Но часики спешат и то едва.
Эй, моя судьба, ты нас сведи случайно.
Но ещё хотя бы шаг, хотя бы два,
И моё сердце засвистит, как чайник.
Смелости Лёши, непонятно откуда взявшейся, Антон уже начинает завидовать. А ещё немного бояться, потому что даже он не рискнул бы настолько постоянно проявлять свою любовь, где ни попадя. Дома, не взирая на то, что мама ещё не ушла или всегда может войти в комнату. В школе, наплевав совершенно, что сейчас, между прочим, урок. На перемене, будучи свято уверенным, что никто и никогда не станет смотреть в пространство под лестницей на первом этаже. На улице, по пути до Диминого гаража, на коробке, около подъезда, в самом подъезде, где-то между дверями квартиры. Не то чтобы Антон так уж против. Он не может отрицать, что ему нравится, он ведь именно так всё и представлял в своих мечтах. Однако он не считает нормальным забывать о реальности. Чего бы Антон себе ни представлял, он всегда понимал, что подобные отношения лучше держать в тайне, лучше целоваться украдкой, когда точно никого нет рядом, держаться за руки, пряча их за спиной, и обниматься менее двусмысленно. У Лёши появляется ещё одна привычка, больше похожая на сомнительное развлечение. Он засыпает рядом с Антоном, а потом встаёт за час до того, как мама начнёт собираться на работу, чтобы перейти к себе в комнату, и будто бы совсем ничего не было. Антон откровенно не понимает, в чём суть этого мероприятия. Да, ему нравится засыпать вместе с братом, допустим, это тоже его тайная мечта и надежда, но, во-первых, не так сразу, во-вторых, без этой беготни по утрам. Это ведь совершенно неудобно, зачем мучиться? Что, Лёша, умрёт, что ли, если несколько часов побудет в соседней комнате один? Они и так повсюду вместе. К тому же, Антону, если честно, немного обидно, хочется, чтобы хоть раз Лёша заснул и проснулся с ним вместе. Да, это противоречит всем предыдущим пунктам, но хочется, чёрт возьми, хоть раз. Это же так немного. В общем, пока Антон почти ничего не понимает, но Лёша просил не торопиться, не вешать ярлыки и просто наслаждаться. Что ж, ладно, давайте наслаждаться. — Мы опоздаем, — говорит Антон, проводя ладонями по плечам брата. — Угу, — просто отвечает Лёша куда-то ему в шею, тут же оставляя поцелуй на этом месте. — Давай на физику не пойдём? — Пока что, мы рискуем не пойти никуда вообще, а это уже наглость, не думаешь? Но на физику не пойдём, да. На хер она нужна. Лёша улыбается довольно и накрывает губы Антона своими, целует рвано, быстро. Чуть отстранившись, оба понимают, что слишком мало, поэтому на поцелуи приходится потратить ещё какое-то время. Конечно, они опаздывают, вахтёр Рома требует с них дневники, чтобы поставить печать об опоздании. Того же требуют регламент и Кутепов. Близнецы переглядываются и разводят руками — дневники забыты дома, вот незадача. Рома хмурится, записывает их в какую-то особую тетрадь. Боже, сколько у него этих тетрадей с разными списками штрафников? — Потом покажу Фёдору Михайловичу, — сурово обещает вахтёр, но если бы это только пугало близнецов. Они знают, что сегодня почти гарантированно окажутся в кабинете Смолова. Опоздали на первый урок, а потом прогуляют физику. Скорее всего, успеют натворить что-то ещё, но, возможно, что и двух проступков вполне хватит. И это не волнует от слова совсем. Это даже вызывает какую-то улыбку и небольшое предвкушение. Во время алгебры Дима не может удержаться от соблазна поделиться с друзьями тем, как вчера закончилась его встреча с Машей. А закончилась она бурной перепиской до утра и сегодняшней прогулкой от дома Маши до школы, ведь Дима обещал теперь всегда быть с ней рядом, чтобы ничего не случилось. Кроме того, в порыве счастья Дима не спал всю ночь. — Лежу и улыбаюсь, как дурак, — говорит он. — Такое чувство приятное, знаете, прямо распирает, — Дима вздыхает мечтательно, и близнецы улыбаются широко ему в ответ, прекрасно всё понимая. Зато у Кости никакой радости на лице не написано, потому что Чалов после вчерашних концертов под окнами решил, видите ли, обидеться. — Придурок, — бурчит Костя на перемене, кривясь в сторону одноклассника, погружённого в чтение собственной тетради. — Ещё и помогать отказывается. Я этот сраный пример так и не понял! — Да ладно, перебесится, — отмахивается Саша, через плечо заглядывая в телефон Димы. — Бара, не перебор ли с сердечками? — А ну не лезь! — отворачивается Дима, продолжая стучать пальцами по экрану. — Оу, вот это романтика! — вздыхает громко Антон. — Вот это любовь! — Кстати говоря, вы не знаете, как мы матч следующий играть будем? — неожиданно меняет тему Костя, смотря через распахнутую дверь кабинета истории в окно. Там во всю валит снег, как и в самом начале недели. Погода и не думала меняться, решив, видимо, войти в свой зимний вариант, хотя до конца ноября оставалось ещё почти две недели. Радость от первого снега, красоты и волшебности улиц, быстро сменилась на осознание того, что при снегопаде в футбол особо не поиграешь. Кроме того, на групповом этапе предстояло провести ещё целых две встречи, и если одна худо-бедно вписывалась в рамки ноября, то другая точно стояла на декабрь. Конечно, игра только в следующий четверг, до этого времени может всё измениться, и они будут вообще бегать под проливным дождём, но пока в это слабо верится. Никто, естественно, не знает, что делают в подобных ситуациях. Может быть, приказывают играть несмотря ни на что, может быть, проводят матчи в спортивных залах, заставляя бегать по паркету и забивать голы в те странные маленькие ворота, которые почти не отстают от стены, так как предназначены для гандбола. А может быть, матчи вообще переносят на неопределённый срок, ожидая улучшений в погоде. — Не знаю, у нас в стране нормально играют по сугробам, — пожимает плечами Лёша. — Как минимум, два-три тура всегда зимних получается. — Ну, слушай, мы не профессионалы, а так, — Костя покачивает рукой. — Просто это ж пиздец. Никто поле для нас чистить не станет, в этом я уверен. А разметку, между прочим, нихрена не видно. — Погоди утверждать, что чистить не будут. Кокорин как пойдёт в четверг утром лопатой махать, — Дима, наконец-то, заканчивает печатать свои любовные послания Маше, но забывает вовремя заблокировать телефон, чтобы Саша не прочёл последнего сообщения о том, что Баринов договорился со своей девушкой встретиться на следующей перемене где-то под лестницей на первом этаже. — Ага, пойдёт он, — фыркает Лёша. — Если приспичит, то утро четверга начнётся с его любимого... — О, Миранчучьё! — не успевает Лёша договорить, как завуч уже спешит к ним, помахивая рукой, чтобы привлечь внимание. — Да ёбаный ты, блядь, — сквозь зубы цедит Антон, совсем не радуясь этой встрече. И ведь, казалось бы, ну, что Кокорину могло внезапно понадобиться на четвёртом этаже? Он в последнее время вообще безвылазно торчал в кабинете директора, что даже начали ходить сомнительные слухи, будто после появления в школе Кутепова, Кокорину резко пришлось работать не покладая рук. Близнецы, между