Полночь. Кофе. Сигареты. Я не знаю, с кем и где ты.
Ранит и сбивает с ног ревность, как электрошок.
Сердце молча возвращаю: не могу ходить по краю.
Как же мне тебя забыть? Взять, стереть и разлюбить...
— А все, кроме меня, понимают, о чём речь, да? — спустя, как ему кажется, продолжительное молчание, спрашивает Игорь. Последнее, что он собирался делать на новой работе, так это вникать в личную и не очень жизнь коллег, а также просто людей, с которыми время от времени придётся пересекаться. И всё шло по плану. Игоря абсолютно не беспокоила даже жизнь Артёма, за исключением тех моментов, которые им по ряду обстоятельств надо было переживать вдвоём. Правда, чем дольше они друг друга знали, тем всё больше этих моментов у них рождалось, однако это совсем иной вопрос, который Игоря сейчас мало волнует. После первой встречи с Кокориным Игорь уже не ждёт от него ничего адекватного. Как минимум тот факт, что он заочно знаком и, возможно, скорее всего, дружит с Артёмом, по умолчанию не делает Кокорина вполне адекватным человеком. В представлении Игоря, разумеется, да и ещё парочки людей за этим столом, наверное, тоже. В общем, исходя из мысленно составленного образа Саши, Игорю не стоит удивляться его внезапно вкинутой фразе про поцелуй. Пусть бы он и с директором школы. Однако Игорь удивляется... Нет, Игорь в шоке. Если хотите, то в конкретнейшем ахуе. Только он пока не решил, по какой именно причине: от того, что Кокорин в принципе имеет возможность целоваться с директором, или от того, что он зачем-то сообщает об этом во всеуслышание. — Я бы мог удивиться, но я слишком много знаю, чтобы удивляться, — деликатно замечает Александр, старательно рассматривая скатерть на столе и шмыгая носом. — К сожалению или к счастью, но я очень даже понимаю, что всё это может означать. — Поверь мне, скорее, к несчастью, — хмыкает Денис и сверлит взглядом, пусть и совершенно невозмутимым, Кокорина. Наверное, тому стоит начать жалеть о сказанном. — Соглашусь, — кивает Артём. — Да что, чёрт возьми, происходит?! — выкрикивает Игорь, и шестиклассник, несущий мимо учительского стола тарелку с супом, дёргается от неожиданности. Суп немного переливается через тарелку, капая на портфель какой-то девушки из старших классов. Поднимается возмущённый шум, гам, начинается поиск тряпки. За учительским столом только Артём реагирует на постороннюю возню, но быстро теряет к ней интерес. Все продолжают ждать от Кокорина каких-нибудь вразумительных пояснений. — Я думаю, это вряд ли может что-то значить, — наконец, выдавливает из себя Саша. — Поцеловались и поцеловались. Просто странно, что он сделал это первым. — Ебать! — тянет Артём, закладывая руки за голову. — А я думал, что Смолов единственный, кто уже окончательно поставил точку в этой хуйне. — Да нет, здравый смысл никогда не был Фединой чертой, — пожимает плечами Денис. — Но меня больше волнует другое. Все же знают, что Сашин кабинет теперь там же, где и кабинет директора? Потому что одна тварь из РОНО решила прописаться в нашей школе и распорядилась выделить себе отдельную жилплощадь. Так вот, Саша, а как вы с Федей планируете уживаться теперь? Что-то мне не кажется, что вы оба в состоянии просто забыть и сделать вид, что ничего не произошло. — А вот и в состоянии, — упрямо заявляет Саша. — Во всяком случае, я точно. Над столом проносится звук недоверия. Только Игорь продолжает ничего не понимать. Но он усиленно пытается сложить хоть какие-то кусочки паззла. — В конце концов, Кутепов почему-то не смог сегодня въехать, сказал, что будет завтра. Так что, у меня есть целый день. Как и у Феди. — Я, конечно, не слежу за подробностями, могу что-то упустить, — вклинивается Александр, прикладывая руку к груди. — Но разве у Смолова не было девушки? И вроде бы, насколько мне известно, он там чуть ли не свадьбу с ней планирует. — Планирует, но всё никак не разродится хотя бы открыть рот и сделать предложение, — поясняет Денис. — И, видимо, как раз по той причине, по какой он целовал Сашу. Ну, я ожидал, конечно. Когда вы ушли курить из караоке, я прямо почувствовал, что сейчас что-то будет. Мы с Катей почувствовали. — Какое караоке? Какая Катя? — бормочет Игорь, поднимая брови. — Моя двоюродная сестра, — говорит Саша. — А в караоке мы в пятницу ходили вместе с Федей и Денисом, потому что хотели отметить спасение школы. О, кстати, насчёт спасения. Денис, у твоих какой урок сейчас? — Черчение будет. — Миранчучью черчение явно не нужно, я их заберу. — Куда? — Помогать мне переезжать. А что, я не на помойке себя нашёл, чтобы в одиночку столы всякие таскать. — А близнецы тебе не грузчики, — фыркает Денис. — Ладно, забирай. Они по-любому черчение либо прогуливать будут, либо просто всё равно ничем полезным там не займутся. Бавину, конечно, по большей части наплевать, но я не хочу потом в конце четверти опять говорить с ним по поводу неаттестации. Я вообще не особо люблю с кем-то по этому поводу разговаривать. — Как и по другим, — добавляет Александр с улыбкой, но тут же громко чихает. — Правда! Антон с Лёшей, конечно, не испытывают никакой радости от известия, что им придётся сорок пять минут находиться наедине с Кокориным. Тот откровенно подбешивает своим неумением затыкаться, вечными шуточками и подколками. И ведь ответить ему тем же близнецы, в принципе, могут, но в ответ получат ещё больше, да и вообще, если уж вспоминать о субординации, то они просто не имеют права огрызаться. Впрочем, Кокорина они ещё в состоянии перетерпеть. Раздражает осознание, что надо таскать мебель из кабинета в кабинет. Как будто никто другой этим заняться не может, только близнецы способны поднимать какие-то столы со стульями и нести через весь коридор. Просто сидеть и ничего не делать на черчении, периодически изображая какие-то почеркушки на бумаге, было бы куда приятнее. По