Я заслонил тебе солнце,
Я заменил тебе социум
И наступаю на горло.
Я перекрыл тебе воздух.
Он думает, что откроет глаза, и всё окажется просто сном. Он проснётся в своей комнате, и первое ноября только наступит. Он успеет всё исправить, он никуда не пойдёт, а останется рядом с больным братом, потому что так правильнее. — Доброе утро, твою мать, — недовольно фыркает Саша, пронизывая холодным взглядом. — Ч-чего? Ты что тут забыл вообще? — Антон щурится, пытается вглядеться в обстановку, переворачиваясь на спину. — Я тут, блядь, живу! А вот почему ты сюда припёрся, это действительно интересно! В ночи. Когда моя мать дома. А ты пьяный, как свинья. Ни слова сказать не можешь нормально. Протоптался по коридору в обуви, чуть не влез в комнату в ней же. Снёс на хер тумбочку! В кровать в уличной одежде лёг. Проснулся ещё, блядь, потом. Пнул меня. Хочешь синяк покажу? Нет, смотри! Смотри, я сказал! — Саша суёт под нос Антону собственное бедро, приподнимая домашние шорты. — Какого хрена, Миранчук? Он не знает, смотрит удивлённо на синяк, на Сашу. Ничего непонятно и очень интересно, конечно. Разумеется, Антон никогда не сомневался, что способен в любом состоянии добраться до лучшего друга, где бы он ни был в тот момент. Вот только, кажется, вчера Антон целенаправленно добирался домой, а не сюда. Видимо, благодаря его ночному приходу, у Головина теперь очередная семейная драма, не говоря уже о том, что у самого Антона проблем с целый товарный состав. — Саш, я ничего не могу сказать, правда, — стонет вымученно, указывая на синяк. — Пей, — Саша решительно протягивает другу стакан. — До дна пей. В душ иди, — в Антона прилетает какая-то одежда, только что вынутая Головиным из недр шкафа. Какой же Саша неприятно шустрый с утра. — Ты оглох? Чтобы через час сидел вменяемый на кухне. Не придёшь — я выломаю дверь и утоплю тебя, понял? — Саш... — Замолчи. Вперёд, давай, — он тянет его за руку в сторону двери. Выпихивает в коридор и внимательно следит, чтобы действительно пошёл в ванную. Меньше чем через час они встречаются на кухне. Антону немного неловко и стыдно возвращаться в общество друга, явно настроенного совсем не на ту ноту. Сейчас предстоит неприятное объяснение, придётся опять пережёвывать все вчерашние приключения, ничего не скрывая, потому что Саша сразу поймёт, что Антон врёт. Это его разозлит, а злой Головин — это довольно опасно и непредсказуемо. На столе пепельница из Сашиной комнаты. Та самая, что вроде бы осталась от отца. Саша никогда не выносит её в квартиру, потому что знает: если найдёт мать, то начнётся внеплановый скандал. Сейчас в пепельнице два окурка. Обычно Саша не курит один, только если за компанию, да и точно не у себя дома. Только на улице. Один раз он курил в квартире. Это было в сентябре, когда Антон пришёл к нему жаловаться на Лёшу и Элечку. И вот они снова собрались тут из-за тех же самых, по сути, проблем. Из магнитофона на подоконнике как всегда играет какая-то популярная песня. Мелодичная, спокойная. Наверное, грустная, но Антон не вслушивается. Как и Саша, которому просто не нравится сидеть одному в тишине. Даже когда он делал уроки, то всегда надевал наушники, а если в этот момент дома никого не было, то мог и просто включить музыку на телефоне, настроив максимальную громкость. — Есть будешь? — спрашивает Саша, всё ещё злясь. — Нет, наверное... — Антон осторожно присаживается на табуретку. — На, ешь, — Саша громко ставит перед ним тарелку с бутербродами. — Что ты смотришь на них, как баран? Ещё скажи, что ждал, будто я буду тут тебе три вида блюд готовить! После вчерашнего я вообще должен выгнать тебя к чёрту и больше никогда с тобой не общаться. — Спасибо, — тихо говорит Антон. — И прости, пожалуйста. Саша отворачивается к окну. — Чай налить? — Я сам могу... Но Саша всё равно идёт к шкафам, достаёт из-за стеклянной дверцы кружку в зелёный горох. Большую даже. Потом вытаскивает из жестяной, покоцанной банки пакетик чая. Антона всегда удивляла привычка Головиных перекладывать пакетики чая из магазинных упаковок в такие банки. Как и хлеб держать в хлебнице. У Антона дома было принято хранить хлеб в холодильнике. Хотя, если задуматься, то это так странно. Зачем держать хлеб в холодильнике? Это же не сметана. — Ну и? — с лица Саши постепенно исчезает тень злости, но голос по-прежнему