***
Скоро Торин и Бофур отправились в Бри. Торин потому, что главный. А у Бофура лучше всех в нашей компании был подвешен язык, значит, торговался он тоже лучше всех. Мы расседлали лошадей и провалялись весь день на траве, ожидая возвращения гномов. Они пришли под вечер, ведя груженого мешками пони. — Красотка, танцуй! — Бофур кинул мне тяжелый, перевязанный бечевкой сверток. Это должны были быть сапоги. Утром гном поймал меня за ногу и, отломив прутик, измерил длину стопы. Я обрадовалась, что скоро обуюсь. Мне было страшно ходить босиком, я боялась наступить на змею. Сломала ноготь на большом пальце, ударившись о камень, исцарапала щиколотки в кровь. Голые ноги больно терлись о лошадиную шкуру. — Сапоги для человеческого мальчонки шили, а он помер на той неделе, — рассказывал Бофур, отвязывая поклажу. — Его отец с горя не стал забирать, а тут мы. А то ждали бы несколько дней, покуда пошьют. История меня взволновала, но я не подала виду, уселась на плащ и куцым ножичком для чистки овощей сорвала веревку. Эх, что за сапоги были на мне четыре дня назад, когда я села в повозку подруги! Всем сапогам сапоги! Я так ждала, когда на них сделают скидку! Теперь они, почти не ношенные, летают где-то между созвездиями или сгорели дотла при входе в воздушное пространство. Мое необыкновенное приключение, с учетом потерянной одежды и работы, влетало в кругленькую сумму. Это не считая нервных клеток, которые не восстанавливаются, и проблем с властями, когда через месяц я восстану из мертвых без объяснений, где пропадала. Я, по-видимому, не обладала любознательностью, так как считала, что ответ на вопрос "Есть ли жизнь во Вселенной?", не стоил подобных проблем. Сапожки из Бри были прекрасны. После лошадей, свечей, каминов и неудобных удобств на постоялых дворах, я ждала чего угодно. Что мне привезут деревянные башмаки. Или что-нибудь громоздкое, как обувь, которую носили гномы. Я с ужасом смотрела на тяжелые и грубые одежды своих спутников. Однако сапожки из Бри понравились сразу. Мягкие, блестящие, высокие — то, что надо для езды верхом, — они пахли тем неповторимым запахом настоящей кожи, который не спутаешь ни с чем. Я посмотрела на швы. Не скажешь, что кустарная работа: строчка лежала идеально ровно. Но когда решила примерить обновку и по привычке поискала сапожок на правую ногу, с удивлением обнаружила, что сапоги никак не различаются. Они были одинаковые. Ладно, темные времена, что с них взять. Я схватила первый попавшийся сапог и скользнула в него ногой, и неожиданно уперлась в сверток, спрятанный глубоко внутри. Это что такое? Невероятно заинтересованная, я вытряхнула сверток из сапога и, прежде чем развязать, повинуясь неясному чувству, повернулась к гномам спиной. Что бы это ни было, его спрятали. Не хотели, чтобы я нашла слишком быстро. И нетерпеливо размотав тонкую ткань, я поняла, почему. Здесь, рядом с пучком пестрых шелковых лент и маленьким круглым зеркальцем в костяной оправе, лежало нечто особенное, длинное, тонкое и прекрасное, с гладкой полированной рукояткой. Я уставилась на это чудо, позабыв, как дышать. Удивить меня мужским вниманием было сложно. Я не считалась красавицей, но относилась к женщинам, рядом с которыми всегда трется поклонник. Во всяком случае свою долю цветов и конфет получала с завидным постоянством. Но никто из моих мужчин не дарил мне оружия! Я вынула нож из кожаного чехла, восторженно наблюдая, как солнечные блики играют на поверхности крошечного клинка. Он выглядел таким игрушечным, что я недоверчиво ткнула им в лист лопуха, ожидая подвоха. Лезвие вошло в лист, как в масло, лопух не качнулся. Это было самое настоящие оружие! Маленько, острое, сделанное для женщины. Металлическую рукоять украшал прозрачный голубой камень. Вряд ли драгоценный, но смотрелось прелестно. Чей это подарок? В Бри ходили двое. Я обвела лужайку глазами. Гномы чесались, потягивались и зевали, вяло хлопали комаров, никто на меня не смотрел. За четыре дня бок о бок привыкаешь друг к другу. Бофур тащил последний мешок, Торин стоял, отвернувшись. Я начала издалека. Завернула подарок в плащ и нацепила сапоги. Гномы поднимали головы и, завидев обновку, улыбались. Тогда я направилась к Бофуру, пританцовывая, обогнула мешки и дождалась, пока он оживился: — Ну как? Нравится? — Очень нравится, — призналась я. В обуви хорошо. Даже в той, чей изготовитель не знает, что правая нога отличается