крайней мере, сегодня. С выходных они не разговаривают. Даже не обмениваются какими-то фразами, вроде: «Вилку мне вытащи, Лёш. Я тоже буду чай. Фу, опять твой зелёный. Тоша, сколько можно занимать ванную? Ты там захлебнулся или как? Мама сказала, что на работе сегодня задержится». Впрочем, с матерью тоже общается только Лёша, а Антона продолжают игнорировать. Он не извинился, да и не собирается. Не потому, что считает себя абсолютно правым, а потому, что не считает возможным самому себе поверить. А тут ещё Кокорин со своим совместным заданием. Как обычно, в самый неподходящий момент. Кокорин никогда не появляется удачно. — Короче, я не собираюсь оставлять этому хрену с горы свою распрекрасную удобную мебель, так что вот это всё должно оказаться у Фёдора Михайловича в кабинете. А сюда притащим из подвала что-нибудь более-менее приличное. Мы с Романом Сергеевичем посмотрели, там есть. Миранчучьё, задание ясно? Так, чего встали тогда? Какие-то вы сегодня подозрительно тихие. Вот только кокоринский скарб, оказывается, негде разместить в кабинете директора. Предполагаемое место занято диваном. Между прочим, очень удобным, отличным по всем параметрам, диваном. Но Фёдор Михайлович, махнув рукой, разрешает вынести его в коридор. — Ты просто отдашь его Кутепову?! — возмущается Кокорин. — Нет. Я думаю, что он впишется в библиотеку. Они же читальный зал на втором этаже так и не сделали. Вот, пусть у них хотя бы диван появится для начала. — На второй этаж? — переспрашивает Антон. — А почему библиотека сразу на крышу не переезжает? — Гениальное предложение, — цокает языком Федя. — Диван уже забирайте. — Сам бы потаскал, а то только командовать, — бубнит себе под нос Антон. Везения Антона вполне хватает на то, чтобы директор его услышал. Будь это не Смолов, уже выписал бы очередную докладную или устроил серьёзный разговор. Смолов только усмехается, качая головой, и продолжает сортировать скрепки, потому что половина какие-то убогие и гнутые. В общем, дел у директора, как всегда, невпроворот. В подвале школы, конечно, ни о каком уюте и порядке речи вообще не идёт. Лёша брезгливо морщится, когда Рома включает свет, чтобы оглядеть помещение. Они вместе с Кокориным пытаются вспомнить, какой из двух пыльных столов им понравился больше. — Не завидую я вашему проверяющему, — говорит Антон, когда завуч, наконец, определяется с выбором. — На его месте, я бы в такой кабинет вообще никогда в жизни не пришёл. — Миранчук, ну, какой же ты умный, — улыбается Кокорин и проводит ладонью по его голове. Антон дёргается от завуча, как от чумного, сбивая какую-то лампу с коробки. — На то и был расчёт, чтобы этот Илья Олегович отказался тут появляться. — И, когда он примет это решение, вы опять заставите нас обратно таскать мебель? — интересуется Лёша. — А я смотрю, вы оба отличаетесь сообразительностью. Разумеется, Кокорин устраивает целую сцену прощания со своим кабинетом. Он очень сокрушается, что оставляет целых два шкафа, наполненных чем-то, чем сам никогда не пользовался. И всё бы ничего, если бы это не доставалось Кутепову, но с собой всё не утащить, как ни старайся. Зато в процессе переезда Саша находит у себя в столе несколько грамот, которые надо было выписать выпускникам прошлого года. Очевидно, про них случайно забыли. Кокорин отдаёт грамоты близнецам в качестве вознаграждения за помощь. В кабинет к Феде он не спешит. Он не знает, что его там ждёт, но не предчувствует ничего хорошего для себя. Скорее всего, Федя попросит забыть о случившемся в прошлую пятницу. Спишет всё на минутный порыв, пьяную голову, перенесённые за день потрясения, да хоть на погоду на улице и сошедшиеся где-то там звёзды. Смолов придумает тысячу и одну причину, чтобы убедить в первую очередь самого себя, что он никого не предавал своими действиями. Потому что среди них двоих исторически роль неверного предателя заложена Кокорину, а Федя всегда будет несчастным, обманутым и брошенным по несправедливости. Как это так, он, боящийся очередной измены, мог сам её совершить? Они даже не разговаривают. Саша садится за свой стол, осматривается в новой обстановке, отмечает, что пространства тут значительно меньше стало, да и ему тесновато. Комментирует в пустоту и для себя, потому что просто молчать кажется самым идиотским решением на свете. Впрочем, Федя как раз на стороне именно такого решения. Ему не нравится, что стол Кокорина чуть ли не прямо перед ним. Так или иначе, но взгляд будет туда стремиться. Как контролировать себя, Федя придумать не успел. Он вообще рассчитывал на то, что необязательный Саша будет ещё сто лет переезжать, и уж сегодня его тут точно не будет. Саша и сам так думал, так хотел, но Миранчуки слишком быстро перетащили его вещи, не оставив выбора. «Да, во всём виноваты Миранчуки», — думают Федя и Саша, когда невзначай одновременно поднимают друг на друга взгляд.***
Прошлая суббота
В ту, самую нервную неделю перед собранием, на котором решилась судьба школы, Федя попросил свою девушку переехать к нему. Не то чтобы это было окончательным предложением жить вместе, но Саша поняла его именно так. Впрочем, Федя даже не говорил, что очень переживает по поводу происходящего, поэтому ему просто необходим кто-то рядом. Саша поняла всё сама. И вот, теперь они ещё больше вместе. Наверное, стоит порадоваться удачному стечению обстоятельств. Как хороший и порядочный человек, после собрания Федя должен был позвонить своим друзьям и по совместительству коллегам, сообщить итоги, а потом поехать домой и поделиться радостью с девушкой. Но Федя или не был таким уж хорошим, или у него другие представления о порядочности. Он поехал прямо к друзьям, а оттуда праздновать с ними же в караоке, ни разу не позвонив и даже не написав Саше, где и с кем он, чтобы она не переживала. Девушка пыталась до него