холодный, жёсткий. — Я вчера был на вечеринке у Бары в гараже. — Это я догадался. Хотя я и так был в курсе. — Да? — Кучай мне написал. Я уже тогда понял, что всё идёт по пизде. Потому что Кучай не стал бы писать мне про тебя без повода. Тем более, сообщения в стиле: «Ебать, Головин, тут Тоха творит херню, я не знаю, что делать!» Хотелось бы поподробнее про херню. — Он и не пытался что-то делать, сидел на диване, как пень, и только вопросы идиотские задавал, — фыркает Антон. — Видимо, настолько был обескуражен твоими выходками, что даже не придумал ничего. И куда только смотрел Бара? — Я с ним один раз поговорил. Он меня ненавидит так же, как Лёшу. — Прекрасно. И как же он тогда тебя пустил? — Я ему деньги дал. И попросил заткнуться на свой, твой и Лёшин счёт до конца тусовки. Ну, и больше Бара ко мне не цеплялся, даже не смотрел в мою сторону, хотя я не то чтобы контролировал это. Кстати, по поводу ссоры с Лёшей. Лёша ему всё рассказал. Про то, как мы целовались тогда, поэтому Бара теперь никого из нас знать не хочет. Максимум только с Кучаем общаться будет. — Заебись. Отличное начало. Антон рассказывает Саше, как пришёл к решению посетить вечеринку. Рассказывает, что ни разу не задумался о том, что оставляет больного брата дома в одиночестве, потому что только и хотел сбежать от него подальше. Рассказывает про свой план, надеясь, что Саша сейчас вновь начнёт высказываться, обзовёт, пошёл по всем известным направлениям и будет прав. Только Головин лишь внимательно слушает и каждый раз, стоит Антону замолчать, тут же принимается его поторапливать с рассказом. Неужели он не понимает, что Антон не хочет всё это вспоминать? Что ему мерзко от самого себя, от своих вчерашних мыслей, решений, поступков? Ещё пара слов, ещё одно воспоминание, и он сам утопится в ванной, потому что жить с этим всем не хочется. Жить вообще никак теперь не хочется, потому что всё просрано. Ни Лёши, ни друзей, ещё и наворотил херни с этой Кристиной. Она ведь, наверняка, расскажет всему району, ещё и вывернет в свою сторону. — Ты идиот, Антон, — терпение Саши лопается в тот момент, когда друг доходит до ситуации в коридоре девушки. Головин подскакивает с табуретки, начинает мерить шагами кухню. — Только идиоту могла прийти в голову эта тупая идея. — Я знаю. — Ты не представляешь, как сильно мне хочется сейчас тебя ударить. — Ударь. — Жизнь ударит! Хотя, очевидно, уже, — Саша резко останавливается, упирает одну руку в поверхность стола, нависает над Антоном. — Итак, вы переспали. — Мы не спали. Она просто мне отсосала и всё. — Лучше не стало. И почему же твой охуенный план вдруг провалился? — Потому что она была уверена, что я — это Лёша. И я сказал, что она ошиблась. Она разоралась и выгнала меня. Саша вздыхает со стоном. Убирает руку и садится обратно на табуретку, уставляясь в стол. Он понимает, как, должно быть, неприятно и больно вчера Антону было услышать, что Кристина всё это время представляла на его месте Лёшу. — Дура безмозглая, — бормочет Саша. — Лишь бы потрахаться с кем-то. — Ну, со всеми, кроме меня. — Несмотря на то, что я сейчас в шаге от того, чтобы начать тебя утешать, — говорит Саша, направив указательный палец на Антона. — Я всё равно считаю, что ты идиот. А Лёша твой — дурак. Потому что только последний дурак мог рассказать Баринову о том, как целовался с братом. А Баринов — мудак. Потому что сам пиздит на каждом шагу о том, какие мы все друзья, но из-за любой маломальской хуйни готов всех записать во враги. И плевать я хотел, как он там относится к геям. Речь о лучшем друге, а он его просто вычеркнул. Пидорас. Ну, и Костя, конечно, тоже придурок. Видел же всё, но ничего не сделал. Постоянно в самый последний момент останавливается, нерешительный, блядь. Я, конечно, тоже не лучше. Почитал сообщения, всё понял и тоже продолжил сидеть на жопе ровно. Чмошник тугодумный. Саша барабанит пальцами по столу, напряжённо соображая над чем-то. Антону как-то подсознательно страшно, потому что Саша способен сейчас выдать любую вещь. А он точно собрался каким-либо образом действовать. Непонятно только, в какую сторону. — Саш, а мать снова с тобой перестала разговаривать? — интересуется Антон, потому что знает, что обязан ещё и эту ситуацию как-то исправить. — Да. Может быть, к вечеру меня выгонят из дома, я без