от левой. — Кого мне благодарить? — К сапожнику Торин ходил. Я муку покупал. — А остальное? Тот не понял, о чем я говорю: — Там что-то еще? Не скачи же ты так, расшибешься! А я уже неслась огромным прыжками через лужайку. Мне хотелось петь и смеяться. Наверное, не стоило налетать на него так сразу, при всех. Но подарок привел меня в восторг, забытый со времен детства. Я подскочила так скоро, что едва не врезалась в его плечо, когда он развернулся: — Торин, я... Он не обрадовался. Он сделал шаг назад. Мне показалось, что в землю передо мной ударила молния. Я замерла, моя улыбка застыла. Все, что я хотела ему сказать, мгновенно вылетело из головы. Но этот гном вовсе не собирался меня обижать. Он церемонно взял мою руку, наклонился к пальцам и уколол их бородой: — Пустяки. Я рад, что тебе нравится. Бормоча сухие слова благодарности, я едва заставила себя посмотреть ему в лицо, так велико было мое разочарование. Хорошо, что остальные не восприняли мою выходку всерьез. За нами наблюдали лишь двое. Двалин и Гендальф. Причем волшебник делал вид, что спит, лежа под деревом с нахлобученной хляпой на глазах. Но меня не покидало стойкое ощущение, что он все видел и даже понял что-то такое, о чем никто из нас не догадывался.***
Вечером Бильбо взвился, заметив шелковую ленту вокруг моей головы: — Кто это тебе подарил? Таким свирепым я помнила хоббита разве что в момент своего появления в его доме. — Торин привез из Бри вместе с сапогами. Он сразу успокоился: — А, Торин, ну ладно... — Бильбо, что такое? Какая разница, кто мне это подарил? Мы сидели на траве и готовились ко сну, я развязывала бант на затылке, распуская прическу и мысленно благодарила Торина за то, что теперь волосы не лезут в глаза. Правда сначала ленты пришлось покрутить, прежде чем я придумала, как их приспособить. Завязать любимый хвост не получилось, гладкий шелк соскальзывал, а для косы длины моих волос было мало. Я выбрала самую широкую ленту и обмотала ее вокруг головы наподобие платка. Наверное, здесь так не носили: гномы поглядывали с любопытством, хотя ничего не спрашивали. А вот Бильбо мою прическу заметил, только когда плюхнулся рядом, и я поднесла ладони ко лбу. Зато сразу взъярился, что вообще-то на него было не похоже. — Этот парень, Фили, — пробормотал он, отвечая на мой вопрос, — что у вас с ним? Я вижу, как он на тебя смотрит. Ну вот — дело нечисто. А я ведь потому и укладывалась рядом с хоббитом каждую ночь, что в нем единственном, после Гендальфа и Балина, не видела мужчины. Да еще рассчитывая на его чуткий слух. Бильбо просыпался из-за любого шороха, и с ним можно не опасаться быть застигнутой врасплох. После происшествия с Фили никто на меня не покушался, но я была настороже. Мужчины остаются мужчинами, какими бы благородными они не казались. Через пару недель кочевой жизни их посетят вполне определенные мысли. А теперь вот — беда, откуда не ждали. К счастью, я ошибалась. — Понимаю, что меня это не касается... — сбивчиво пояснял хоббит, — но ты нездешняя и не знаешь наших порядков, и у тебя нет никого, кто бы мог предостеречь... Только поэтому я взял на себя смелость... Ты появилась у меня в доме, а значит, ты — моя гостья, и, думаю, я должен... в общем... что бы он ни обещал, он не может на тебе жениться! Я сдержала смех только потому, что хоббит оставался серьезным. Постановка вопроса меня развеселила. — Бильбо, а почему? Я не хотела замуж. Даже дома я не стремилась к замужеству, что являлось нашим с матерью главным разногласием, а уж в другом мире идея, что кто-то воспринимает меня как невесту, и вовсе казалась несусветной. — Потому что он гном, а ты — человек. — Почему твоему предку можно было жениться на эльфийке, а мне замуж за гнома нельзя? Рассказы про легендарного родича Бильбо вызывали во мне неподдельный интерес. Если его жена была ростом с Гендальфа, почти в два раза выше благоверного, как они жили? Еще и в норе? — Пойми же ты! — не выдержал Бильбо. — Гномы женятся только на своих. Всегда! У них так испокон веков заведено. Мне неловко об этом говорить, но этот парень не может иметь серьезных намерений. Он просто хочет развлечься. А женится на какой-нибудь девушке из своего рода. — Бильбо, я через месяц уеду, — напомнила я. — Исчезну, испарюсь, как пожелаешь. На мне никто не может жениться. — Это верно, да, — пробормотал он, и я поняла, что нисколько его не убедила, — но ты будь поосторожней. Не