дозвониться, но из-за шума вокруг Федя ничего не слышал. Она посылала ему тысячи вопросов, но Федя только раз посмотрел на загоревшийся экран телефона и тут же его заблокировал. Тем не менее, к утру он всё равно был у себя дома. Саша демонстративно отказалась с ним спать и ушла в гостевую комнату. И за завтраком они не разговаривали ровно до того момента, пока Федя не стукнул ложкой о край чашки слишком сильно. — Это было, знаешь ли, очень неприятно, — говорит Саша, откидывая волосы за плечи. — А я думаю, что могу проводить столько времени со своими друзьями, сколько хочу. И, между прочим, повод встретиться был. — Во-первых, ты мог бы хоть раз перезвонить. Во-вторых, мне не нравятся твои друзья. — Что? — Федя удивлённо поднимает бровь. Когда он только познакомился с Сашей, она показалась ему каким-то приветом из прошлого, такого приятного и милого, как сама девушка. Она была очень тихой, застенчивой, смотрела на Федю влюблёнными глазами, соглашалась с каждой его инициативой, внимательно слушала всё, что касалось дел школы, хотя и была, наверное, очень далека от них. Она старалась ему помогать, она, даже если была чем-то недовольна, не стремилась устраивать скандалы, и Федя не понимал, почему не может полюбить такую идеальную девушку всем сердцем. Тем более, что она сильно напоминала Кокорина из первых лет их знакомства. Чем длительнее становились их отношения, тем всё заметнее проявлялись изменения в Саше. У неё появилась требовательность, она начала заводить какие-то странные разговоры, вроде: а ты выбрал бы меня или что-то другое? Саша чаще выражала недовольство, особенно по поводу важных лично для Феди вещей. Когда он сказал, что переживает из-за школы, что для него это сродни провалу всей жизни, Саша закатила глаза и произнесла: — Если честно, я каждый день это слышу. Тебе не кажется, что пора перестать ныть? Сиди и жди, чем всё кончится, раз больше ничего уже сделать не можешь. Повисло неловкое молчание. Федя задумался, действительно ли он ноет. Может быть, на самом деле, слишком сильно убивается, хотя надо собраться и мужественно выдержать это испытание. — А вообще, какая разница, что там с этой школой? — Саша дёрнула плечом. — Как будто школ в Москве мало, чтобы не найти себе другую. — Но я не планировал менять место работы так резко. Да и потом Кутепов пообещал меня отстранить. То есть никуда меня не возьмут в ближайшее время. — Опять началось. Всё, Федь, я устала, давай ляжем спать. И вот теперь новое заявление: Саше не нравятся его друзья. Нет, конечно, Черышев и Кокорин — те ещё кадры, к ним либо привыкнуть, либо не привыкнуть и сократить общение до минимума. Но лично для Феди они очень много значат, они ему в какой-то степени заменяют семью, с которой отношения были испорчены слишком давно, чтобы пытаться восстановить. — Я хотела бы, чтобы ты поменьше с ними контактировал, — продолжает Саша. — Мы вместе работаем. — И разве вам не хватает этого времени для общения? По-моему, встречи за пределами вашей школы — это уже лишнее. Тем более, во всяких сомнительных местах, типа этого караоке. Вы бы ещё в какой-нибудь стриптиз-бар пошли. — С Денисом и Сашей вряд ли. У них другие предпочтения. — Знать не хочу ничего об этом. Я сказала, что думаю. Ты, Федь, решай. — Да что решать, Саш? Я их больше десяти лет знаю, как я могу просто взять и перестать с ними общаться? — А меня ты знаешь несколько месяцев, значит, можешь спокойно вычеркнуть из своей жизни. — Не надо додумывать то, чего я не говорил. Ты тут вообще не при чём. Окей, я могу согласиться, что поступил тупо, когда не перезвонил. — Спасибо, но мне не нужны одолжения. Федя перестаёт понимать. Он знает, что сейчас любое его слово будет вывернуто так, словно он предал Родину. И это не может не напрягать. У них же всё так хорошо начиналось, всё было буквально идеально, тихо и мирно. Так, как никогда не получалось с Кокориным, которого, по сути, сам Федя превратил в шумного придурка со странными закидонами. А теперь и Саша превращается в ревнивую истеричку. Тоже Федя виноват? Он понятия не имеет. Может быть, он из тех отвратительных людей, которые, не задумываясь, умудряются менять всех вокруг себя в худшую сторону, вытаскивая наружу их отрицательные черты характера. Не хотелось бы, конечно, вдруг открыть в себе такую сомнительную способность, но сейчас у Феди нет даже времени думать об этом. — Прости, пожалуйста, — говорит он мягко. Лучше уступить, лучше признать свою вину в совершенно обыкновенном поступке для многих людей, лучше не создавать конфликтов на ровном месте. В любое другое время, наверное, Федя уже давно предложил бы Саше разойтись, раз их взгляды в некоторых, слишком важных моментах для каждого кардинально противоположны. Не то чтобы Федя считает Сашу своим последним шансом, но одним из последних точно. После Кокорина, как, в общем-то, и до него, у Смолова не складывается ничего серьёзного, кого бы ни выбрал. Это напрягает, потому что Федя не хочет внезапно оказаться человеком, не созданным для продолжительных отношений. Ему уже почти тридцать, он не может постоянно находиться в поиске. Остаться в одиночестве он патологически боится. Наверное, потому что в юности ему слишком часто внушали, что если не пересмотреть своё поведение, то он никогда не найдёт себе нужного человека. Федя, вроде бы, пересматривал, да только всё равно рядом никто не задерживался. Даже чёртов Кокорин оказался не вечен. Они оба ходят по замкнутому кругу, надеясь вернуть прошлое, но с каждым новым шагом всё стремительнее отходят в другую сторону от намеченного курса. Ну, и кто в чём тут виноват? — Почему ты говоришь, что они важны для тебя? — спрашивает Саша, сцепляя пальцы в замок. — Они мне как родные. У меня нет никого ближе, чем Денис и Саша. Я знаю их всю жизнь практически, мы вместе прошли очень долгий