Когда мечтаешь о заветной любви ты
И когда влюбляешься во всё, что увидел.
Когда отрекаешься в обиде, а в душе крик.
Когда ещё не вникнул, но вспыхиваешь вмиг.
— И главный вопрос: как теперь это всё называть? — интересуется Антон, лёжа головой на коленях брата. Наверное, они так долго и серьёзно не говорили никогда прежде. Обсудить надо было слишком многое, чтобы окончательно во всём разобраться и постараться не совершать в дальнейшем тех же ошибок. Столько внезапно выделенного времени наедине друг с другом, когда никто не входит в комнату без стука, интересуясь, что они делают, когда никто не перебивает телефонными звонками или сообщениями ради какой-нибудь ерунды. Лёша считает, что такая удача в самом начале, — это, определённо, хороший знак для будущего. Впрочем, будущее они пока не обсуждали. Говорили только о прошлом, о том, как Антон понял, что влюбился, и почему предпочитал молчать об этом. Хотя это, наверное, очевидно для всех, кроме Лёши. Он же в свою очередь рассказал про то, как общался с Марго, и да, она действительно сама догадалась. Рассказал и нечто совсем неожиданное для Антона. — В целом, я думаю, можно сказать, что я тоже люблю тебя года два. Так сильно года два, а до этого, ну... просто любил. — Не шутишь? — удивлённо смотрит на него брат. — Нет. Ты же понимаешь, как это нелегко осознать и принять. Особенно, когда вокруг тебя полно, ну, нормальных людей с нормальными отношениями, да и ты нравишься всем подряд. Вот я и подумал, что оно пройдёт. Как видишь, не прошло, я всё ещё с тобой. Но я действительно любил их всех, просто чуть меньше, чем тебя, и стоило им, очевидно, начать подозревать это, как я делал довольно понятный выбор. — Ты знал, что я тебя люблю? Саша говорит, что это всегда было заметно. — Я догадывался. Просто не давал себе ложных надежд. Где ты и где я. — Пф, не неси чуши. — Да нет, на самом деле. Я всегда считал, что не дотягиваю до тебя, что нафиг я тебе не сдался. Вот, как оно было всё это время. Каждый думал, что он недостаточно хорош для другого, пытался скрыть свои чувства или избавиться от них. Тем не менее, теперь, когда, кажется, всё предельно ясно, тот самый главный вопрос по-прежнему остаётся. — Давай пока не будем это вообще никак называть? — предлагает Лёша. — То есть? — Ну, это ведь пока ещё совсем ничего. Ни отношения, ни просто общение родственников. Ничего. Антон даже приподнимается, чтобы посмотреть на Лёшу, изогнув бровь. Они зачем вообще разговаривали? Зачем признавались друг другу? Чтобы назвать это всё ничем? Два года, а то и больше, и словно не играют никакой роли для них. Антон этого не понимает, для него странно. Нет, он не предлагает орать теперь на каждом углу о том, как они любят друг друга, но между собой это можно как-то окончательно решить? — Если для тебя это ни то, ни другое, — начинает Антон, старательно пытаясь не выделять «для тебя». — То как тогда ты предлагаешь себя вести? Ну, я к тому, что, например, отношения предполагают кое-какие действия, которые одновременно запрещены просто между братьями. И если мы сейчас, по твоей логике, где-то между этими двумя понятиями, то мы что вообще собираемся делать дальше? — Тош, в том и дело. Зачем обязательно вешать ярлыки? Какая разница, как это назовём мы с тобой, если мы и без названий всё понимаем, а другим вообще знать о нас ни к чему? — Кстати говоря, хороший вопрос. А что насчёт других? Мы же не будем всю жизнь выкручиваться, однажды всё станет ясно. — Тош, давай пока не будем разбрасываться громкими словами? Ну, какая вся жизнь? И вот тот самый телефонный звонок, который не мог не вклиниться в настолько ответственную минуту. Впрочем, по мнению Лёши, это случилось очень даже своевременно, потому что, кажется, назревало нечто неприятное. — Это Дима. Офигеть, если он соизволил мне позвонить, значит, что-то случилось. Лёша выходит из комнаты в коридор, чтобы услышать друга. Выходит он не только за этим, но и чтобы просто дать Антону чуть-чуть времени подумать. Лёша уверен, что мыслит правильно в их ситуации, и брат просто обязан с ним согласиться. Только Антон поднимается с дивана и начинает мерить шагами комнату. Для него всё не настолько очевидно. Он хочет конкретики, он хочет знать, к чему они тогда пришли за всё это время. Ему надо определиться, чтобы потом не выйти за границы, которые вполне могут существовать. В голове всплывает очередной то