Мне так мало лет, но так скучно. Так много лет, но так страшно.
Жить целый век равнодушно здесь в комнатушке...
И мы бредни поём, чтоб забыть неизменный наёб.
Только пению не внемлет район, а Вселенная дремлет.
Последняя учебная неделя подходит к концу, и все ученики, учителя и прочие работники школы с нетерпением ждут каникул. Особенно сильно её ждёт Лёша, потому что учёба очень мешает ему в повседневных делах. Кто бы мог подумать, как тяжело разбираться в собственной жизни, когда надо писать кучу четвертных контрольных с пробниками, да ещё и делать домашнее задание. Напрочь завалив контрольную по физике, потом по химии, потом кое-как написав пробник по русскому, больше наугад ставя буквы в тесте, Лёша думает, что сейчас это всё так неважно, так ненужно, да и успеет он ещё подготовиться к экзаменам. Другие предметы, кроме основных, особо и не пригодятся ему дальше, на них можно вообще не обращать внимание. На вопросы отца, звонящего из командировки, он отвечает односложно, не углубляясь в детали своих провалов. Тему поступления хоть куда-нибудь обходит стороной, переводя всё на разговоры о грядущем матче за школьную сборную. Отец на том конце провода недовольно вздыхает и спрашивает, когда же это закончится. Лёша говорит, что всё только начинается, да и он уверен, что ему пригодятся эти игры в будущем. Да, он думает о будущем, он уже нашёл свой путь и идёт по нему. Отец Лёше верит, но всё-таки опасается, что сын неправильно расставляет приоритеты. Знал бы он, что и футбол у Лёши сейчас не на первом месте. Лёша думает, как ему решить проблему с Антоном, как ему быть дальше, а тут ещё Дима со своими идиотскими затеями. На него со вторника Лёша обижен. Не разговаривает всю среду и половину четверга, пока Баринов не берёт инициативу в свои руки и не подходит мириться. — Ну, в самом деле, Лёх, сейчас бы ещё из-за курения сраться, — Дима протягивает другу руку в знак примирения. Лёша пожимает её, но без видимого облегчения и будто бы совсем не прощая. — Не из-за курения, Дим. В том и дело. — Ну, из-за Тохи даже если. Тоже мне, причина! И вроде бы, конфликт решён, они снова общаются, сидят в гараже после уроков, обсуждают всякую чушь на переменах, но Лёша разговаривает отстранённо, холодно. Дима чувствует, что, кажется, его извинения были приняты не до конца. Но в чём, чёрт возьми, он виноват? Он Антона убил, что ли? Баринова раздражает такое отношение к себе, потому что он уже сделал всё возможное, а Лёша встал в позу, видите ли, его чем-то задело. — Ведёт себя, как баба. Чё мне ещё сказать ему надо? — ворчит Дима Косте во время последнего английского в пятницу. — Ничего не говори, — предлагает Костя, пожимая плечами. Он не знает, что тогда случилось в гараже, потому что ни один из друзей и даже Антон не захотел говорить об этом. Костя вообще с каждым днём всё больше и больше понимает, что у друзей между собой происходят какие-то дела, какие-то конфликты, но до него они никак не дойдут. Будто Костя им и не друг совсем, а просто со стороны наблюдает. Их «гаражное братство» формировалось в течение восьми лет. Лёша и Антон всегда были вместе, неразлучно, куда бы ни пошли, с кем бы ни познакомились. Костя стал первым, с кем они начали общаться в школе. Он тогда сидел за четвёртой партой, где теперь одиноко существует Дима. Причина знакомства — одинаковые портфели. Костя заметил это первым, поэтому именно он в конце учебного дня громко и решительно поставил на парту близнецов свой портфель, загадочно улыбаясь. Они сразу поняли, что имеет в виду Костя, улыбнулись синхронно в ответ и предложили ему погулять вместе после школы. После прогулки выяснили, что и живут не слишком далеко друг от друга, при желании можно ходить в гости. Потом стали общаться в школе втроём, опять гулять, списывать друг у друга контрольные, допуская одинаковые ошибки. Костя звал близнецов на свой день рождения. Так получалось, что, кроме них, никаких гостей больше не было, только Костина родня в полном составе. Но, кажется, никого это не волновало, им очень нравилось дружить исключительно втроём. У них было так много общих интересов, что даже удивлялись. Костя обожал футбол, хотел посвятить ему жизнь, и близнецы тоже. Они фантазировали, что могли бы выступать вместе за одну команду, планировали заявиться на просмотр в клуб тоже толпой и представляли, как им всем дают согласие. Вот только родители близнецов не видели в футболе будущего, а Костя хотел только в ЦСКА и никуда больше. В шестом классе внезапно появился Дима. Вообще, появился он ещё в пятом, перешёл из параллельного «Г» класса, который расформировали по причине малочисленности. Дима был немного другим. Конечно, не таким заносчивым и высокомерным, как представители пятого «А», не таким повёрнутым на учёбе и правилах, как люди из «Б», но и не таким свободолюбивым, как «В». Дима вообще будто бы не знал, к какому течению себя отнести. И его посадили к Косте, потому что это место первым попалось на глаза их тогдашней классной руководительнице Юлии Николаевне. Дима учился так себе. Ни с кем особо не разговаривал, ни с кем не думал знакомиться. Единственный раз, когда он себя внезапно проявил, произошёл на какой-то олимпиаде. Её писали всем классом, и Лёше с Антоном совершенно не хотелось в ней участвовать, потому что набранные баллы по итогам первого этапа публично озвучивались. Дима, казалось, намеревался вложиться в эту олимпиаду, судя по тому серьёзному выражению на его лице, с которым он ставил галочки напротив ответов. А Лёша с Антоном вели совместную работу, но больше, конечно, просто болтали обо всём, обсуждая даже мигающую лампу над партой. Диму это отвлекало, он поднял руку и громко, чётко заявил учительнице, контролировавшей процесс, что близнецы занимаются явно не олимпиадой. — Рассядьтесь, пожалуйста, — сказала учительница. — Да чё он гонит? — возмутился Антон. — Мы молчали сидели. Кость, скажи. Костя утвердительно кивнул, но Дима принялся убеждать, что это наглое враньё. Учительница, дабы не разводить базар, сказала, что близнецы останутся на своём месте до первого замечания. — Они опять болтают! — через минут пять снова сказал Дима. — Так, положите мне свои работы на стол и выйдите из класса, — махнула рукой учительница, и Лёше с Антоном ничего не осталось, кроме того, чтобы последовать указанию. Естественно, Диме