***
Солнце давно перевалило через зенит, когда из начала колонны объявили привал. Гномы вереницей проехали по тропинке между полями — моя кобылка послушно проследовала за всеми — спустились к речке и устроились в рощице на берегу. Фили, широко улыбаясь, помог спуститься вниз. Ненароком прикоснулся, и моя настороженность вернулась, но он был мне еще нужен. Я не знала, ни как себя вести, ни с кем общаться. Где мне искать Бомбура, которому я должна помогать на привалах? Имена гномов по-прежнему казались одинаковыми. Большую часть отряда я различала по прическам и цвету волос, но признаваться в этом не хотелось. Я опять начала волноваться. А вдруг что-нибудь не то сделаю? Или что-нибудь не то скажу? А вдруг мне будет вообще не с кем поговорить? Но все опасения развеялись, лишь только я оказалась на земле. Не знаю, причиной тому веселый нрав гномов или то, что из-за маленького роста меня подспудно принимали за свою, но в их обществе я не чувствовала себя одиноко. Сначала вместе с Фили и Бильбо я отвела лошадь к реке и смотрела, как та пьет. Потом напилась сама. Это было опасно — сырая вода в незнакомом месте и все такое. Но хоббит уверял, что наша речка — тот же ручей, что протекает мимо его Холма, и он в нем летом раков ловит. Затем, стоило вернуться, как я попалась тому седовласому гному, что готовил микстуру. Он долго выспрашивал про самочувствие, мой вчерашний обморок не давал ему покоя, а под конец заявил: — Не знал бы что человек, подумал — хоббитяночка такая уродилась. Как только седовласый меня отпустил, Бомбур нашелся сам. Им оказался тот рыжеволосый толстяк с бараночной бородой, что утром подвиг меня забраться в седло. Просто подошел и сказал: — Пошли, хлеб поможешь нарезать. И завертелось. Принеси то, подай се, найди в сумке соль. Перевести дух получилось, когда все принялись за еду. К тому времени вопрос, как себя вести, был давно исчерпан. Сосед справа, курносый гном с седыми косами вокруг головы, жаловался мне на то, что «торговля нынче совсем не та», а я умудрялась ему поддакивать. Неловкий момент возник, когда Глоин, глядя, как я пробую хлеб — вполне привычный на вкус — грубовато спросил: — Как оно там у вас? Сильно отличается? Или все так же? Разговоры затихли. У меня, наверное, изменилось лицо. Те, кто сидел рядом, отвели глаза. Им всем было любопытно, но прямолинейность Глоина они не одобряли. Я обвела умолкнувших гномов взглядом. Посмотрела на небо, синее и бескрайнее, с перышками облаков у горизонта. Потом вниз. Трава доставала почти до колена. По ней, под ногой, ползла гусеница. Если бы она замерла, по размеру могла бы сойти за палец с моей руки. И честно ответила: — Да. Сильно. Обстановку разрядил Бофур. В его руках откуда ни возьмись появилась знакомая по вчерашним событиям фляга, и он с невинным видом протянул ее мне: — Ты как? Сегодня будешь? Смеялись все. Некоторые до слез, утирая их бородой. Я улыбалась вместе с ними. Только Торин продолжал хмуриться. Не понял, наверное. Его же не было вчера, когда я выступала. Да седовласый гном-лекарь. Тот был туговат на ухо и все узнавал последним.***
Перед тем как вернуться на дорогу Торин подошел поговорить, очень меня удивив. С самого утра гном держался отстраненно. Все его вчерашнее участие и симпатию как ветром сдуло. Он ехал впереди колонны и за полдня не только не сказал мне ни слова, но даже не взглянул в мою сторону. Что же. Не больно надо. Главное, что дал место в отряде и везет, куда нужно. Тем не менее, глядя, как гном направляется ко мне, безжалостно сбивая меховыми сапогами золотистые цветки одуванчиков, я замерла в необъяснимом томительном ожидании. Он был высок. Я едва доставала ему до плеча. И силен. Каждое колено размером с мою голову, ноги, как стволы деревьев. Это просто дань вежливости, сказала я себе. Я единственная женщина в его отряде, а он хорошо воспитан. И впрямь. Что это могло быть, кроме вежливости? Если бы он меня хотел, достаточно