путь, который нас привёл в эту школу. Мы очень разные, но мы всегда друг друга понимали. Если они исчезнут, то я останусь буквально один. Для меня это очень плохо. — Но у тебя полно других знакомых, судя по тому, сколько человек тебе постоянно названивает, со сколькими ты общаешься, скольких приглашаешь на всякие события. — Да. Только никто из них никогда не будет для меня тем, кто для меня Денис и кто для меня Саша. — Знаешь, а у меня совершенно нет подруг, — Саша отводит взгляд в сторону. — Да, у меня в школе и в институте были какие-то приятельницы, с которыми мы иногда проводили время, но они постепенно уходили. На работе я общаюсь со всеми только по рабочим вопросам. Поэтому для меня удивительны все эти твои встречи, дни дружбы и прочее. Ощущение, будто мир рухнет, если ты не уделишь своим друзьям хотя бы минуту в день. Ты слишком серьёзно к этому относишься. Слишком близко к сердцу воспринимаешь вообще всё, что происходит. Мне кажется, вот это на самом деле плохо. — Может быть. Но я не контролирую это. Мне просто так комфортнее, и я не хочу лишний раз чувствовать себя как-то не так. — Проблема в том, Федя, что не ты один существуешь в этом мире. Если тебе плохо или одиноко, это не значит, что все каким-то образом должны собраться и помочь тебе. Федь, тебе почти тридцать лет. Пора бы научиться решать свои проблемы самостоятельно. — Мне двадцать восемь, — зачем-то поправляет Смолов, хотя сам всегда мысленно приписывал два лишних года, потому что так было удобнее. Денис, например, судя по своим жизненным ориентирам, вообще считал себя чуть ли не сорокалетним в каком-нибудь возрастном кризисе. — И тем не менее, ты продолжаешь смотреть на мир, как... пятнадцатилетний подросток. Тебе нужны друзья, тусовки, чтобы проблемы решались коллективно, каким-то табором советчиков. Ты хочешь, чтобы всё было просто и понятно, тебе не нравится думать и рассуждать. Когда ты сталкиваешься с проблемой, то сначала пытаешься её проигнорировать, чтобы сама рассосалась, а когда это — о, неожиданность! — не получается, то быстро принимаешься наводить суету. У тебя безответственный подход ко многим вещам. Я удивлена, как ты управляешь целой школой с таким-то характером и совершенно невзрослым взглядом на жизнь. Наверное, поэтому у вас постоянно что-то идёт не так. Ты просто хочешь, по-максималистски, взять на себя ответственность, чтобы что-то кому-то доказать... Как это делают подростки, типа выступающие против всего мира, но даже не думающие, что этот протест, по сути, бессмысленен. Они не справляются. Ты тоже не справляешься. И дело не в том, что берёшься за непомерное или рядом нет поддержки, а в том, что ты просто не умеешь, не знаешь, как. — Извини за бестактность, но сколько тебе лет? — Тридцать шесть. — А, — Федя закусывает губу. — Понятно. Выглядит Саша едва ли на двадцать пять. Её таких серьёзных и непримиримых взглядов Федя раньше не замечал. Да Саша и не особо выражала своё мнение в такой жёсткой манере, подобно, кстати, Кутепову, для которого существует только своя правда и больше никакая. Здорово. Очень, чёрт возьми, своевременно перед Федей открываются такие перспективы. — Ты сейчас выглядишь так, будто мой возраст просто сломал тебе все дальнейшие планы, — хмыкает Саша. — У меня не было дальнейших планов, — говорит Федя и запоздало жалеет о сказанном. — Что не удивляет. На твоём месте, стоило бы получше задумываться о будущем. Даже жизнь тебе прямо намекает на это. Наверное, это она про школу. Мол, если не начнёшь сейчас действовать по какому-то чёткому плану, то рискуешь снова всё потерять, потому что спонтанность — это несерьёзно. Так и родители говорили. Они всю жизнь верили, что Федя когда-нибудь возьмётся за ум, перебесится и станет нормальным человеком с нормальными интересами и жизненными целями. Футбол — это несерьёзно, не профессия, просто желание бросить вызов обществу. Любовь к парню — это тоже просто желание выразить протест, потому что он ещё подросток. Татуировки в шестнадцать — туда же. Отсутствие дома по ночам, неблагополучная компания для общения, скачущая туда-сюда успеваемость, зависящая от настроения, ультиматумы, демонстративный уход из дома с пожеланиями всего плохого родным. То, что Федя не поздравляет их с праздниками, не отвечает на звонки, не хочет встречаться даже спустя более десяти лет. Они ничего о нём не знают после тех новостей о том, что завершил спортивную карьеру, да и то лишь благодаря телевизору. Он тем более не хочет знать что-то о них. Это несерьёзно. Взрослые люди не ведут себя так. Не ведут себя так и люди, которые вознамерились построить собственную семью и находятся в шаге от свадьбы. Взрослые люди думают структурированно, по плану. Они не тратят жизнь на развлечения, всё отдают работе и семье. Потому что так правильно. Так живут все, никто не жалуется, у всех всё хорошо. А у Феди, до сих пор отрицающего такой подход, всё идёт через задницу. Сплошные скачки с вершины до дна. Наверное, эти люди с опытом, прожитыми годами за спиной, всегда знали что-то большее. Федя, вроде и живёт почти тридцать лет, а так ничего и не узнал. Родители знали, Саша знает, Кутепов, возможно, тоже знает.***