понятия. Хер с ним, разберусь. — Я могу... — Ты свои проблемы реши для начала, а. Помощник, блядь. Так, сейчас пойдём к Баринову. — Зачем? — Разговаривать будем. О тебе, о Лёхе, обо всей этой херне. К тому же, если бы не бариновские намёки на то, что тебе девушка пиздец как нужна, ты бы с Кристиной не связался. — Не факт. — Факт. И я бы на твоём месте к врачу после неё сходил. Она же со всей параллелью перетрахалась. — Мы, блин, не спали, Саш. — Зная Кристину, я бы всё равно проверился. В твоём случае ещё на наличие мозга, конечно, провериться бы. Чё расселся? Я один, по-твоему, с Бариновым разговаривать буду, что ли? И не надо лицо такое делать, как будто я тебе тот хуёвый план придумал. По дороге к Диминому дому им невероятно везёт столкнуться с Костей. Судя по направлению, он возвращается от гаражей. На Антона Костя смотрит странно, словно боится в чём-то ему признаться. Антону тоже неловко, хотя ещё недавно он был готов перекинуть часть вины за свои косяки и на Кучаева, который никак не противостоял этому. — Слушай, мы к Баре, — после приветствия сразу начинает Саша. — Поговорить надо. Ты с нами? — Я только от него. Он в гараже. Убирает срачельник после вчерашнего. Правда, я совсем не уверен, что он захочет видеть кого-то из вас. Вчера, после того, как ты, Тоха, ушёл, он мне начал втирать, что вы с Лёхой... — Костя мнётся, смотря на Антона. — Прости, пожалуйста, пидоры. Я не особо что понял, но, видимо, Дима решил, что вы... ну, ты понимаешь. И он так в это верит, что вряд ли теперь поверит в обратное. — Это пиздёж, — твёрдо произносит Саша. — Бара напился, хуй пойми чего, вот и стал всякий бред нести. Ты же знаешь, у него, что ни действие, так сразу пидорское. У кого что болит, видимо. Но за клевету на весь район, конечно, ему бы врезать хорошенько. Ладно, Кучай, спасибо за информацию. Мы пошли. Тоха, мы пошли, вообще-то. Антон отмирает и продолжает свой путь вслед за Сашей. Костя провожает их всё таким же извиняющимся взглядом, от которого у Антона внутри всё скручивается. Дима лежит на диване, свесив одну ногу на пол, и курит, когда Саша с Антоном врываются к нему в гараж. Врываются по той причине, что на стуки кулаком по двери никто не отреагировал. Головин буквально приказывает другу куда-нибудь сесть, пока сам летит к Баринову с криками: — Ты не охуел, блядь, пиздеть про друзей всякое?! Думаешь вообще башкой своей идиотской, что может произойти, если это кто-то за правду воспринимать начнёт?! — А чё тут думать, если правда. И, между прочим, там на входе написано, что таким, как вы, тут не рады, — угрюмо отвечает Дима, туша окурок о какую-то салфетку. — У меня из-за таких уродов, как вы, теперь лучшего друга нет. Саша не сдерживается, со всей силы бьёт кулаком в скулу Димы. Они сцепляются. Врезаются в журнальный столик перед диваном, не замечают этого, яростным клубком ненависти друг к другу пролетают перед сидящим на одной из неработающих колонок Антоном. Страдает даже шкаф со всякой ерундой. Коробка с инструментами отца Димы летит на пол, сам Дима вместе с Головиным валится туда же. Антон смотрит сквозь их возню, но не слышит поток ругательств и удары. Встаёт с колонки и выходит из гаража, решив, что вернётся только тогда, когда всё закончится. Сигарет в кармане не оказывается, поэтому он просто смотрит на небо. Тусклое, серое, низкое. Вот-вот может разразиться дождём. Если Антон продолжит стоять под этим, пока теоретическим дождём, не обращая внимания, то может заболеть. Пожалуй, это могло бы стать хорошим выходом, чтобы никого не видеть некоторое время. Хотя и не спасёт от контактов с семьёй, с братом. — Для пидора ты слишком хорошо дерёшься, — выдыхает Дима, отползая к свёрнутому столику и вытирая кровь с разбитой губы. — Для натурала ты ведёшь себя, как пидорас, — Саша прикладывает ладонь к наливающемуся синяку рядом с виском. — Между прочим, если бы ты Лёху выслушал, этого всего могло и не быть. И если бы ты не ебал Антону мозг, что ему нужна девушка, он бы с Кристиной этой вчера не... — А у него что-то вчера было с Кристиной? — усмехается вдруг Дима. — Она мне сказала, что он просто сбежал. — Она его выгнала, когда узнала, что он — не Лёша. — Тебе этот так сказал? И ты, конечно же, поверил ему. Ну да, действительно. — В отличие от некоторых, я верю своим друзьям, а не левым