предъявили претензии сразу после урока. На такую подлость всегда был способен разве что заучка Чалов. Костя даже демонстративно отсел от Баринова и, в общем-то, с того дня остался жить на ряду у окна. Казалось бы, ни о какой дружбе и речи идти не могло, но она всё-таки случилась. Летом перед шестым классом близнецы и Дима случайно встретились около коробки. Он сидел на скамейке, слушая музыку, а Лёша с Антоном искали компанию для футбола. Желательно, компанию с мячом. Однако ни компании, ни мяча поблизости не наблюдалось. Только какие-то дети носились между деревьями на соседней площадке. — Привет, — без особого удовольствия произнесли близнецы, садясь по обе стороны от Димы. — Слушай, у тебя мяча футбольного нет случайно? — Нет, — мотнул головой Дима, прикрыв рукой блокнот на коленях. — Да что ж такое! — цокнул языком Антон, взмахнув руками и задев Димин блокнот. Тот упал на пыльное песчаное покрытие, открыв глазам несколько страниц с какими-то рисунками. Дима начал поспешно всё поднимать и закрывать, но близнецы, переглянувшись, тут же стали приставать с расспросами. — Ты рисуешь, что ли? А что именно? А музыку какую слушаешь? А чего сидишь один? А мы вот мяч погонять хотели, но компании нет. Ты футбол любишь? Смотришь? За кого-то болеешь? А мы хотим футболистами стать. А ты кем стать хочешь? Художником, наверное, да? — перебивая друг друга, тараторили они, заставляя Диму ошарашенно крутить головой из стороны в сторону, не успевая отвечать. Потом Дима показал им свои рисунки. Антон хмурился, постоянно спрашивал, почему именно вот это Дима когда-то нарисовал. Лёша просто молча посмотрел и улыбнулся, сказав, что красиво и нравится. Пошёл дождь, им пришлось быстро разойтись по домам. Выяснилось, что Дима, в принципе, из соседнего двора — вот так совпадение! Они ещё несколько раз встретились на коробке и один раз в небольшом магазине около школы, где продавали жвачку за два рубля в специальном автомате. Разговаривали уже как просто одноклассники, без какого-либо напряжения или неприязни. Спрашивали каждый раз про Димины рисунки, тот рассказывал, что нового появилось в блокноте. Рассказывал близнецам и про художественную школу, в которую ходил. Интересовался, не взяли ли их в какую-нибудь футбольную команду, но Лёша с Антоном, чтобы не казаться неудачниками, расплывчато отвечали, что как раз ждут ответа. А это, мол, дело небыстрое, может на несколько месяцев затянуться. С началом шестого класса их приятельство только больше укрепилось. Дима поворачивался к близнецам во время уроков, крутился рядом на переменах, ходил с ними в столовую, постоянно втягивая в какие-то беседы. Познакомился поближе с Костей, который когда-то отсел от него на другой ряд. В итоге, все нашли друг друга очень приятными людьми и стали дружить вчетвером. Из близнецов Диме больше нравился Лёша. Нравился тем, что был тише брата, менее эмоциональным, любящим слушать. У Лёши был красивый мечтательный взгляд, который Диме очень хотелось зарисовать, потому что с таким раньше не работал. А ещё Лёша интересно рассказывал всякие истории, может быть, чуть-чуть приукрашивая самого себя. Когда Лёша стал ещё и пользоваться вниманием со стороны девушек, Дима справедливо решил, что если быть рядом с Лёшей, то он тоже станет кому-то интересен. Работало безотказно. В восьмом классе к их компании присоединился Саша, которого буквально втащил в круг Антон. Саша был слишком застенчивым и скромным, поэтому близнецы решили заняться его социализацией. Но к тому моменту все уже общались с Костей, а Лёша очень сильно сдружился с Димой, и Саша не знал, как быть, потому что ни с кем толком не мог сблизиться. Все дружно предоставили Саше самому проявлять инициативу, и только Антон понял, что вряд ли Саша начнёт так делать. Он, скорее, отдалится, закроется там где-то в себе и просто будет периодически стоять рядом. Поэтому Антон стал сам знакомить Сашу со всеми, звать на все встречи у кого-либо дома, рассказывать все истории, приключившиеся с ними, начиная с первого класса, лишь бы побыстрее ввести Головина в курс дела. Саше нравилась эмоциональность Антона, нравились его смелость и открытость, свободолюбие. Его не отталкивала вспыльчивость друга, он всегда был готов его слушать, даже не думая перебивать, и вникал во все истории, будто это было краткое содержание книги из списка литературы на лето. Саше хотелось быть похожим на Антона, Саша тянулся к нему и потому стал особенно близок. Он выучил все жесты Антона, его эмоции, горящий взгляд, кажется, мог даже предугадать его мысли. Лёша нашёл полное понимание в Диме. Вместе с ним они занимались тем, что делали свою жизнь громкой и весёлой, яркой и незабываемой. Они не знали друг друга так, чтобы договаривать предложения, но им это и не нужно было никогда. Хватало того, что им нравились девушки примерного одного типа и всегда было, что обсудить. Лёша был лидирующим, Дима всё время стремился его перегнать. Лёгкий дух соперничества только добавлял красок их дружбе. Антон нашёл в Саше что-то, чего ему всегда не хватало рядом, особенно с тех пор, как Лёша отдалился и одновременно стал так необходим, но недосягаем. Экспрессивный Антон мог часами просто молчать с Сашей, слушать с ним музыку через одни наушники и думать. Их понимание было настолько глубоким, что и без слов знали все мысли друг друга. Лёше было весело с Димой. Антону было спокойно с Сашей. А Косте... Косте было разве что одиноко. Нет, про него ни в коем случае не забывали, он всегда находился рядом, его всюду звали и ждали. Вот только с ним не были в таком тесном контакте, ему не рассказывали совсем всё, хотя и доверяли, к нему не бежали в случае чего. Костя был как бы со всеми, но и ни с кем. А ведь именно с него началась эта компания, с него и близнецов. Но потом те нашли кого-то более близкого, более родного по душе. Конечно, обидно. Конечно, заставляет задуматься, а не сам ли виноват в том, что отпустил и позволил разойтись. А ещё немного страшно, потому что сначала распределились по парам, а теперь умудряются отдаляться и внутри них. Костя чувствует, что в их гаражном братстве появились проблемы. Что-то сломалось, почему-то они перестали друг друга понимать и начали ссориться без особых поводов. Потаённые мысли зачем-то выползли наружу и стали разрушать их крепкий и, казалось, вечный коллектив. И что