Как они с Кокориным выносят этот вторник, как желают друг другу хорошего вечера, прощаясь у школы, как спокойно расходятся в разные стороны, Федя тоже понять не может. Он возвращается к себе домой, где его ждёт любимая девушка, безумно радующаяся тому, что этот вечер они проведут вместе. Саша возвращается в квартиру к Денису и сестре, где его тоже ждут. Федя выдыхает облегчённо, когда видит улыбку на лице своей Саши. Улыбается ей в ответ, когда она целует его в щёку, тут же принимаясь рассказывать о том, как прошёл её день. Кстати, она почти никогда не говорит о своей работе, не жалуется, всё оставляет где-то там, за порогом. Она переключает каналы, положив голову ему на плечо, ищет что-то ненавязчивое из вечерних программ, чтобы просто побыть рядом, просто помолчать друг с другом. Федя вглядывается в мелькающие картинки и думает о том, что завтра ему предстоит в очередной раз встретиться с Кутеповым. Но, может быть, тот перестанет постоянно мельтешить перед глазами, будучи занятым всякими бумажными делами, которые он, судя по всему, просто обожает. В свете таких перспектив, Федя даже считает своё соседство с Кокориным каким-то спасением. — Помню, мне раньше очень нравился этот фильм, — говорит Саша, и Федя фокусируется на происходящем в экране. Там какая-то девушка по секрету сообщает своей подруге, что ей сделали предложение. Дорогое тонкое кольцо блестит на пальце героини. — Сейчас он кажется таким наивным. А я даже хотела свадьбу, как у неё. Но сейчас понимаю, что это было бы пустой тратой денег. Да и приглашать особо некого. — А ты вообще хотела бы свадьбу? — Ну, естественно. Все хотят. — Некоторые живут вместе, не расписываясь. — Эти некоторые, наверняка, что-то вроде твоих Дениса и Саши? — она говорит в шутку, но звучит, как очередная претензия. — Денис ненавидит свадьбы. Не знаю, почему, если он никогда не женился и даже не был близок к этому. Впрочем, он и школьные выпускные терпеть не может. — Не удивлена. Денис, смотрю, в принципе, не отличается любовью к миру. — Вернёмся к свадьбе. Ты бы какую хотела? — Тебе, правда, это интересно? — Ну да, должен же я знать, как именно делать тебе предложение. — Ты? Мне? — Саша поднимает голову с его плеча, садится ровно, смотрит прямо. — А что не так? — Ну, а как же твои двадцать восемь реальные и пятнадцать ментальные? Не рановато ли жениться? — Когда рядом есть человек, с которым хочешь всегда быть рядом, то разве имеет значение, когда жениться? — Это значит, что ты сейчас?.. — удивлённо спрашивает Саша. — Ты будешь моей женой? У неё дёргаются уголки губ. Моргает часто, всё ещё не верит, что это не просто риторические вопросы, не просто предложение ради предложения, а самое настоящее. То, о котором она мечтала в детстве, пусть и представляла его, наверное, более прозаично. Но так, внезапно, просто посреди гостиной, сидя на диване, без всяких вставаний на колено и бархатных коробок в руках, даже лучше. Приятнее. — Да. А целуется она не так, как Саша. И взгляд, когда она счастлива, у неё не такой, не искрит, не переливается через край синим морем. Она спокойная. Принимает всё, как должное, хотя когда, если не сейчас, выражать свои чувства? Кажется, единственная яркая эмоция, на которую Саша способна, — возмущение. Что ж, хотя бы так, а то было бы совсем печально. Федя ведь хочет, чтобы она была счастлива, чтобы ей было хорошо рядом с ним. — А тебе самому-то хорошо? — язвительно интересуется в трубку телефона Денис. На дворе ночь-полночь, но кто, как не лучший друг, ответит на такой поздний звонок, чтобы услышать главную новость столетия. Федя просит ничего не рассказывать Кокорину. Не потому что ему будет неприятно, не потому что Федя не собирается звать его на грядущую свадьбу, а потому, что просто хочет сказать самостоятельно. Глаза в глаза. Так будет честнее. Для них обоих. — Да, пожалуй, что да, — уклончиво отвечает Федя. — Знаешь, Денис, у нас в последнее время было столько странных потрясений, что сейчас всё хотя бы стабильно. Это уже хорошо. — Стабильно, — задумчиво повторяет Денис, и Федя чувствует, как тот иронично улыбается. — Интересные слова ты стал подбирать для описания своей жизни. Представляю, каким скучным ты станешь, когда женишься. Придётся радоваться, что хотя бы Кокорин хер когда поменяется. — Саша говорит, что это взросление. Она считает, что у меня состояние души и сознания, как у подростка. — Ну, часть правды в этом есть. Если взять, например, то, что из всех возможных кандидатов ты выбрал своим завучем Кокорина. И это после того, как вы расстались. — До конца жизни припоминать будешь? — Ага. Сделаю это своим тостом на твоей свадьбе. — А ты пойдёшь? Ты же терпеть не можешь свадьбы. — Придётся. Учти, плеваться ядом буду дальше, чем видеть. Вы меня на всю свою супружескую жизнь запомните.***
Среда начинается с Кутепова. Он приезжает чуть ли не к самому открытию школы. Вахтёр Рома проводит в его обществе около часа, стараясь как можно лучше выполнять свои обязанности. Рома ловит себя на мысли, что Кутепов заставляет его нервничать до подрагивающих пальцев рук. Такое чувство, будто Илья всеми силами пытается его в чём-то уличить, хотя просто молчит, сидя на одной из скамеек, ближайших к столу вахтёра. Рома предлагает ему ключ от кабинета, но Кутепов говорит, что всё равно подождёт директора, так как им надо кое-что обсудить. Тем не менее, руку за ключом протягивает. В самый последний момент Рома роняет ключ, и тот со звоном падает на пол. Илья закатывает глаза, вздыхая. — Извините, у меня сегодня что-то день не задался, — бормочет Рома. — Думаю, эта фраза может стать девизом вашей школы. А вот и директор. Доброе утро, Фёдор Михайлович. Прежде, чем я приступлю к своим прямым обязанностям, мы с вами должны кое о чём побеседовать. Ничего ужасного Кутепов не называет. Он суёт Феде под нос инструкцию, где подробно описаны его полномочия, как инспектора школы, а также отдельный лист с планом исправлений. Все бумажки дружно убираются в глубины стола под ледяным взглядом Ильи. — У вас стало значительно меньше места, — отмечает Кутепов, смотря на ещё один стол в кабинете. — Пришлось потесниться. Вам же, Илья Олегович, нужно отдельное рабочее пространство для плодотворной деятельности над улучшением моей школы. Но ничего, Александр Александрович совершенно не в обиде. Можете не переживать по этому поводу. — Как-то и не собирался. Благодаря списку Кутепова, на целый день Кокорину находятся различные занятия. Почему-то именно