прочим, не успели полноценно насладиться этими счастливыми деньками, когда к ним никто не приставал на ровном месте. Иногда они думали, что Кокорин никого, кроме них, в школе больше не замечает и не знает, ведь ни к каким другим ученикам он не цеплялся. — А что это мы такие недовольные? — с нескрываемой усмешкой спрашивает Кокорин, кладя ладони на плечи близнецов, чтобы те точно не вырвались. — Я помешал вашим гениальным планам по прогулу какого-нибудь урока? — С чего вы взяли, Александр Александрович? — выгибает бровь Антон. — Мы очень законопослушные. С тех пор, как в школе появился Илья Олегович, у нас пропало всякое желание идти против правил. — Ну-ну, конечно. Уж кому вы это рассказываете! Ладно, у меня к вам дело. — Опять таскать что-то? — со скучающим видом интересуется Лёша. — О, нет! На этот раз задание, достойное ваших талантов. Я краем уха услышал, будто вы опоздали на первый урок, и наш вахтёр, Роман Сергеевич, как ответственный работник, знаток своего дела и человек, который побаивается Кутепова, — чуть тише, словно по секрету, сообщает Кокорин, наклоняясь ближе к близнецам, — записал вас в особую тетрадочку. И так получилось, что именно сегодня Кутепов эту тетрадочку решил проинспектировать. У него сегодня вообще день документации. — Серьёзно? — вздыхает Антон. — Я даже не удивлён, почему именно нам так повезло. — Слушайте дальше. Кутепов немного наслышан о том, какие вы личности. Сразу скажу, что мы с Фёдором Михайловичем до сих пор в ступоре и не понимаем, кто мог слить такую конфиденциальную информацию. Ведь никто никогда не слышал о ваших приключениях! Кхм, так вот, Кутепов решил выступить в роли судьи и придумал вам наказание. Поскольку чутьё мне подсказывает, будто вы не собираетесь на урок физики, который вот-вот начнётся, то я понимаю, что это станет ещё одним пунктом в докладной Кутепова. А он, уж поверьте, начал её писать буквально несколько мгновений назад. Поэтому я предлагаю вам выполнить моё поручение, которое мы потом представим в качестве вашего искреннего раскаяния, и Илья Олегович отложит докладную до лучших времён. — То есть вы нам хотите помочь? — с сомнением спрашивает Антон. — А как я могу не помочь своим любимым ученикам? Да на вас же школа держится! Нет, правда, без ваших приколов я бы давно повесился от скуки. — В чём задание-то? — уточняет Лёша. — Ой, надо всего лишь очистить школьный двор от снега! Лопаты вам Роман Сергеевич выдаст. Они, конечно, не то чтобы очень новые, но мы не миллионеры, чтобы раскошеливаться на инвентарь каждый год. — Прекрасно, — близнецы синхронно закатывают глаза, представляя, что им достанется. — Не вижу признаков благодарности на ваших лицах, — показательно хмурится Кокорин. — Между прочим, я ведь могу забрать предложение обратно. Близнецы выдавливают из себя улыбки и говорят дружное, пусть не особо радостное, «спасибо». Кокорин хлопает их по плечам и объявляет встречу в гардеробе через три минуты. — Парни, вы тогда и стадион почистьте заодно, ладно? — смеётся Костя им вслед. Антон показывает другу средний палец.***
Кто бы мог подумать, что поход в кабинет к директору когда-нибудь станет их тайной мечтой, но ведь никто и не думал, что однажды придётся убирать школьный двор. Антон недовольно бормочет проклятия в адрес Кокорина целую перемену, пока вместе с Сашей идёт по этажу, направляясь на английский. Пусть с момента уборки снега прошло уже несколько часов, это не отменяет испорченного настроения и ненависти к завучу, которая поселилась в душе Антона, стоило только Кокорину переступить порог здания школы. Он не знает, откуда в нём такая сильная неприязнь, ведь завуч, казалось бы, ничего плохого им с Лёшей никогда не делал и не желал. Вот даже сейчас вроде бы помог, но тем не менее чем-то Кокорин Антону не нравился. Его вечные подколы раздражали, придирки заставляли стискивать зубы, а задания вообще вызывали неконтролируемый порыв злости. Самое главное, Антон был уверен, что лично у него все эмоции написаны на лице, ведь не раз за это получал, но Кокорин, чёрт бы его побрал, в ответ на такое отношение лишь улыбался придурковато, отвешивал очередную шутку и хлопал по плечу, как старого товарища. — Удивительно, как Денис Дмитриевич и Фёдор Михайлович могут быть его лучшими друзьями, как они вообще его терпят столько времени, — продолжает Антон, кидая рюкзак на стул. — Ну, мы же как-то терпим Бару, хотя за ним тоже полно неоднозначных действий, — пожимает плечами Саша. — Кстати, куда Лёха пошёл? — В столовую вместе с Барой как раз. О, Кучай... Не успевает Антон до конца обратиться к другу, пролетающему мимо него к соседней парте, как Костя тут же оборачивается в сторону двери в класс, чтобы гневно крикнуть: — Ну и пошёл ты на хуй, обиженка! — Чё? — удивляются Саша с Антоном. — Это я про Пони. Придурок. Козёл. Припизднутый, — Костя принимается вынимать вещи из рюкзака, швыряя их на парту с грохотом. Удивительно, как Инна Юльевна, просматривающая какой-то блокнот за своим столом, ничего не слышит... Хотя нет, неудивительно, это же Инна Юльевна. — А можно всё-таки какой-то контекст? — осторожно просит Саша, пока Антон только отодвигается подальше от разозлённого друга. Кажется, день сегодня явно не задался у всех. Однако вместо контекста и пояснений Костя только раздражённо вздыхает, а потом решает вылететь из класса вновь. Наверное, собрался устраивать разборки с Чаловым. Антон и Саша тут же срываются следом, еле поспевая, и в какой-то момент их путь оказывается прерван Ерохиным. Впрочем, только лишь путь Саши. Александр выходит из кабинета, держа перед собой внушительную стопку папок. Одновременно с этим он пытается закрыть ногой дверь в кабинет, который оставляет пустым на неопределённое время, что может быть опасным, учитывая количество любопытных учеников в школе. Как раз в это мгновение несущийся мимо Саша, пытающийся успеть хотя бы за Антоном, если не за Костей, на полной скорости врезается в учителя. Верхние папки валятся на пол, одна из них даже задевает Сашину голову, а нижние Ерохин еле успевает неловко подхватить, но несколько файлов, просто вставленных внутрь папок, с тихим шелестом слетают под ноги. — Простите, пожалуйста, — Саша шокировано смотрит на устроенный беспорядок, потом на Ерохина. Тот тоже медленно то опускает взгляд в пол, то поднимает его на Сашу. — Головин, ты чё застыл? — возмущённо интересуется Антон чуть ли не из другого конца коридора. Однако он быстро оглядывает сложившуюся ситуацию, хмыкает как-то подозрительно и решает оставить друга на милость судьбе. — Я сейчас всё соберу, Александр Юрьевич, — быстро приходит в себя Саша и начинает подбирать папки. Ерохин принимается складывать файлы, засовывая их в первую подвернувшуюся под руку папку, даже особо не глядя, что где. Сейчас это неважно, учитывая, что изначально всё это барахло Людмила Анатольевна попросила отнести в учительскую, чтобы теперь лежало там. На прошлой неделе она провела ревизию кабинета, поскольку получила соответствующее распоряжение от Кутепова, и