было намекнуть еще вчера. Я, будучи ему обязанной, не стала бы ломаться. А ухаживать за мной по всем правилам никому бы и в голову не пришло. Девушка, непонятно какого роду-племени, которая, к тому же, через месяц исчезнет навсегда. Правда, с его стороны еще могло быть любопытство. Как-никак я являлась существом из другого мира. Гном остановился в паре шагов и заложил руки за спину. Мощь его тела действовала на меня угнетающе. Рядом с ним я чувствовала себя слишком маленькой, слишком беззащитной. Тщательно расчесанные волосы и аккуратно подстриженная борода не могли обмануть. Этот мужчина был создан, чтобы убивать. Крушить кости и ломать черепа. — Фили сказал, ты первый раз в седле, — проговорил он так ровно, что я не поняла, вопрос это или утверждение. На всякий случай, я подтвердила, что это так. Фили. Когда успел донести? Все время рядом крутился. Хотя я подозревала, что он приставлен ко мне не только для помощи. — К вечеру будут болеть ноги, — продолжал гном, не меняя тона. — Если сильно сотрешь кожу, возьми у Оина мазь. И все. Ни как дела? Ни как тебе наш мир? "Оин от слова "Ой!", — повторила я про себя, чтобы запомнить. Меня захлестнула тоска. Торин заботился обо мне, но его забота отдавала безучастием. Словно я была не живым существом, а посылкой, которую надо доставить, не повредив упаковку. Когда гном равнодушно отвернулся, давая понять, что разговор окончен, я не выдержала, несмотря на решение не высовываться: — Торин, — произнося его имя вслух, я чувствовала себя ужасно неловко. — Благодарю за лошадь. Он остановился. Глаза, казавшиеся на солнце светлыми, почти прозрачными, посмотрели сквозь меня, но в них промелькнули искорки оживления. — Тебе нравится? — Очень. После половины дня, проведенного в седле, кобыла стала мне родной. Гном чуть помедлил: — Это не лошадь, это пони. Я не поняла, была ли ему приятна моя благодарность.***
Вторую часть пути я пережила значительно хуже. Натертые бедра саднили, кожа, там, где она касалась лошадиной шкуры, покраснела и припухла. Не приободрило даже то, что, когда мы вернулись на дорогу, в седло я влезла ловчее, чем утром. Дневная жара спала. Солнышко медленно клонилось к горизонту. Несмотря на это, я покрылась каплями пота до самого кончика носа. После привала Торин велел мне закутаться в плащ и накинуть на голову капюшон: — Мы скоро приедем в деревню. Так ты привлечешь меньше внимания. Я устало покачивалась в седле, чувствуя злую досаду. Я просила довезти меня до Ривенделла, но я не просила наниматься мне в няньки! Опека главного гнома доходила до нелепости. Он даже в ближайшие кусты велел Фили меня одну не отпускать. — Торин сказал дальше, чем на два шага, от тебя не отходить! — непреклонно заявлял мне тот. В конце концов, мы сговорились на четырех, но бедняга невероятно волновался и беспрестанно повторял: — Если что — сразу кричи! Солнце скользнуло вниз, на дорогу легли тени. В воздухе повеяло вечерней свежестью. Я начала засыпать в седле. Сил глядеть по сторонам не осталось. Да и вид вдоль дороги все меньше радовал глаз. Сады и пашни сменились на топкие низины, заросшие высокой травой. Вместо берез и осин стали попадаться ивы. Ноги задеревенели. К тому времени, как мы прибыли в местечко с говорящим названием Лягушатники, я их почти не чувствовала. С лошадки меня снимал Фили. Вымотанная, я рухнула в объятия светловолосого гнома, не вспомнив, что утром собиралась держаться от него подальше. И, нисколько не возражая, позволила ему себя поддерживать, пока, шатаясь, ковыляла к дверям местной таверны. После целого дня в седле, с непривычки, меня качало, как морячка, после долгого плавания ступившего на твердый берег.***
