Инородный элемент

                    Ночные разговоры с Торином даром не прошли. Теперь наш предводитель, ранее следивший только за тем, чтобы я была цела и не ревела, начал замечать мое присутствие в его отряде. Он завел привычку, объезжая колонну, задерживаться возле меня и любезно задавать несколько вопросов. Всегда разных.       Одни прежние, покровительственные — хорошо ли спалось, не холодно ли мне было, не жарко? Даже если бы и жарко, что бы я могла с этим сделать!       Другие ставили в тупик — чудесное утро, не правда ли? Утро прекрасное, но скоро пойдет дождь, отвечала я, не понимая, чего ему надо. Приходилось ли мне когда-нибудь раньше видеть горы, наподобие тех, что синей дымкой встают на горизонте? Только на картинках, следовал мой ответ. И каково мое впечатление? Очень красиво.       Глядя на горную дымку, гном резко нахмурился и сжал поводья:       — И ведь не скажешь, что кишат гоблинами и орками, — прохрипел он. — Вон там, — наклон головы влево, — Гундабад, где проснулся Дьюрин, а в той стороне, — мотнул вправо, — Западные ворота нашего королевства. Черная яма! Так они его называют. Все заполонили эти проклятые твари!       — Торин! — взволнованно позвала я. — Как вы пойдете через горы, если там орки?       Казалось, ему приятна моя тревога об отряде и предводителе.       — Мы пойдем по старому перевалу, — снисходительно объяснил он. — О нем мало кто помнит, и гоблины его не охраняют.       Ну, дай-то бог.       В другой раз Торин попросил рассказать о моей семье, и я напряглась, не понимая, чем вызван его интерес. Снова покупаться на трюк с симпатией я не спешила. Но гном умел развязать язык, задавая нужные вопросы, и скоро я доверчиво развесила уши и выболтала все. Даже то, о чем изначально рассказывать не собиралась.       Моя история была обычной. Короли к нам в гости не хаживали. Мать — учительница, а отец всю жизнь проработал в мастерской. На деле, конечно, не в мастерской, а в огромном помещении со станками и механизмами, но точного слова во Всеобщем не было.       Несмотря на скромное положение, родители мечтали, чтобы дети пробились. Во времена моего детства об этом мечтали все.       У меня, как и у гнома, был брат. Только старший. Мы никогда не дружили, а повзрослев, окончательно разбежались. Сразу по завершении учебы он уехал в столицу, где устроился на хорошую работу и быстро продвинулся по службе. Родители им очень гордились.       Я осталась дома и пошла учиться туда, куда сказал отец. Мать хотела, чтобы я вышла замуж, непременно за богатого. Отец — чтобы стала руководителем. А мне было все равно, чем заниматься. Я вообще не задумывалась, как сложится жизнь.       Лишь раз мое честолюбие взыграло. Съехав от родителей — жить в условиях вечных упреков стало невыносимо — и помыкавшись несколько лет по мелким конторам, я решила устроиться на крупное производство.       С моим непрестижным образованием и средними способностями это было непросто. Я взяла готовностью пахать сверхурочно. Мой начальник знал — работа будет выполнена, даже если придется сидеть по ночам.       Болтая с гномом, я поймала себя на непривычном ощущении свободы. Он не осуждал. Никому из своих "настоящих" знакомых я бы не призналась, что моя жизнь напоминает болото, а я не знаю, что в ней поменять.       Он только уточнил, обычно ли, что женщины учатся, как мужчины, и почему моя мать, будучи замужем и имея детей, продолжала работать?       Мы проговорили не менее получаса, и когда Торин отъехал, я посмотрела, не мелькнет ли какой интерес на лицах соседей? Что-то объясняющее, почему немолодой, облеченный властью гном, ранее не замечавший меня, теперь захотел пообщаться. Но нет. Даже Фили, обычно ревновавший к каждому тюку, был безмятежен. А ведь он мрачнел всякий раз, как ко мне приближался Бильбо, Бофур или его, Фили, собственный брат.       Видимо, Торин заскучал, решила я. Однообразный путь выматывал. Все истории уже были рассказаны, все песни спеты. Вот он и вспомнил, что в хвосте его отряда едет существо, с которым он еще не говорил.       Однако что-то в наших отношениях неуловимо изменилось. Раньше я слушала и помалкивала. Если о чем и думала, так то никому было не интересно. Теперь мое существование как будто признали.       Я вспомнила нашу первую встречу в доме хоббита. Как же мне повезло! Торин не хотел идти в Ривенделл. Я немного позлилась на Гендальфа. Подсылая меня разжалобить гнома, он рисковал. Причем мною. Нельзя было предугадать, захочет ли Торин войти в мое положение. Зато теперь я догадывалась, почему он решил помочь — хотел быть лучше эльфов, которых презирал.       Стоило мне почувствовать себя увереннее, как в тот же вечер случилась оплошность.       