к нему Илья обращается по поводу всяких мероприятий в школе и кружков. Интересно, по какой причине он вообще решает начать свою деятельность именно с этого? Саша не то чтобы в кружках совсем не разбирается, это Федя ничего не помнил, но всё равно советует Илье обратиться к Марине Яковлевне. Под конец дня Кокорин падает на свой стул и говорит: — По-моему, мы занимаемся какой-то хуйнёй. Я вообще не понял, что собирался выяснить этот Кутепов. — Потерпи до конца года. Поставим галочки в этом его плане, отчитаемся перед РОНО и будем свободны. Во всяком случае, до следующей проверки. — Ты слишком спокоен. А как же упаднические настроения? — Нас не закрыли, не о чем больше переживать. Опять же, до следующей проверки. Да и я так подумал, что слишком бурно реагирую на всё. Надо быть спокойнее, я же директор. А всё идёт от головы, что в человеке, что в организации. Саша глупо хлопает глазами, не веря, что слышит это от Смолова. После нудных речей Кутепова весь день напролёт ему как раз хотелось бы услышать что-то более эмоциональное, чтобы можно было облегчённо выдохнуть, что не только ему кажется всё происходящее каким-то пиршеством маразма. — Тебя подвезти до дома? А то Денис уже ушёл, — неожиданно предлагает Федя. — Давай. А что случилось? Я не узнаю тебя. — По дороге расскажу. Саша непонимающе смотрит на Федю в течение значительной части пути. Как-то пока не похоже, что Смолов собирается выполнить своё обещание. Молчит и молчит. Это настораживает. И почему-то Саша уверен, что Денис, например, уже давно в курсе, почему всё так странно складывается. Иначе вряд ли бы он поспешно свалил после своего последнего урока. У них же была негласная договорённость, что ждут друг друга. — Я сделал предложение Саше, — выпаливает Федя совершенно обыденно, когда останавливаются в очередной пробке. — Окей, — по слогам выдыхает Кокорин, сползая на сидении чуть вниз. — И что она сказала? — Она согласилась. Думаю, свадьба будет где-то в январе. Раньше подготовиться не успеем. Денис, если что, в курсе. Он даже обещал прийти. Ты пойдёшь? — Погоди, мне надо уложить всё это в голове. Слишком много фактов в минуту, а я же немного тупой, — на лице Саши действительно изображается величайший мыслительный процесс. — Хорошо. Раз Денис идёт, то и я пойду. Мы же твои друзья. Вряд ли с твоей стороны будет кто-то ещё, кроме нас. — Саша, наверняка, захочет познакомиться с моей роднёй. Придётся заявиться в семейное гнездо. Думаю, они будут счастливы, что я наконец-то чего-то добился. Работаю в нормальном месте на приличной должности, женюсь на девушке. На девушке с очень правильными взглядами. — Да, пожалуй. Тогда можно спросить? — Федя кивает. — Получается, что в тот момент, когда ты целовал меня у караоке, ты тогда и решил, что надо жениться? Ну, окончательно решил. Так-то я в курсе, что ты давно планировал. — Нет. — А почему?.. — Захотелось. Просто мне всё это напомнило кое-что. — Что? — Господи, ты всё так же любишь эти грёбаные сентиментальные моменты, — Федя качает головой. Он и сам любит. Любит вспоминать, улыбаться, чувствуя что-то давно прошедшее. Только он совершенно не умеет говорить об этом. Испытывает какое-то странное смущение, неловкость, слова подбирает с трудом. Саша всегда хотел, чтобы он научился говорить об их чувствах, о том, что происходит в его душе, чтобы не просто смотрел, пытаясь таким образом выразить сразу всё. — Я вспомнил не то чтобы конкретный момент. У нас их было тысячи. Просто что-то такое... — он обрисовывает руками какую-то фигуру. — Я вспомнил, как раньше смотрел на тебя. У тебя, между прочим, всё такие же красивые глаза. И в тот вечер, когда я в них посмотрел... — пробка рассасывается, можно наконец-то двинуться дальше. — Что случилось, когда ты в них посмотрел? — тихо спрашивает Саша, закусывая губу в ожидании. — Ой, да хер его знает. Я понятия не имею. Наверное, на минуту почувствовал, что... снова люблю тебя? Сердце у Саши начинает так наивно биться сильнее. Он услышал эти заветные слова впервые за три года, как пытался восстановить всё, что у них когда-то было. Что-то в глубине души шепчет, что не стоит радоваться. Федя всё ещё сделал предложение своей девушке, и вряд ли он сейчас просто возьмёт и скажет, что пошутил или передумал. «Теперь он сделает это специально, только чтобы убедить всех вокруг, что способен на ответственные поступки», — напоминает внутренний голос Сашины же слова. — Ты почувствовал это не на минуту ведь, — говорит Кокорин не с надеждой, но с твёрдой уверенностью. — Да. Может быть, я чувствую это периодически. Может быть, даже каждый день, я не знаю. — Но ты жалеешь об этом, верно? Потому что иначе не стал бы... — Я не жалею. Я рад, что сделал это. Что я смог всё-таки это сделать. Он снова смотрит в его глаза. Он видит плещущееся там счастье. Кокорину плевать, что всё это может оказаться лишь мимолётным приветом из прошлого. Он счастлив здесь и сейчас. Он будет хранить эту секунду в душе столько, сколько сможет. Пока не начнёт по-старчески забывать всё самое дорогое и важное. Федя выходит из машины вслед за ним, потому что хочет покурить. Сигареты снова есть только у Кокорина, потому что Федина Саша даже в машине всё обшарит, если почувствует, что будущий муж бросил привычку не до конца. Что ж, это их дело не доверять друг другу целиком. Почему это не имеет права на существование? Федя, вот, когда-то доверял Кокорину, а тот его обманул. Под козырьком крыльца светло. Плоская лампа, пыльная и грязная, освещает площадку метр на метр, на которой они стоят. Саша бездумно изучает объявления, цепляясь взглядом за цветные бумажки, наклеенные на доску. Кто-то продаёт загородный участок, кто-то может починить любой компьютер, а молодая семья хочет снимать квартиру. Ну и некая Алёна готова скрасить досуг. — Ты всё ещё не жалеешь? — интересуется