нашла много ненужного. Сама, разумеется, ничего никуда нести не стала, ведь есть же Ерохин. Но он, как выяснилось, тоже с поручениями справляется так себе. Саша готов провалиться от стыда под землю, но пока ему не светит даже первый этаж. Ещё и Антон ушёл, нет бы помочь, вместе же бежали, не смотря по сторонам. Рядом с другом, как кажется Саше, он чувствовал бы себя увереннее. А тут такая нелепость... Сердце Саши пропускает несколько лишних ударов, когда он понимает, что вместо папки поднял какой-то очередной файл, за который с другого конца уже взялся Ерохин. Волнение растёт, и Саша начинает покусывать нижнюю губу, продолжая держаться за скользкий файл. Держится за него так, будто это смысл жизни. Александр почему-то тоже не спешит забирать файл себе. Вместо этого он громко шмыгает носом. — Вы заболели? — спрашивает Саша и наконец-то решается посмотреть на учителя, а то как-то невежливо и подозрительно получается. — Давно. Это бывает почти каждый раз, как только немного холодает. Не поможешь мне донести это до учительской, а то я боюсь, что придётся ещё несколько раз поднимать всё с пола? — Саша автоматически кивает головой, потому что согласен буквально на что угодно. Мозг работает куда медленнее, чем желания. — Может быть, вам стоит взять больничный? — продолжает Головин, когда они спускаются по лестнице. — Я думал об этом, но в последний момент решал, что сейчас не лучшее время. Слишком много дел, которые не хочется прерывать. Да и потом наши занятия и твоя научная работа... — Да, наши занятия и моя научная работа, — зачем-то повторяет Саша. — Впрочем, наверное, я уже достаточно затянул с лечением. Не хочется заражать тебя, да и вообще учеников. Поэтому, скорее всего, завтра или послезавтра я всё же уйду на больничный. — Здоровье важнее, Александр Юрьевич. Я могу и сам делать задания. — Да. Ну или, если хочешь, мы могли бы встретиться где-то на следующей неделе. Думаю, я буду здоров к этому времени и вернусь в школу, — вопреки своим словам, Ерохин разражается хриплым кашлем. — Спасибо, что помог, Саша. Тебе на урок уже пора. Саша удивлённо переводит взгляд на дверь учительской, не понимая, как они так быстро до неё добрались. Ерохин забирает у него остаток папок и вносит в помещение. Первое, что озвучивает Саша, когда возвращается в кабинет английского, так это новость о болезни Ерохина. Для всех друзей это значит только то, что историю и обществознание теперь какое-то неопределённое время будет вести Людмила Анатольевна. Это неприятно, и все недовольно поджимают губы. Самому Саше обидно совсем от другого, ведь теперь он не сможет лично заниматься с Ерохиным. Не будет их встреч после уроков в пустом кабинете и практически пустой школе, не будет бурных обсуждений каких-то исторических моментов, которые волнуют обоих, не будет разговоров во время коротких перерывов. И сколько этого всего не будет, Саша не знает.***
Таким же неопределённым до последнего остаётся вопрос о проведении матча с гимназией из Чертаново. Команда, конечно, готовится к нему, не взирая на то, что какая-то комиссия, возможно, та же самая, что назначала срок наказания для Саши, до сих пор не приняла окончательного решения. То, что ближайший матч отменять не будут, объявили почти сразу, потому что с двумя переносами они просто не успеют закончить чемпионат в нужные числа. А вот как именно будет проходить матч и где, никто не знает. Тренировки проводятся исключительно в зале, потому что Артём морально не готов выпускать команду на мороз, чтобы половина потом заболела, ведь у них и без этого с составом напряжёнка. Если честно, Артём не представляет, что делать, если всё-таки скажут играть на улице, а следующий матч не отменят. Вот если бы провели голосование, он бы отдал свой голос за то, чтобы заключительный матч группового этапа перенесли на следующий год, хотя бы на март. Тем более, там игра с 623-й школой, на их территории к тому же, и им бы подготовиться получше. Сейчас же Артём напирает на то, что это последняя игра дома, возможно, вообще последняя, ведь даже если они выйдут в одну шестнадцатую финала, то не факт, что жеребьёвка разрешит им играть на домашнем стадионе. Кроме того, благодаря ошибке 623-й школы в прошлом матче, сейчас между ними всего одно очко разницы, следовательно, надо выигрывать, чтобы либо оставаться при таком минимальном разрыве, либо подниматься на первое место группы, что, конечно, кажется невероятным. Саша, хотя и отстранён от игр, всё равно продолжает тренироваться вместе с командой, так как в последнее время это становится его единственной отдушиной. Встречи с Ерохиным прекратились, Антон со своими отношениями перестал проводить вечера у Саши в гостях, в гараже они тоже не собирались, потому что холодно, да и Диме не до этого. У него ведь тоже любовь. В общем, Саше грустно, и спасается он только этими тренировками и занятиями с Денисом Дмитриевичем по понедельникам. — Миранчук! Куда ты побежал?! — разносится по всему залу эхом, и Антон лишь фыркает. Он уже привык к постоянным замечаниям со стороны тренера. Они разделились на две команды, игра в самом разгаре, и никто не хочет уступать даже на простой тренировке. Особенно, когда против тебя команда, в которой состоит Исаков. У Антона принципиально стоит задача его обыграть, и он сделает всё возможное для этого. — Миранчук, сколько можно не замечать партнёров? Ты в курсе, что футбол — это командная игра?! — кричит Артём, взмахивая руками. Антон рад бы замечать, да только партнёры уже несколько раз упускали моменты после, казалось бы, идеальных передач. Даже Лёша, и тот путался в ногах, отдавая мяч сопернику. Между прочим, именно из-за него они допустили атаку на свои ворота, а потому уже проигрывают 2:3. Антона это злит, и он берёт всё под свой контроль. Лучше играть одному, если никто больше ничего не может. Пусть и неправильно это. — Ты мог отдать пас мне, нет? Совсем ничего не видишь! — возмущается Костя. — Я с поднятой рукой бежал через весь зал, по-твоему, просто так? — Я был в более выгодной позиции, — объясняет Антон. — И что ты сделал из своей выгодной позиции? Пробил выше ворот! Спасибо тебе большое, теперь опять всё заново начинать. — Не нравится, так переходи в другую команду. У них, вон, все действия слаженные. — Миранчук, хватит препираться, — обрывает Артём. — На скамейку сядь, подумай. Ларин! — Артём машет парню из команды соперника. — Ты тоже отдохни пока. В отсутствие Антона их команда пропускает ещё один мяч. Оказывается, Максименко вспомнил о старой травме, ему что-то где-то дёрнуло, поэтому он не стал даже реагировать на летящий мяч, а сразу схватился за ногу. Артём командует сделать небольшую паузу. Костя обиженно смотрит на хмурого Антона, у которого так некстати опять начинает всё идти наперекосяк. Казалось бы, только-только его игра наладилась, даже проклятые пенальти худо-бедно стали получаться, и вдруг снова откатился назад, будто за несколько дней он совершенно забыл, что такое футбол и как в него играют. Это раздражает, это