ли совет, то ли просто когда-то высказанное мнение Фёдора Михайловича о том, что в жизни всё равно, как ни крути, но придётся подстраиваться. Не только для того, чтобы быть хорошим, но и чтобы просто не порождать ненужных конфликтов. Может быть, сейчас именно такая ситуация? Ведь если Антон начнёт гнуть свою линию, как он делает всегда, то они с Лёшей могут снова поссориться, а ведь только-только помирились. Если Антон допустит очередной скандал, то они могут больше никогда не прийти туда, где находятся сейчас. Его же устраивает настоящая минута? Да. Ему хочется разговаривать с братом и не молчать, когда душа просит сказать о своих чувствах. Зачем это портить? Фёдор Михайлович уже во второй раз оказывается прав. И не то чтобы Антону это сильно нравится, потому что голос директора в голове во время неоднозначных жизненных моментов он не заказывал. Похоже на какую-то шизофрению. Если раньше Антон размышлял и думал только сам с собой, то теперь ещё и с жизненным опытом Смолова приходится советоваться. — Представляешь, Дима готов обсудить, — говорит Лёша. — В целом, даже с нами двумя. У него завтра в гараже какая-то тусовка... — Я согласен. — Ну да, мы точно пойдём. Кучай и Головин, вроде бы, тоже могут... — Я не про Диму, вообще-то. — А? — Я про то, что согласен на вот это твоё «ни то, ни сё», — изобразив красноречивые кавычки пальцами, поясняет Антон. — Ну, хорошо тогда, — улыбается в ответ Лёша. — Так что, пойдём завтра к Диме? Антон утвердительно кивает, очень подозрительно чувствуя, что сейчас согласился на какую-то чушь. И это он не про вечеринку у Димы в гараже.***
Однако к утру и вечеринка Димы уже кажется сомнительным мероприятием. Как минимум потому, что Саша пишет, что вчера вечером Баринов позвонил ему лично, чтобы пригласить. Тут, конечно, два варианта: либо вечеринка в честь примирения, в честь того, что Дима поменял своё мнение о друзьях и готов поговорить, либо какая-то неведомая хрень. У Саши тоже предчувствия странные, он вспоминает, что и в обычные времена Дима ему не звонил, а тут даже попытался извиниться. И не только за драку в гараже, но и за то, что пидором называл. Саша уже привык и думал, что это их местный прикол, какой-то личный опознавательный знак, с которым можно спокойно смириться, а Дима, оказывается, всё это время его оскорблял, за что теперь просит прощения. У Антона весь день какой-то подозрительный и странный, всё происходящее совершенно непривычно и не вписывается в его рамки обычной жизни, шедшей восемнадцать лет до. Лёша утром обнимает его со спины, целуя в затылок. Он и раньше позволял себе обнимать и целовать, но всё-таки Антон чувствует перемену в прикосновениях. — В «ни то, ни сё» предусмотрены поцелуи? — как можно более спокойно и обыденно интересуется Антон. — Почему нет? — Хорошо, я запомню. — Тош, что-то не так? «Ебать, ты догадливый», — думает про себя Антон, поворачиваясь и убирая руки брата туда, где им было бы неплохо находиться. — Для начала, мама дома, может прийти в любой момент. Не то чтобы она удивится тому, что мы здесь пытаемся срастись в одного человека, но тем не менее. А ещё... короче, у меня странное предчувствие. Плохое какое-то. — Почему? — Без понятия. Просто проснулся с этим и не отпускает. — Это из-за Димы. — Да нет, знаешь, это вообще. Но Дима, да, удивляет. Он Головину вчера тоже звонил, просил прощения за прозвище, приглашал на тусовку. Очень странно и совсем непохоже на Диму. Но Лёша решает, что, возможно, Баринов изменился как раз из-за отсутствия друзей в своей жизни какое-то время. Он мог что-то осознать заново, переосмыслить некоторые свои слова, своё отношение к чему-либо. В общем, чего переживать, если сегодня вечером это всё можно будет выяснить. — А если он начнёт опять гнать, то просто уйдём, — предлагает Лёша. — Тош, ну, ты же не хочешь остаться дома? — Если честно, неплохой вариант. — То-о-ош, — Лёша наклоняет голову набок, дотрагиваясь до руки брата. — Я не хочу идти без тебя. — Ты тоже можешь остаться дома... — И обидеть Диму, если он действительно собирается мириться? Антон вздыхает и говорит, что пойдут они в гараж. Раз Лёше это нужно, то кто он такой, чтобы лишать его возможности разобраться с другом. К тому же, там будут Саша и Костя, вообще полный набор. Что может произойти с ними всеми, чего надо опасаться? По счастливой случайности, на пути к гаражным застройкам близнецы как