бабам, которые имеют сомнительную репутацию. Но у тебя, очевидно, какие-то другие представления о дружбе. Что ж, удачи. — Не могу пожелать того же пидору. — Слушай, блядь, чё тебя так эта тема парит? Боишься, что кто-то тебя таким же считать начнёт? Или, может, это реально так и есть? А ты просто хочешь прикрыться нами... Дима встаёт на ноги, вновь подходя к Саше. Замахивается, но Головин уклоняется в сторону. — Съеби лучше отсюда и дружка своего такого же забери, пока я реально вас обоих не уебал, — предупреждает Дима. — Как будто ты сможешь. Саша выходит из гаража на улицу и оглядывается по сторонам, понимая, что Антона нет. Его нет нигде. Он ушёл. Куда? Зачем? Что он собирается делать? Пока Саша бегает по дворам, звонит Антону и получает в ответ только металлический голос автоответчика о том, что абонент недоступен, проходит, бог знает, сколько времени. Саша вспоминает, что телефон у Антона разрядился, а поставить его на зарядку они не догадались ни вчера, ни сегодня. Впрочем, о том ли они могли думать всё это время? Когда Саша сидит на скамейке перед своим подъездом, соображая, что делать, потому что не к кому даже обратиться за помощью, ему приходит смска. От Антона. Саша готов закричать на весь двор от радости. Правда, прочтя короткий текст из одного предложения, у Саши чуть не останавливается сердце.***
Наверное, было бы лучше вообще больше никогда не возвращаться домой, но не то чтобы у Антона имелся выбор. Ему всё ещё нужно где-то жить, и даже несмотря на то, что он знает, что ждёт его за порогом квартиры, он всё равно целенаправленно идёт туда. Впрочем, предсказать дальнейшие события в точности у него не получилось. Конечно, скандал. Конечно, крики от мамы, обвиняющей, что он бросил больного брата одного дома. Да, это действительно было плохо. Да, Антон согласен, что он эгоист, которому наплевать на семью. — Лёша никогда бы так не сделал! К несчастью, на губах у Антона появляется едкая усмешка, что не скрывается от глаз матери. Она не видит ничего смешного. Разумеется, ведь она понятия не имеет, что Лёша, будь его воля, вообще давно ушёл бы от них всех ещё во времена Элечки. Надо было тогда сделать всё, чтобы он ушёл, и сейчас не пришлось бы переживать весь этот комплекс проблем. Нет Лёши — нет проблемы. Уж это правило Антон хорошо выучил. — Целую ночь шатался по улицам, как гопник какой-то! Я всё расскажу отцу, пусть знает. Представляю, как ему будет приятно это слышать, — Антон согласно кивает головой. — Что ты киваешь?! Ты думаешь, что я за тебя не волновалась? Тебе совсем плевать на мои чувства! Тебе вообще на всю семью наплевать! — ну вот, круг замкнулся. Теперь эта тема станет центральной, и Антон ещё раз пятьдесят услышит, как ему наплевать. Чем чаще это повторяется, тем всё больше он думает, что действительно плевать. — Вали тогда к своим друзьям, если они для тебя важнее семьи! — У меня больше нет друзей, — вздыхает Антон. — Конечно, кому ты нужен такой бездушный! Останешься один навсегда с таким отношением к людям! — Может быть, это подошло бы всем. — Ах, вот оно что! Ну, прекрасно! Вперёд! Давай, собирайся и уходи, раз один быть хочешь. Никто не будет тебя останавливать, раз для тебя это так здорово! — Спасибо, — Антон направляется к себе в комнату, громко захлопывая дверь. Но обещанное мамой одиночество не длится даже час. За такое короткое время Антон не успевает ничего обдумать, опять разобраться в своём новом положении. Успевает только телефон на зарядку поставить и увидеть несколько пропущенных от Саши. А ещё сообщение от Кости, но его читать сейчас не хочется, как и перезванивать лучшему другу. Да, Саша там, наверное, весь извёлся, с ума сошёл, ничего не понимая, но у Антона нет никаких сил слушать кого-либо. Наверное, ему действительно плевать на всех, кроме себя. Наверное, он и не заслужил ничего из своих желаний, потому что только портит всем окружающим жизнь. Чёрт, ну, этого сейчас не хватало. Так думает Антон, когда поворачивает голову на хлопнувшую дверь своей комнаты. Сейчас ещё брат устроит очередной скандал. Лежал бы себе на диване, выздоравливая, нет, припёрся напрягать больное горло. А потом Антон будет виноват и в этом. — Мне Костя всё рассказал, — начинает Лёша, и Антон чувствует, как мерзкое тянущее ощущение внутри, которое появилось при встрече с Кучаевым