бесит до той степени, когда хочется что-нибудь сломать. Антон не может сдерживаться в общении с друзьями, хотя и понимает, что не они виноваты в его кривоногости и плохом настроении. Пока Игорь разбирается с Максименко, интересуясь у него по поводу травмы, Артём решает вынести из тренерской несколько вариантов схем на ближайшую игру. Их Артём чертил сам ручкой на тетрадных листах буквально в любую свободную минуту своего времени, то есть, например, параллельно ужину дома или на перемене между уроками. — Здрасте, Фёдор Михайлович, — говорит команда нестройным хором, и Артём поворачивается в сторону вошедшего, немало удивляясь. Смолов в спортзале, да ещё и во время тренировки футболистов, — это нонсенс. Насколько Артём знает, в основном, из слов Саши, то Смолов принципиально не хочет себя никак связывать с их командой. Он дал добро на их основание, несколько раз, скорее всего, из вежливости поинтересовался, как успехи, но не более. Потому что у него какая-то там душевная травма, незаживающая рана, которую ему нанёс именно футбол, ну и немного сами Артём с Сашей, что, в целом, по тем временам тоже относилось к футбольной части Фединой жизни. — Неожиданно. Какими судьбами? — интересуется Артём, подходя к Смолову, внимательно рассматривающему спортзал, будто впервые его видит. — Слышал, у вас игра скоро. Вроде как, даже здесь. — Мы ещё не знаем, будет ли эта игра. Из-за погоды могут отменить, а могут перенести, например, сюда, — Артём разводит руками, имея в виду зал. — Ясно. Я просто хотел предупредить, что собираюсь посетить эту игру. Если она, конечно, состоится. — Прийти на матч? — ещё больше удивляется Артём. — А как же ненависть к футболу? — О чём ты? Я никогда не ненавидел футбол, — Федя хмурится, прекрасно зная, откуда растут ноги этой новости. Конечно, Кокорин растреплет любой секрет, особенно тот, который имеет отношение к нему самому или к его близким друзьям. — Просто мне не до него. Есть много других важных дел, некогда рассиживать на стадионе, смотря на вашу самодеятельность. Но, как директор, я всё-таки обязан понять, на что именно вы тратите своё время. Тем более, в команде есть определённые личности, вызывающие много вопросов своим поведением. И я должен посмотреть, как они... Федя резко оборачивается, еле успевая отскочить в сторону от летящего ему в голову мяча. — Вот и посмотрел, — вполголоса комментирует Артём, вздыхая с полуулыбкой. Он даже чуть-чуть рад этой неловкой ситуации, возникшей на ровном месте. Федя пришёл тут, весь такой важный, строит из себя невесть что, называет их команду самодеятельностью, а Артём очень не любит подобное отношение к тому, чем занимается с рвением и любовью. — Миранчуки! — выкрикивает Смолов. — А чё мы-то? — отвечает аналогично Антон. — А кто ещё? — Ну, мало ли кто. И вообще, это не я, а Лёша. — Что? Нихуя! — резко оборачивается тот к Антону. — Я сразу сказал тебе мяч не трогать. — И полез его отбирать! А кто просил это делать? Вот и получилось... Они начинают так увлечённо и почти самозабвенно спорить, что вся команда смотрит и не может оторваться. Кто-то улыбается, кто-то посмеивается, Чалов думает, почему чувство стыда испытывает он, а не виновники ситуации. Игорь, Артём и Федя тоже смотрят, не пытаясь вмешаться. Всё заканчивается тем, что близнецы так и не находят более виноватого среди друг друга, поэтому просто отворачиваются в разные стороны, замолкая. Но небольшой конфликт не исчерпан, в этом можно поклясться. — В общем, имейте в виду, что я буду на игре, — заканчивает, наконец, Федя. — Милости просим, — Артём едва ли не делает реверанс, провожая директора к выходу из спортзала. На самом деле, желание Феди посетить матч не связано ни с какими директорскими обязательствами. Он это прекрасно понимает внутренне, но для всех остальных придумывает красивую и правильную легенду о том, что собирается обратить внимание на поведение Миранчуков, на которых поступает слишком много жалоб. Такая формулировка устроит даже Кутепова. Он ведь очень напоминает Иду Геннадиевну, а она, насколько Федя помнит, всегда пропагандировала команды, состоящие из определённой категории учеников. Близнецы, как и Федя в своё время, не вписываются, но Артём утверждает, что они приносят наибольшую пользу команде. Федя пойдёт на матч, чтобы убедиться, что без близнецов команда существовать не может, следовательно, нельзя ограничивать им доступ к ней. Но сам Федя прекрасно понимает, что ему просто необходимо увидеть их хоть раз на поле вместе, внутри игры. Он не уверен, что когда-либо у него будет такая возможность ещё раз, а здесь все мотивы и обстоятельства складываются в нужную сторону. Впрочем, кроме одного момента. Возможно, игру отменят, перенесут на следующий год или придумают что-то ещё. Федя всё-таки не готов заинтересоваться футболом в той степени, как раньше, чтобы ездить за кем-то куда-то, да и странно это, не придумаешь подходящего объяснения, в чём необходимость быть на стадионе. Поэтому Федя, совершенно не верящий ни в какие знаки судьбы, решает положиться на собственную удачу, которая почти никогда не подводила. Его жизнь состоит из ситуаций, вероятность которых один на миллион, но он постоянно попадает именно в них. Может быть, сейчас тоже удастся попасть? Может быть, ему выпадет шанс осуществить маленькую мечту напоследок.***
И судьба ему благоволит. Игру не отменяют и даже разрешают провести в тёплом спортзале, если он соответствует необходимым требованиям. Однако спортзал внезапно, пусть и ожидаемо, не соответствует. У них нет футбольных ворот, поэтому комиссия, которая приезжает осматривать территорию, не даёт одобрения на игру в комфортных условиях. Командам придётся бегать на стадионе, под снегом и в холод. И болельщикам придётся стоять в таком же положении, но они, в отличие от игроков, имеют право не приходить. Вопреки всему, болельщики приходят. Среди них почти нет девушек, потому что, видимо, Кристина и её подружки потеряли всякий интерес к одному конкретному игроку команды, зато остаётся Оля Юдина, появившаяся ещё на прошлой игре. Приходит и Дима, заодно позвавший с собой Машу, которой давно мечтал показать своих друзей с новой стороны. Также к болельщикам присоединяется дисквалифицированный Саша, и первое, что он делает вместе с ними на импровизированной трибуне под навесом, — рассказывает историю своего отстранения. Все ему сочувствуют, но ободряют мыслями о том, что ради него команда точно выйдет в финал, где он обязательно станет звездой и покажет всем, как они ошиблись, лишив его футбола на такой длительный промежуток. — Нихуя себе, директор, — полушёпотом сообщает остальным Миша Расторгуев. — Это что, теперь и сматериться нельзя будет? А как же болеть тогда? — Да как болели, так и будем, — отмахивается Дима. — Что, Фёдор Михайлович, не человек, по-твоему? — Интересно, почему он пришёл, — спрашивает Егор Сущёв. — Я слышал, будто он не то чтобы поклонник футбола. Вроде как, он даже его терпеть не может. — Не похуй ли? Пришёл и пришёл. Может, ему