раз сталкиваются с Костей и Сашей. Те встретились заранее, чтобы пойти хотя бы вдвоём, ибо в последнее время Головин стал замечать присутствие хулиганов около своего дома. Он, конечно, не боится, но в одиночку всё-таки столкнуться с ними куда хуже, чем в паре с Костей. Да и Костя, поскольку живёт дальше всех от места сбора, не слишком хотел идти один, скорее всего, либо самым первым, либо последним. — Что-то эти хмыри распоясались, — задумчиво произносит Костя. — У головинского дома пасутся, Тоха рассказывал, что на коробке их часто видит. Не слишком ли большая у них территория влияния стала? — Да, ладно. Нас не трогают же, — пожимает плечами Лёша, и его беззаботность со вчерашнего дня тоже начинает напрягать Антона. Но он старается не видеть того, чего нет, во всём подряд. Вот только подозрения лишь усиливаются, когда они подходят к гаражу, откуда играет какая-то странная музыка. Такую никто никогда не ставил на тусовках, слишком агрессивная, непонятная, незнакомая. Дверь распахивается, и на компанию парней буквально вываливается какой-то незнакомый им человек с двумя такими же незнакомыми девушками. На вид они старше, им лет по двадцать, если не больше. Кажется, настолько взрослых знакомых у Димы не было. Сам же Баринов тусуется прямо около двери, но не потому, что по традиции собирает плату за мероприятие, а просто, как скоро становится понятно, здесь ты куда незаметнее, следовательно, находишься в безопасности. Потому что в гараже тусуются те самые хулиганы с района и, видимо, их знакомые со своими девушками. Одна из них сидит на коленях у какого-то парня, и тот шлёпает её по ягодицам, пока жадно целует. — Что, блядь, за притон ты тут устроил? — вытаращенными глазами Костя осматривает некогда их уютный гараж. И тут Дима поворачивается в их сторону, и друзья удивляются ещё больше. У Димы свежий синяк под глазом, глубокие ссадины на щеке, разбитая бровь. А ещё, как выясняется позднее, содраны костяшки, а любая часть тела отдаёт болью, стоит к ней прикоснуться. — Слава богу, вы тут, — и в голосе у Димы слишком нехарактерный для него испуг. — Короче, они меня прижали. — В смысле? — спрашивает Костя. — Мы с Машкой гуляли вчера, и тут эти. Сказали, мол, что я им гараж должен свой. Я, естественно, встал в позу, ибо какого хуя. Мы что, проебали им в драке или где? А они мне говорят, что знают, будто мы с вами разосрались, поэтому могут прямо сейчас сделать что со мной, что с вами любое дерьмо, и мы по одиночке никто. Один на Машку полез, я вступился, ну, помахались. Результат у меня на лице. Машка в истерике, рыдает, отказывается вообще выходить из дома и говорит, что не хочет меня знать с такими проблемами. — И, судя по всему, теперь это их гараж? — уточняет Антон. Чувство подозрительности постепенно рассасывается. — Нет, конечно! Обосрутся, блядь, гараж отнимать! Я его сожгу лучше, чем им отдам. Просто сказали одну тусовку тут устроят и всё. — Выходит, ты нас позвал не потому, что мы дружим, а потому, что жопу твою прикрыть надо? — недовольно произносит Саша, у которого не было в планах на этой неделе ещё и драться с кем-то. И так произошло слишком многое. — Не удивлён. Хотел, конечно, поверить в твою искренность, но понимал, что вряд ли ты бы просто извинился без повода. — Да, бля, пацаны, простите. Я, правда, готов обсудить, но не сегодня. Мне просто реально стрёмно, их тут слишком дохера... — Серьёзно? Зассал и всё? — Чё ты доебался, Головин? Нет, не всё, — Дима наклоняется чуть ближе. — Короче, они попросили, чтобы вы пришли. Ну, не попросили, просто сказали, мол, что это я без вас. И я понял, что они хотят вас тут видеть. — Ты охуел?! — выкрикивает Антон. — А если они избить нас хотят или вообще грохнуть? И ты просто так нас сюда привёл. — Да клянусь, ничего такого. А если вдруг, то я же в стороне стоять не буду, впишусь за вас. За всех, за каждого. Лёша цокает языком, смотря на брата. Тот, как всегда, оказался прав. Тем не менее, бросать Диму сейчас тоже нельзя, мало ли что с ним могут сделать хулиганы. Впрочем, если так посмотреть, то этого всего не случилось бы, если бы сам Дима изначально не раззвонил на весь район, что больше не имеет отношения к своим друзьям. Они стараются делать вид, что ничего в сущности не произошло, просто зашли на тусовку к другу, как всегда это делают. Саша пьёт пиво, хотя это скорее от нервов. Он думает, что накидается и станет