может сделать один Костя? Он ничего не знает, ничего не понимает, кроме совсем уж очевидного. Он догадывается, что его выкинули за борт не нарочно. Просто Костя часто болел, ломал себе конечности, уезжал на море с семьёй почти на месяц. А его друзья были вместе, гуляли и разговаривали, жили рядом. Костин двор даже дальше всех находится, если уж совсем углубляться в проблему. Костя не специально пропускал многое, но наверстать уже не получалось, ведь откуда взять эмоции и воспоминания о событии, на котором не присутствовал? Всё, за что Костя ещё держался, уходило корнями в прошлое, в начальную школу. Надолго ли хватит этого? — Эй, ты опять всё прослушал? — возмущается Чалов, исходивший уже вдоль и поперёк собственную комнату. Костя понимает, что весь английский, весь разговор Димы, да и всё время до дома Чалова, где они опять занимаются тем, что исправляют Костину успеваемость по всем предметам, он находился в своих воспоминаниях и мыслях. Это ж надо было так задумался. — На что я только трачу свое время?! — Чалов откладывает учебник в сторону. — Столько часов в никуда. Самое бесполезное занятие в моей жизни. Понемногу Федя стал общаться с Костей, как и раньше, уже не беспокоясь по поводу ситуации с нападением и кражей часов. Он всё ещё вспоминал тот вечер в моменты, когда случайно скользил взглядом по Костиным запястьям, но раз тот не предпринял новой попытки ударить Федю или вообще убить его, значит, всё кое-как улеглось. Страх живёт не так долго, как можно подумать. — У меня, знаешь, тоже есть дела поважнее твоего бубнежа! — фыркает громко Костя, закатывая глаза. — Что, думаешь, кому бы голову в следующий раз проломить? Или чем ты там со своими неблагополучными дружками занимаешься? — Чего, ёпт?! — Костя рывком встаёт со стула. — Ты берега не попутал с такими претензиями?! — Вот, о чём и речь. Ну, что, нападёшь на меня в моей же квартире? — Да на хер ты мне сдался? Давай уже заканчивай свою тягомотину, и я пойду. Мне с моими друзьями надо кое-что решить. Хотя откуда тебе знать, что такое друзья, ты же нахер никому не всрался. — Уж лучше быть одному, чем с теми, кто постоянно ходит по грани. Меньше переживаний, меньше соблазна встать с ними рядом, да и жизнь как-то складывается поуспешнее, чем со всякими... — Закрой еблет и давай к физике, — Костя даёт отмашку, снова присаживаясь на стул. Федя берётся за учебник, отыскивая взглядом номер необходимой задачи. Он зачитывает первое предложение из условия и тут же прерывается. Откуда-то очень громко начинает играть музыка. Можно разобрать каждое слово. — Как же они надоели со своей «Кастой», — вздыхает Федя, гневно смотря в потолок. Очевидно, любители ростовского рэпа живут в квартире сверху. — О, моя любимая группа! — вдруг заявляет Костя и начинает подпевать словам из песни про ревность. — Даже не удивлён ни разу, что именно вот это. Поёшь отвратительно. Хотя... это даже не назвать пением. Бубнёж под непонятную музыку. — Смотри, прям как уроки с тобой. Не думал в рэперы податься? Впрочем, попы в церкви и то интереснее материал подают. — Не я виноват в том, что адекватные слова, грамотно сложенные в предложения, трудны для твоего понимания. В вашей банде ведь не умеют разговаривать по-русски. Извини, мне некогда тратить время на адаптацию под твой уровень развития. — И как ты ещё не подох от собственной нудности? Как с тобой родственники уживаются? — качает головой Костя, презрительно кривясь. — А, сорян, всё время забываю. Ты же у нас жертва чужой несостоятельности. Воплощение неисполненных мечтаний. — На тебе-то природа вообще отвернулась. — Конечно, она же тебя в это время создавала. Всё думала, какой бы ещё выебон всунуть. Зато, благодаря её стараниям, равновесие между нормальными людьми и вот такими венцами творения, — Костя проводит рукой вверх-вниз, указывая на Федю, — не нарушилось. — Твоя компашка отлично справляется с балансом, согласен. — Слушай, Пони, ты чё вечно до моих друзей доёбываешься? Я понимаю, тема больная, но не настолько же! Или настолько? — усмехается Костя. — Ой, угадал, да? Ну, прости. Может быть, тебе ещё повезёт. Таких скучных крыс, как ты, наверняка, полно. — Что? Ты назвал меня крысой? — удивляется Федя. — А как тебя ещё назвать? Стукач ёбаный. Обиделся и сразу побежал жаловаться старшим. Фотки раздобыл, чтобы было, что подсунуть, наврал там с три короба. Ещё и Исакова спихнул. Конкуренция ведь. — Что ты несёшь? Какие фотки? При чём тут Исаков вообще? — не понимает Федя и чувствует себя каким-то идиотом. В его жизни было слишком мало ситуаций, когда он чего-то не понимал или не мог хотя бы предположить. — Давай, изображай незнание. У тебя отлично получалось играть свою роль всё это время. Надо было тебе ещё тогда вмазать хорошенько или сломать что-нибудь. — А то ты этого не сделал, ага! Но у вас, гопоты, на районе же принято за свои слова отвечать, — вдруг взрывается Федя. — Толпой на одного нападать — вот ваша сила. Часы руку не жгут, или тебе привычно трофеи носить? Чтоб ты знал, бабушки уже в живых нет. — Ты ебанулся? Я тебя пальцем не трогал... — Ну да, натравил своих бешеных дружков. — Нет, точно ебанулся. Да мы брезгуем к тебе подходить вообще! И о каких, блядь, часах речь? И бабушку ещё свою приплёл зачем-то... Федя оказывается так близко, что Костя даже отодвигает стул к стене, с неприятным звуком проезжаясь по полу ножками. Чалов хватает Костино запястье, буквально тыкая им в его же глаза. — Вот эти часы! Ты у меня их с руки снял тогда у гаражей перед тем, как избить. Ну, или не ты, а какой-нибудь двинутый Миранчук, я вас в темноте не различаю. — Это мои, блядь, часы! Мне их бабушка подарила. — Нет, это мне моя бабушка их подарила. Там гравировка сзади есть. Костя начинает резким движением расстёгивать часы. Переворачивает их обратной стороной, демонстрируя гравировку «Любимому внуку». — Ну вот, на моих такая же была, — уверенно заявляет Федя. — Буква «К» тоже у тебя была? — интересуется Костя, проводя ногтем по боковой стороне. Федя приглядывается и понимает, что там действительно буква «К» с точкой, выполненная тем же шрифтом, что и основная гравировка. — А знаешь, почему? Потому что «Любимому внуку Косте», но имя не влезло. А ты не просто крыса, ты вообще припизднутый, блядь. Выдумал себе какое-то нападение, часы просрал, а меня крайним сделал. Давай, беги к