Инородный элемент

              Эльфы явились раньше, чем их ожидали. Переливчато свистнула сойка - и они бесшумно выступили из-за деревьев, стройные, невозмутимые, затянутые в серое и коричневое, так что сами походили на древесные стволы. Среди эльфов возвышался сидящий на лошади Бранн - гонец, отправленный в лесной замок - объясняющий Барду, что до замка он не доехал, встретившись по дороге с войском эльфийского короля, которое - вот удача! - направлялось именно сюда. "Стервятники, - разглядывая одинаковых серо-коричневых эльфов, подумала я. - Слетаются к Горе, как падальщики на свежий труп". Но "стервятники" принесли топоры и пилы, привезли зерна из запасов короля Трандуила, и люди приняли их с восторгом. На маленькой, отвоеванной у леса делянке внезапно стало тесно и шумно. Эльфы скоро сбросили оковы безразличия, и я смогла наблюдать их вблизи. Они постоянно смеялись. Причем смех их был не назойливым и раздражающим, а успокаивающим, как журчащий в лесу ручеек. Они внесли легкость и веселье в наш безрадостный лагерь, где до их прибытия раздавались лишь стоны раненых да женский плач. Даже я, несмотря на собственное горе и при моей нелюбви к лесным эльфам (я не забыла, как меня с отрядом держали в темнице), приходила вечером к кострам послушать, как они смеются, играют на лютнях и поют. Кажется, состояние вечной радости было от природы свойственно этому народу. И кажется, они не считали нужным его сдерживать из-за скоротечного горя недолговечных людей. Впрочем, замолкая, если кто-то из нас подходил слишком близко. Не из вежливости, а как в присутствии чужеродного, с кем не хочется делиться предназначенным лишь для своих. Однако эльфы обожали детей! Детям дозволялось все. С утра до вечера пропадали они среди эльфов, и со стороны лесных палаток постоянно звенел детский смех. Я видела дитя, сидевшее у эльфа на плечах и дергающее его за кончики длинных ушей. Тот лишь хохотал. Говорили, что в раннем детстве представители наших народов похожи. Верно, маленькие человеческие детеныши напоминали им собственных эльфят. Когда эльфы веселились с детьми или пели в кругу своих, с их лиц спадало выражение вселенского равнодушия, и я улавливала отголоски того света, о котором говорилось в легендах. Тогда я жалела, что познакомилась с этим народом при неблагоприятных обстоятельствах и не имею возможности узнать их поближе. В остальное же время нас разделяла настороженность, помноженная на уверенность, что они пришли за сокровищем тех, кого я любила. Право же, я была неглупа и понимала, что существует причина, выманившая к Озеру войско лесного народа, с полной выкладкой, под предводительством самого короля. И причина эта существеннее, чем помощь в строительстве Нового Эсгарота. Не прошло и трех дней, как все войско эльфов, за исключением нескольких мастеров, и все - совершенно все мужчины людей, которые могли передвигаться на своих двоих - собрались к Горе. Я не знала, плакать мне или смеяться. Ведь до сего события, в эти три дня на каждом пеньке толкались возвышенные речи о защите женщин и детей. Даже единственный целый дом - дом вышника - перегородили и передали частью под лечебницу, частью под сиротский приют. Из-за чего в лечебницу я не попала. Нескольких месяцев под командованием лекаря-гнома и обучения у деревенской колдуньи оказалось мало, чтобы претендовать на место сестры милосердия в этом храме целительского искусства. Лечебницей заведовал мужичок. Вполне неплохой такой себе коновал, колупавший народ грязным ножом на залитом кровью столе. В сиделки он брал не тех, кто обучен ходить за ранеными (справедливости ради, любая трудолюбивая женщина с этим справлялась), а овдовевших баб с детьми. Дело в том, что сиделок кормили и разрешали ночевать под крышей, в тепле. Бабы с детями, следуя женской сущности, голодали, но