смелее, когда придёт время. Антон внимательно смотрит на публику в гараже, отыскивая взглядом знакомых им хулиганов. Видит их главаря, видит ещё одного известного, который когда-то лишил Антона с Лёшей мяча. — Вот так встреча, — Антон оборачивается на голос. Перед ним стоит тот самый игрок №7. В голове у Антона тут же складывается картинка. Он вспоминает этого парня среди обычной компании хулиганов, тот всегда был где-то позади всех, потому что, очевидно, самый младший, может быть, пришёл в банду последним. Следовательно, они заочно знакомы, и тогда понятно, о каких претензиях во время матча говорил этот человек, пытаясь вывести Антона на конфликт. Очень неприятная и ненужная сейчас встреча. — Что надо? — спрашивает Антон безразлично, чуть ли не поворачиваясь спиной к говорящему. — Да вот узнать хочу, как там поживает твой друг. — Подойди к нему и спроси, если не боишься отхватить по ебалу. Тут вашего судьи нет, никто не вступится. — Уверен? Пацаны! — несколько хулиганов оборачиваются на клич. — Он на меня наехать пытается. Говорит, что в ебало мне пропишет. А теперь что скажешь? — с мерзкой ухмылкой интересуется игрок №7, снова обращаясь к Антону. Главарь хулиганов хватает Антона за ворот куртки, не успевает тот открыть рот. Вместе с ещё несколькими людьми из своей банды его выводят на улицу, толкая куда-то за гараж. Костя, Саша, Лёша и Дима мигом поднимаются и толпой выходят следом. Баринов прихватывает с собой биту из-за шкафа с инструментами. Хулиганы стоят полукругом перед Антоном, тогда как его друзья оказываются позади. Антон не видит, но чувствует, что ближе всех, определённо, Саша и Лёша. Потому что оба слишком переживают за дальнейшие события. Головин пусть и говорил, что не собирается драться, но если того потребует ситуация, то выбежит первым, несмотря ни на что. Тем более, дело касается лучшего друга. — И что же тебя так сильно не устроило? — спрашивает главарь у Антона. — Ваш товарищ недавно на матче падал на поле, корчась, как баба, из-за чего моего лучшего друга дисквалифицировали на шесть игр чемпионата. Он ничего не делал, а на поле может теперь вообще никогда не выйти. Да и ваш товарищ мне ноги сломать пытался во время игры. И после неё лез чего-то, провоцировал. Говорит, у него ко мне какие-то претензии, а какие именно, ещё ни разу не назвал. — Вот оно что. Чё за чемпионат? — наклоняется главарь к игроку №7. Тот быстро объясняет ему на пальцах. — Ну, как же я мог забыть! Вы же у нас ещё и футболисты. Особенно вы двое, — он кивает на Лёшу с Антоном. — Представляю, во что вы там без мяча играете, — хулиганы дружно смеются, как по команде. — Так ты говоришь, что наш товарищ притворялся, и друга твоего несправедливо обидели? А мне что-то подсказывает, что было за что обижать. А называть пацана бабой — это вообще низко. По-хамски разговариваешь. — На вашем наречии. Чтобы мысли сразу доходили, если есть до чего, — заявляет Антон с превосходством. — Дерзко. Не боишься такими словами разбрасываться? Думаешь, твои друзья тебе помогут, спасут? — Это не имеет значения. Даже если не помогут, я всё равно буду говорить то, что думаю. Потому что другого отношения вы не заслуживаете. Главарь тянет Антона на себя, хватая за шею. Смотрит прямо в глаза, пытаясь найти в них то ли страх, то ли насмешку. Последнее с успехом находит, что злит только больше. В это время Антон наносит главарю удар кулаком в челюсть. Начинается какая-то суматоха, все бьют всех. Дима, кажется, своей битой несколько раз проходится по чьему-то позвоночнику, и в темноте улицы ему остаётся лишь надеяться, что это не был кто-то свой. На весь район слышатся злые выкрики Головина, которому очень хочется расквитаться с обидчиками, по чьей милости он теперь вне команды на долгое время, если не навсегда. — Ебать, ты чё, пидор? — в какой-то момент раздаётся громче всего. Один из хулиганов дёргает Антона за руку, поднимая её наверх. На одном из пальцев поблёскивает кольцо с лазуритом. — С каких, блядь, пор носить кольца — это пидорское? — спрашивает Антон, стараясь отдышаться. Вот только его слова уже не значат ровным счётом ничего. Снова всё внимание хулиганов приковано к нему. Если нашли причину докопаться, то тут уже ничего не попишешь. Даже если изначально повод не имеет никакого основания, но тебя причислили к пидорам района, то пути назад не будет. Только в самых невероятных и исключительных