Артёму Сергеевичу, пусть он меня и моих друзей выгонит из команды за воровство. Федя подвисает. Музыка из квартиры сверху не меняется, всё ещё играет «Каста», но теперь тематика песни про сестру. Впрочем, для Феди всё одно и то же, хоть бы там о сотворении мира читали. Он непонимающе смотрит на часы, пытаясь сложить два и два. Раньше у него не возникало проблем с устным счётом. — Но ведь... — Ты с какого хера решил, что около гаражей только мы тусим? — спрашивает Костя. — Ты в курсе, что там ещё одна отбитая компашка обитает? У нас с ними тёрки. Мы, вон, даже побитыми как-то в школу приходили из-за них. — Я в этих ваших гопарских законах не разбираюсь! — А хули предъявляешь тогда? — Ты тоже меня обвинил непонятно в чём! Я не знаю, о каких фотках ты говоришь, какой Артём Сергеевич вообще... Ты про тот матч, когда тебя отстранили? — вдруг доходит до Феди. Кусочки паззла понемногу встают на место. — Так это тебя Исаков и подставил. Его тоже наказали, как раз, за стукачество. — Ебать, ты сказочник! И почему я должен вдруг тебе поверить? — Потому что мне Матвей сказал. Вообще-то, он говорил, что уже объяснял это твоим друзьям, но если они вдруг забыли и не донесли, то мне тоже надо знать, чтобы тебе передать на правах старосты или ещё кого. Короче, тебе что, никто ничего не сказал? Костя мотает головой из стороны в сторону, тоже подвисая. Значит, все, кроме него, уже давно были в курсе, что Чалов не виноват, а главная тварь общества — Исаков, что неудивительно. Здорово выходит, однако. — Ну, так вот. Матвей буквально первоисточник, он из одного класса с Лёней, он от него же и слышал. — Блядь... Это что, больше месяца я хуйню какую-то думал? — Удивительно, что ты умеешь. — Заткнись, а. Это не отменяет того, что ты припизднутый и гонишь на меня какую-то чушь. Ни я, ни мои друзья тебя пальцем ни у каких гаражей не трогали. Это сделали хулиганы с района, которые и нас уже доебали. И, чтоб ты знал, Пони, из-за твоей побитой рожи нам с ними «стрелу» забивать пришлось. Потому что они были уверены, что ты, блядь, часть нашей компании. А если бы мы не вышли, то всё, пизда, нас бы уважать перестали. Федя закатывает глаза, поражаясь бессмысленности и тупости тех правил, в которые Костя его только что посвятил. Им заняться больше нечем, что ли? Выделываются друг перед другом, кто круче, хотя, в сущности, это не имеет никакого веса для общества. Сами выдумали себе какой-то мир, поверили в его важность и не могут прекратить эту детскую игру. — Если бы кто-то из нас пострадал, ты бы как потом жил? — продолжает Костя, прищуриваясь. — Я бы узнал об этом только в том случае, если бы оставшиеся в живых пришли и рассказали. А вообще, всё это такой бред. Вы сами лезете непонятно во что, создаёте себе какие-то дурацкие правила, как на зоне. Что для вас это значит? Почему вы вкладываете весь смысл своего существования в это? — А почему ты вкладываешь весь смысл своего существования в то, чтобы расти унылым говном, у которого нет друзей и интересов, кроме пресловутой учёбы? Костя разводит руки в стороны, подразумевая, что ответ ему не требуется, он и так всё знает. Вот только Федя не думает, что Кучаев вообще способен его понять. Как Федя никогда не поймёт Костю и компанию, в которой тот состоит. Слишком разные жизненные ориентиры, слишком разное воспитание. Они — люди из параллельных вселенных, им надо просто потерпеть друг друга ещё какое-то время, а потом они разойдутся по своим мирам, навсегда забыв о том, что когда-то были знакомы. Хотя, в целом, за те два месяца, что Федя потратил на обучение Кости, он не то чтобы его прямо ненавидел. Не переносил, возможно, да и то лишь в каких-то отдельных моментах. Костя не был совсем уж хулиганом или гопником. Он даже умел нормально выражаться, а не материться через слово. Другое дело, что, наверное, желание это делать у него зачастую отсутствовало. Федя даже согласен публично признать, что из всей своей компашки Костя чуть ли не самый адекватный. Да, всегда существует Головин, но он Феде не особо когда нравился. Не может нормальный по чаловским представлениям человек буквально пускать слюни на одного из Миранчуков. — Готов принести свои извинения, — произносит Федя. — За что? — ненадолго снова погрузившийся в свои размышления, касаемо друзей, Костя уже и забывает, с чего они начали весь этот сыр-бор. — За безосновательные обвинения. К тому же, вы там за меня дрались. Наверное, я должен поблагодарить. Хотя я всё ещё не понимаю совершенно, в чём смысл. — Смысл в том, чтобы твоё мнение учитывали. Чтобы с тобой считались, а не вытирали ноги. Чтобы не могли вот так зажать около гаража и отнять часы. А ещё в том, чтобы с твоими друзьями не могли сделать то же самое. — Но я же не твой друг. И, слава богу, не друг твоих друзей. Получается, вы дрались за свою репутацию. Что ж, всё довольно логично даже. Наконец-то, мне более-менее понятно хоть одно ваше правило. Но я до сих пор не на стороне этих идиотских пещерных методов. Федя протягивает руку. Косте хочется закатить глаза от пафоса, которым веет от Чалова, но если тот собирается придать своему действию какой-то сакральный смысл, то его право. Как и Костино право драться, за кого посчитает нужным. — Приношу ответные извинения за то, что крысой обозвал, — говорит Костя, скрепляя рукопожатие. — За припизднутого извиняться не буду, так как правда. С ней не поспоришь. — Не стоило и за крысу. Ты же не знал. Тебе не сказали. Ощущение, что Федя специально выделяет последнее предложение. Только Костя решает думать, что это он по привычке приписывает Чалову всякий негатив, потому что он ему не нравится. Но Косте действительно непонятно, почему даже Федя был в курсе подставы Исакова, а друзья, которым передал лично Матвей, так ни слова и не произнесли. Интересно, когда он сказал и сколько они молчали? В очередной раз Костя чувствует, что становится всё дальше от своей компании, от гаражного братства. Не по собственной воле, а по какой-то прихоти судьбы, не иначе.***