делили миску похлебки между всеми своими отпрысками, а ночью тайком приводили их и укладывали спать на тряпье. Последнее было якобы запрещено, но мужичок мягкосердечно не замечал. Таким образом он, а заодно поставивший его над лечебницей Бард, тратили запасы на одного, а сохраняли трех, четырех, а то и пятерых целых людей. Я была здорова, молода и без детей. Мне место сиделки в лечебнице ну никак не полагалось. Однако Бард пристроил меня нянькой в сиротский приют. Здесь тоже кормили - раз в сутки против двух, что в лечебне, но все же - и тоже разрешали спать под крышей, с детьми. Вначале, только оправившись после пожара, и я мечтала делиться своей тарелкой горячего и лежаком. Ведь снаружи, в снегу и метели, оставалось много людей. Государство в лице Барда решило, если они не пострадали в огне, должны сами заботиться о себе. Они и заботились: состряпали шалашей из еловых веток, расставили силки на зайцев и лис. Ходили слухи, будто кто-то ел человечину, вылавливая из Озера тела и запекая в золе. А я думала: если все люди братья, едой и теплом надо делиться на всех. Если не братья - чего притворяться и вкладываться в сирых и больных? Но тут старшая нянька сказала: - Похлебки буду лить вполовину. Ты вона какая малая, тут и без тебя дитей надыть кормить. "А я буду вполовину работать". Однако лениться, конечно, не стала. Дети в приюте не виноваты, что ими управлял человек. Скоро мне нашлось, ради кого трудиться и жить. Знакомясь с детьми, среди малышей, в самом темном углу я отыскала Даннике. Маленькую, потерянную, с постаревшим и посеревшим лицом. - Дани, где дедушка? Она не смогла не то что заплакать, даже наморщить нос. Был у нее тот особенный взгляд, о котором рассказывал Торин. Взгляд человека, сознающего, что отныне он один-одинешенек на всем белом свете и никто никогда не сможет ему помочь. Этот взгляд у жалостливого наблюдателя вызывал желание схватить, обогреть, утешить и унести. Я так и поступила. Только унести сил не хватило. Просто обняла ее и повела ото всех. И, неожиданно обернувшись, увидела напряженные взгляды прочих детей. Такая в них сквозила неприкрытая зависть - что у кого-то нашелся родной человек, а у них нет - не черная, а безнадежная, от которой хочется выть, что я замерла. Так и стояла, одной рукой прижимая к себе Даннике, другой по очереди обнимая всех детей. Наконец сказала: - Ладно, дети, хватит. Надо как-то дальше жить. А как-то это как? Ваши родители умерли. Вы теперь одни, вы никому не нужны. Лет в двенадцать вас выпнут на улицу, в лучшем случае обучив какому-нибудь немудреному ремеслу. Но вы будете еще слишком малы. Любой взрослый воспользуется этим и станет наживаться на вас. Каждый торговец, сводник, ловчий и командир. Никто вам не поможет, никто не подскажет, как жить. Всю жизнь вы будете работать много и тяжело. И умрет половина из вас, не дотянув и до тридцати. Стоило оно того? - спросила я у себя. А я не избегала ответственности, что шла с гномами к Одинокой Горе и что родители этих детишек погибли в том числе из-за меня. Я всегда поддерживала Торина и говорила: "Делай что считаешь нужным, люблю". Стоило. Край после смерти дракона опять расцветет. Снова заколосятся поля, снова люди заселят подножие Горы. И у ваших детей, дети, судьба будет лучше, чем у вас. А у ваших внуков и вовсе прекрасна. И, найдя в себе силы, улыбнулась: - Дети, давайте спать. Все будет хорошо. Следующие несколько дней прошли в заботах, где достать дрова, искупать малышей, перестирать детскую одежду и наготовить еды на всю ораву. Вечером я рассказывала сказки, переделывая старые истории на новый лад. Так Золушка становилась дочкой кожевника, ее волшебная тетка - эльфийской чаровницей, а прекрасный принц - королем города людей. В свободное время я ходила по шалашам, впаривая амулеты от темных