поручили. Главное, чтобы наши не опозорились. — А наши в какой форме играют? — интересуется Маша. — В зелёной. Наконец-то будут контрастировать с полем. В раздевалке речь тоже о форме. Поскольку никто не хочет отморозить себе хоть какую-нибудь часть тела, то в ход идут и шапки, и перчатки, и другие утеплительные изобретения человечества. — Жаль, нет награды за самую красивую форму сезона, — иронично замечает Костя, надевая шорты поверх треников. — Мы победили бы всех в номинации «Колхоз года». — Не победили бы, — качает головой Ваня. — У нас Мотя слишком модный. Матвей с нескрываемым восторгом рассматривает свои длинные лосины, которые ему достались со времён игр в спортивной секции. Радостно, что с тех пор он особо не вырос и не изменился. Впрочем, не обходится и без отчаянных в их команде. К таким относится Антон, решивший, что спокойно сыграет в шортах на голые ноги. Лёша поглядывает на брата с беспокойством, потому что шапка с перчатками его особо не убеждают, тем более, Антон изначально собирался играть и без них. — Что-то я волнуюсь, — внезапно сообщает перед самым выходом на поле Антон. — У нас прошлая игра с чертановскими была так себе, а тут такие условия, что вообще не ясно, чего ждать. Ещё и без Саши. Да и у меня на тренировках совсем ничего не получалось опять. — Тош, всё будет нормально, — Лёша берёт его ладонь в свою. — Я уверен, что у нас получится. И ты не раз уже показывал, что то, что происходит на тренировках, вообще никак не связано с тем, что ты делаешь во время игры. Тебе на поле нет равных. Ты даже в прошлом матче забил, хотя всё было против нас. Я в тебя верю. И вот это одно: «Я в тебя верю», — и сцепленные мизинцы каким-то совершенно магическим образом рассеивают все сомнения, все страхи. Антон вспоминает, что обещал Саше сделать всё, чтобы они вышли в финал, вспоминает, что говорил всей команде в раздевалке после матча с 623-й школой, вспоминает слова Фёдора Михайловича, который тоже верит в него. У них есть болельщики. Преданные, несмотря ни на что, поддерживающие до последнего, верящие в них. Есть тренеры, которые тоже верят, пусть и не всегда это показывают. У них есть они сами, собирающиеся по взмаху рук Антона в круг, чтобы сказать друг другу самые важные слова, от которых пойдёт вся игра. Лёша оказывается прав. В очередной раз у них с Антоном получается удивить буквально весь стадион. Даже Артём Сергеевич в какой-то момент застывает на месте, не зная, как объяснить происходящее. Он ведь видел, как не ладилось на тренировках, видел все огрехи и глупые ошибки, он кричал и возмущался, не понимая, почему это всё до сих пор присутствует в их команде. Теперь же он не узнаёт близнецов. Конечно, ему удавалось видеть в других играх какие-то наброски на ту связь, которая есть между ними, но это и рядом не стояло с тем, что он видит сейчас. Болельщики тоже поражены, Саша чуть ли не с открытым ртом следит за происходящим, ведь с трибуны всё вообще не такое, как на поле. Там, в процессе игры, он бы и не заметил, наверное. Про Федю говорить вовсе не стоит. Он находится чуть отдельно от основной массы болельщиков, чтобы не смущать своим присутствием и не акцентировать их внимание на собственных переживаниях. Федя совсем не уверен, что у него получится скрыть свои симпатии по отношению к конкретным членам команды. Он и не пытается, сразу понимая, насколько это бесполезно. Антон и Лёша показывают нечто невероятное. Федя никогда не думал, что возможно чувствовать друг друга на поле буквально с закрытыми глазами. Он слышал, ещё будучи игроком, словно у футболистов-родственников, тем более, братьев-близнецов есть особенное взаимопонимание, но вживую сталкивался с ним лишь однажды. Если честно, Федя и не верил особо, думая, что это какие-то сказки, желание придумать красивую историю на ровном месте, чтобы как-то прорекламировать некоторых игроков чемпионата. Теперь он видит это снова, это происходит прямо перед ним, и Федя даже не понимает, какие чувства в нём появляются. Но самое главное — это вообще не то, что он впервые увидел несколько лет назад, когда ещё выходил в составе «Динамо». Лёша стоит именно там, куда Антон собирается дать пас, хотя сам Антон ещё не закончил борьбу. Они даже не поднимают глаз, чтобы убедиться в правильности своих действий. Лёша выполняет навес, и мяч ложится точно на голову брата, а не кого-нибудь другого. В штрафной соперника во время углового слишком много игроков, но Лёша находит того, кто ему нужен. Феде кажется, что на поле есть только они вдвоём, во всяком случае это касается всех атак. Федя не может оторвать взгляда, для него всё будто бы в замедленном действии, чтобы дать ему возможность рассмотреть каждую мелочь. И он рассматривает с неподдельным интересом. Он радуется вместе с болельщиками, когда мяч закатывается в ворота чертановских, он поднимает руки, видя, что последним мяча коснулся Антон. И когда тот бежит обниматься к Лёше, когда шепчет ему что-то в шею, когда к ним подбегают некоторые из оставшихся членов команды, Федя вдруг ловит себя на мысли, что улыбается. Улыбается, глядя на футбол. Антон оборачивается в сторону трибуны, чтобы потрясти кулаком, но вдруг останавливается. Он сталкивается взглядом с человеком, которого никак не ожидал здесь увидеть. Федя тоже смотрит на него, и пусть между ними довольно приличное расстояние, но обоим кажется, что они понимают эмоции друг друга. И на душе у Антона и Феди одновременно становится ещё чуточку радостнее, и оба почему-то вдруг начинают верить, что всё возможно. Сегодня они уйдут со стадиона счастливыми. Забивает Чалов, забивает Лёша с передачи, конечно же, Антона. В концовке, когда Артём решает поменять близнецов на двух единственных человек на скамейке, забивает даже вышедший Исаков. У него первый гол в чемпионате, и радости столько, будто вывел всю команду в финал. 4:0, и на какое-то время они даже могут возглавить таблицу, пока 623-я школа ещё не сыграла свой матч. Они не испытывали такой радости ни от одной победы здесь, разве что, в тот момент, когда разгромили лицей в первом отборочном. Антон так рад, что даже не обращает внимание на гордящегося собой Исакова, он только улыбается, хлопая болельщикам. И снова вроде бы не специально, случайно, пока обводит взглядом всю эту небольшую, но такую нужную группу поддержки, смотрит чуть вбок, зная, что на него посмотрят в ответ. Антон и не думал, что когда-нибудь присутствие Смолова будет ему приятно и, может быть, чуть-чуть необходимо. Почему-то в нём рождается странная мысль, что Фёдор Михайлович дал ему ещё больше уверенности, помог окончательно рассеять все сомнения в самом себе. Федя не думал, что когда-либо снова окажется на футбольном матче, пусть это и школьные команды. Он будто заполнил, наконец, ту пустоту, которая начала образовываться внутри в последнее время. Ему не хватало этого, не хватало стадиона, не хватало игры, её ритма и той красоты взаимодействия, которую показали ему близнецы. И, кажется, ему не хватало Антона... — Я же