Инородный элемент

             На второй день мы проехали деревушку с названием Белооземь и пообедали в местной таверне. Меня снова закутали в плащ, и ни домов, ни жителей я не видела. Зато разрешили сесть за общий стол, в угол, закрыв широкими спинами молодых братьев. Фили сидел рядом, Кили за ним. Он упорно не смотрел на меня. Напротив поместился Бильбо, по соседству с ним Гендальф, а у дальнего края — Бофур и Бомбур, занявший два места сразу.       Таверна мне не понравилась. Грязные серые стены, пол щедро усыпан свалявшейся соломой, почерневшие углы и стропила опираются на толстые бревна, потолка нет, сразу крыша.       В зале обшарпанные, исцарапанные ножами столы и натертые до блеска лавки. Беспрестанно коптят оплывшие свечи в глиняных мисках: даже днем здесь было темно.       — Ничего, если мы закурим?       Бофур спросил из вежливости, потому что трубки и кисеты уже появились на столе. Гендальф вовсе курил не переставая с тех пор, как сошел с лошади.       К концу поездки мне стоило опасаться за состояние своих легких — курили здесь, как дышали, много и с удовольствием. Хотя, надо признать, их табак был великолепен по сравнению с вонючими сигаретами моего начальника.       Остальные сели за соседний стол, и пошел обыкновенный мужской треп о делах. Что-то про лошадей, про золото, про торговлю. Я особо не вслушивалась. Достаточно знать, что гномы похожи на всех мужчин, которых я встречала.       У нас было интереснее, неудивительно, что они в итоге стали прислушиваться.       Пока мы ждали еду, Бофур принялся травить байки.       Он знал их много, и рассказывал так, что заслушаешься. Пищал тоненьким голоском, изображая женщин, басил и подкручивал усы, представляя мужчин, лаял, хрюкал, свистел.       Сначала истории были невинными.       Про несчастного гнома, проклятого злым волшебником, в чьих руках золото превращалось в железо. Про зачарованный топор, сам рвавшийся в бой. Про свинью, что могла учуять под землей драгоценные камни.       Здесь Бильбо запротестовал. Он держал свиней и знал, что драгоценности они не ищут. Однако Бофур клялся, что видел свинью своими глазами и даже купил несколько вырытых ею камней.       Потом последовала история про троллей, проглотивших разбойников, до того наевшихся гороха, отчего у троллей случилось несварение желудка. Я заметила, что мужчины странно поглядывают на меня, даже Кили блеснул карими бусинами глаз. Но увидев, что я смеюсь, расслабились. Байки стали смелее.       Про легкомысленную эльфийку, которая однажды так хохотала, что у нее лопнул корсаж. Про гномов, поспоривших, кто кого перепьет, и догулявшихся до того, что остались, в чем мать родила. Незадачливых пьянчуг Бофур изображал со знанием дела.       Я веселилась, одновременно преследуя научный интерес. Рассказы Бофура объясняли, кто есть кто в этом мире, и очерчивали допустимое в нашей компании.       Бильбо сидел красный, как вареный рак:       — Среди нас дама!       — И что? — ответствовал Бофур. — Она тоже смеется!       — Бофур! — позвал с соседнего стола Двалин: — Давай продолжай! Нам охота знать, чем закончится. А дама, чай, не эльфийская принцесса!       — Закрой уши! — потребовал Бильбо.       — Чего это? — обиделась я.       — Есть разговоры, которые порядочной женщине слушать не стоит! — с металлом в голосе отчеканил хоббит.       То ли подействовала непривычная серьезность Бильбо, то ли я вспомнила другого мужчину, говорившего "молодой женщине не стоит", но я прижала ладони к ушам.       Я не узнала, что произошло с королевичем, приударившим за гномьим юношей, считая, что перед ним женщина-гном. Знала бы я тогда, что сделала первый шаг к потере своей женской независимости!       Внезапно оба брата напряглись и выставили плечи вперед, закрывая мой угол. К столу подошла служанка, неся огромный, заставленный тарелками поднос. Я надвинула капюшон ниже, пусть парни не нервничают. Если мимо пролетит муха, они бросятся меня защищать? Правда, особенное отношение льстило. Я ощущала себя редкой и драгоценной, доступной лишь избранному кругу лиц.       Фили подвинул ко мне дымящуюся тарелку и пузатую кружку. В тарелке была картошка с мясом, порубленным крупными кусками и очень густо посыпанным перцем. А в кружке — вода!       — Как бы посреди дороги из седла не вывалилась, — ухмыльнулся Фили. — Видела бы ты лицо хозяйки, когда я у нее вместо пива кипятка попросил!       Я чуть было не расцеловала его в обе щеки — это было бы чревато последствиями:       — Где здесь дамская комната?       — На заднем дворе, — он заговорщицки пощекотал мое ухо усами: — Думаешь, это место здесь называют именно так?       