Костя из тех людей, что не привыкли откладывать какие-то вопросы на потом. Если и решать, то сразу. Поэтому в субботу перед уроками, когда полусонные одноклассники кое-как подтягиваются на алгебру, Костя пулей влетает в класс, невероятно радуясь, что все его друзья уже на месте. Антон положил голову на рюкзак, так и не достав тетрадь, Лёша рядом лениво пролистывает что-то в телефоне. Дима, развернув стул к их парте, пытается активно что-то втолковывать, пока Головин, сев на угол этой же самой парты, болтает ногами, зевая каждую минуту. — Итак, доброе утро, мои дорогие друзья, — громко произносит Костя, и даже Стас Копылов оборачивается, вытаскивая наушник из уха. Пишущая решение одного из заданий на доске Оля Юдина тоже останавливается. — Просыпаемся, Антон, давай. А ты, Саша, рот прикрывай, когда зеваешь. — Чё за наезд? — не понимает Дима. — Ты вчера у Пони сожрал что-то и теперь такой бешеный? — Не думаю, что Костя любит сено, — пожимает плечами Лёша, усмехаясь. — Шутите? Мне, вот, тоже вчера, обосраться, как смешно было! Костя быстро пересказывает содержание своей беседы с Чаловым, в результате которой выяснилось, что никого он не подставлял, а часы у него никто из компании не воровал, о чём, в принципе, и так было известно, да и вообще Костя вчера себя чувствовал идиотом. Радует только то, что Чалов оказался со своими обвинениями в таком же положении. — Нихуя непонятно, но очень интересно, — бубнит Саша, качая головой. — А кто подставил тебя? — спрашивает Лёша. — А то вы не знаете! Вам же Матвей, хуй знает когда, ещё всё рассказал. Только вот, почему-то вы решили, что мне это знать и не обязательно. Хер с ним, действительно! Пусть на Пони думает, тот же во всём всегда виноват. — И что кому рассказал Матвей? — с тем же выражением на лице интересуется Лёша, быстро пробегая взглядом по каждому из сидящих рядом. Судя по всему, не одному ему неизвестно. — Блядство! — вдруг стонет Антон, закрывая ладонью глаза. — Кучай, прости, умоляю. Я, честно, хотел сказать. Мне Матвей просто это сказал на днюхе, но мы же пьяные были, ты бы меня слушать не стал, подумал бы, что я, как Саша, херню несу. Да и ты сам потом мог забыть, о чём я говорил. Короче, ситуация не располагала. Я реально хотел потом, но... Блядь, понимаешь, там столько всего навалилось сразу, я просто... — Угу-угу, — говорит Костя, поджав губы и скрестив руки на груди. — Просто супер, Тох! Спасибо, дружище! — Кость, будь ты на моём месте, ты бы тоже забыл. — Слава богу, что я не на твоём месте. Знаешь, почему? Потому что для меня самое отвратное, что можно сделать, это подставить друга. Как будто потратить три минуты времени — это охуеть какой подвиг. Впрочем, думаю, это касается вас всех. Вы, ребят, конечно, извините, но меня заебало, что я постоянно в стороне. — В какой стороне? — спрашивает Дима. — Да ни в какой, в том и дело! Я, блядь, кто для вас вообще? Насрано? А, похоже, что да. Сами там всё между собой решаете, что-то думаете, что-то у вас происходит, а я... Ой, блядь, да кто такой Костя Кучаев, ёпта? Лучший друг Лёши? Хм, кажется, нет. Лучший друг Антона? Тоже не подходит. Может быть, он изначально был первым, кто вообще заговорил с вами двумя? — обращается Костя конкретно к близнецам. — Ой, но ведь это было так давно, что никто и не помнит, верно? Идите вы на хуй, парни. Реально. А ты, Тоха, иди два раза. Костя разворачивается и кидает рюкзак на парту, где сидит вместе с Чаловым. Уж лучше такая компания, чем те, кто в конце класса сейчас с недоумевающими лицами пытаются переварить услышанное. Пусть переваривают, им полезно хоть иногда открывать глаза и видеть что-то дальше себя. — Пиздец, приплыли, — фыркает Дима. — У нас месяц истерик, блядь, или что? — он взмахивает руками и отворачивается. — Неприятно, однако. Вот так, с нихуя, — пожимает плечами Саша и отходит к своей парте. — Ты — идиот, — говорит Лёша Антону. — Вот правда, сказать Косте про Исакова нельзя было? Сказал бы, и этого всего не было бы. — Слушай, иди тоже на хуй, по-братски. Между прочим, я забыл из-за тебя, — уже шёпотом, себе под нос, добавляет Антон. Лёша, конечно, слышит. Или просто знает, что это правда. Только признавать он её не станет, потому что, кажется, уже говорил: всё, что произошло на дне рождения и после него — Лёшу не волнует. Совсем. Никак. Похуй.***
Артём не узнаёт свою команду. Они и раньше не особо проявляли какое-то взаимопонимание, игровое чутьё, да и в целом играли так себе, но теперь что-то идёт совсем не так, и Артём это видит настолько явно, что уж Игорь и подавно заметил. Сегодня они тренируются в зале, потому что на улице холодно и только что прошёл дождь. Не хватало ещё, чтобы половина команды заболела перед матчем на следующей неделе. Пусть лучше сделают это после игры. Тренировка в зале накладывает некоторые ограничения, в том числе и по времени, потому что в шесть часов зал надо освободить для секции по тхэквондо. А ещё ворота здесь разве что условные, явно не предназначались для футбола, когда их устанавливали. Тем не менее, выбора нет, а готовиться надо. Артём пристально следит за парнями, отрабатывающими отдельные упражнения. Вот, в очередной раз Антон не успевает за передачей брата, непонимающе разводит руками, спрашивая, зачем тот так сильно пнул мяч. Лёша пожимает плечами, мол, это ты виноват, что бегаешь медленно. Раньше у них получалось всё намного лучше. Раньше они всегда понимали друг друга и знали, какое действие будет следующим. Артём старался не акцентировать на этом внимание, но двое Миранчуков на поле всегда приносили больше пользы, чем один. Костя отделяется от привычной компании, внезапно отирается около Чалова, впрочем, скорее мешая ему, а не помогая. Кидает злые взгляды на Исакова, который, как всегда, пытается выпендриться перед остальными. Головин таскается следом за Антоном, они вместе отрабатывают передачи, но забывают про существование Лёши, слишком увлекаются. Лёша то ли от обиды, то ли действительно случайно со всей дури запускает мяч к потолку, привлекая внимание. Мяч ударяется рядом с лампой, чудом её не сбивая. — Что происходит? — бормочет себе под нос Артём, думая, что ещё чуть-чуть и у него начнёт дёргаться глаз. — Судя по всему, у нас в команде кто-то опять с кем-то поссорился, — озвучивает очевидное Игорь, переводя взгляд на своих вратарей. Хотя бы там всё неплохо. Только Максименко осторожничает, боится вновь получить травму и усугубить то, что еле-еле зажило. — Мы проиграем, — констатирует Артём. — Удивительно слышать от тебя что-то пессимистичное. Я бы не был так уверен. До среды ещё есть время. Тренировка заканчивается в той же атмосфере, как и начиналась. Это удручает. Артём качает