сил, отвары от лихорадки, заговоры на удачу в охоте и перевязку несложных ран. Однажды со мной расплатились куском кровавого мяса, взятого неизвестно откуда. Я отошла от приюта, чтобы запах не беспокоил детей, поджарила мясо на кучке хвороста, вымененного на матушкин способ лечения грыж, и мы с Даннике его съели. И мне было плевать, человечье оно или нет. Если оставались силы - заглядывала в лечебню, подменяла баб с детями, разрывавшихся между ранеными и собственным потомством, держалась близ мужичка: - Господин, позвольте, я обдам инструменты кипящей водой. - Зачем? - Там маленькие существа, не видные глазом, они вызывают воспаление ран, - знания и умения, лежащие мертвым грузом, причиняли мне боль. Он обозвал меня глупым бабьем. Впрочем, он единственный обратил должное внимание на мой рост. Остальным не хватало воображения связать А и Б. К тому же они были суеверны. Стоило упомянуть, что я жила у Вивьены, как человек менялся в лице, вспоминал местных богов и прекращал разговор. Я этим пользовалась, чтобы не говорить о себе. Коновалу я сказала, что очень больна. Он ответил, что встречал карлов, но у них голова больше, а ноги меньше, чем у меня. Я пожала плечами и мысленно поставила ему "зачет". Матушку он презирал. Называл ведьминским отродьем и не мог простить, что роды она принимала лучше него. Сей достойный муж всегда напоминал мне о блестящем будущем человеческого врачевания, которое сначала спалит на кострах сотни женщин, а после угробит в лечебницах сотни тысяч больных. И вот мужчины собрались к Горе. Ну, нельзя сказать, чтобы это было неожиданностью... Понимаете, когда рядом Гора, по слухам набитая золотом, которое раньше охранял дракон, а теперь дракон мертв, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять - рано или поздно (скорее рано, чем поздно) мужчины соберутся к Горе. Причем именно мужчины. Потому что если замаячит большой кусок, женщин к нему не подпустят. Женщинам скажут, что они должны быть женственными, остаться дома хранить очаг и позаботиться о детях. А для пущей уверенности брякнут оружием и стукнут кулаком по столу. Так. Для острастки. Оно и вышло. Бард забрался на возвышение и объявил, что воины бывшего Эсгарота и дружественных Эсгароту земель идут к светлому будущему во имя семей и детей. Во многих женских глазах я видела то же недоумение, что ощущала сама. Любимым семьям и детям нужно золото, чтобы жевать его на протяжении долгой зимы? Или все-таки мясо лосей и шкуры медведей, которые хранительницы очага без мужчин добыть не могли? Или, может, крепкие деревянные избы, что легче и быстрее срубить мужской, а не женской рукой? К тому же эльфы в поддержку выживших разрешили охотиться и рубить деревья в своем лесу. Бард белоснежно улыбался. Он рвал когти к Горе, чтобы успеть раньше гномов Железных Холмов, но женщинам об этом не сообщал. Как тут скажешь, что у Горы грозит нехилая стычка, в которой мужское население бывшего Эсгарота уверенно сократится не меньше, чем на треть? Он упирал, что необходимо занять важное торговое место и что Дейл - древняя Родина людей. А я размышляла, почему когда то же самое говорил Торин - а гномы были те еще любители толкать громкие речи - Торину я верила, а Барду нет. И как получилось, что я провела несколько месяцев среди якобы самых жадных созданий Средиземья, а жадность увидела только сейчас, в глазах людей, еще более выпуклую оттого, что она прикрывалась заботой о ближних. "Идите-ка вы, - решила я. - Я двинусь за войском. Заботьтесь сами о своих детях и храните сами свой очаг". Женщины плакали. Кричали, что мужчины нахапают золота, а по весне, когда придут корабли, купят себе южных рабынь. И благополучно забудут семью и детей. Что если цель - занять Гору, надо собраться и идти сразу всем. Бард снова улыбался, успокаивал женщин, давил