***

             Оин, как обычно, приготовил Бифуру лекарство от головной боли, я это лекарство, как обычно, отнесла. И, принимая пустую чашку обратно, услышала:       — Akmînruk zu!*       После рассказа про битву я старалась угодить Бифуру и улыбалась, когда он что-нибудь говорил. Гном похлопал по траве, присаживайся, мол.       — Akmînruk zu! — громко повторил он.       — Ори, подскажи, пожалуйста, что это значит? — спросила я у молодого гнома, приютившегося рядом с пучком перьев и дощечкой для письма. Тот поднял голову от колен и несколько мгновений смотрел на меня невидящим взглядом, словно не понимая, кто здесь.       — А, это? — наконец проговорил он. — Это он тебя благодарит, как умеет.       — Это не я готовила, — сказала я Бифуру. — Это Оин, наш лекарь.       — Он знает, что готовил Оин, — укорил меня Ори. — Он благодарит, что ты приносишь.       — Akmînruk zu! — выкрикнул Бифур, видимо, раздраженный тем, что его не понимают.       Я повторила на слух. Мне нравилось, как звучит язык гномов, жалко, говорили они на нем редко. Бифур, услышав меня, замахал руками и замычал.       — Неправильно, — пояснил молодой гном. — Надо тянуть.       Он повторил нараспев. Потом вместе со мной. Наконец получилось. Бифур, кажется, остался доволен.       Я плюхнулась на траву, куда предлагали, и заглянула Ори через плечо:       — Что делаешь?       Этот парень не расставался со стопкой листов и бутылочкой чернил. Он был замкнут, вечера проводил наедине с письменными принадлежностями. Его перо скрипело допоздна, когда остальные уже засыпали. Но гномы, которые, казалось, не интересовались ничем, кроме войны и охоты, его уважали и намеренно обходили, чтобы не мешать. Поэтому рядом с Ори полюбил устраиваться Бифур, видимо, после ранения, тоже охотник до тишины.       Молодой гном, увидев интерес, показал лист плотной желтоватой бумаги, на котором выстроились ровные, красивые, тщательно выписанные и совершенно незнакомые буквы. Вот оно, чего я боялась!       — Я не могу читать, — прошептала я со слезами на глазах.       Я в этом мире тупая, как какая-нибудь пастушка.       — Конечно, не можешь. Это же руны гномов.       Остаток вечера я разбиралась в знаках, которые мне казались одинаковыми, послушала сонет на каком-то неведомом синдарине в исполнении самого сочинителя и была вознаграждена изящным росчерком моего имени на полях, сразу в двух разновидностях рунического письма.       Чуть позже, забирая из рук Бомбура миску с кашей, желая обновить выученное, я сказала то, что слышала от Бифура и Ори, старательно потянув в серединке. Бомбур охнул и выпучил глаза. Присутствующий при этом Балин взял меня под руку: "Пойдем-ка" и отвел к Торину, где попросил повторить.       — Так, — после некоторого молчания сказал главный гном. — Кто учил тебя кхуздулу?       Сидевший рядом с ним Глоин побагровел, а Гендальф принялся с удвоенным вниманием любоваться на закат.       Я быстро глянула на испуганного Ори и поняла, что весть о моих успехах в гномьем уже разлетелась и что это не есть хорошо.       — Случайно услышала, — сказала я. — Это было давно.       Торин и Балин переглянулись.       — Выговорила-то верно, — отметил старик, сдерживая улыбку. — Учитель толковый.       — Что еще ты знаешь?       — Больше ничего. Честно.       — Кхуздул — священный язык, — пояснил Торин. — Он создан Махалом для гномов.       Глоин зло засопел.       — Некоторых оскорбляет, когда инородец говорит на кхуздуле. Я к ним не отношусь, но будет лучше, если ты забудешь все, что выучила сегодня, и никому не расскажешь. Иди, — гном махнул рукой, закрывая дело.       Глоин вскинулся ему возразить, но был остановлен.       

***

             В этот вечер я не приближалась к Ори, чтобы его не подставлять. Однако он разбудил во мне беспокойство. Я отправилась к Бильбо, потому что у него была книга. И эта книга была написана на Всеобщем.       — В мешке, — бросил Бильбо. Сам он после выхода за порог дома о ней не вспоминал.       Я достала пухлый том в кожаном переплете, вместе с ним из мешка вывалился кусок пергамента и, упав, раскрылся у моих ног. Я не собиралась читать ничего лишнего, я наклонилась, чтобы свернуть пергамент и убрать, но витиеватые строчки будто сами сложились в буквы, а буквы — в слова.       …Исполнитель обязуется отправиться с Заказчиком в путешествие к Одинокой Горе…**       …Исполнитель соглашается, что любой ценный предмет, извлеченный из Одинокой Горы, остается собственностью Заказчика...       …уничтожение стража, захватившего имущество, предпочтительнее, чем извлечение ценностей…       Меня бросило в жар, строчки заплясали в глазах.       …дорожные расходы, похоронные издержки, условия обеспечения оружием…       …увечья с вероятностью расчленения, потрошения или сожжения…       Заказчик – Торин, сын Траина.       Исполнитель – Бильбо Беггинс. Все подписи на месте.       Дрожащими руками я свернула пергамент и, пока никто не заметил, спрятала обратно в мешок, туда же отправилась книга, которая теперь была не нужна.       Теперь я знала, куда идут гномы, и знала — зачем.       И... Беггинс, ты, похоже, больной...