быть вместе. Но не сейчас. И, в общем-то, это правильно, если сейчас мы не будем вместе, а вот потом... Знаешь, вот ты переживаешь, что Лёшу любишь, потому что вы братья, но вы хотя бы одного возраста и статуса. Уже легче. Я бы лучше так существовал, чем, как сейчас. — Возраста и статуса? — Ну, да. У нас лет десять разницы, если не больше. А ещё он у нас в школе работает учителем. И вижу я его в последний год, думаю. Вряд ли мы когда-то сможем пересечься. Поэтому если я хочу как-то разрешить эту ситуацию, то мне надо признаться. Карты говорят, что пока ещё не время, и я жду. Но, судя по тем же картам, вместе мы всё-таки будем, по крайней мере, в данный момент всё этому способствует. Главное, видимо, только вовремя признаться, чтобы ничего не испортить. Похоже, впервые не Саша догадывается о тайнах Антона, а Антон догадывается, о ком говорит Саша. Не то чтобы он раньше замечал какие-то намёки, он даже не думал о них, просто почему-то сейчас всё начинает казаться таким логичным, будто к этому действительно всё шло. Как сказал Саша про влюблённость друга в Лёшу. — Ты поэтому на дне самоуправления историю ещё взялся вести, да? И научную эту тоже из-за него пишешь? — спрашивает Антон. — Капец, конечно, я бы на такие решительные действия никогда не пошёл. Слишком уж муторно, да и не факт, что оправдано. — Не пошёл бы? — усмехается Саша. — А как же матч с Перово? Кто всю игру нам сломал, лишь бы он забил? Я бы сказал, что это куда муторнее и не оправданнее. Из этого вечера Антон выносит для себя главную мысль: как бы плохо ни было, он, по крайней мере, не одинок в своих странностях.