Зал 2
26 сентября 2021 г. в 12:00
Он выплывает из вязкого темного марева с огромным трудом – тело не слушается, а мысли текут вяло и словно неохотно. Не сразу Тарталья опознает симптомы отравления ядом кливирских гончих; видимо, какая-то из псин таки умудрилась зацепить его иглой, значит, жить ему осталось совсем недолго. Умирать он будет долго и мучительно – впрочем, не то чтобы это было неожиданным после попадания в «Лабиринт», – сначала у него запузырится кожа, затем начнут разрушаться кости и гнить внутренние органы. Потрясающие, блять, перспективы, думает Тарталья, пытаясь взять себя в руки.
Почему-то под спиной неожиданно… мягко? Для «Лабиринта», вымощенного бурыми от крови плитами, это почти непозволительная роскошь – удобство, скорее, напоминает западню, а не реальную возможность отдохнуть. Поэтому Тарталья собирает волю в кулак и… ничего не делает, потому что не может пошевелить даже пальцем. Каким-то чудом он открывает глаза и сквозь мутную пелену перед глазами таращится в грязный изуродованный потолок – благодаря этому удается понять, что он все еще в «Лабиринте».
Ну, и на том спасибо, что уж там. По крайней мере, теперь Тарталья может встретить смерть достойно – без страха перед неизвестностью.
– Он очнулся, – сообщает откуда-то сбоку низкий мужской голос, и вскоре над Тартальей склоняется человек. Несмотря на проблемы со зрением из-за яда, ему удается уловить светлое смазанное пятно, которое мгновением спустя снова исчезает. Он чувствует, словно ему ставят укол в плечо, но вскоре пережимающий горло спазм пропадает, и Тарталья снова делает долгожданный глоток воздуха.
Видимо, ему перепала порция антидота – вопрос только в том, чем придется заплатить за спасение своей жалкой жизни. В «Лабиринте» ничего не делается просто так, поэтому ждать от незнакомцев стоит не благотворительности, а, скорее, ножа в спину. Некоторые толстосумы специально отправляют в кандидаты своих домашних животных и наслаждаются, когда те обманывают не шибко осведомленных людей, предлагая им свою помощь, а потом перерезают им глотки.
Так вот, Тарталья в благотворительность тоже не верит – хуйня все это, он наслышан о степени искаженности этого понятия в «Лабиринте». Мысли мечутся со скоростью света, мозг обрабатывает поток информации; Тарталья медленно, но неуклонно переводит организм в боевой режим и постоянно прощупывает свое состояние, выжидая идеальный момент для нападения. Лучше всего будет убить «милосердных» кандидатов – конченых дегенератов, которые решили оставить его в живых, – и этому не помешает даже отсутствие кинжала в доступной близости. Главное оружие Тартальи – его собственное тело, и с этим оружием он управляется идеально.
Перед глазами вырисовывается ритм боя – подняться, разорвать дистанцию, просканировать местность, по возможности найти оружие; противников у Тартальи всего двое, и вряд ли они сумеют с ним совладать, особенно если использовать эффект неожиданности и атаковать первым. С их стороны оставить руки Тартальи развязанными было максимально глупо – какое доверие, какая наивность, вы только посмотрите, оборжаться можно! И это в «Лабиринте», где любая ебучая травинка может тебя убить, не говоря уже о реальном участнике!
Тарталья намеренно расслабляет тело, выравнивает дыхание – прикидывается ветошью и старается не отсвечивать, чтобы никто не заподозрил неладное. Когда над ним в очередной раз кто-то склоняется, он не раскрывая глаз вскидывает руку и сворачивает незадачливому спасителю шею.
Точнее, почти сворачивает – вместо хруста позвонков он слышит только свист клинка, разрезающего воздух, а через мгновение этот клинок приземляется туда, где должна была быть голова Тартальи.