на улице, резко лопается. Теперь он чувствует пустоту и... страх? Хрен его знает, как это назвать. — Поздравляю. Думаю, ты безумно счастлив. — Чему? — Тому, что со мной случилось. Про Кристину он ведь тоже рассказал? — Что вы переспали? Да. — Мы не спали. Она мне отсосала. Это разные вещи, тебе ли не быть в курсе. — Ну да, это всё меняет, — хмыкает Лёша, продолжая стоять в районе двери. Что ему вообще надо? Напомнить брату, какой тот идиот? Лимит этого слова на сегодня явно исчерпан. — Ты оставил меня тут, упёрся в гараж Димы, хотя я предупреждал, что не стоит этого делать, поскольку он в курсе... — суть Лёша, разумеется, называть не станет. Умолчит, объяснит неопределённым движением руки и взглядом. Самому, наверное, не хочется вспоминать то, что сам же и сделал, хотя никто не просил. — Каким-то образом попал на вечеринку. — Заплатил деньги. Давай будем конкретнее, если тебе так усралось тыкать меня в то, что произошло. — О, ещё как усралось! Потому что я пытаюсь понять, для чего. Зачем ты всё это делаешь постоянно? — Тебя это волновать не должно. Делаю, потому что надо. Мне надо. Тебя это нисколько не касается, тебе это жизнь не портит, так что, успокойся и сиди на месте. Меня просто раздражает, что никто, блядь, даже родители не воспринимают меня как отдельного человека. Постоянно в сравнении с тобой. Ты у нас такой замечательный, самый лучший, а я не дотягиваю, видите ли! Меня знать никто не хочет, потому что я — это не ты. Кристина, блядь, и та думала, что с тобой спать будет. Видимо, мечта у неё такая была, а тут внезапно выяснилось, что никакой перед ней не Лёша! — То есть ты до последнего не представлялся собой, серьёзно? Может быть, ты ещё от моего имени с ней переспал бы? — На хуй мне это не упало! Самое последнее, что я буду делать в своей жизни, — это изображать тебя. Потому что меня воротит от одной только мысли, что я могу быть таким, как ты, — внезапно вырывается у Антона, но жалеть уже поздно. У него на всё есть своё мнение, часто не совпадающее с мнением большинства. И брат много раз предупреждал, что однажды из-за языка Антона у них будут серьёзные проблемы. Пока что, своим языком Антон создаёт проблемы лишь себе, закапывая себя всё глубже и глубже. Что ж, возможно, в этом смысл его существования. — Таким, как я? Ну да, действительно, лучше быть вот таким. Лучше постоянно влезать в неприятности, терять на ровном месте друзей, потому что зачем их поддерживать, если можно всегда гнуть только свою линию. Можно пить и курить, не задумываясь о последствиях. Можно завидовать собственному брату и ненавидеть его только потому, что оказался безразличен. Знаешь, никто не обязан делать так, как тебе нужно. И никто не обязан тебя любить, если не за что, да и не хочется. «Тебе всё равно. Наплевать. Ты знал, что он скажет это», — говорит себе Антон, упрямо смотря на брата, наконец-то отходящего от двери. Тот встаёт перед диваном, на котором сидит с телефоном в руках Антон. Но Лёша продолжает. Конечно, молчать именно сейчас ему незачем. — Да у меня только из-за тебя всё вечно идёт по пизде. Из-за тебя я потерял друга. Из-за тебя у меня теперь хер пойми, какая репутация не то что во дворе, в школе, блядь! Из-за тебя мы вечно торчим у директора. Из-за тебя нас все учителя терпеть не могут, потому что именно ты никак не можешь вовремя заткнуться и просто подождать, потерпеть. Из-за тебя у меня ничего не получается с девушками. Они бросают меня из-за тебя! Потому что ты никому не нравишься, потому что невозможно вообще испытывать какие-то положительные чувства к такому, как ты! А я почему-то всегда выбираю тебя! Я знаю, что они правы, ты действительно невозможный, невыносимый, непредсказуемый, никто не понимает, что у тебя в башке творится. Но я всё равно на твою сторону встаю. Я всё равно тебя выбираю, а не их. Хотя я очень их люблю, каждую. Ты понятия не имеешь, как, потому что с тобой никогда такого не было. — Было, — и Лёша это знает. — Но каждый ёбаный раз я разворачиваюсь и ухожу, потом страдаю, но знаю, что в следующий такой же раз всё равно выберу тебя, а не их. Да у меня давно могла быть футбольная карьера, если бы не ты! Потому что это тебе, а не мне, отказывали на каждом просмотре! Потому что я лучше! Но я никогда не пойду в команду, куда не берут такого, как ты. Я столько раз просто