нравится мне этот Фили. Я, пожалуй, с Торином поговорю, пускай он за ним присматривает. — Пожалуйста, не надо, — жалобно попросила я. — Не говори Торину. Я буду осторожна, обещаю! — Ты что, расстроилась? Приглянулся он тебе? Красивый? Понимаю. Ничего он не понимал, милый, славный хоббит. А я яростно чесала волосы и потешалась над собственной глупостью. … он просто хочет развлечься… Воин, защитник, благородный разбойник. Надо же такого понапридумывать! Торин ничем не лучше Фили, разве что старше и опытней. Хватило ума порадовать меня подарком, а не прижимать к стенке в темном коридоре. Нож я спрятала в сапоге. Никакого особого крепления у меня не было, я просто заткнула его за портянку, намотанную из взятых в доме хоббита бинтов. Я не сказала о нем никому, даже Бильбо. Мне хотелось иметь собственную тайну, так я отделяла себя от отряда. Мы всегда были вместе. Вся моя жизнь в походе протекала на глазах гномов. Мы вместе вставали и вместе ложились, вместе ели, я никогда не бывала одна. Если мне требовалось отойти, за соседним кустом нес караул вооруженный до зубов гном. Это сводило с ума. Мне нравилось, отвернувшись ото всех перед сном, вытаскивать нож и гладить рукоятку, иногда я осторожно касалась прохладного лезвия. Я знала, что оружие никогда не послужит мне, как должно. Не было у меня ни навыков, ни смелости, чтобы ими овладеть. Но, держа нож в руках, я чувствовала себя увереннее и спокойнее, и немножко выше ростом. Я горько жалела, что когда придет время возвращаться назад, не смогу взять его с собой. Возможно, я придавала слишком большое значение этому подарку. Пустячному для того, кто его сделал.***
Потянулись дни, похожие один на другой. Мы поднимались с рассветом, ехали, пока солнце не набирало силу, а потом пережидали жаркие часы в тени скал или деревьев. Гномы падали на траву и, оставив дозорного, мгновенно засыпали. Вечером, незадолго до захода солнца, определялись с местом для стоянки, разводили костер. Если рядом не оказывалось достаточно деревьев, чтобы ободрать с них ветки, спать приходилось прямо на земле, завернувшись в плащ, как в кокон. Мое тело покрылось ссадинами и синяками. После утомительного дня верхом надо было готовить еду на шестнадцать персон, двенадцать из которых — крепкие здоровые мужчины, любящие плотно поесть, а еще двоих — Гендальфа и Бомбура — можно было считать за шестерых. Потом нагреть воды и перемыть посуду и котелки. Работы хватало. Я не зря ела свой хлеб в отряде. Я беспокоилась, что меня, как единственную женщину, попросят стирать на всю компанию. Но нет. У них так было не принято. Даже самые важные гномы не гнушались сами стирать свои портки. В первую неделю вдобавок ко всем делам Фили гонял меня на лошади. Каждый вечер мы выводили мою кобылу и искали ровное место для маневров. Иногда приходил Торин. Курил, смотрел. Скоро я твердо держала поводья и могла движением коленей заставить лошадку повернуться, умела ее расседлать и почистить. Мы с Фили много болтали, скоро я знала о его немудреной жизни все. Родился в Синих горах, вырос в Синих горах, работал в кузнице дяди в Синих горах. А кто у нас дядя? — Торин. О, как! Понятно, почему младшенький, Кили, постоянно кого-то напоминает. Я рассказала Бомбуру про успехи в верховой езде. — Молодец! — расхохотался он. — Все теперь умеешь! Вернешься домой, можно замуж выходить! Я умолчала, что в моем мире умение женщины лихо взнуздать лошадь, является, скорее, недостатком. — А теперь ешь побольше, — и он шлепнул мне в миску добавки. — Исхудала вся, смотреть боязно. Из-за новых нагрузок и неожиданного переноса из декабря в апрель, я немного похудела. Никакой симпатии у окружающих меня мужчин это не вызвало. Фили сказал, что я похожа на тень — бледная, измученная и с синяками под глазами. А Бомбур, отрядный повар, так и вовсе испереживался: — У мистера Беггинса такая ты была пышечка хорошенькая... А теперь? Ешь, ешь побольше. Он наливал мне столько же, сколько себе. — Гендальф говорит, что я толстая, — нажаловалась я про наш первый с волшебником разговор. — Это он тебя похвалил! — убежденно заявил гном. — Толстая, значит красивая. Посмотри на них, — он указал на прочих гномов отряда, — они неженаты, а я женат. А почему? Потому что толстый! — Они все неженаты? — недоверчиво спросила я, задержав ложку на полпути. — У Глоина есть жена и маленький сын, а остальные неженаты. Женщин у нас мало, — Бомбур