Саша с улыбкой. — Нет. Не думаю даже. А ты хочешь, чтобы жалел? — Ты не задумывался, что я могу иметь в виду сейчас не наш поцелуй, а, скажем, твою свадьбу? Может быть, я очень хочу, чтобы ты жалел о своём решении жениться на этой Саше. — Нет, об этом я тоже не жалею. Я к этому стремился. Достичь, как ты знаешь, можно только целей. А вот мечты не становятся реальностью. «Я ведь всегда был твоей мечтой. Поэтому мы и не вместе. Некоторые мечты должны навсегда остаться мечтами, Саша», — без слов, только взглядом. Как и всегда, ведь Феде слишком сложно сказать об этом прямо и честно. Может быть, потому что и сам понимает, что некоторые мечты всё-таки становятся реальностью. Главное, мечтать правильно. — Но когда-то ты у меня был, — шепчется в губы. — Это было давно и неправда, — со смехом между поцелуем. — А вот и нет. Я мечтал, и ты был моим. — Хорошо. Был. Пальцы сцепляются крепко, носом по подбородку мажет, вздыхая. Саша почему-то только сейчас замечает, что у Феди серо-зелёные глаза. Он никогда не замечал в них этого серого. Когда-то на уроках литературы в школе им объясняли, что авторы никогда не упоминают цвет глаз героев просто так. Глаза — зеркало души. Цвет говорит о многом, раскрывает характер, предвосхищает поступки. Серый всегда ассоциировали с чём-то нестабильным, запутавшимся, двойственным. Люди с серыми глазами часто оказывались отрицательными персонажами. А ещё Саша где-то слышал, будто серый притягивает удачу. Да, уж с этим-то у Феди никогда проблем не возникало, из любого дела выйдет, пусть бы и потеряв слишком многое. Зелёный — это про восхищение, невероятную красоту и загадочность. Говорят, такие люди принципиальны, часто ставят других в какие-то, одним им понятные, рамки, просто потому что не хотят сами попадать под влияние. «И каким же ты тогда всегда был?» — думает Саша. Он не верит, что все эти литературно-мистические объяснения имеют место в реальной жизни, но ведь они только что тут рассуждали про мечты и цели. — Сейчас снова та самая минута? — интересуется Саша. — Те самые полчаса, — взглянув на часы, сообщает Федя.***
Игорь так и не понял ничего из тех разговоров в школьной столовой. Он никогда не был любителем сплетен и подробностей чужой жизни, он всячески отгораживался от этого, но иногда всё-таки выхватывал что-то, проходя мимо шушукающихся. Таким образом, он узнал, например, что девочки из 7 «А» считают Фёдора Михайловича самым красивым мужчиной в школе. А мальчики из 6 «Б» уже устали бегать в столовую за соком для Артёма Сергеевича. Последний слух оказался даже полезен Игорю, тут же устроившему выговор коллеге, потому что он — взрослый мужчина, бывший спортсмен, явно в состоянии дойти своими силами до столовой и купить там себе сок. Эксплуатировать нечаянно попавшихся под руку детей — затея так себе. И всё же есть в Игоре доля любопытства, и именно она сейчас гложет его изнутри, подмывая спросить у Артёма, что же тогда все имели в виду за столом. Почему Кокорин целуется с директором и переживает об этом? Почему для Дениса это совершенно неудивительно? Но на кухне коммунальной квартиры, как всегда, слишком много посторонних людей. Женя жарит яичницу на ужин, вслушиваясь в тихое бормотание телевизора. Какая-то дурацкая передача про малолетних девушек, внезапно забеременевших непонятно от кого. Шипит чайник, когда закипит, то своим пронзительным свистом заставит вылететь из комнаты Владимира Ивановича. Женя принципиально не станет протягивать руку, чтобы выключить чайник. Хотя она потом будет ворчать на своего недовольного отца. — Игорь, Варя, кажется, простыла в детском саду, — сообщает Валерия, вытирая руки полотенцем. — У меня завтра дежурство. С ней некому сидеть. Ещё и лекарства купить надо. Я понимаю, что... — Без проблем, — кивает головой Игорь. — Ты же знаешь, что я никогда не откажу. — Да, но ведь у тебя завтра работа. Тренировки с командой после уроков. — Ничего страшного, думаю, Артём справится один день без меня. Правда, Артём? — Дзюба задумчиво возводит глаза к потолку. — Ну, да... — не слишком уверенно отвечает он. — Только, Игорёк, ты не подхвати какую-нибудь простуду там, а то кто будет мне вратарей к матчам готовить. И вообще, сейчас болеть не очень вовремя было бы. — У меня отличный иммунитет, Артём. Спасибо за беспокойство, — чуть погодя, хмыкает Игорь и ловит взгляд Валерии. На её губах вновь играет полуулыбка, которой она встречает каждого жителя квартиры. — Я завтра возьму больничный, чтобы дальше сидеть с Варей, — добавляет Валерия. — Надеюсь, у неё температура хоть немного спала. Когда женщина скрывается за дверью своей комнаты, на кухне снова воцаряется спокойствие, нарушаемое только телепередачей. — Прости за любопытство, Артём, но меня всё никак не покидает вопрос, — тихо, почти шёпотом, наклонившись поближе к сидящему напротив Дзюбе, произносит Игорь. — Про тот случай в столовой, когда Кокорин сказал, что... что целовался со Смоловым. Я просто совершенно не понимаю. Женя слышит чужое перешёптывание, у неё буквально уши поворачиваются в сторону звука. Незаметно она отодвигается от плиты, как будто за тем, чтобы переложить яичницу на тарелку. А ближайшая тарелка, разумеется, на сушилке около раковины, что так недалеко от обеденного стола, за которым обсуждается какая-то занимательная тема. Женя любит сплетни, особенно про людей, с которыми не знакома лично, потому что это делает её жизнь веселее. В коммуналке, на её взгляд, не происходит ничего выдающегося, так что, хочется хоть каких-то потрясений. — Серьёзно, не понимаешь? — удивляется Артём, прекрасно видя перемещения сбоку. Его это мало беспокоит, так как личная жизнь Кокорина уже давно чуть ли не достояние общественности. — Игорёк, ну, в твоём-то возрасте! — Ты считаешь, что я старый? — Упаси боже, если я это имел в виду! — Артём