упускал свой шанс, потому что ты там был не нужен. Всё, блядь, из-за тебя! — Ну, так, может, хватит тогда страдать? — Антон встаёт с дивана, оказываясь слишком близко к Лёше. Едва не прислоняется к нему. — И хватит врать. Потому что, видимо, не так-то я и безразличен. «И любить тебя хочется...» Он набирает одно-единственное сообщение Саше: «Лёша всё знает». Хотел сначала добавить, что именно Костя рассказал, но потом передумал. Это справедливо. Антон не предупредил Костю по поводу Чалова и подставы перед матчем, а теперь Костя ответил Антону тем же, сдав брату. Потому что, наверное, Костя только по мнению Антона ничего не делал и молча наблюдал, сидя в гараже. Но Костя волновался, просто не знал, как поступить. Решил написать Саше, но тот не прибежал удерживать друга от необдуманных действий. Тогда написал Лёше. Писал весь вечер и потом, когда узнал некоторые подробности. Посчитал своим долгом не утаивать от друга. Антон кусает губу, рассматривая чёрный экран телефона. Почему он постоянно создаёт себе проблемы на ровном месте? Ответ на этот вопрос Антон не может найти, да и не найдёт, хотя тот мучает его чуть ли не всю жизнь. По сути, не было ни одного продолжительного времени за все восемнадцать лет, когда всё шло спокойно. Хотя, может, и было, просто, видимо, настолько недолго, что он и не заметил. Саша как-то спросил у него: — Тоха, вот скажи мне, почему ты не можешь жить, как все нормальные люди? — Скучно, — пожал тогда плечами Антон. Зато сейчас просто охуеть, как весело.***
Лёша думает, почему снова просто ушёл. Ничего не добавил, ничего не сделал. Он, в общем-то, в таких ситуациях всегда предпочитал молчать и ждать, а потом просто уходить. На экране телефона загорается фотография. Ну, надо же. — Привет, Лёш, прости, пожалуйста, что не отвечала на твои сообщения. Не видела. Мы с родителями к родственникам в Питер уехали, вообще не до того было. Вот, только вернулись. У тебя что-то случилось? — быстро произносит на одном дыхании Марго, явно улыбаясь. Она, конечно, рада его снова услышать. — Привет, Марго, — долгая задумчивая пауза с тяжёлым вздохом. — Я просто вспомнил, что ты говорила, будто готова помочь мне или Тоше... — и даже после всего сказанного, выслушанного, понятого и непонятого одновременно он всё равно зовёт его Тошей. Мягко и ласково. То ли слишком привык, то ли по-другому не умеет. — Но, в общем-то, уже не надо. — Что у вас случилось? — испуганно спрашивает Марго. — Чего только не случилось. Но, правда, сейчас уже поздно помогать. И, Марго, прости за то, что я тогда тебе наговорил. Я обещал, что никогда в жизни не обращусь к тебе за помощью, но, как видишь, жизнь решила иначе. — Ты уверен, что ничего нельзя исправить? Лёш, мы могли бы встретиться и всё обсудить хотя бы. Я уверена, что ещё есть шанс. — Да нет ничего. Но, если хочешь попытаться, давай завтра. Где удобнее? — Ко мне приходи. — Только учти, что я больной. Ну, кашляю и чихаю, в смысле. Они оба больные на голову. Права Марго, таким действительно лучше держаться только друг друга. Мама никуда отпускать не хочет, но Лёша всё равно убеждает. Ему не так плохо. У него почти нет температуры, остались только какие-то незначительные симптомы, с которыми вполне можно жить за пределами дома. А дома, кстати, находиться просто ужасно. Лёша рад, что удастся сегодня сбежать хоть ненадолго в другую атмосферу, где люди хотя бы разговаривают друг с другом и смотрят друг на друга, а не пытаются делать вид, что, кроме них, никто больше в квартире не живёт. У Марго дома вся семья, включая сестру. Это сначала даже пугает, потому что ни с кем из них Лёша незнаком. Конечно, всем интересно, кто он такой и что забыл в гостях у дочери. Марго называет его другом. Да, пожалуй, больше, чем друзья, им уже не стать. И это относится, наверное, в принципе к любому человеку в этом мире, с кем Лёша ещё может встретиться и познакомиться. — Тебе чаю горячего принести? — заботливо интересуется Марго, протягивая Лёше плед, потому что, на её взгляд, в квартире холодно. Девушка трогает батарею ладонью, проверяя, не включили ли отопление за то время, пока они отсутствовали. Включили, но слишком слабо. И всё-таки чай она приносит. Задерживается на кухне, отбиваясь от вопросов и шуток семьи о том, насколько Лёша действительно друг. Лёша слышит и думает, что