на то, что здесь Озеро, а рядом - лес, а вокруг Горы - бесплодная пустошь. Дети начнут страдать от холода и недостатка воды. И женщины отступили. Куда пойдешь, если в среднем у каждой по пять-шесть детей? А те, что не замужем, еще красивы и верят, что женихи принесут им золота в шапке и бросят под ноги во имя взаимной любви. Вечером Даннике разревелась, когда я сказала, что думаю подговорить женщин оставить детей в лагере и все же пойти за мужчинами, с некоторым - небольшим - отставанием от войска. И, глядя на ее слезы, я поняла слабость своего замысла. Нет. Не оставят бабы детей. У многих грудные малыши, которых надо часто кормить. Еще эта дурацкая женская нежность. Даже мне, хоть Даннике была мне не родной, горько видеть ее детские слезы и слышать рыдания, что я решила ее бросить и уйти навсегда. Чем я отличаюсь от сегодняшних человечьих мужчин? - Ты же большая девочка, - вытирала я ей юбкой сопли. - Знаешь, что произойдет, когда наши храбрые воины придут к Одинокой Горе? - Что? - Она высморкалась и слезы ненадолго перестали течь. - Они перегрызут глотки друг другу. Она прекратила рыдать. - Дани, посмотри на меня, - я воспользовалась затишьем и развернула ее: - Ты уже большая девочка и должна знать: не существует справедливости и не существует никакого благородства. Когда белый человек находит золото, он убивает всех, кто может ему помешать. В вашем случае - сначала нелюди. То есть сперва передерутся с эльфами. Потом примутся за своих. О войске с Железных Холмов я не догадывалась, так как не владела расстояниями и не знала, как быстро передаются известия среди рас. Даннике слушала меня внимательно. Даже слишком внимательно, серьезно разглядывая из-под длинных ресниц. Права ли я, что рассказываю ребенку о таких жестоких вещах? - А ты? У меня немного отлегло. Я ее обняла. - Я буду держаться ближе к эльфам. Спрячусь куда-нибудь. Понимаешь? Мне нужно, чтобы ты была в безопасности. Я справлюсь, если буду знать, что ты в порядке в тепле. История повторялась. Торин оставил меня в безопасности и пошел к Горе. "Я была ему дорога. Не любил, взял бы как игрушку с собой". Мужчины оставляли человеческих женщин, чтобы с войском эльфов выйти к Горе. Я бросала Даннике в лагере и собиралась туда же. - Мне очень надо увидеть этот Эребор, - говорила я ей. - Хоть глазком. И мне надо похоронить мой отряд. Найти хоть что-то... хоть какие-то следы, подтверждение, что он там был... Иначе что я за человек? Как я посмотрю в глаза его сестре? Что я ей скажу? Я любила вашего брата, он мне доверял, а потом он ушел в Гору и... все? Будь Даннике моим ребенком, я бы не оставила ее ни за что. Цена Эребора была бы несоразмерной. И я принималась плотнее подтыкать под нее одеяло и окружать ее заботой. Мне казалось несправедливым, что невозможно любить ее как родное дитя. Но если я собираюсь посвятить этой девочке жизнь - а уже стало ясно, что нитки наших судеб сплелись - нужно сначала сделать то, что я хочу. За себя я не волновалась. Я и впрямь считала, что после обнаружения золота - если оно вообще там есть - начнется брожение в войске Барда. Не у эльфов. Те казались собранными и бесстрастными, не подвластными порокам и идущими к Горе, повинуясь лишь воле своего короля. Скорее всего, завидев золото, горячие головы из войска Барда вздумают навесить эльфам. Чтобы не делиться ни с кем. Не сам Бард. Он, кажется, совсем не глуп. Или нет. Вначале будет переворот. Попытка смещения Барда, скажем так. Независимо от исхода, в заварушке погибнет часть людей. Потом либо Бард, либо тот, кто его убьет, вновь заручится поддержкой эльфов, что снова вызовет волнение среди людей и новую попытку все перевернуть. Наконец люди смирятся, лишившись самых отчаянных головорезов и сильно прочесав свои ряды. Либо, если тупость победит, погибнут под мечами