Разорвать дистанцию у него получается без особого труда. Уже в движении Тарталья распахивает глаза, окидывает обстановку оценивающим взглядом и оказывается вынужден уклоняться от взмаха клеймором. Красноволосый мужчина сближается с ним в одно мгновение – так быстро, что Тарталья едва успевает отреагировать. В крови моментально вскипает азарт, несмотря на то что любое движение отдается болью, а перед глазами плывет красноватое вязкое марево; если таков был план его милосердных спасителей, то Тарталья признает, что как-то проебался с выводами.
Его дыхание становится сдавленным, будто горло что-то пережимает, а конечности наливаются чугунной тяжестью; сдается Тарталье, что ему вкололи не просто противоядие, как он наивно понадеялся поначалу. На бледном грязном лице противника не читается ничего, кроме ярости – не слепой, а холодной, как бурлящая ледяная река Андэх на его родной планете. Такого не выведешь из себя просто так, не подергаешь за ниточки души – остается только прямое столкновение лоб в лоб, пока один из них не умрет в схватке.
Доблестной, охуенной схватке – такой, о которой Тарталья всегда мечтал. Достойные противники в их чертовом насквозь прогнившем мирке – невероятная редкость, и он не имеет права упустить шанс помериться силой с кем-то подходящим. Да, пусть он отравлен и едва стоит на ногах – но сам факт!..
– Хватит, – раздается чей-то стальной голос, и это, скорее, приказ, чем просьба. Красноволосый участник кидает на Тарталью свирепый взгляд, и его замах уходит в сторону – не потому, что Тарталья ловко уворачивается от удара, а потому что противник намеренно промахивается.
Тарталья вскидывает гневный взгляд на сученыша, который посмел их прервать. Ему не хочется признаваться, что ничем не выдавший себя участник исчез из его поля зрения, сузившегося до туннельного; напади он на Тарталью, тот обязательно вписал бы его в ритм боя, но этого не случилось. На вид ничего впечатляющего, и Тарталья бросается на него в обход красноволосого участника, чтобы через долю секунды согнуться на земле от дикой боли в груди.
– Можно его добить? – зло рычит его противник, и в ответ слышится усталый вздох. Сквозь пелену слез, выступивших на глазах от боли, Тарталья различает виднеющиеся на фоне убогих серых стен золотое и красное пятно. Его спасители-мучители стоят на безопасном расстоянии и переговариваются между собой. Кровь шумит в ушах, сердце вот-вот разорвется на части, и даже дыхательные техники не помогают взять себя в руки; смерть дышит Тарталье в лицо, и боль такая сильная, такая мучительная, что хочется наконец-то окунуться в мрак и ничего не чувствовать.
Но в следующее мгновение боль исчезает, пережимающая горло рука пропадает, и Тарталья снова делает заполошный вздох – жадный и долгожданный. Он дышит и кашляет попеременно, и ему приходится приложить усилия, чтобы подняться на ноги. Красноволосый участник загораживает собой своего спутника – напарника, любовника? Тарталье доподлинно это неизвестно, – смотрит очевидно недружелюбно, кажется, и вовсе сдерживается, чтобы не снести ему голову.
Тарталья задиристо скалится – мол, давай же, вперед, посмотрим, кто кого, я перегрызу тебе глотку, – и склоняет голову к плечу, перекатывается с носка на пятку. Противник смеряет его презрительным взглядом, но не опускает клеймор; Тарталья уверен, что оружие не постесняются обратить против него в любой удачный момент. Сдерживается противник только потому, что ему отдали приказ-просьбу.
И причина такого поведения заинтересованно выглядывает из-за крепкого плеча.
– Чайльд, – вежливо склоняет голову второй участник.
– Тарталья, – плюется он в ответ; сраное прозвище, прилипшее еще со времен «Бездны», вызывает у него зубную боль. – Что за ебанину ты мне вколол?
Противник с клеймором угрожающе щурит глаза – поглядите-ка, какая цаца, не нравится ему обращение, – и Тарталья залихватски скалится в ответ. Вероятность смерти его не пугает, потому что все они в итоге когда-нибудь умрут, знаете ли, «Лабиринт» к этому располагает куда активнее любых других мест во всей чертовой вселенной; подохнет он раньше или позже – вопрос, ответ на который ему никогда не узнать. Лучше уж нарваться на гнев настоящего воина, чем помереть от яда тех же кливирских гончих, думает Тарталья и улыбается совсем нахально.