Перед тем, как войти в общую залу, Торин лично проверил, плотно ли я завернута в плащ, и натянул капюшон мне до подбородка: — Опусти голову! Фили мягко обнимал за плечи, направляя в нужную сторону. Сама я не могла ступить и шагу. Из-под капюшона виднелись только края плаща. Внутри вкусно пахло едой, приглушенно звучали голоса. Под ногами захрустела рассыпанная по полу солома, и я подтянула плащ, чтобы не волочился. Идти было неудобно. Я приподняла голову, стряхивая съезжавший на нос капюшон, и уперлась в широкую спину того, кто шагал впереди. В довершение всего гномы сгрудились вокруг меня, закрывая от посторонних глаз. Сейчас я часто вижу такие процессии, и они не вызывают во мне ни недоумения, ни любопытства. Это обычное дело, когда гномская женщина покидает дом внутри горы и выходит на поверхность. Закутавшись в широкий плащ, она прячет лицо под капюшоном, а мужчины ее рода образуют круг, сквозь который не проникнет ни один чужой взгляд. Оттого-то люди шутят, что гномки либо очень красивы, и их охраняют, чтобы не украли, либо очень уродливы, и гномы их скрывают, чтобы другие народы над ними не смеялись. Но в тот вечер я ничего не понимала. Неужели я кажусь настолько слабой, что нуждаюсь в охране всего отряда? Или меня считают опасной для окружающих? Мне было жарко и душно, да и любопытство распирало, аж сон прошел. Я жила в огромном городе с идеально прямыми улицами и каменными домами, и никогда не видела деревенских таверн. К тому же, из другого мира. Сейчас мы сядем за стол, я приподниму капюшон и осмотрюсь. Не тут-то было! — Мы займем столы в углу, а госпожа поужинает в комнате, — видимо, Торин обращался к трактирщику. Его голос звучал учтиво, но сухо. Ни с кем из отряда он не был так холоден. Я едва сдержалась от разочарования. Снять плащ разрешили только за закрытой дверью. Избавившись от него, я первым делом запрокинула голову и глубоко вдохнула, затем встряхнулась, поправляя примятые волосы. Главный гном, стоя у порога, молча за мной наблюдал. Комната была маленькая, меньше, чем в доме Бильбо, и обстановка проще, но уютная. Стены выбелены, потолок деревянный, пол выложен узорчатой плиткой. Посреди кровать и стол, в углу — лохань, это не Беггинсовы хоромы с горячей водой. Круглое окошко выходит на задний двор, и обязательные камин и свечи. Торин ко мне слишком добр. Чудесная лошадь, отдельная комната. Я была готова идти пешком и ночевать на конюшне. — Когда я уйду, запри дверь, — предупредил гном, — И не открывай чужим. Хоббиты — мирный народ, но на постоялых дворах отребья хватает. Кто этот гном? Предводитель отряда, идущего на восток мимо долины эльфов, да туманные намеки Гендальфа насчет тяжелого прошлого. Больше я не знала про Торина ничего. — Почему ты меня прячешь? — спросила я. — Я тебя, как ты изволила выразиться, прячу, потому что придорожные таверны полны всякого сброда, — гном пересек комнату и остановился у камина. — К ночи сюда стекаются все, кому спокойно дома не сидится. Случаются драки, не обходится без всяких мерзостей. Молодой женщине этого видеть не стоит. То, как он говорил, вызвало во мне смутные воспоминания о благородных дамах и господах, о давно прошедших временах, сохранившихся в моем мире на страницах книг. — Вчера ты хотел отправить меня в таверну "Гарцующий пони", — напомнила я, стремясь избавиться от наваждения. — Мне это уже не кажется правильным, — усмехнулся он. Чтобы отвлечься, я глянула в окно и увидела Фили. Он вел двух лошадок, свою и мою, вразвалочку направляясь к длинному сараю. — Тебе что-нибудь нужно? — Торин принялся распутывать ремешки кожаных пластин, носимых на руках вместо перчаток. Тонкая работа, сложный узор. Гном не из простых, подумала я. Не обязательно разбираться в доспехах, чтобы понять — подобные вещи стоят дорого. — Ведро теплой воды, пожалуйста, если не затруднит. Он кивнул, стряхивая пластины с рук, и я увидела его ладони. Темные и заскорузлые, совсем не благородные. Покрытые мозолями вперемешку с белесыми рубцами от мелких давнишних ожогов, будто просыпались искры или горящие угольки. У меня дыхание перехватило. Кто он такой? Гном весело хмыкнул, заметив мое любопытство. — После того, как поужинаешь, Фили принесет