прикладывает руку к груди. — И всё-таки это же очевидно, что Кокорин и Смолов когда-то были вместе. Насколько я знаю, лет десять встречались, вместе жили, вместе в футбол играли за одну команду. — Они играли в футбол? — Прекрасно, что только это тебя обеспокоило. Ну да, играли. В общем, это неважно, у них не то чтобы была выдающаяся карьера. А вот отношения прям глобальные. Почти семейные. У них ещё со школы это всё закрутилось. Да, десять лет... Охренеть, конечно. — Александр говорил, что у Смолова сейчас девушка, на которой тот планирует жениться. На дне дружбы, куда ты меня затащил, я, кажется, видел их вместе. Как же тогда?.. — Ну, как? Легко! Это ж Кокорин и Смолов! Ну, я за Федю не ручаюсь, особо его не знаю, да и к лучшему, но Саша... Хм, нисколько не удивлён. Он ведь до сих пор по нему сохнет, как десять лет назад. До сих пор думает, что ему что-то светит. Кокорин настолько упёртый и уверенный в собственном везении, что никуда не отступит, пусть бы у Смолова сто жён было. — Так, значит, сейчас они всё-таки уже не встречаются? И Федя женится, но Сашу это не особо устраивает, он хочет всё вернуть обратно? — выдаёт своё присутствие в чужом разговоре Женя, подлетая к столу и упирая ладони в него. — Женя, ты в курсе, что подслушивать — дело нехорошее? — вздыхает Игорь, потирая переносицу. — А сам-то этот разговор и начал. Ну так, что там с этими вашими двумя? — Да, они расстались. Года три назад примерно. — А почему? — Из-за измены, — легко отвечает Артём, а Женя ахает, прикладывая ладонь ко рту. Игорь хмурится недовольно, считая, что это уж совсем необязательно было рассказывать посторонним, да и он не то чтобы хотел это знать. — Надеюсь, Кокорин в курсе, что его друг всем треплет направо и налево, с кем и как он спит, — бормочет Игорь. — Какой друг? — Ты, Артём. Не строй из себя дурачка. Догадаться, что вы с Кокориным давно знакомы и общаетесь теснее, чем коллеги, я был в состоянии ещё в первую нашу встречу в августе. Да и ты сам назвал его своим бывшим другом. Кстати, бывшим случайно не из-за того, что не умеешь язык за зубами держать? — Ну, на самом деле, мы с Сашей не совсем друзья... — с хитрой улыбкой облизнув нижнюю губу, говорит Артём. Чайник издаёт пронзительный свист. Владимир Иванович с громким: «Да сколько можно ставить эти чайники?!», — хлопает дверью, словно только и ждал своего выхода. Шаркая по полу тапками, он ругается на всю квартиру. Женя рывком поднимается из-за стола, куда уже успела подтащить стул. Скрещивает руки на груди недовольно, потому что отец вторгся в разгар самого интересного. — Да, и кто же вы? — Игорь изгибает бровь. — Из-за меня Саша со Смоловым и расстался, — озвучивает Артём, однако его слова тонут в общем шуме, так как на ругань Владимира Ивановича выходит Валерия, мягко прося его быть тише, ведь в доме больной ребёнок. Но Игорь всё чётко расслышал. «У каждого из нас есть тайны, которые стоит держать при себе», — уже не раз звучит в голове Игоря. Он говорил это Артёму, он говорил это себе. Только Артём не внимает ни одному адекватному правилу.***
Хулиганы стали слишком часто занимать коробку. Как ни выйдешь вечером на улицу, так сразу слышишь гомон и хохот неприятно знакомых голосов. Антону не на что больше потратить своё время, кроме как на дополнительную тренировку. Дома уныло, угнетает молчание со всех сторон, хотя мама уже стала с ним разговаривать. Только Антону от этого не особо легче. Ему другой человек и другие разговоры нужны. Что ж, зато есть мотивация тренироваться усерднее. Пенальти — всё ещё не его конёк. На тренировках им теперь уделяют больше времени, но толку-то, если у Антона, кажется, ноги кривые с рождения. Лёшины слова о том, что Антона никуда не хотели брать, что только он ни на что не годен и ничего не умеет, громом в голове каждый раз, когда на мяч теперь смотрит. Мерзкая самооценка то шепчет, то смеётся язвительно. Ничего у него не выйдет. Ничего он никому доказать не сможет. Так и будут все вокруг оставлять его за бортом, потому что всегда будут люди в сто, в тысячу раз лучше. Бить пенальти в пустые ворота, наверное, просто трата времени. Но у Антона нет никого, кто мог бы помочь. Да ему и не надо, спасибо, пусть собственное неумение при нём и остаётся. Зачем нужны свидетели очередного позора? Мяч летит в сетку, но Антон прекрасно понимает, что будь тут вратарь, хоть в лице условного Чалова, вряд ли вообще умеющего отражать удары, то всё было бы куда сложнее. А если бы здесь был Матвей... Перед ним Антон совершенно бессилен. Матвей талантливый, ему бы действительно вратарём стать, он ведь всё, что угодно, отбить может. Кроме Лёшиных пенальти, слишком непредсказуемых, на нервах играющих. Антон прислоняется спиной к штанге, думая, что ему не дан такой талант, как Матвею, ему никогда не научиться бить пенальти, как Лёша, потому что у того, наверное, тоже талант. У Антона нет ничего, кроме желания добиться цели. Исполнить мечту, превращённую в цель как раз для этого. Даже Саша, никогда футболом не занимавшийся, и тот лучше. У него удары поставленные, точные, выверенные, сильные. У Саши, что ни угловой, так шанс на голевую. Штрафные просто шикарные. Может быть, везение, может быть, способности, которые следовало бы развить, да только у Саши планы на жизнь совсем другие. Антон не знает, в чём секрет друга. Он только чётко и ясно видит, что сам не дотягивает. — Ну, надо же, — Антон распахивает глаза, резко возвращаясь в реальность. — Кажется, я где-то это всё уже видел. — И вам доброго вечера, Фёдор Михайлович, — усмехается Антон, обратно голову запрокидывая, прислоняясь затылком к холодному металлу. — К игре готовишься? — Приходится. Надо же приносить пользу команде. — А что? Только на тебе и держится? — На ком же ещё, — пожимает плечами. — Фёдор Михайлович, а расскажите про четвертьфинал...