– Синтезированный яд, – отвечают ему и окидывают пронзительным взглядом, от которого по коже проходит волна дрожи. – Удивительно, что ты еще способен стоять на ногах. Впрочем, в какой-то степени ожидаемо.
Тарталья раздраженно вскидывает брови и напрочь забывает о том, что когда-то хотел кого-то вывести из душевного равновесия, а в итоге вывели его. Это что, блять, шутки такие? Вот спасибо, оправдал чьи-то ожидания, какой молодец! Впрочем, чутье утверждает, что со светловолосым участником творится какая-то дичь, а чутью Тарталья склонен доверять – оно не раз позволяло ему выйти сухим из такого дерьма, из которого никто больше не выбирался.
– Ну охуеть теперь, – услужливо отзывается он. – Я теперь что, в ножки тебе за комплимент должен кланяться?
– Попридержи язык, пока я тебе его не отрезал, – надменно цедит сквозь зубы красноволосый участник.
– А ты попробуй достань, – сладко улыбается в ответ Тарталья, не сводя со светлой макушки напряженного взгляда.
– Дилюк, хватит, – вздыхает участник, и его напарник – Дилюк, если судить по словам; прозвище или настоящее имя? – кривится, но замолкает. Впрочем, злое пламя в его глазах не гаснет, и Тарталье это нравится. – Не буду ходить вокруг да около – для второго этапа нам нужен третий член команды, и ты на эту роль подходишь как нельзя кстати.
Дилюк удерживает на лице равнодушное выражение, но дернувшийся уголок губ его выдает. «Нам» – это, скорее всего, светловолосому засранцу, который и является в их двойке главным, а Дилюк так, сбоку припеку.
– Что-то твой защитничек не выглядит шибко довольным этим предложением, – язвительно оповещает его Тарталья. Дилюк крепче сжимает пальцы на рукояти клеймора, блондин же выглядит поразительно беспечным; это не обманывает истеричную суку-интуицию, которая трезвонит во все колокола, оповещая, что самый опасный здесь именно тощий на вид мальчишка в каком-то рванье. Более того, Тарталья готов поспорить, что ему же принадлежит идея вколоть антидот-не-антидот, из-за воздействия которого изрядно пришлось поваляться на земле. И это учитывая, что Тарталья имел поразительную устойчивость к самым распространенным типам ядов…
Как же он ненавидел ебучих крыс, атакующих исподтишка и специально отслеживающих самые слабые, уязвимые места!
– Мы пришли к соглашению с Дилюком, – сообщает светловолосый участник и обменивается с вышеупомянутым короткими взглядами. Дилюк закатывает глаза и явно нехотя кивает. Тарталья зло усмехается. – К слову, у тебя нет возможности отказаться.
Тарталья щурится. Раз действие яда сошло на нет – и поебать, умудрился ли организм его нейтрализовать или случилась еще какая-то неведомая срань, – значит, с этого момента появляется шанс отвязаться от долбанутых участников ценой либо своей, либо их жизней. Он хищно следит за любым действием Дилюка и его хозяина, медленно, так, чтобы никто не заподозрил, переводит свое тело в боевой режим.
Ебучий рабский ошейник ограничивает не только свободу Тартальи, запертого в блядском «Лабиринте», но и его способности тоже – Дар все еще не работает и ведет себя так, будто его вообще не существует, и это раздражает сильнее всего. Это как потерять руку или ногу – не смертельно, но приятного мало. Будь Дар при Тарталье, он бы уже давно перерезал противникам глотки и не запыхался бы.
Но Дар не ощущается вообще, поэтому Тарталье приходится выжидать возможности вцепиться в глотку зубами.