случаях. Саша со страхом смотрит на Антона, не зная, как ему помочь. Его ведь размажут первым такими темпами, а пожить ещё хочется. Дима отводит глаза в сторону, потому что знает правду, и она всецело на стороне хулиганов. Дима ещё не решил, готов ли переступить через свои взгляды, которые остаются неизменными, несмотря на предпочтения друзей, пусть и таких, как Лёша. Костя вообще не понимает причину гробовой тишины. — Что ты гонишь? У самого кольцо есть, — вмешивается Лёша, вставая рядом с братом. — Так ты глаза раскрой, какое у меня и какое у него. — Кольцо есть кольцо. И лучше отъебитесь уже от нас всех, пока хуже не стало... Из гаража, пьяно покачиваясь, выходит та самая девушка. Громко спрашивает у главаря хулиганов, куда он делся, ведь она так соскучилась. — Ты что, опять мелких бьёшь? Ну, сколько раз я тебе говорила, чтобы ты перестал! Главарь закатывает глаза и машет рукой остальным, что пора расходиться. — С тобой мы ещё встретимся, футболист, — предупреждающе говорит Антону. — Береги своего братика, — и смотрит на Лёшу. — Лучше будь с ним рядом, а то мало ли что. Стоит им переступить порог уже пустого гаража, замусоренного, разорённого, как Лёша резко оборачивается к Диме: — Пиздец с тобой дружить, Бара! Каждый раз есть риск, что изобьют тебя или кого-то другого! Костя согласно кивает, ведь сам уже давно заметил, что дружба с Димой из года в год превращалась во всё более рискованное мероприятие. Чем дольше они друг друга знали, тем чаще влипали в неприятности, касающиеся то школы, то района. И можно было бы списать это на ауру Миранчуков, притягивающих к себе приключения на ровном месте, но именно сегодня стало очевидно, что существенная доля ауры, оказывается, принадлежит Диме. — Пацаны, да я же не специально вот это всё, — разводит руками Баринов. — Я же не хотел, чтобы так вышло. Но зато мы теперь точно знаем, что лучше держаться вместе. Представьте, если бы нас всех не было, что случилось бы с Тохой? И да, Тоха, ты зачем полез на этого чувака? — На матчи ходить надо, понял бы, — отзывается хмуро Антон. — И это, кольцо бы тебе, правда, снять. Не по-пацански. — Из принципа теперь спать с ним буду! Пусть меня с ним похоронят. — И смерть твоя будет на бариновской совести, к слову, — добавляет Саша. — Реально, Дим, отвратно получилось. Извинения уже не помогут. — Ты же понимаешь, что дальше-то будет? — вклинивается Костя, пиная носком кроссовка валяющийся на полу мятый пластиковый стакан. Обычно на стаканы Дима раскошеливался только для друзей, а тут ради каких-то хулиганов купил. Это задевает. Особенно Костю, который до сих пор ещё чувствует внутри обиду на каждого из друзей, отдалившихся от него, сместивших на границу своего круга общения. — У нас теперь с ними не просто «стрела» какая-то маячит, а война настоящая. Они теперь только и будут ждать момента, чтобы кого-то хлопнуть. И я не образно. Помнишь, что с парнем на Никитинской стало? — Пацаны, я... — не знает, что сказать, Дима. Он только и может открывать рот да руками махать в воздухе, смотря на друзей. Они действительно зашли слишком далеко. Они действительно нажили себе проблем. Таких проблем, которые даже Чалов, наверное, не назвал бы дурацкими и надуманными. Потому что во всём надо видеть грань, за которую не стоит переступать. А ещё всё должно называться своими именами, без всяких отсрочек и неясностей. Первым к Диме подходит Лёша, кладя ладонь ему на плечо. Конечно, что бы ни случилось, но лучший друг остаётся таковым до конца. Что бы там дальше ни было, но Лёша будет рядом, даже если Дима против и не считает его больше достойным своего общества. Дружба сильнее этого. Потом к ним добавляется Костя, встающий с другой стороны от Димы. У Кости много мыслей, много претензий и обид, но все они перестают иметь ценность, как только дело упирается в проблему, которую невозможно решить кому-то одному. Им сейчас нельзя быть одним. Надо встать рядом, крепко взявшись за руки, и ни шагу назад. Они уже слишком взрослые, чтобы не уметь отвечать за свои слова и действия. Антон встаёт рядом с Лёшей, и тот кладёт ему руку не на плечо, а на талию, двигая ближе к себе. Потому что обещал быть рядом ещё в тот момент, когда, может, и говорить толком не умел. Они навеки связаны по-особому, той невидимой для окружающих нитью, которую не разорвать никакими способами. Они дышат на двоих, смотрят одинаково, живут друг за друга временами. Чувствуют так, как никто не умеет больше, но очень стараются научить других тому же. Саша круг замыкает. С Костей через плечо, по-дружески, соприкасается, Антона за руку берёт, свою ладонь в его вкладывая. Саша всегда был за ним, как за стеной, и так и будет, но иногда самому Антону нужна стена. Всем им нужна надёжная опора временами, какими бы взрослыми и самостоятельными ни казались. — Но, как ни крути, мы — гаражное братство, — говорит кто-то, но звучит так, будто озвучили хором.***