головой, прощаясь с командой, предчувствуя, что в среду их ждёт нечто подобное, если не случится невероятное чудо. А ведь, казалось, в их команде есть небольшая группа, кое-как согласованная между собой, и эта группа понемногу наполнялась новыми людьми, вроде того же Матвея. Теперь всё вновь скатилось к нулю. — Дима написал, что мы должны собраться в гараже, — произносит Лёша, смотря в экран телефона. — Все вместе. — По поводу? — интересуется Антон. — Костя. Кучай, я к тебе обращаюсь, между прочим! — Собирайтесь, я тут при чём? — поднимает бровь Костя, складывая футболку. — Ты тоже должен прийти. — Сорян, у меня дела. — Единственное твоё дело — сидеть в гараже у Бары через час. Между прочим, ради тебя собираемся. Потому что мы, вообще-то, друзья и хотим всё обсудить, чтобы не оставалось недопонимания. Костя фыркает, переводит взгляд на стоящего рядом Антона. Тот вздыхает, закатывая глаза: — Костян, блядь, ну, я идиот, я уже двести раз это сказал и извинился. Что ты ещё хочешь от меня услышать? — Спасибо, ничего. С удовольствием вообще не слушал бы тебя. — Сука, ты реально бесить начинаешь. — Вот об этом в гараже и поговорите, — останавливает их Лёша. — Головин, ты одеваться быстрее планируешь, нет? Тебя тоже как бы ждут. Саша начинает застёгивать рубашку активнее.***
Сколько раз они уже встречались в этом гараже. В разном составе, по разным поводам, чаще всего, конечно, для веселья, а не для решения серьёзных проблем. Обычно к разряду серьёзных относились только недопонимания с хулиганами, но, как выяснилось, внутри коллектива тоже есть много такого, о чём стоит поговорить, наконец. Костя не ждёт от встречи ничего путного. Он действительно настолько обижен и расстроен отношением своих друзей к себе, что не хотел бы видеть их все каникулы. А если бы он на самом деле решил побить Чалова за то, что тот его подставил? И как потом оправдываться? С другой стороны, конечно, поголовно все не виноваты. По сути, не сказал правду только Антон, другие её и не знали. Вот только Лёша, Дима и Саша молчали в другие моменты, когда можно было и разъяснить что-нибудь для Кости, который мог бы помочь, например, или просто выслушать. Нет, зачем же? Если Дима с Лёшей поссорились непонятно почему, то это только их проблема, какое дело Косте до этого. Если Лёша с Антоном внезапно перестали жить душа в душу, то это, опять же, Костю касаться не должно. Такими темпами, Костя начнёт верить Чалову, заявившему, что без друзей лучше, чем с ними. Во всяком случае, на данный момент, для Кости почти не имеет значения с ними или без, потому что он одинаково никому не нужен. Как и предполагалось, ничего нового Костя не слышит. По-прежнему Антон слишком замотался с какими-то своими проблемами и считает, что его это оправдывает. — Блядь, да чё за проблемы-то такие? — спрашивает Костя. — Кстати, реально интересный вопрос, — все поворачивают головы в сторону Антона. Дима, кажется, заинтересован даже побольше остальных. Антон усиленно думает, чего бы наврать, ведь не станет же он прямо сейчас заявлять всем своим друзьям, что целовался с Лёшей, а тот его послал. Он ищет поддержки у Саши, который в курсе, который может как-то помочь, что-то сказать, чтобы переключить всеобщее внимание, но, похоже, что идей у Головина нет. — Просто мы с Тошей немного поссорились, — говорит Лёша. — Но уже разобрались. Там проблемы-то никакой, по сути, и не было. Не будем же мы вам из-за любой чуши ныть. А вы знаете, как легко раздуть какую-нибудь мелочь до непонятно чего. — О, уж ты-то знаешь! — громко произносит Дима. — Со вторника никак не успокоиться не можешь. Ну, покурили мы с Антоном? Ну, что с того? Я не понимаю! Ничего же не случилось! — Повезло, что ничего не случилось. Но ты мог бы хоть немного башкой своей подумать, прежде чем предлагать ему? — Да какая разница вообще? Просто табак, в обычных сигах то же самое! — Да нихуя это не табак, дебил! А трава! — Откуда тебе знать? — Неважно. Костя садится на подлокотник дивана, вскоре его двигает оттуда Антон, и Косте приходится потеснить Головина ближе к Диме. Тот продолжает что-то бухтеть, но Лёша ничего не отвечает. Это выводит Баринова из себя. Он говорит, что у него тоже проблем так-то навалом, но он же не устраивает из всего это балаган. — Маша, например, не хочет со мной даже здороваться, потому что эти идиотки во главе с Владой её затравить решили! — Охуеть, мы дожили до момента, когда мне не на что пожаловаться, — шёпотом произносит Саша. Антон хмыкает. — И, если бы вы могли мне помочь в этом, я бы вам рассказал, но вы не сможете. Даже я тут бессилен, надо, видимо, просто ждать, — продолжает Дима. — Так, друзья, я понял, — перебивает его Костя. — Что-то я уже не уверен, что хотел всё это знать. Давайте просто договоримся, что в следующий раз хотя бы общими словами обозначаем проблему, а вот если её надо решать коллективно, тогда уже собираемся и решаем. А если это что-то незначительное... — Ебать, а ты не охуел? Из-за тебя все пересрались сейчас, а ты ещё и знать ничего не хотел? — удивляется Саша. Спустя час очередных претензий и разборок, они наконец-то приходят к какой-то договорённости и решают дружно выпить пива. Разговор становится спокойнее, хотя обсуждают, по сути, то же самое: как Дима не может помочь Маше, и они до сих пор нормально не встречаются; как Чалов вчера наехал на Костю из-за той ситуации у гаражей, но потом всё равно поблагодарил за драку в его честь; как Лёша расстался с Марго. — Окончательно? — спрашивает Антон. Они сидят в противоположных углах дивана. Могут смотреть друг на друга прямо глаза в глаза, было бы желание. Желания такого не возникает, хотя некоторое напряжение чувствуется. Только Дима с Костей сводят это ко всей перепалке, предшествовавшей дружеским посиделкам. Саша, знакомый с ситуацией, понимает всё, но молчит. Он изначально стоял на позиции «не лезь, разберутся сами». Менять свою позицию он не думает. — Я когда-то расставался не окончательно? — спустя полсекунды молчания, отзывается Лёша. — Ну, объективно говоря, ты вообще никогда не расставался. С тобой расставались. А вы с Марго так долго к этому шли, что я даже начал верить, будто вы помиритесь. — Мы и не ссорились. — Расстались друзьями? — О, нет, Лёх, я надеюсь, что нет, — тут же включается Дима. — Самое отвратное, что может быть, — это типа дружить с