– А кто сказал, что я покорно лягу пузом кверху? – сладко тянет Тарталья. Его голос – патока, а выражение лица самое что ни на есть наивное, разнящееся со смыслом озвученных слов. Злость поднимает голову и приятно покалывает нутро – Тарталье ничего не стоит дать ей волю.
– Меня зовут Эфир, – не реагирует на его подначку блондин и улыбается краешками губ. – Я думаю, мы сможем сработаться.
Слышится отчетливый вздох Дилюка, и Тарталья с ним согласен. Ну охуеть теперь. Что за непрошибаемая уверенность в себе и своих силах? Видимо, Тарталья еще не до конца отошел от яда гончих, раз продолжает слушать эту бредятину и ждать у моря погоды. Здесь им не сраный курорт, и то, что они так вальяжно, непринужденно разговаривают уже несколько минут – вопиющее нарушение не только правил «Лабиринта», но и всех принципов Тартальи.
Сначала бей, потом спрашивай – простая арифметика, и думать не надо.
И Тарталья с огромной скоростью срывается с места, чтобы свернуть гаденышу шею. Предупреждающе вскидывает руку Дилюк, готовясь его перехватить, но Эфир, сукин сын, даже не двигается с места. Все, что Тарталья успевает заметить до того, как его снова скручивает на полу от боли – это то, как правый глаз меняет цвет с золотого на кислотно-зеленый.
– Твоя устойчивость к ядам может быть сколько угодно высокой, но она и гроша ломаного не стоит в «Лабиринте», – сочувственно тянет Эфир. За бешеным шумом пульса Тарталья слышит его удивительно четко. – Пока в твоем теле находится яд, который я синтезировал, я могу управлять его силой сколько угодно.
– Пошел нахуй, – выплевывает Тарталья через силу, но Эфир лишь смеется.
– Как только, так сразу, – соглашается он. – Ты не сможешь себя убить – я тебе этого не позволю. Активировать воздействие яда – и ты снова будешь жрать пыль. Попробуешь напасть – будешь мучиться.
– Я убью тебя.
– Дай-ка подумать, – делано заинтересованно тянет Эфир, а затем хищно улыбается, обнажая зубы, – Тарталья парадоксально залипает на тонкие губы, пока действие яда сходит на нет. – Не-а. Убьешь меня – умрешь от яда, ведь контролировать его будет некому. Смекаешь?
Тарталья наконец-то приходит в себя и с яростью смотрит на Эфира снизу вверх. Дилюк, молчаливой тенью стоящий за ним, цепко, равнодушно осматривает его с головы до ног и неожиданно ухмыляется. Смешно ему, сука, вы только поглядите!
– Умереть и не отомстить тому, кто тебя предал, – ну не печально ли? – вдруг спрашивает Эфир и поднимает взгляд к серому куполу над их головами. Глаза у него золотые, как прежде, и Тарталья угрожающе щурится, уверенный в том, что ему не показалось.
– А тебе какое блять дело? – огрызается Тарталья. Эфир опускает на него взгляд и улыбается почти безмятежно. Он, стоящий посреди «Лабиринта» и вещающий о чем-то для Тартальи неведомом, кажется каким-то не таким, неправильным, словно здесь его быть не должно и не могло.
– Скажем так, мне известен способ выбраться отсюда, – туманно отвечает Эфир. Тарталья поднимается на ноги и старается притвориться, что это не его сейчас вывернет наизнанку. – Раз уж мы так успешно пересеклись и познакомились, то почему бы нам не помочь друг другу?
Успешно пересеклись, блять, конечно же, а как иначе-то? Интуиция благим матом орет, что все это произошло не случайно, и, святой гибискус, Тарталья и без ее помощи бы это понял. Слишком у Эфира довольное ебало для человека, который ну совершенно случайно встретил на своем пути именитого убийцу из «Бездны», о прошлом которого ему каким-то чудом оказалось известно.
Нет уж, плясать под чужую дудку ему еще не хватало.
– Пошел нахуй, – упрямо отвечает Тарталья. Его сгибает пополам, и он таки блюет. Кровью.
Охуенно познакомились, думает он. В гробу я такие знакомства видал.