говорил, что всё получится, — крепко обнимая брата, говорит Лёша, прижимаясь щекой к его щеке. В раздевалку приходит Саша, которому, конечно, разрешено чуть больше, чем остальным болельщикам. Он ведь часть команды, пусть сейчас может помочь только своей поддержкой. Саша поздравляет всех, пожимает руку Матвею, который сделал несколько красивых спасений, ведь, несмотря на крупный счёт, игра была всё же не в одни ворота, и чертановские тоже неплохо огрызались. Саша кидается с визгом счастья на близнецов, когда, наконец, добирается до них. Удивительно, но сегодня даже Артём не высказывает ни слова претензий и неожиданно для всех вдруг выдаёт: — Миранчуки, вы как, чёрт возьми, это делаете? Этот было потрясающе! Почему я только сейчас узнал, что в вас есть такие способности?! — Артём Сергеевич, да они сами, кажись, только узнали, — усмехается Игорь Дивеев, скидывая перчатки. — Чтоб в матче с 623-й, когда бы он ни случился, я снова увидел это... это... Я даже не знаю, как это назвать, — говорит Артём. — Это особая близнецовая связь, — с важным видом спешит сообщить Саша. Уже на улице, пока Лёша и Костя задерживаются где-то, хотя, вроде как, из раздевалки выходили все вместе, Антон говорит Саше: — Кстати, а ведь девятнадцатое число прошло. Не сбылось твоё пророчество, ни в кого я не влюбился, кроме Лёши. Так что, плохая из тебя гадалка, Головин. Не потомственная. Саша озирается по сторонам, замечая, что Дима и Маша уже ушли, поэтому никто не слышал эту информацию. — Знаешь, я, возможно, не так истолковал расклад, — произносит Саша немного с опаской и заметно нервничая. — Мне кажется, имелся в виду не ты. — В смысле? Расклад был на мою судьбу. — Да, только твоя судьба — это же не только ты сам, но и люди, которые тебя окружают. Следовательно, их действия и мысли могут сказываться на твоей судьбе. И вот я подумал, честно, голову поломал прилично над этим вопросом, но мне кажется, расклад показал, что вторая влюблённость будет не у тебя. Это ты для кого-то ей станешь. — Что за хрень? — фыркает Антон. — Кому я нужен, кроме Лёши? Это давно уже доказанный факт, что я даже в теории никого не могу заинтересовать, как... объект любви. Вот с Лёшей повезло, срослось, а на большее Вселенная не расщедрится. — Ну, я бы не был так уверен. Людей вокруг полно, даже на улице. Всякое бывает. В любом случае, париться по этому поводу точно не стоит. Всё равно ты не узнаешь, кто этот человек, пока либо случайно не влюбишься в него сам, либо пока он не захочет тебе признаться. А он вряд ли захочет. — Ты прямо уверен в этом. А я продолжаю считать, что это какой-то бред. — Ну, не знаю. Я спрашивал у карт, они так сказали, — Саша беспечно пожимает плечами, словно не говорит ничего необычного. — Может, карты заодно сказали, кто этот тайный поклонник? — усмехается Антон. — Нет, не сказали. Но, если я правильно понял, то он, скорее всего, водолей. Ну, по знаку зодиака. Короче, родился где-то в феврале. — Не знаю я никого, кто родился в феврале. — Вот потому я и говорю тебе: забей и не парься, пока это тебя не коснулось. Мы с картами считаем, что вряд ли вообще коснётся. На данном этапе, разумеется. Я ведь предупреждал тебя, что любое действие может изменить весь смысл расклада? Но в этот момент из школы, наконец-то, выходят Лёша с Костей, и потому не самый приятный и нужный для Антона разговор прерывается.***
Уже в декабре Саше удаётся уговорить Антона прийти в гости. Это стоит, надо сказать, немалых усилий, потому что Антон сам-то всегда рад быть рядом с другом, но Лёша, который не имеет возможности теперь постоянно таскаться где-нибудь с Димой, видите ли, в одиночестве слишком скучает. Вот если бы Дима немного отвлёкся от своей Маши, с которой буквально сдувает пылинки, всё стало бы куда проще. В крайнем случае, если бы Костя не проводил каждый вечер в обществе Чалова, тоже было бы полегче. Но Лёше себя пристроить некуда, а потому он очень неохотно соглашается отпустить брата в гости. — Пришёл бы вместе с тобой, чё, — пожимает плечами Саша. — Я вроде бы никогда не говорил, что против. — Нет, Лёша уверен, что это будет странно, как будто он меня контролирует, — говорит Антон, снимая куртку. — Хотя что-то мне подсказывает, что он очень сильно ревнует меня к тебе. Саша звал Антона, чтобы поделится самым важным своим переживанием последних дней — отсутствие Ерохина. Он ушёл на больничный в ту неделю, когда Саша помогал ему с перетаскиванием папок в учительскую, но вот уже вторая неделя, как его нет. Саша волнуется, их занятия не проводятся, а ещё он боится, что с Александром Юрьевичем могло случиться что-нибудь страшное. Головин плохо спит третьи сутки кряду, каждый раз думая о том, когда же учитель вернётся в школу. — Может, мне позвонить ему? — спрашивает Саша. — У тебя есть его телефон? — Конечно. У меня есть и телефон Дениса Дмитриевича, на всякий случай. Просто я не знаю, насколько нестранно будет его беспокоить. — Скажи, что волнуешься по поводу занятий. В конце концов, экзамены — это типа важно. Надо видеть, как Саша собирается с силами, чтобы набрать необходимый номер. Он несколько минут просто смотрит на телефон и говорит себе, что всё-таки слишком неестественно звонить учителю по такому поводу. Саша уверен, что не сможет нормально объяснить причину беспокойства, и Ерохин подумает что-нибудь ненужное. Антон откровенно не понимает, как Ерохин может о чём-то догадаться, если он, скорее всего, и не думал никогда, что Саша, лучший ученик, способен вдруг в него влюбиться. И всё-таки Саша звонит. Долго ждёт, пока на другом конце снимут трубку, уже решает сбросить вызов, но поздно. — Здравствуйте, Александр Юрьевич, это Саша! — начинает Головин, и Антон еле сдерживается, чтобы не рассмеяться. Такой у Головина бодрый голос с натянутыми интонациями, якобы совсем не подозрительными. — Как вы себя чувствуете? Просто вас нет в школе уже довольно давно, а у нас же с вами занятия. — Да-да, я помню. Такая глупая ситуация, на самом деле. Я уже давно здоров, но не могу выйти с больничного. Представляешь, справку никак не получить! В поликлинику не записаться, всё занято. В принципе, если ты так беспокоишься по поводу занятий, то... можем встретиться в какой-нибудь удобный для тебя день или в пятницу, как обычно. — Где встретиться? — не понимает Саша, но смотрит вопросительно на Антона, будто тот подскажет. Антон же подходит чуть ближе к стулу, на котором сидит друг, потому что очень заинтересовывается. — У меня дома? Если тебе несложно, конечно. Я живу не так далеко от школы, минут двадцать идти. — Хорошо, без проблем. Ага-ага, да, я написал. До свидания, Александр Юрьевич. До пятницы, — Саша резко поворачивается к Антону и хватает того за руки. — Я только что согласился прийти домой к Ерохину! — выпаливает Саша. — Что ты сделал? Головин, ты... Ты в своём уме, вообще? Какое к нему домой? Зачем? Когда? — В пятницу. Потому что он не может выйти с больничного без справки, а в поликлинику никак не записаться. И поэтому в пятницу мы будем заниматься у него