воды. Что-нибудь еще? Краснея, я выпалила: — Я не знаю, кто ты и почему любезен со мной, и, возможно, никогда не смогу этого понять... Его брови взлетели. — ... но я очень, очень тебе благодарна. Не слишком вежливое выражение признательности, однако, и я не всегда была косноязычна. Обычно я говорила, как принято. То есть то, что ждут, приукрашивая подобающими словами. Но этот гном действовал на меня странно. Мне хотелось выкладывать ему все, как на духу. Он мгновенно оказался рядом. Его лицо с тяжелыми чертами, словно вырубленными из камня, притягивало, как магнит. Мне казалось, он хочет ко мне прикоснуться. — Ты женщина, и у тебя беда. Любой гном поступил бы так же. Мое сердце колотилось так, словно тот путь, что мы проехали сегодня на лошадях, я преодолела бегом за пару часов. Любой гном. Возможно. Но не любой мужчина.***
Насчет драки Торин оказался прав. Как стемнело, внизу звякнуло, разбиваясь, окно. Протопали ноги в тяжелых сапогах. Дверь на задний двор распахнулась, пропуская пиликанье скрипки и рев голосов, из нее кого-то вышвырнули прямо в грязь, припустив вдогонку крепким словом и ведром. Я к тому времени благополучно поужинала, нашла под кроватью горшок и прибила подсвечником таракана. В свой второй вечер в Средиземье я была безнадежно пьяна. Опять. Фили, принесший воды, присвистнул: — Это ты с полпинты пива такая? — Он кивнул в сторону лохани: — Может, не нужно? В твоем-то состоянии? — Если думаешь, что я утону, даже не надейся! — посудина для мытья не доставала мне до колен. Он опустил на пол ведра и сдул со лба прилипшую прядь: — Могу остаться, спинку потереть. Мы оба рассмеялись. Нет, этому парню доверять нельзя, даже спьяну понятно. Всему виной местное пиво. Крепкое, зараза. Кто знал, что воду здесь пить не принято? А "госпожа" предпочитает чай. Желательно зеленый, о котором в этих краях не слыхивали. Сидя в лохани, я помаленьку трезвела. Пожалуй, гномы — отличные парни. Даже Фили. Я на него не сердилась. Мне казалось, он не был злым. Так. Избалованный красавчик, привыкший, что все окрестные девчонки по нему сохнут. Беггинс — вообще душка. Вспоминая, как на меня утром смотрели жители Хоббитона, я поняла, почему гномы взяли его с собой. Он, наверное, какой-то особенный хоббит. Не очень пугливый. Меня он не испугался, и таки не выставил из дома. А Торин весь такой загадочный-загадочный... Возилась я долго. Когда пришло время выплескивать воду, я была трезва, как стеклышко. Намылась сама. Внутренние стороны бедер распухли и немилосердно щипали от мыла. Сделала то, о чем мечтала с утра — вымыла голову, постирала рубашку. Когда я управилась, на небосклоне зажглись звезды. Я перелила воду в ведро и открыла окошко, намереваясь выплеснуть воду во двор. И, отодвинув защелку, остановилась, разглядывая петли — очень забавно открывать круглые окна! Тут сбоку, со стороны крыльца, донеслись голоса. Парень и девушка. Сначала повозились, она смеялась, потом затихли. Ночной воздух как потеплел. Я выглянула наружу. Целуются. Девушка кудрявая и пухленькая, босоногая, из местных. Может, служанка, а может, и сама хозяйская дочь. Парень... Он стоял ко мне спиной. На него лился свет фонаря, подвешенного у двери, и волосы цвета соломы я узнала без труда. Недавно их обладатель принес мне два ведра воды. Я тихо отвернулась и прикрыла окно. Воду вылью с утра. Почему-то мне казалось, что именно о таком Торин говорил "молодой женщине видеть не стоит". Где-то он сейчас сам? Тоже, наверное, щупает какую-нибудь кудрявую красотку. А вообще, в его возрасте, он должен быть давно и счастливо женат. Я забралась в постель. Меня еще хватило на то, чтобы придирчиво проверить постельное белье. Чистое и пахнет цветами. С хоббитами можно иметь дело. Засыпая, я думала, если уж попадать в передряги, то лучших попутчиков, чем мои новые знакомые, не придумаешь. И что волосы не успели подсохнуть, а значит, завтра на голове у меня будет осиное гнездо.