бывшей. — Погодите, у меня вопрос. Тох, а ты не знал, что Лёха расстался с Марго? — спрашивает вдруг Костя. — Слышал, но мне это как-то малоинтересно. — Неудивительно, — фыркает Лёша. — Мне иногда начинает казаться, что тебе просто завидно. — Мне? Было бы чему завидовать. Уж лучше без отношений, чем вот так и вот с такими. — С какими? — Ну, например, с такими, которые... — Что-то душно стало, да и поздновато, может быть, прогуляемся? — перебивает Антона Саша. Он знает своего друга. Того можно попросить молчать, можно пригрозить ему, можно заставить, вот только рано или поздно Антон всё равно скажет то, что хочет, что думает. И никто уже не остановит, услышат все, и всем придётся потом с этим как-то жить. Они идут дворами. Саша всеми силами старается поддерживать бодрые, крикливые разговоры, вовлекая в это в первую очередь Диму и Костю, которым совсем не нужно о чём-либо догадываться. Фонари зажигаются прямо над их головами, темнеет вокруг. Пустынно и тихо, только пятеро подростков нарушают спокойствие своими криками. Около небольшого магазинчика, уходящего куда-то в подвальное помещение, они останавливаются, поражённые. — Нихуя себе, — проглатывая пиво, произносит Дима, хлопая глазами. — Это чё такое? Перед ними «Lamborghini» тёмно-синего цвета. Буквально новая, блестит от света фонарей. Такая машина посреди обычной сети дворов, пусть и недалеко от района гаражей, конечно же, не может не вызывать вопросов и удивлений. А представлении каждого из компании ни один из жителей ближайших домов не может себе позволить такую роскошь. — Это знак, — уверенно заявляет Саша, даже не зная, на что именно Вселенная им может давать намёк. Дима передаёт свою бутылку Косте, обходит машину чуть ли не с открытым ртом. Он оглядывается по сторонам, вытаскивает телефон из кармана и протягивает Лёше. — Сфоткай меня рядом, пока никого нет, — быстро объясняет Дима. Он понимает знак Вселенной по-своему. Как-никак, вряд ли в ближайшее время они снова натолкнутся на «Lamborghini» посреди своих дворов. А ничего лучше фоток рядом с крутой машиной быть не может. Дима уже представляет, как рассказывает Маше или какой-нибудь другой девушке, что да, это его машина, вот если бы они познакомились или заговорили чуть раньше, он бы обязательно на ней её покатал. А что с ней сейчас? Тут Дима пока ещё ничего не придумал, но обязательно сделает это к тому времени, как представится момент похвастаться. Только Дима не одинок в своих представлениях о крутости. У других парней, конечно, нет цели потом орать на каждом углу о собственном несуществующем богатстве и при помощи таких фоток знакомиться с девушками, но просто хочется тоже сохранить этот удивительный момент в воспоминаниях. Костя ставит ногу на колесо, Саша просто скромно стоит рядом, потому что позировать не умеет от слова совсем, Лёша опирается спиной на дверь машины. Антон садится на капот, подтягивает одну ногу ближе, сгибая в колене, откидывается на локти и изображает самое философское лицо на свете. Не хватает только солнечных очков на глаза. Потом позу меняет, но не слезает при этом с капота. — Прям будто твоя, — комментирует Дима. — Когда футболистом стану, такую же себе куплю. На первую же зарплату, — хмыкает Антон. Радом раздаётся покашливание. Антон слышит Сашино: «Твою мать». — Ты на неё ещё ляг, — глаза Антона сталкиваются с насмешливым и немного возмущённым взглядом Фёдора Михайловича. За доли секунды страх на лице Антона сменяется наглым блеском в глазах и ухмылкой. Ему нельзя терять лицо перед друзьями. Подумаешь, директор школы. Они сейчас не в ней, чтобы опасаться новой докладной. Тем более, кто ж знал, что именно Смолову приспичит парковать «Lamborghini» посреди двора, в котором даже не живёт. Наверное. Антон понятия не имеет, где он там живёт. — А можно? — спрашивает будто о погоде. Между прочим, они недавно курили из одной пачки, можно сказать, практически друзья. Во всяком случае, такое убеждение помогает Антону изображать невозмутимость. — Ну, я подожду. — Меня? Так я уже здесь. Саша, Костя и Дима переглядываются, не понимая, что происходит. Антон всё-таки спрыгивает с машины. — Фёдор Михайлович, а что вы тут делаете? — интересуется, отходя на шаг в сторону. — В магазин за хлебом зашёл. — А я подумал, будто вы тут живёте. — Не дай бог, Миранчук, жить где-то поблизости с тобой и твоей компанией. — Не загадывайте, — улыбается Антон. Когда машина скрывается под аркой, ведущей в другой двор, Дима, наконец-то, собирается с мыслями, чтобы озвучить: — А это чё вообще такое было? — упирается взглядом в Антона. Тот пожимает плечами, заставляя Баринова задуматься ещё больше. И так бы они и стояли, каждый предполагая своё, если бы не внезапный звук разбитой бутылки. — Блядь, — ругается Лёша, смотря на осколки под ногами. Хорошо, что в бутылке уже ничего не оставалось.***
В понедельник Лёша и Дима вновь сидят в гараже, но уже только вдвоём. Баринов во всех подробностях описывает вечеринку, которую хочет закатить по поводу каникул. Почему-то она должна пройти не в первый их день, так как его уже упустили, но и не в последний, а первого ноября, то есть в пятницу. Начало нового месяца, да и члены команды оклемаются после своего матча со школой из Рязанского района. Дима, конечно, мог бы и в среду её провести, ведь среда — это маленькая пятница. Вот только бухать сразу после игры никто не пойдёт. Все будут слишком уставшими. А Дима не хочет, чтобы на его вечеринке отсутствовали друзья, потому что смысла в ней тогда не будет. К тому же, Дима вновь принимается за своё активное участие в Лёшиной личной жизни. Тот расстался с Марго. Окончательно или нет — это имеет значение только для Антона. Диме всё равно, он видит факт: его друг снова в расстройстве. Отсюда и все эти истерики, предъявы за совсем безобидные поступки, ссоры с братом. Как всегда, Дима обязан другу помочь, поэтому Лёша обязан быть на вечеринке, чтобы с кем-то познакомиться. Внезапно Диму перебрасывает на схожую тему, только её центром становится Антон. Мол, тому тоже давно пора завести себе какую-нибудь девушку, а то странно это всё. Годы идут, Миранчук, вроде как, даже страдает от одиночества, но при этом не пытается как-то от него избавиться. А ведь способов полно! Причём, каждую отдельную девушку на планете Дима рассматривает как отдельный способ. Лёша по большей части