эльфов - там выученное войско, порядок, успех. Я не лгала Даннике, говоря, что люди начнут убивать. Просто была уверена, что им раздадут свистулей. И что эльфы не тронут безобидную женщину - то бишь меня. Однако ребенку этого видеть не нужно. Этим же вечером я уложила детей и вышла из дома. Стояла чудная тихая ночь, когда небо кажется то ли черным, то ли лиловым, а сугробы словно светятся в темноте. Со стороны лекарской части тянуло гнильцой, берег пестрел огоньками, и яркое пламя высоких жаровен освещало шатер эльфийского короля, похожий на маленький походный дворец. Эльф у входа в шатер показался знакомым. - Господин Леголас? - Aye! - приветливо откликнулся он. - Я ищу господина Барда. Мне сказали, он у короля. - Да, Бард здесь, - подтвердил беловолосый эльф, ничем не выказывая нашего прежнего знакомства и не добавив к имени Барда вежливого обращения. - Он вас ждет? - Нет, не ждет. Позволите постоять у входа? Мне нужно повидаться с ним наедине. - Это может затянуться допоздна, dissa... Входите и присядьте у огня. Изнутри шатер был обтянут шелком и, кажется, - о-боже-мой! - пропитан духами. Посреди изящной прихожей - большая жаровня. Я вскарабкалась на резную скамейку и стала ждать. Из-за парусиновой перегородки не доносилось ни звука. Я вспоминала, как мы с отрядом явились к Элронду. Отчего-то не хотелось думать о грустном, и все, связанное с отрядом, я вспоминала с любовью. Я была такая же замызганная и усталая и терялась среди ковров, роскоши и золоченых жаровен. В надушенном шатре мне тоже было неловко, но я научилась отодвигать это чувство. Есть шелковые ковры, а есть - я. Я пришла по своему делу, и до других дел, включая вкусы хозяина шатра, мне дела нет. Прошел где-то час, прежде чем в маленькую прихожую вышел Бард. Хмурый. Я уже достаточно наобщалась с правителями, чтобы понять - союз с эльфами давался негладко. Увидев меня, оглянулся, сразу сказал: - Пошли-ка отсюда. Тут к стенам приделаны длинные уши. Мы вышли на воздух. "Отымели тебя в хвост и в гриву, - глядя на хмурого Барда подумала я. - Вот те и король!" Бард сразу после смерти дракона поспешил назвать себя королем. То есть королем его, разумеется, назвал народ. Ну понимаете... Он не сильно сопротивлялся. Тут же все стали говорить о его родовитых корнях. О том, что он прямой наследник короля Дейла. Что последний король Дейла промазал по дракону, никто не вспоминал, потому что Бард-то как раз свое дело выполнил. Дракона убил. Да. Бард убил дракона. Или, во всяком случае, все так считали. Говорили, что он вытянулся во весь рост на колокольне и его мужественный силуэт прекрасно выделялся в окружении пожара. Он взял черную стрелу Дейла, что хранилась в его семье, и сказал: "Ах, стрела моя, стрела..." - Как сказал? - перебила я Рорика, мальчишку из приюта, рассказывавшего мне о Барде-убийце дракона. - Там же никого не было! Откуда ты знаешь, что он сказал? - То элфы поют, - отмахнулся он. Не думайте, я не была против Барда. Даже наоборот. Мне было плевать, кто возглавит людей. Просто на моей памяти, не считая Трандуила, бургомистра и нескольких принцев, это был третий знакомый король. Только мне так везет? Или здесь и правда столько знатных особ, что, куда ни ткни, попадешь в короля? Еще я страдала, что сокровища гномов достанутся людям. И эльфам, не сделавшим вообще ничего. "Такова жизнь, - утешала я себя. - Одни умирают, другие остаются". Мой мужчина поставил собственную жизнь и проиграл. Мне оставалось смотреть, как все, что было для него дорого, все, за что он сражался, будет раздербанено жадными руками, разбито, переплавлено, осквернено. Как исчезнет последняя память о нем. Если бы я могла перенестись в Синие Горы, а потом также перенести к Горе гномьи войска! Я бы первая направила острие меча на людей. Но я не могла. Синие Горы были за