***

             Вечером мы проехали по широкому каменному мосту. Внизу бежал грязно-коричневый поток, разбиваясь в мутную пену вокруг толстых опор моста.       — Берендуин, одна из четырех великих рек Средиземья, — голос Гендальфа звучал мечтательно.       Я не заметила, как он очутился вблизи меня. Обычно старик держался впереди, беседовал с Торином и безостановочно курил. После того, как я выполнила свою часть уговора, я стала ему неинтересна.       — О, бескрайние просторы Эриадора! Колыбель древних королевств!       Волшебник запрокинул голову, восхищенно озирая неприветливые каменистые холмы и край мрачного густого леса. Остроконечную шляпу он придерживал рукой. Ветер трепал его бороду так, что того и гляди оторвется.       — Когда-то на нашем месте стояли первые переселенцы из Западных земель, — радостно сообщил он мне.       — Э-ри-а-дор, — повторила я. Мне понравилось название.       Гендальф принялся рассказывать про какое-то затонувшее королевство, где жили люди высокие и стройные — не чета мне, короче — красивые и умелые. Как они плавали по морям, как загордились и дерзнули нарушить волю богов, а те в отместку наслали на их земли огромную волну.       Я, признаться, слушала вполуха, просто от нечего делать. Подобная легенда была и у нас. Дивная изобильная земля, опустившаяся на дно морское. Жители которой были прекрасны и белокуры, как сон.       Глупая сказка. Люди верят, что раньше жизнь была лучше, и что мы сами виноваты в несчастьях, которые обрушиваются на нас.       А я думала, что если в этой легенде была доля правды, то древние земли погубили не боги. Какой-нибудь заурядный вулкан. И люди там жили обыкновенные. Такие же, как все.       

***

             За мостом мы проехали чуть вперед, обогнули лес и затемно разбили на опушке лагерь. Скоро, отгоняя подкрадывающийся сумрак, затрещал костер.       Бедняга Бильбо дрожал, покрывшись холодным потом. При нем Гендальф поссорился с Торином, обвинив последнего, что он выбрал для стоянки "гиблое место".       — Деревья будто шепчутся, — говорил хоббит, напуганный словами волшебника. — Будто наблюдают. Неужели ты не чувствуешь?       Я ничего не чувствовала. Лес как лес. Разве что очень высокий. Я до сих пор не привыкла к величине окружающего. Скромные березки казались мне необъятными великанами.       — Брендибаки из Бэкланда считают, что лес живой. Мне кузина рассказывала, она замужем за сыном их старшины, — торопливо шептал Бильбо. — Говорят, что лес настроен враждебно, в нем таится какая-то злоба.       Мы с хоббитом сидели у котелка и чистили для супа репу и морковь. Не зная, куда пристроить неженку Бильбо, Торин поручил его заботам Бомбура, как и меня.       — Вера Брендибаков из Бэкланда не помешала им вырубить половину леса, чтобы построить свои Палаты, — буркнула я. Про Брендибаков из Бэкланда, живущих за рекой, у чащобы, я сегодня слушала все утро. — Как и не мешает наведываться в лес за дровами.       — Они отгородились от леса Изгородью! — возразил Бильбо, будто это все объясняло.       По мне, большинство его соплеменников были малодушны. Пугались любого шороха в темноте.       — Гендальф говорит... — нож в руках хоббита заплясал, еще поранится невзначай.       — Торин не стал бы устраивать стоянку в опасном месте! — отрезала я. Мне хотелось есть и спать.       Мы весь день ехали верхом, а я не отошла после вчерашнего. Мне казалось, что ноги скоро примут форму лошадиных боков. Я продрогла из-за ветра на мосту и не выспалась с прошлой ночи, а тут Гендальф со своими страшилками.       Неужто он не видит, что хоббит даже собственного пони боится?       Какой от этого волшебника толк? Курит да болтает. Да ест за троих.       После полуночной стирки у меня ныли ладони. Стирать вручную я была не приучена. Каждый взмах ножом отзывался болью. Овощи, к тому же, были гораздо крупнее, чем дома. Чтобы их удержать, я широко растопыривала пальцы.       Вот и сейчас: все чем-то заняты. Кто чистит лошадей, кто рубит дрова. Братья отправились в лес за лапником. Один Гендальф курит, ходит по кругу и что-то бормочет, вглядываясь в гущу деревьев.       — Как оно идет, работнички? — У Бомбура закипела вода, и он засыпал крупу.       Мы с Бомбуром быстро поладили, стоило признаться, что я люблю ягодные пироги. Бильбо сказал, он бы тоже полюбил Бомбура, если бы тот, будучи у Бильбо в гостях, не съел весь его сыр.       — Живо все это покрошить — и в котел!       Бомбур меня жалел. Хотел избавить от грязной работы. Предлагал усадить с ложкой мешать варево:       — Ручки у тебя беленькие, испортишь, жалко. Ты, видать, из благородных.       Я сама отказалась. Руки все равно испортятся, не сегодня, так завтра, от стирки да от поводьев. К слову, сверхстойкая краска с ногтей волшебным образом исчезла при переходе через границу мира, затерявшись в глубинах Вселенной вместе с моей одеждой, обувью, серьгами и заколкой для волос.       Руки самого Бомбура были тяжелые и натруженные, с короткими неровными ногтями и чернотой, въевшейся так глубоко, что она стала частью кожи.       Мои станут такими же? Как вернусь домой, придется долго отмокать в ванной, прежде чем решусь на люди показаться.       Была еще одна причина, по которой я с готовностью жертвовала руками — не хотелось выглядеть в глазах Торина лентяйкой.       Хотя, казалось бы, что мне до Торина? Он мне даже не нравился, слишком взрослый, серьезный. Я предпочитала смазливых красавчиков вроде Фили.       К тому же, напоминала я себе, дома предводителя отряда наверняка ждут жена и куча ребятишек.       Просто есть личности, что одним взглядом способны воодушевить окружающих на подвиг. Торин был из таких, и его влияние распространялось не только на меня.       Хоббит, услышав про Торина, ободрился. Рядом с Торином такие лопухи, как мы с Бильбо, могли ничего не бояться. Ради безопасности отряда гном сделает все.       Утром он невзначай поймал меня за руку:       — Как проедем реку, будь осторожна вдвойне. Без сопровождения от лагеря не отходить, иначе попадешься дикому зверю или орку. Хоббиту тоже передай.       — Понятно, — я посмотрела на локоть, пребывавший в широкой мужской ладони. — Что такое орк?       — Надеюсь, ты никогда этого не узнаешь, — ответил он, отпустив.       