надо побыстрее решить все вопросы и уйти. — Рассказывай, — произносит Марго, садясь рядом на кровати. — Только ничего не упускай из деталей, это может быть очень важным. Проблема в том, что детали у Лёши только со своей стороны. Он по-прежнему понятия не имеет, что там на душе и в голове у Антона. Но, кажется, Марго достаточно и одного взгляда на сложившуюся ситуацию. Она грустно смотрит на Лёшу, иногда даже куда-то сквозь него. Ну, чем она тут поможет? Опять посоветует поговорить, да только со словами у них как-то не складывается. Не понимают. Упираются в стену и стоят по обе стороны, не зная, как переломить или с какого угла обойти. — И что ты думаешь? — неожиданно спрашивает Марго. — Ничего. Я запутался уже. Хочу, чтобы всё решилось как-то само, неважно уже, с каким исходом. Мне кажется, что я любой нормально перенесу. — Ты не хочешь попытаться всё-таки сделать что-то сам? Ну, то есть первый шаг какой-нибудь. — В том и дело, что я не знаю, какой. А пока я не знаю, я не хочу в очередной раз пытаться, потому что это всё равно ни к чему не приведёт. — Хорошо, но ты говорил, что в чём-то разобрался. — Я понял, что ты и чёртов Головин были правы. Во-первых, я люблю Тошу. В том самом смысле. Во-вторых, хрен кто другой сможет терпеть нас по отдельности. Никто не уживётся с Антоном, как и я не смогу быть ни с кем, кроме него. Но и вместе мы тоже быть не можем. И дело сейчас даже не в том, что для всех это будет неправильно, что никто и никогда нас не поймёт и не примет, а в том, что мы сами друг друга не понимаем и, соответственно, не принимаем. Если ты, конечно, понимаешь, о чём я, — Марго кивает. — И вот эту проблему я решить не могу. И не буду. — Но вы же всё уже знаете друг про друга. Почему просто нельзя, ну, жить так, как вы оба хотите? — Потому что либо хотим по-разному, либо... Да кто нам даст это сделать, для начала? Вот представь, Марго, мы с Тошей начали типа встречаться. Это даже нельзя назвать так, потому что мы всю жизнь вместе, просто в наши обычные отношения добавляются некоторые определённые действия, которые могут быть только встречающихся. А так, конечно, ничего и не меняется. Только ведь это лишь для нас с ним. А окружающие заметят. И как с этим быть? Что друзьям говорить? Родителям? — Получается, что по отдельности вы не можете, вместе вам нельзя. Тогда, как? Лёш, я не хочу сейчас бросаться громкими фразами, но ты понимаешь, что для вас нет никакого другого выхода, кроме как... — Да нет, есть ещё один выход. Но сдохнуть пока не входило в мои планы. Лёша падает на матрас, громко вздыхая и раскидывая руки в разные стороны. Зачем только стал думать об этом? Теперь не выпутаешься. А так всё раньше было просто, понятно. Его жизнь шла по одному неизменному сценарию, и Антон был просто братом, который всегда где-то рядом. Впрочем, он навсегда останется для него братом, как бы там дальше ни сложилось, а вот рядом уже вряд ли будет. — Знаешь, что самое странное, Марго? Что я вот сказал ему, по сути, правду. У меня ведь действительно все проблемы из-за того, что Антон существует, а я без него не могу. И, казалось бы, ну, перестань ты с ним общаться, если он всё портит, а там и разлюбишь как-нибудь. Его бы действительно ненавидеть, конечно, за всё сделанное. А я только больше с ним быть хочу. Вот почему? — Мне кажется, он думает точно так же. И вопросы у него те же. Лёша снова обещает подумать.***
Вторая четверть начинается со вторника, поскольку в понедельник был всероссийский праздник. В этом году они как-то очень странно всё начинают: то учебный год с воскресенья, то другую четверть чуть ли не с середины недели. Впрочем, мало кто расстроен дополнительным выходным. В столовой за учительским столом на одной из перемен собирается почти весь педагогический состав. Впрочем, довольно специфический состав: Денис, Кокорин, Ерохин да Игорь с Артёмом. Денис пьёт кофе без сахара, думая, что сам сделал бы лучше, чем работники пищеблока. — Вот вроде бы шум стоит невероятный, — задумчиво произносит он. — Но я всё равно слышу, как какой-то очень невоспитанный человек чавкает на всю столовую. Аж аппетит убивает. Резкий взгляд пронзает Артёма, который закашливается. А нечего как не в себя пихать макароны. Будто из голодного края приехал. Даже Игорь удивляется, почему Дзюба ест с такой скоростью, будто