дома. Ой, это же завтра! Антон продолжает удивлённо смотреть на Сашу. Чего он никогда от него не ожидал, так это вот таких спонтанных решений. Взять и согласиться прийти домой к человеку, в которого влюблён, который ещё и твой учитель, и репетитор, и вообще... — А какого хрена он приглашает тебя к себе домой ни с того, ни с сего? — Ну, повод есть. Репетиторы же ходят по домам своих учеников, — быстро находит объяснение Саша. — Только что-то я не слышал, чтобы он шёл сюда. — В обратную сторону это тоже работает. — Ага... Нет, знаешь, мне это не нравится. Это слишком подозрительно и странно. К нему домой... Почему он не мог просто дать тебе ещё задания и встретиться уже тогда, когда выйдет? — Не знаю. Он просто предложил. Я просто согласился. — Даже не подумал ни о чём! — Антон принимается ходить по комнате, периодически вскидывая руки. — Я против. Ни к какому Ерохину ты не пойдёшь. Я чувствую, тут что-то не так, а предчувствия меня ещё никогда не обманывали. — М-да, походу, не зря Лёша ревнует, — цокает языком Саша. — Успокойся, Тох. Что со мной может случиться дома у Ерохина, ну, серьёзно? Ой, молчи! Уж поверь, я Александра Юрьевича получше знаю, и ничего подобного просто не может произойти. — Я пойду с тобой завтра. — К нему домой? — Нет. Доведу тебя до парадной. Хотя, если честно, задумываюсь о том, чтобы просидеть с тобой всё это занятие. Но ладно, так и быть, только потому, что ты Ерохина якобы лучше знаешь. Когда вы закончите, ты позвонишь мне, и я тебя встречу. И если я почувствую, что что-то случилось, то пиздец твоему Ерохину. Выглядят они, наверное, ужасно нелепо, когда вдвоём подходят к необходимому дому. К слову, ничего необычного. Ерохин, как простой человек, живёт в самой типичной серой панельке, каких в этом дворе штуки четыре. Подумаешь, за шоссе, подумаешь, уже другой район — то же, что и у всех. И этот обшарпанный подъезд с зелёными стенами, и шатающиеся перила на лестнице, и обыкновенная железная дверь бордового цвета, какие, наверное, изначально в каждом таком доме ставили. Однако Антон считает, что за такой посредственностью, обычностью и серостью, изначально не вызывающей никаких вопросов, всегда прячется что-нибудь. Он в фильмах видел. Все маньяки живут максимально просто, чтобы не докопались. Саша только фыркает, потому что никогда Ерохин не напоминал маньяка. Они учатся у него с девятого класса, а Антону именно сейчас взбрело в голову, что историк на досуге кого-нибудь убивает. — Он общается с Денисом Дмитриевичем. Ты думаешь, Денис Дмитриевич способен общаться с маньяком и не замечать этого? — спрашивает Саша. — А ещё Денис Дмитриевич общается с Кокориным. Тот вообще ебанутый, и что дальше? — Я склонен доверять знакомым Дениса Дмитриевича, потому что доверяю ему самому, — пожимает плечами Саша. — И не такой уж Александр Александрович ебанутый. Просто он лично тебе не нравится. — Не только мне. Лёшу он тоже не устраивает. — Естественно, у вас же разум один на двоих, как и всё. — Это ты сейчас на что намекнуть пытаешься, Головин?! Но Саша только усмехается и быстрее скрывается за подъездной дверью, про себя отмечая, что Ерохин не спрашивает в домофон, кто именно пришёл, а просто открывает дверь. И квартира у Александра такая простая, обыкновенная. Две комнаты, одна из которых соединена с кухней и представляет нечто среднее между гостиной и столовой. Там-то Ерохин и предлагает Саше расположиться. На столе, наверное, специально прибранном к приходу гостя, уже лежат всякие учебные пособия, методички и прочее необходимое. Ерохин садится напротив Саши, потому что так удобнее. Всё идёт так же обыкновенно, как и на занятиях в классе. Саша про себя думает, какой же Антон у него переживающий дурак, ничего не угадал. И вообще Саша не чувствует никакого стеснения или неловкости, хотя, стоит признаться, что по дороге до дома Александра его немного потряхивало. Всё-таки, как-никак, но учитель ему нравится, нравится очень неправильно для Сашиного возраста, и эта встреча, разумеется, на первых порах воспринималась внутренне наравне со свиданием. — Может, чай? — предлагает Александр, когда подходит время их перерыва. Саша утвердительно кивает. Он снова оглядывается по сторонам, теперь обращая внимание на всякие мелочи. Ему любопытно, Саша вообще любопытный и постоянно хочет знать всё досконально, если что-то его сильно волнует. Он замечает, что мебель у Ерохина, в основном, в светлых тонах, довольно простая, без изысков. Почему-то именно так Саша всегда представлял себе съёмные квартиры студентов, ведь у тех обычно нет денег на дорогую мебель и потому всегда покупается что-то из категории «на первое время». Впрочем, как гласит один из законов человеческого существования: нет более постоянного, чем временное. Возможно, то же самое произошло с Ерохиным. Заехал в пустую квартиру, заполнил тем, на что хватало средств, а потом как-то ужился с этим, что, пока стоит, пусть продолжает это делать. — А вы давно тут живёте? — интересуется Саша, болтая ногами, потому что чуть-чуть не достаёт до пола. Стулья, надо сказать, довольно глубокие, поэтому не хочется сидеть на самом краю. — Ну, лично в моём понимании, не очень. Я переехал сюда лет пять назад, ещё до того, как в нашу школу пришёл работать. До этого жил вообще чуть ли не на другом конце города. — А где? — Только не смейся, — сам же Александр не сдерживает улыбки. — В Головинском районе. Саша прыскает тихонько в сторону, думая: «Судьбоносно». — Мне там нравилось, — продолжает Александр. — Красивое место, парк большой есть. Пруды... Боже, какие там пруды! Как будто за город уехал, в лес куда-нибудь. Правда, я жил около кладбища. — Поэтому переехали? — Нет. Просто работу нашёл здесь, в Гольяново. Сам понимаешь, такие расстояния каждый день преодолевать — не большое удовольствие. Вот и стал искать квартиру где-нибудь поблизости. Но проработал я в школе тут недолго, всего полтора года. — Почему? — Закрыли школу, расформировали. Кстати говоря, не без помощи всем нам известного Ильи Олеговича, — Ерохин невесело хмыкает. — Но мне повезло. Вот, нашу школу нашёл, вам очень нужен был ещё один учитель истории. И недалеко, не надо было снова переезжать. Считай, нереальное везение, когда два пункта так сходятся. «И тебя встретил», — проговаривает про себя. Электрический чайник щёлкает, сообщая о том, что вскипел, и Александр принимается наливать кипяток в кружки. Параллельно спрашивает у Саши, какой чай тот больше любит, не уточняя ни вида, ни названия. Саша как-то теряется, потому что дома они пьют один и тот же в пакетиках, который Сашин отец всегда звал сеном-соломой и терпеть не мог. Зачем-то, совсем некстати, вспоминается случай, как отец в порыве очередного скандала швырнул жестяную банку с пакетиками в стену. Банка помялась, с тех пор такая покоцанная и стоит. Странно, почему мама не избавилась от неё, как от всего, что отец не забрал после развода. — Саш? — переспрашивает Ерохин, заставляя Головина вздрогнуть. — Ты что-то завис. Какой чай будешь? — А какой