На построении перед дежурством теперь собирается чуть ли не вся школа. Помимо обязательных Дениса Дмитриевича и Александра Александровича, присутствует в качестве наблюдателя Кутепов. Сидит на скамейке, закинув ногу на ногу, пока все остальные стоят. Даже вахтёр Рома, кажется, поднимается со своего места, следя за построением, будто может что-то произойти. Раз на раз, конечно, не приходится, но в некоторые дни и Фёдор Михайлович посещает это мероприятие. Например, сегодня. Говорит, как всегда, Кокорин. Он, наконец-то, выучил регламент, судя по отточенным фразам, смысла которых, может быть, сам не понимает. После Кокорина выходит Чалов, как староста класса, и начинает перечислять, какие изменения в распределении мест дежурства произошли, а они происходят примерно всегда. Потому что есть так называемые штрафники, которых требуется отправить на лестницы. А ещё есть личные просьбы некоторых учителей. Например, Марина Яковлевна всеми силами против наличия Миранчуков в районе её второго этажа. На её счастье, близнецы сами не рвутся в этот ад, ведь на втором этаже собрана вся младшая школа. Не хватало им только за детьми гоняться. Хотя это, пожалуй, можно было бы считать наказанием покруче лестниц. Последним всегда говорит Денис Дмитриевич. Усталым голосом он сообщает, что будет тщательно следить за каждым дежурным постом, будет на всех переменах ходить между ними и, не дай бог, заметит хоть одно нарушение. Потом Чалов передаёт ему список с распределением мест, и Черышев, ещё более устало, со вздохами, которые несколько веселят учеников и заметно раздражают Кутепова, перечисляет, кто куда отправится. Названные подхватывают свои вещи и немедленно идут по указанному адресу. На вахте остаётся Саша, как и всегда, однако в пару ему дают внезапно Антона. Лёшу же вместе с Димой посылают в соседнюю рекреацию, где спортзал, кабинет музыки и почти полное отсутствие жизни, за исключением вечно сидящей там уборщицы с газетой. Кажется, она этот выпуск читает уже несколько лет подряд, не забывая при этом постоянно стрелять недовольным старческим взглядом во всех, кто идёт мимо слишком шумно. Антону стоять на входе и требовать со всех карточки и сменку вообще не нравится. Спасает только Саша, с которым можно поболтать. Более того, подсознательно Антон уверен, что с братом его разделили не просто по случайности. Наверняка, Кутепов настоял, ведь испытывает по отношению к близнецам вполне объяснимые чувства. Он из тех людей, кто запоминает раз и на всю жизнь, а потом отыгрывается ещё долгое время. Антон к такому же классу относит Марину Яковлевну, кстати. — Вас и раньше делили, — говорит Саша. — А тут ещё и на первом этаже оставили, где этот Илья Олегович тусуется больше, чем везде. — Не параной. — Это не паранойя, — фыркает Антон. — Какая фамилия и класс? — без особого интереса спрашивает у остановленного Сашей парня без карточки. На правах бывалого, а потому старшего по неофициальной должности, Саша поручил Антону заполнять журнал. Тот до сих пор не понимает, зачем выписывать эти нарушения, но ходят слухи, будто лично Кутепов теперь будет изучать журнал, так что, заполнять его лучше тщательно. — Это не паранойя, а предчувствие, — заканчивает Антон, когда парень, сурово нахмурившись, проходит в гардероб. — Предчувствия меня ещё никогда не обманывали... Он неудачно поворачивается со своим журналом, чтобы проследить за недовольным парнем, у которого, похоже, ещё и сменки нет. Следовательно, надо записать его и в другую колонку тоже. Неудача поворота Антона заключается в том, что из журнала вылетают какие-то вложенные туда тетрадные листки. Это записи предыдущих дежурных, которые не смогли найти журнал, потому что его подклеивал Рома. Так вот, листки вылетают, и Антон хочет забить на них, но Саша отрицательно мотает головой. Один из листков улетает дальше всех. Какая-то девочка, пробегая