сотни миль отсюда. За лесами, за реками, за Мглистым хребтом. Даина из Железных Холмов я не знала. Кроме того, что Торин жег его письма и громко ругал. Но если бы я могла, я бы и его сюда перенесла. Я бы кричала: "Это же ваше гномье царство лежит под Горой в руинах! Ваше золото, кости ваших отцов. Гномы! Не ради Торина, ради себя"... Я нашла бы, как его зацепить. Но я не могла. Поэтому нет. Я не была рада за Барда. И меня точило, что он - убийца дракона. Если ты мог убить дракона, почему не сделал этого раньше, бездна тебя побери! До того, как дракон убил Его! Однако мне нужна была помощь. - Я хотела тебя попросить... - Ты можешь мне подсобить... Мы выпалили это вдвоем. Потом он улыбнулся, предложил: - Говори. И я выговорилась. Что он - убийца дракона. Что он - король. Что скоро у него будет столько золота, что он сможет купить весь Айборн. А я всего лишь слабая женщина, хочу проводить в последний путь своих друзей. Что у него есть причины ненавидеть гномов, но те - мертвы. Разве достойно сильному плясать на костях поверженных врагов? Что он уже все всем доказал. Разрешит ли милостивый король пойти с его войском, чтобы похоронить мой отряд? Мы дошли до маленькой свежесрубленной избушки, где Бард ел и спал. Помощь эльфов заключалась не только в том, что они привезли инструменты и зерно. Эльфы привезли главное - мастеровых. Как они появились, запищали пилы и застучали топоры. Люди умели работать с деревом, но то, как это умели эльфы, было выше похвал. Там, где требовался десяток плотников, эльфы управлялись вдвоем. Они будто знали, какие слова сказать, и дерево становилось им послушно, как девушка жениху. За неполные два дня они выстроили несколько маленьких отдельных избушек и три длинных общинных дома. Бард плотно прикрыл дверь и ставни, раздул угли в каменной печурке, зажег лучину в деревянном светце. Я внезапно почувствовала страшную усталость. Усугубленную тем, что запах свежесрубленной деревянной избы на каком-то природном уровне напомнил мне дом. Что я здесь делаю? В чужом краю? Среди чуждых людей? Где мой любимый? Почему он не со мной? Любимый мертв, напомнила я себе. Спит в земле сырой. Голубые глаза потухли, кудри разметались по камням. Коршун кружит над ним... Я должна его похоронить. - Так чем, ты сказал, я могу помочь? И я узнала про войско из Железных Холмов. Сложилось так. Никто не представлял, известно ли Даину из Железных Холмов о падении дракона и готовящемся разграблении Эребора. Лазутчики, работавшие на него в Эсгароте, исчезли. Они могли быть как на дне Озера, так и на подходе к поселению гномов. Оттого объединенное войско бывшего Эсгарота и дружественных народов разработало два плана: один на случай мирного, второй - вооруженного захвата Горы. В вооруженном плане зияла брешь - эльфы настаивали на войне с гномами, но сами не собирались лезть на гномские пики. Король Трандуил, пользуясь нуждой погорельцев (и желанием Барда удержать власть), продавил соглашение, по которому люди сражались, а эльфы обеспечивали поддержку оружием, доспехами и небольшим отрядом легконогих стрелков. Бард, конечно, ударил по рукам. Выхода у него не было. Но задумал все переиграть. - Ты выйдешь к гномам, - предложил он. - И подтвердишь, что мы приняли их короля, спасли от эльфова плена и оказали ему все почести, положенные по праву рождения. А когда король собрался к Одинокой Горе, обеспечили его и весь его отряд всем, что нужно. Они же теперь пускай дадут долю за разорение города да нападение дракона по их вине. По-честному. И забирают Эребор. Помирать никому неохота. Я гномов знаю. Что у них, что у меня мало воинов. Сказать, что я была ошеломлена, ничего не сказать. Я привыкла думать о себе, как о ничего не значащем существе. А Бард видел во мне влиятельную особу, способную остановить военное