***

             Первую миску Бомбур с небольшим поклоном передал предводителю отряда. Потом пришел черед Гендальфа, потом остальных. Сидели мы вразнобой, я очутилась между Бильбо и Двалином.       Двалин меня пугал. Мало того, что он был высок и плечист, умел свирепо вращать глазами и носил за спиной два пристегнутых крест-накрест топора, так его круглую блестящую лысину украшала татуировка. Как у настоящего дикаря!       Я смотрела на гномов, позабыв про остывающий суп. О правилах приличия они не слышали. Говорили все сразу, говорили с набитым ртом, громко чавкали, заталкивали в себя хлеб двумя руками.       В таверне, где мы обедали, я закрывалась капюшоном. Напротив меня сидел Бильбо, а сбоку Фили, оба ели пристойно. На вчерашнем привале из еды были хлеб и лук. Да и я была слишком взволнована, чтобы отвлекаться на соседей.       — Какие-то проблемы? — Двалин, заметив мое ошеломление, нарочито поковырялся ногтем в зубах.       — Все прекрасно, — пролепетала я.       — Прекрасно? Ну и прекрасно!       Он отвернулся и смачно сплюнул под ноги. Я уткнулась в тарелку.       — Это ты их у меня дома не видела, — равнодушно сказал хоббит. — Ты, помнится, говорила про ложки. Где они? Этой есть невозможно!       Он показал деревянную ложку с обкусанными краями. Сколько поколений гномов пользовались ею до нас?       Я принесла свой мешок и достала ложки, взятые из дома. Лысый сосед фыркнул, увидев изящные штучки. Надо сказать, пока мешок был со мной, я не доставала вилку и нож. Боялась — засмеют.       — Мой любимый серебряный сервиз! — вздохнул Бильбо, едва ложка очутилась у него в руках.       — Серебряный?! — я подскочила с бревна, чудом не расплескав суп, привлекая к себе все взгляды.       Дуреха, конечно он серебряный! Здесь все настоящее. В этом мире нормальные лампы еще не изобрели!       Гномы пожелали узнать, что случилось. Я покраснела.       — Девка обнесла хоббита на серебряные ложки! — кратко сообщил Двалин отряду и захохотал: — Торин, вот тебе кого Взломщиком брать надо было!       — Знала бы, что серебро, в жизни бы не взяла, — пробормотала я, втягивая голову в плечи. Двалин услышал и это:       — Она не знала, что это серебро, — передал он остальным.       Как безобидная фраза может вызвать столько возмущения? Гномы негодовали также, как я, когда слушала их чавканье. Фили возвел очи вверх. Торин отвернулся. Кажется, он наконец-то улыбался, но пытался это скрыть. Бильбо преспокойно ел суп.       — Что ты знаешь о серебре? — потребовал у меня курносый гном с косами на голове. — Говори!       — Серебро серенькое, а золото желтенькое.       Хохот гномов словами не описать.       Кили впервые в моем присутствии не смутился, а свалился на землю, надрываясь и держась за живот. Фили беззвучно трясся. Кто-то рыдал, кто-то вопил. У Торина текли слезы из глаз. Я думала, он не умеет смеяться! Гендальф закусил кончик своей бороды.       Я не понимала, в чем дело.       Я не знала про гномов ничего!       Не знала, что это горный народ, веками посвящающий жизнь добыче и обработке металла. Не знала, что ювелирным ярмаркам гномов нет равных во всей Арде. Что младенцам в колыбель кладут слитки золота и серебра просто так, поиграть. Что любой гном с закрытыми глазами, наощупь, отличит один металл от другого.       — Объясните же ей кто-нибудь! — прорыдал Балин. — Дори, ты ювелир, расскажи ей. Обмолвится потом, что с гномами путешествовала, никто не поверит!       Так я научилась пробовать монеты на зуб, определять по весу кошелька в руке, сколько в нем серебра, и отличать поддельные бриллианты от настоящих, заодно узнав больше о жизни новых знакомых.       Все гномы, независимо от возраста и общественного положения, владели ремеслами. В ходу было кузнечное и ювелирное дело, резьба по дереву и камню. Умение работать руками ценилось не меньше, чем умение метко стрелять и орудовать мечом.       