вместе со своей подружкой мимо, задевает его ногой и уносит ещё дальше. — Да, блядь! — шипит Антон себе под нос. В миллиметре от ощущения листка под пальцами Антона вдруг резко толкают в бок какие-то очередные невменяемые дети, решившие, что носиться по гардеробу, наверное, очень весело. Пусть Антон сам всю жизнь по нему носился и иногда до сих пор это делает, но сейчас он готов, как старый дед, крикнуть что-то вдогонку, погрозив кулаком. Тем не менее, суть толчка не в том даже, что просто неприятно, а в том, что листок Антон так и не поднимает. Более того, покачнувшись, он врезается в спину стоящему около вахты и мирно беседующему с Ромой директору. Реакции Смолова, конечно, впору бы позавидовать. Он разворачивается, подхватывая Антона за плечи, наверное, быстрее, чем Антон вообще понимает, что заваливается в эту самую сторону. Впрочем, не факт, что Антон соображает сильно быстро. — Осторожней, ты чего, — говорит Фёдор Михайлович, и Антон успевает два раза моргнуть, по-идиотски уставившись на директора, только потом резко отходя от него. Возможно, настолько резко, что даже подозрительно. И всё-таки если не мозг, то те самые чувства и ощущения у Антона работают стремительно. Потому что прикосновение чужих рук к своей коже, пусть и сквозь рубашку, он вполне себе чувствует и через несколько секунд, да и через целую минуту потом. — Дети дебильные бегают, бесят, — поднимая злосчастный листок с пола, проговаривает Антон зачем-то, хотя никто не просил его объясняться. — Не выражайся. В ответ директор получает недовольное цоканье языком и закатанные глаза. И оба действия такие предсказуемые в контексте Антона, что даже вызывают улыбку. — Ебучие, блядь, листы, дети, дежурство, — бубнит Антон, впихивая немного грязные листки куда попало, лишь бы поглубже в журнал. — Ебучий Илья Олегович, чтоб ему, суке, икалось весь день. — Содержательно, — кивает Саша, внимательно смотря на друга. — Завидую твоей грации. — Заткнись. — Да ладно тебе, не в проверяющего же влетел, — Саша пожимает плечами и устремляет взгляд на входную дверь, куда уже несколько минут никто не заходит. Саша наизусть знает все отрезки времени, когда поток людей то больше, то практически отсутствует. — Кстати, насчёт предчувствий... — Нет! — Что нет? — удивляется Саша. — Я даже не договорил ещё, между прочим. — Я заранее. Мало ли ты сейчас спросишь, ну... Не знаю, короче, забей. Забивает Саша, впрочем, только на одну перемену. Это связано с тем, что в данный момент слишком много людей вокруг, а ему не хотелось бы, чтобы кто-то даже случайно их услышал. В школе, как уже много раз отмечалось, сплетни распространяются быстрее скорости звука. Ты ещё и рта не раскрыл, а на другом этаже уже целый класс в курсе, о чём ты хотел рассказать. Головин специально выбирает именно тот момент, когда в рекреации почти никого нет. Четыре класса младшей школы только что дружно прошествовали в сторону столовой, возглавляемые своими классными руководительницами. Кутепов надолго закрылся у себя в кабинете — Саша слышал, как он громко просил Фёдора Михайловича позаботиться о том, чтобы его не беспокоили около двух часов. Кокорин с тех пор, как переместился к директору, вообще перестал часто показываться на людях. И впору бы задуматься об этом, да только дела Кокорина Головина сейчас беспокоили меньше всего на свете. — Что там у вас с Лёхой? — интересуется Саша. — Ничего не изменилось, случайно? — Что, например? — Ну, не знаю, вдруг вы там сошлись или что-то такое, — Саша делает самое невинное лицо из всех возможных. Хотя Антон прекрасно понимает, что друг давно обо всём догадался. Ключевой вопрос, как именно? — Допустим. Не то чтобы прямо сошлись. Лёша не слишком-то хочет это определять, как отношения. Но что-то точно поменялось. — А поподробнее? Антон усмехается на сторону, отводя взгляд. Ну, что он может рассказать Саше? Тот и сам прекрасно видит, что происходит. Не будет же Антон расписывать ему то, как они с Лёшей сегодня целовались в коридоре, напрочь забыв о том, что давно пора было выходить. — Ладно, ты хотя бы счастлив? — спрашивает Саша, видя, что Антон уже где-то не пойми где. — Думаю, что да. Это точно лучше того, что было. И это почти моя мечта. — Почти? — Просто надо посмотреть, как там дальше. Сам понимаешь, не самое однозначное решение, вообще неадекватное почти для всех. И я уверен, что Лёша и сам не до конца