у него кто-то отбирает тарелку. Дома он ест куда спокойнее, почти размеренно и с наслаждением от каждого куска. Кокорин подозрительно молчит, хотя период депрессии и очередных страданий по Смолову у него должен был закончиться. Впрочем, Саша опять вёл себя странно. Утром его было не заткнуть, трещал так, что у Дениса разболелась голова, а теперь будто проглотил язык. Ковыряется в несчастной котлете, будто она вызывает у него подозрения в свежести. Хотя, например, всё того же Артёма это нисколько не остановило бы. Он и сейчас как-то по-особенному поглядывает на порцию Кокорина. — Александр, может, больничный возьмёшь? — интересуется Денис недовольно, когда Ерохин принимается сморкаться в свой платок уже в третий раз за приём пищи. — Просто я за твои сопли в своём кофе не платил, знаешь ли. — Да кто мне даст больничный? Я же теперь не только историю, но и общагу веду, — шмыгнув носом, говорит Александр. — Тем более, это же так, лёгкая простуда. Через пару дней пройдёт. Жаль, кстати, что в понедельник с Сашей не встретились, — Денис не сразу понимает, что речь шла о занятиях по подготовке к ЕГЭ, поэтому хмурится, взглядом спрашивая у Ерохина, нормальный ли тот говорить о таком при всех. — Целый день пропал, а ведь я давал ему пробники. — А Саша сдаёт эту... ну, что ты там ведёшь, историю? — интересуется Артём. — Да. И литературу ещё. — А куда он поступать собрался с таким набором предметов? — все смотрят на Дениса, который, как классный руководитель, должен был узнать. — Саша понятия не имеет, куда поступит. Он не определился. — Просто у него неплохо в футбол играть получается, я был уверен, что он типа по этой линии пойдёт, — говорит Артём. — Ну, это вряд ли. Я знаю, что ему нравится, но не больше, — пожимает плечами Денис, допивая кофе. — А ещё у кого-нибудь что-то получается? — Матвей, если не бросит, отличным вратарём станет, — произносит Игорь. — Матвей — это вообще кто? — Он не из его класса, Игорёк, — вспоминает Артём и укоризненно смотрит на Акинфеева. — Ну, а из ваших, — снова поворачивается к Денису, — Чалову бы вообще не советовал. Средненько. Даже чуть ниже. Хотя я думаю, что ему это и не нужно особо, наверняка, другим чем-то заниматься по жизни планирует. О, забыл совсем. Вот эти двое, которые близнецы, да. — Что да? — Ну, способности у них есть. Очень даже хорошие. Не хочу загадывать, но могут вырасти во что-то приличное, если стараться будут. Слушай, ты зачем вообще спрашиваешь? — Просто как классный руководитель немного переживаю за будущее своих учеников, — с безразличностью в голосе отвечает Денис. — Было бы не очень приятно, спустя несколько лет, потом узнать, что никто ничего не добился. А Миранчуки... Просто, зная их, хотелось бы, чтобы у них всё хорошо было. — Футболистами будут, это, наверное, очень даже, — рассудительно замечает Артём. — Сань... Да не ты, Ерох. Саня, ты булку жрать собираешься? — Кокорин качает головой отрицательно. — Тогда мне отдай, а то зря деньги платил, что ли. — У тебя там чёрная дыра вместо желудка? — удивляется Игорь, смотря, как Артём двигает к себе блюдце с круглой булкой на нём. Артём отвечает, будто специально, чтобы позлить Дениса, только тогда, когда набивает рот булкой так, чтобы никто ничего не понял. Потом начинает повторять, надеясь, что до кого-то дойдут его слова. Александр тихо посмеивается, переводя взгляд с пытающегося Артёма на раздражающегося Дениса. Игорь только укоризненно смотрит на Дзюбу, в который раз за последнее время сдерживаясь, чтобы не назвать его ребёнком. За тот месяц, как Артём поселился в его коммунальной квартире, да и вообще в комнате, он уже несколько раз смог поразить Игоря своим отношением к некоторым вещам. Именно что каким-то детским, непосредственным отношением. Будто ему не тридцать лет — Игорь даже спросил, чтобы не обмануться в ожиданиях, — а в лучшем случае двадцать. Иногда, кстати, Игорь ловил себя на мысли, что Артём чем-то напоминал Миранчуков. Наверное, в их возрасте, лет двенадцать назад, Артём вёл себя так же. Ни мозгов, ни чувства ответственности. — Я целовался со Смоловым, — неожиданно резко выдаёт Кокорин. — Ну, наконец-то! Я думал, ты умрёшь с этим, — спокойно произносит Денис и возводит руки к небу. Ерохин закашливается, Артём как-то совершенно не удивлён, а вот Игорь совсем ничего не понимает.