довольно перекинул роскошную бороду через плечо, — не всем везет. Теперь я лучше понимала горячку Фили. — А Торин? — как бы невзначай поинтересовалась я. — Он у вас главный. Ему должно было повезти. — У Торина особый случай, — уклончиво ответил гном. С последним мы почти не общались. Я ждала, что он как-то обозначит свои намерения. Подойдет вечером, присядет рядышком у костра, о чем-нибудь спросит как бы случайно. Ничего подобного не произошло. Однажды гном пристально глядел на меня, когда я сушила голову. Пусть смотрит, не жалко. Волосами я гордилась, хотя стригла покороче, очень уж густые и тяжелые, по этой же причине не красила, краски ушла бы прорва. В другой раз, проснувшись, я несколько мгновений смотрела ему в глаза, почему-то оказавшиеся напротив. Потом он моргнул и отвернулся в другую сторону. Наконец я решила, что, подарив ленты и нож, он ничего такого не имел в виду, а все остальное — игры моего воображения. Вскоре представился случай выяснить это наверняка.***
Как-то вечером я в одиночку спустилась к ручью. Из лагеря меня не было видно, но я решила, что опасности нет. Гномы близко, на пригорке, если закричу, услышат. Я уже провела достаточно времени в походе, чтобы отметить, что дневные переходы и стоянки отлично продуманы. Везде, где бы мы ни спешивались, невдалеке находились ручей или озерцо. Я относила этот успех на долю предводителя отряда. Гендальф мне казался недостаточно приземленным для столь житейских мелочей существом. Я забралась на камень, выступающий из потока, и зачерпнула котелком воды. Тут меня увидел выскочивший из леса Торин: — Ты почему одна? Ну, Фили, уши надеру! Он ловко, несмотря на широченные ноги и огромные, подбитые гвоздями сапоги, уместился рядом и, наклонившись, подцепил дужку. Там, где я тянула двумя руками, ему хватило пальца. — Не надо никому драть уши. Я сама ушла. Мы выпрямились одновременно. Тонкие, плотно сжатые, обрамленные усами губы оказались перед моими глазами. Каково это, поцеловать его? Я почувствовала терпкий запах мужской кожи и жар, исходящий от его тела. Или то был нагретый солнцем доспех? Сегодня гном снял меховой плащ, в который кутался на привалах, давая полюбоваться рельефными плечами и ладным торсом. Покачнувшись ему навстречу, я едва удержалась от невыносимого желание облизать губы, и остановилась, когда увидела его нахмуренное лицо. — Ты чего? — спросил он, и я, красная и растрепанная, как будто вынырнула на поверхность. — Что с тобой? Мне показалось, в меня вогнали стрелу. Я снова очутилась на камне посреди ручья рядом с мужчиной, который просто помог вынуть из воды котелок. — Пошли, — гном спрыгнул на берег и двинулся вверх, не оглянувшись и не подав руки. — В лагерь, быстро! Чтобы одну я тебя больше не видел! Я убито плелась вслед за ним. Я всегда выбирала не тех мужчин. Из нескольких, в кого я была влюблена — мгновенно, безоговорочно и страстно — взаимностью не ответил ни один. Последняя влюбленность протекала особенно тяжело. Со слезами, соплями, криками по ночам в подушку и трудностями на работе — в какую бумагу я не глядела, везде видела только его. Зато, когда чувства прошли, я стала новым человеком, собранным и мудрым. Тот парень не стоил ни единой пролитой по нему слезинки. С тех пор прошло много времени, я больше никем не увлекалась, и поздравила себя со спокойствием и стабильностью. Продолжала встречаться с мужчинами. Зачем закрываться от жизни? И приготовилась встретить возраст, после которого они либо заняты, либо убежденные холостяки. Мать сильно переживала. Оказывается, это не я стала мудрее, а подходящего мужчины не находилось. Стоило появиться кому-то необыкновенному и загадочному, и благосклонно посмотреть, как моя стабильность рассыпалась в прах. Я уныло глядела на покачивающуюся спину гнома, который уверенными размашистыми шагами взбирался на холм. Если бы я ему нравилась, он бы меня поцеловал. Фили не упустил бы возможность. С другой стороны верно, что ничего не случилось. Я пошла в поход не романы крутить. У меня одна цель — добраться до эльфов, и навлечь на себя по пути как можно меньше неприятностей. Выброшу глупости из головы и стану думать о важном. Я украдкой глянула на гнома снизу вверх. Эх, задница у него, наверное, отличная... Все, теперь только о важном. Вот о чем я размышляла, карабкаясь на крутой склон, и была уверена, что справилась с искушением. Еще никогда в жизни я так не ошибалась!