молчит. Он уже который день думает над тем, что, кажется, ему нравится Антон. Ну, не нравится, конечно. Так-то он всегда ему нравился. Они же внешне похожие, а Лёша знает, что сам красивый, значит, и Антон такой же. Лёша, пожалуй, что любит брата, причём, в совсем не том ключе, чем обычно используется эта фраза. Додуматься и согласиться с этим у Лёши получилось слишком быстро, и это тоже его напрягает. Ну, не может же быть, что вся его жизнь была сосредоточена на этом моменте. И он, вот, наконец-то, его понял. Лёше, если честно, капец, как страшно. Он вообще не понимает, что ему теперь делать со всей этой информацией в голове, а поговорить не с кем. Не с Антоном же. — Лёх, хорош зависать, — толкает его в плечо Дима. — Твоя Марго такая же, как другие, была, считай, ничего не потерял. Тем более, ты говорил, что сам её бросил. Значит, было за что. Вот, и отлично. — Дим, что, если я, кажется, люблю кое-кого? — вдруг спрашивает Лёша, поворачивая голову к другу. — И, возможно, люблю очень долго. И, когда я встречался с Марго, я уже любил. — Ну, круто, — пожимает плечами Дима. — Круто, что ты понял. Растёшь прям на моих глазах. Этак тебе скоро и моя помощь не понадобится. Значит, на вечеринке тебя уже с ней ждать? — Я целовался с Антоном. В гараже повисает молчание. Кажется, Дима не улавливает связи между двумя прозвучавшими новостями. Он цепляется только за последнюю, и его глаза широко распахиваются. — В смысле? — Я поцеловал Антона на днюхе. И не один раз. А утром я ему сказал, что это всё какая-то хуйня, и обидел его. Потому что, кажется, он меня любит. И, кажется, что очень долго. И все это заметили, кроме меня. Мне даже Марго сказала об этом. Мы потому и расстались, что я не захотел слушать этот бред. Но дело в том, что... — Ты шутишь? — перебивает Дима, смотря на Лёшу стеклянными глазами. — Нет. Это действительно так. И, похоже, что я... — Ты — пидор. — Нет. Просто... — Ты, блядь, сосался со своим братом! Ты ебанутый или да?! Дима отодвигается от Лёши к самому краю дивана, потом и вовсе встаёт. Начинает ходить кругами по гаражу. — Охуенно, блядь, мой лучший друг — пидор! Столько лет с тобой общался, хотел всегда быть на тебя похожим. У тебя ж столько девушек было, так, какого хера?! — Дима, мне не нравятся парни. Вообще. Абсолютно. Кроме Антона. — Ты, блядь, реально ёбнутый, — шепчет Дима, мотая головой из стороны в сторону. У него только что рухнул весь мир. Вся его дружба с Лёшей перевернулась, разбилась о землю на много мелких кусков и стёрлась из памяти. Вместо неё — чёрное ничего. — Пошёл вон. Блядь, съеби отсюда, пока я тебе не вмазал! Лёша медленно поднимается с дивана. Дима не дожидается, ему не хочется видеть этого человека ни мгновения больше. Он хватает его за руку больно и грубо, чуть ли не выворачивает её. Выталкивает Лёшу из гаража, пихая со всей силы в спину, отплёвываясь всякими ругательствами. Железная дверь захлопывается с грохотом перед Лёшей, отрезая Диму и всё, что у них было общего до сегодняшнего дня. Он идёт, запинаясь о собственные ноги, мимо чужих гаражей. Мрачных и зловещих. В голове ничего, кроме крика. Есть вещи, от которых душа разрывается на части. Есть мысли, которые невозможно уместить в голове. Они так и просятся наружу. Они вспарывают грудную клетку, они заставляют сердце заходиться в бешеном ритме. О них не скажешь маме с папой — не поймут. О них не сообщишь по секрету друзьям, сбивчивым шёпотом, как самую страшную тайну, — отвернутся. О них не прокричишь в порыве внеземного счастья или необъятного горя на весь район — услышат, найдут, убьют. Холодный металл чувствуется сквозь куртку. Лёша дышит загнанно, не находя выхода из этого чёртового гаражного лабиринта. Он не бежал, но он не может сделать и вдоха. Ему больно. Ему страшно. Страшнее, чем прежде, пока не признался. Тело пробивает дрожь. Мутное небо над головой раскалывается на части, опадая слезами сожаления на щёки. Лёша смаргивает то ли свою, то ли чужую влагу с ресниц. Размазывает её по лицу рваными движениями. У него нет поддержки. У него больше нет друга. У него нет даже девушки, которая могла бы заставить поверить, что это лишь минутное помутнение. Чуть-чуть затянувшийся бред. Лёша не может сам. Он не Антон. Ему всегда нужен кто-то рядом, кто поймёт, выслушает и скажет, что всё не так плохо, как кажется. Врывается в квартиру, забывая закрыть за собой дверь. Падает на диван в верхней одежде. Пролежать в спокойствии и минуту не даёт нервная дрожь. Ему страшно. Он ненавидит неизвестность. Он привык, что всё всегда постоянно, ничего не меняется, идёт по привычному круговороту и никуда не сворачивает. Ноги сами отклонились от курса, сошли с дистанции. Он пинает диван, будто тот представляет какую-то непроходимую преграду для возвращения назад, в привычную жизнь. Марго! У него всё ещё есть Марго! Она обещала, что всегда будет рада помочь ему или брату, или им обоим. Каждый гудок болью впивается в тело. Каждый гудок отдаётся глухим ударом под рёбрами. Лёше кажется, что он умирает. Каждая буква под пальцами вдавливается в экран. Сообщение за сообщением. Сигналы о помощи. Сбивчивые, безграмотные, похожие на предсмертные крики. Всё, на что способен сошедший с ума мозг. Всё, на что хватает умирающего сердца. Она так и не берёт трубку. Она не читает сообщения. Километры боли уходят в тишину. Мёртвую и чёрную. Марго просила не беспокоить её, пока Лёша не разберётся в себе. Но он же разобрался! Он всё понял! Он знает! «Никто не поймёт тебя лучше, чем он. Именно вы — две половинки одного целого», — тихий, успокаивающий голос буквально гладит Лёшу по голове. Уговаривает. Пытается помочь. Антон слушает музыку через наушники, рассматривает фотографии у машины, улыбается, подпевая одной из своих любимых песен: — Это весело — расставаться с иллюзиями и притворяться. Я хуже других в том, что мне даётся лучше всего, и за этот дар я чувствую себя благословлённым. Ему никто не мешает пребывать в своих мыслях. Ему никто не мешает прийти к довольно странной идее, которая на миг кажется последней возможностью спастись. И он сделает это, потому что когда-то пообещал использовать любые способы, чтобы достичь целей. Сейчас ему хочется забыться, излечиться или хотя бы приглушить это всё. И никто ему не помешает... ... потому что Лёша остаётся сидеть на диване, сжимая в руке телефон.