столкновение. Как? Почему? Пока я молчала, потрясенная услышанным, он излагал свои мысли, весьма убедительно и доходчиво, надо заметить. Что гномы не хотят драться, но у них такой нрав, что завидев у Эребора людей, а тем более, вооруженных эльфов, непременно схватятся за топоры. Даже переговорщика не отправят. А человеческого - слушать не будут. Если только это не посланник их короля. - Постой-постой, - взмолилась я. - Ты ошибаешься! Я не в отряде! Я даже не гном! - Ты - женщина их короля. Он сказал это так уверенно и так просто, что я притихла: - Откуда ты знаешь? - мне казалось, мы отлично скрывали. - Я не был уверен. Сначала думал, ты с полуросликом... - С Бильбо? - Видишь ли, гномы не берут женщин в поход. Откуда ты? Из каких земель? - Я издалека. - Не знаешь наших порядков. Я понял в ту ночь, когда ты бежала. Ты бежала, верно? На пристани ночью. Гном перепугался, старался скрыть. Тут я и понял, что ты... - Я не его женщина, я его кукла, игрушка. Развлечение на бессонную ночь. - У тебя письмо к королевской сестре, написанное рукой короля, запечатанное королевским гербом. - Откуда ты?... - Я обещался доставить тебя в Синие горы. Против моей воли вырисовывался план. - Даин мне не поверит, - гнула свою линию я. - Ты не знаешь гномов! - Я не знаю гномов? - хохотнул Бард. - Я для них чужеземка. Ничто. Всегда, когда мы были с отрядом... и... Как объяснишь свое горе человеку, которому не доверяешь и не хочешь ничего объяснять? Но он пришел на помощь: - Даин поверит. Он хочет верить. Ему лишь нужен предлог. Какой-нибудь повод, чтобы сохранить честь. Что может быть лучше, чем воля его короля? - и он окинул меня внимательным взглядом: - Даин знает о тебе? Я пожала плечами. - Письмо к королевской сестре убедит всех, что ты именно та, за кого себя выдаешь. В таких письмах, - пояснил он для меня, - посланник подробно описан на случай, если письмо украдут. Кто угодно мог польститься на пакет с королевским гербом. Он о награде, устало обхватив голову, подумала я. За любые вести о сыновьях и брате королева Дис - или королевна, как ее называть? - вероятно, щедро наградит. Какой-нибудь сорвиголова на большой дороге или сам Бард, давший слово меня отвезти, мог взять письмо и доставить в обход меня. На этот случай в письме есть описание. И если посланник с ним не совпадает, его казнят. Да. Скорее всего, так и есть. Зная Торина, он все предусмотрел. - Думаешь, кто-то поверит, что я была с королем? - Поверят, что король тебе доверял. - Хорошо. Я выйду к Даину и скажу все, что должна. Наверное, Торин хотел бы, чтобы Эребор достался Дис. Хотя кто знает, как принято у гномов. Но Дис здесь нет. Есть только я. И уж лучше Даин, чем люди и эльфы. К тому же, предотвратить войну - благородное дело. В моем мире даже работа была - миротворец. Правда, ничем хорошим обычно она не кончалась. - Сам объясни своему войску, кто я такая и на каком основании еду с тобой. С эльфами, полагаю, тоже сам разберешься. Ох и "обрадуется" король Трандуил, узнав, что люди и гномы не поубивают друг друга! Бард кивнул. На следующее утро меня подсадили на лошадь Барда в ледяном молчании собравшейся у дома толпы. Даннике прижалась к крыльцу. Я старалась на нее не смотреть. Ее и так уже дразнили гномским мышонком. Бард запретил меня оскорблять, но не мог запретить мысленно сравнять с землей. "А ведь я хотела жить среди вас, - думала я. - Хотела взять девочку и найти дом. Теперь нам придется уйти". Кто-то особо находчивый наложил под окнами приюта кучу. Выразив отношение к гномской женщине, жившей здесь несколько дней. Всех возмущало, что они пригрели врага на груди. - Змеюка, - сказала мне старшая нянька, - знать, что ты из этих, к дитям бы не пустила... Только дети плакали. Им было все равно, гномка я или нет. И мне уже было все равно, человек я или не человек.