понял, что именно мы с ним хотим в итоге получить, к чему мы стремимся. Но, знаешь, он сказал, что сам всегда меня любил. Даже больше двух лет, то есть дольше, чем я его. Во всяком случае, осознанно. Наверное, это можно считать счастьем с моей стороны, правда? Саша закусывает нижнюю губу, раздумывая. Ему не совсем нравятся такие разговоры, ведь если Антон с Лёшей решили встречаться, то надо именно встречаться, а не устраивать что-то временное и «смотреть, как там дальше». Какие-то недоотношения. Совсем не то, что, как думает Саша, нужно Антону. Он всей душой надеется, что Антон не в той стадии, когда согласен на любую хрень, лишь бы получить хоть каплю внимания со стороны объекта обожания. В соседней рекреации Дима тоже решает наконец-то поговорить с Лёшей обо всём, что происходило с ними в последнее время. Дима не сидел, сложа руки и проклиная всех на свете, он ведь действительно старался подумать. Да, он никак не изменил своего мнения по поводу таких отношений, вот только, может быть, готов сделать несколько исключений. Потому что Лёша ему невероятно нужен и важен, как друг, как самый близкий товарищ из всех возможных. — В общем, вы же с Тохой меня не трогаете, правильно? — рассуждает Дима шёпотом, потому что сидящая на дальней скамейке уборщица как-то подозрительно перестала переворачивать страницы газеты. — Я не считаю нормальной такую любовь. Я вообще не уверен, что это можно назвать любовью, потому что, как мне кажется, у вас там... Ну, не в смысле у вас с Тохой, а у... людей, которые спят со своим полом, чисто желание потрахаться, короче. Типа стоит у них только на таких же, и всё. Поэтому никакой любви нет. Но! Я не говорю, что вы с Тохой такие. Может быть, никто не такой, и это я заблуждаюсь. В любом случае, ни вы, ни они в целом, ко мне со своими... вкусами не лезете. Следовательно, пока вы мне не мешаете, нет повода и возбухать, верно? Есть и есть. Трахайтесь на здоровье. Опять же, это я сейчас обо всех, а не о вас с Тохой... хотя я не запрещаю вам трахаться... ну, если хотите... если надо там... Короче, ты понял. Но поддерживать таких я всё равно не собираюсь, ты учти, Лёх. — Я и не прошу тебя поддерживать кого-то, — говорит Лёша. — И вообще-то, меня никто не привлекает из парней, кроме Антона. И никогда такого не было раньше, да и не будет уж точно. Мне нравятся девушки и Антон. Всё. Поэтому не надо причислять меня к какой-либо группе. — А я тебе никогда не нравился? — осторожно интересуется Дима. — Нет. Ты мне друг, и я не планирую как-то рассматривать тебя в другом ключе. Как и вообще любого-другого парня. — И ты готов поклясться, что ни к кому больше ничего не испытываешь? Кроме Тохи. — Готов. Клянусь тебе, Дима, что мне неинтересен никто, кроме Антона, — для убедительности Лёша даже прикладывает ладонь к сердцу. — Ладно. И всё равно для меня странно, что ты выбрал именно своего брата. — Блядь, Баринов, я никого не выбирал! Это получилось само! Считай, что судьба у меня такая. — Хорошо-хорошо. Но я же могу продолжать называть Головина пидором? Вы не оскорбитесь? — Да, ёпт... Дима, мы не имеем к геям никакого отношения... Я не имею. Не надо всё делить на пидоров и не пидоров, — Лёша тут же замолкает, видя перед собой фигуру директора. — Очень извиняюсь, что прерываю настолько важный разговор, — произносит Смолов и протягивает парням какие-то бумажки. — Илья Олегович просил раздать это конкретно вашему классу. Понятия не имею, что он опять выдумал, но лучше ознакомьтесь. Впрочем, могу предположить, что это, в целом, из-за тебя, Лёша. — А что я уже сделал? — Почитай, — советует директор. Лёша опускает взгляд на листовку. Очередное напоминание о том, как должна выглядеть форма ученика гимназии. — Передайте Илье Олеговичу, что пусть сам мне купит другую одежду, если эта не устраивает. — Вообще, ещё до Ильи Олеговича не раз говорилось о том, что хотя бы на день дежурства надо выглядеть прилично. То есть в чёрно-белом цвете хотя бы, ну и без джинс. Какими бы они любимыми ни были, Лёша. Тот строит недовольное лицо, и Федя не может не отметить, что в такие моменты они с братом становятся совсем неразличимыми. Некоторые их эмоции слишком одинаковые в проявлении, как и всякие незаметные привычки. Откуда это в Фединой голове и зачем, он почему-то задумывается только сейчас, вспоминая недавний вопрос Антона: «Почему вы никогда нас не путали, Фёдор Михайлович?»