Были и другие занятия. Лекарь, повар, портной. Бледный юноша с горящим взором, держащийся особняком от остальных, оказался переписчиком книг, зарабатывая еще и тем, что писал для неграмотных соплеменников письма и составлял торговые бумаги.       Торин был кузнец. Тайна мозолей на его ладонях раскрылась.       Пришел черед вопросов ко мне. Тех самых, что я боялась. Кто я? Как живу? Из какой семьи?       Я говорила осторожно, тщательно подбирая слова, стараясь избегать явлений, которые могут быть неправильно поняты.       Спросили, сколько мне лет. Я назвала возраст. Вполне серьезный по нашим меркам. Половина подруг замужем и нарожали детей. Но гномы считали иначе:       — Дитя, сущее дитя, — покачал головой Балин. А Кили, самый юный в компании, подавил смешок. Зато Торин меня порадовал:       — Кажешься моложе, — серьезно сказал он. Я испытала миг женского торжества, подумав, что не зря истратила кучу денег на кремы для лица.       Потому удивились, что я живу одна и сама себя обеспечиваю. Сказали, у них так не принято. Девушки до замужества живут в доме родителей, ведут хозяйство или помогают в семейном деле под присмотром отца.       — Чем занимаешься?       Название я не вспомнила. Ограничилась общим:       — Бумажная работа.       — Так ты грамотная?       Хорошее замечание. Надо бы проверить, получится ли у меня читать и писать на новом языке.       Я спросила, куда отряд кузнецов и ювелиров держит путь, и услышала следующий ответ:       — Мы отправились в дорогу, желая повидать наших родственников. Племянников и племянниц, кузенов и кузин, а также других потомков наших общих предков, живущих к востоку отсюда.       Ага.       Для этого собрались чисто мужской компанией, обвешались оружием и прихватили с собой Беггинса, чьи кузены и кузины остались там, откуда мы уехали.       И Гендальфа, который в том возрасте, когда племянники и племянницы должны ездить к нему, а не он к ним.       Знала бы этих гномов хуже, сказал бы, что они смахивают на шайку грабителей с большой дороги. Торин, с его голубыми глазами и черными кудрями, превосходно вписывался в образ благородного предводителя разбойников.       Разгоревшийся костер отбрасывал искры. От жара у меня раскраснелись щеки. Черные деревья за пределами освещенного круга покачивали ветвями.       Я заметила, что давно наступила ночь, и поймала себя на мысли, что мне хорошо.       Хорошо сидеть у костра, ворошить угли, смотреть на огонь, слушать тихое ржание стреноженных лошадей. Знать, что завтра мы поедем вперед. Будет новый вечер и новый костер, и так много-много дней подряд.       Еда, густой перловый суп с кусочками репы и моркови, который дома я не стала бы есть ни под каким предлогом, казалась вкусной.       Устраиваясь на ночлег, я заметила, что горка лапника, предназначенная мне, будто случайно находится вблизи места Фили, и быстро перетащила ее туда, где Бильбо.       — Он леса боится, — сообщила я с обезоруживающей улыбкой, мне не хотелось ни с кем ссориться: — Я рядом побуду, мало ли что.       Хоббит, несмотря на страхи, сразу уснул. Я же не спала, смотрела в черное небо и вздыхала.       Я смирилась с тем, что проведу месяц вдали от дома, и нашла в этом хорошее. Когда еще у меня, городского жителя, получится поездить на лошади? Поесть еды, приготовленной на костре? У нее вкус и запах другие. Переночевать под звездным небом?       Но там, в моем мире, остались родные. Они думают, что я пропала без вести, а я ничем, решительно ничем, не могу им помочь.       Из глаз полились слезы, потекли по вискам, застревая в волосах.       Мы с родителями плохо ладили в последнее время, но это была моя семья. Я их любила. Мне было тяжело от того, что они страдают, когда на самом деле я жива, здорова, обогрета, накормлена и нахожусь под защитой.       Внезапно звездное небо закрыла широкая тень. Это Торин, дежуривший у костра, обошел поляну и склонился надо мной.       — Спи, — сказал он. — Если не будешь спать, ты никогда не достигнешь своей цели.       Я утерла слезы и послушно закрыла глаза. Повернулась на бок и уснула.