есть? Я любой пью просто. Останавливаются на нейтральном чёрном. Александр ставит на стол ещё и сахарницу, не зная, как именно Саша предпочитает пить чай. Оказывается, что пустой он вполне приемлет. Впрочем, опять же, потому что дома всегда только так. Сахар в чай никто не клал, не принято. Повисает неловкое молчание, и Ерохин не понимает, почему после, казалось бы, совсем бытовых вопросов о чае стало так тяжело. Нарушать молчание он не думает, не знает просто даже, как это сделать. Саша тихо прикасается губами к чашке, такой самой обыкновенной белой чашке, забавно высовывает язык, чтобы сначала проверить, насколько горячо. Выясняется, что довольно-таки, следовательно, сразу углубиться в питьё не получится. Саша отставляет чашку в сторону и снова водит глазами вокруг, пытаясь уцепиться за что-нибудь. — Вы умеете играть на гитаре? — спрашивает немного удивлённо, упираясь в инструмент, стоящий около стены. Казалось бы, как можно не заметить сразу. — Ага. Я в детстве, кстати, хотел стать музыкантом, а не учителем. Но... — Не поступили? — Да нет, просто посчитал, что ничему меня не научат. Ну, то есть я думал, что уже всё умею, понимаешь? Я много разных песен во дворе играл, всем всегда нравилось. Наверное, потому меня на все тусовки и звали. И я хотел группу музыкальную собрать, только, кроме меня, никто больше музыкой не занимался из знакомых. — И как вы пришли к тому, что стали учителем истории? — Просто история мне очень нравилась, как предмет. В юности я много книг читал с исторической направленностью, увлекался, короче. Даже однажды выпросил у родителей отпустить меня на какие-то карьеры, на раскопки. Правда, мы ничего не нашли, но было интересно. Вот я и подумал, что если с группой ничего не вышло, то почему бы не пойти в учителя. Хочешь, могу сыграть что-нибудь, пока чай остывает? — вдруг предлагает Александр, и Саша кивает, ещё не понимая даже, на что согласился. Ерохин несколько раз проверяет, настроена ли гитара, хотя, скорее, для вида, потому что даже Саша понимает, что да. Видимо, периодически Александр вспоминает молодость и играет. Интересно, что именно. Что вообще может играть на гитаре такой человек, как Александр? А он не спрашивает у Саши, что бы тот хотел услышать, да и Саша не уверен, что его любимые песни Ерохину известны. У них ведь разница в возрасте, наверное, лет десять, вряд ли Александр фанатеет от современной музыки и тем более тренируется её исполнять. Было бы для кого. — Выдыхай скорей мою душу наружу, ей тесно. В твоих лёгких так мало места, — неожиданно начинает с припева Александр, и Саша открывает рот от изумления. Ему нравится эта песня. Конечно, грустная, больная такая, до слёз часто доводит, поэтому не под всякое настроение её включишь. Но Саша её любит, он её впервые с Антоном послушал, когда отец из семьи ушёл. Саше тогда очень тяжело было, а Антону тяжело перманентно, потому что Лёша сидел где-то в этих самых лёгких, разрывая их в клочья своим отношением. Друзья эту песню до дыр заслушали, до сорванных голосов разорали. Александр красиво играет и поёт красиво. Жаль даже, что он группу свою не создал, сейчас бы исполнял что-то похожее, но своё. Интересно, а писал ли он стихи, будущие хиты своей неосуществившейся мечты? С другой стороны, создай Александр группу, и не сидели бы они с Сашей у него на кухне. Так странно вдруг замечать, что Ерохин одет совсем по-домашнему, в какой-то полосатой кофте и просторных штанах. Саша его только в костюмах видел на уроках всегда, пусть и повседневных, но костюмах. И вот теперь Саша чувствует, что едва ли не краснеет, неловкость появляется та самая, неуместная. Вокруг всё такое привычное, уютное, чай этот простой, обстановка лёгкая, романтическая почти, и Саша что-то забыл здесь. — Очень красиво, — говорит он шёпотом, хлопая глазами, стараясь привести себя в нормальное состояние. Ерохин будто бы замечает это, и Саша спешит схватиться за кружку и начать хлебать чай, который, впрочем, всё ещё горячий. — Спасибо. Я лет с шестнадцати не слышал комплиментов... — Саша громко закашливается. — Всё в порядке? — Чай... горячий очень... Александр Юрьевич, а сыграйте что-нибудь ещё? Пожалуйста. Головин сам поражается своей смелости. Кто бы мог подумать, что он в здравом и уме так неожиданно озвучит подобное предложение. Но Ерохина оно не смущает ни разу, он только рад. На самом деле, он не раз представлял, что они с Сашей могли бы когда-то оказаться вдвоём в подобающей обстановке, и он исполнил бы ему какую-нибудь красивую песню про любовь. «Выдыхай» — это про любовь, но не про ту, о которой мечтают Саши. Ерохин спешит исправить свою ошибку и думает, что есть в его репертуаре более жизнеутверждающее. Про историю они не вспоминают ещё ближайший час. Александр играет песни три-четыре, потом обсуждает с Сашей, потому что, как выясняется, почти каждая песня для одного и для второго связана с какой-нибудь историей. У Саши, правда, что ни история, то всё про Антона или с Антоном, и Ерохин делает логичный вывод, что с Антоном Саша, как минимум, очень тесно дружит. Кроме песен, говорят опять обо всём, и заканчивается всё это неожиданным звонком. Антон покрывает Головина матом за то, что тот слишком долго сидит в гостях, заставляя волноваться. Между прочим, Антон уже около подъезда и жутко замёрз. Его сопли будут на Сашиной совести, если, конечно, будут. — Мне пора уже, — тихо произносит Саша. Он совсем не хочет уходить. Он бы тут на всю жизнь остался, если честно. — Ой, да, засиделись, — подскакивает со своего места Ерохин. — И сделали за сегодня мало... — Можем в другой день закончить. В воскресенье, например. Я теперь знаю, где вы живёте, Александр Юрьевич, не обязательно упираться в школу, — и снова Саша не понимает, как произносит эти слова. Ужас. — Хорошо. На улице Антон ещё раз ворчит Саше о том, как задолбался его ждать, спрашивает, как можно тратить столько времени на какую-то историю. Неужели им действительно так нравится заниматься миллион часов этой скукотой. — Александр Юрьевич мне на гитаре играл, — с улыбкой сообщает Саша и губу закусывает, чуть виновато смотря на Антона. — Чё он делал? — Он очень классно играет на гитаре. А ещё мы договорились в воскресенье опять встретиться. Уже только для истории... Наверное. — Какое, блядь, наверное?! — вскрикивает Антон чуть ли не на весь двор. — Головин, ёпт, твою мать, это что такое вообще? Ты сдурел? Ты к нему ещё переедь! На гитаре ему играют! Ебаный в рот, а в следующий раз чем заниматься будете?! Ты хоть в курсе, что после гитар обычно бывает? — А ты, видимо, в курсе, — лукаво щурится Саша. — Вы с Лёшей успешно перескочили этот этап, да? — Ч... Так, блядь! Причём тут я и Лёша? — Ну, это же не я с Ерохиным по углам зажимаюсь. Баринов жалуется, что вы его с Машей место под лестницей заебали занимать. Антон давится воздухом, словами, возмущением. Удивительно, настал тот момент, когда ему впервые совсем нечего сказать. И Саша почему-то до безумия рад, что именно ему удалось породить этот момент.