Обещай, что мы встретимся снова

Hurt and grieve but don't suffer alone Engage with the pain as a motive Today of all days, see How the most dangerous thing is to love.* Глубокой ночью коридоры больницы освещают лишь тусклого света лампочки, что иногда начинают мигать, как в тех самых, дешевых фильмах ужасов. Кейа шёл по коридору своего отделения и его взгляд прохаживался по номерам палат. Наконец, найдя ту самую он остановился и как-то болезненно поджал губы. Мужчина тихонько нажал на ручку двери и та с лёгкостью поддалась, как и сам он, с той же лёгкостью согласился на эту глупую авантюру и пошёл на поводу у себя самого же. Палата встретила его холодным лунным свечением, исходящим от не зашторенного окна и пустотой. За много лет работы, он привык к пустым палатам и коридорам, но в этот раз ему было особенно гадко. Гадко, что он обещал помочь, но так и не сделал ничего путного. Гадко, что деньги, глупая уверенность и раздутое от похвал эго — взяли над ним верх и стали более значимы, чем человеческая жизнь. Кейа подошёл к окну и открыв его, вдохнул полной грудью прохладный осенний воздух. Природа умирала, а вместе с ней и всё остальное. Медленно, но верно каждый из нас закончит также, как эти желтые листья, кружащиеся на ветру. Всю жизнь мы кружимся в неистовом танце, но после, становимся лишь перегноем — удобрением для чего-то нового, что в конечном итоге сгниет точно также, не оставив после себя ничего ценного. Доктор потянулся рукой к потайному карману в халате и нащупал пачку сигарет. Спасительные палочки, что на целых три минуты давали иллюзию свободы и гнали все мысли прочь. Те самые «палки о двух концах» — преждевременная смерть от рака легких(и не только) в обмен на жалкую частичку иллюзорной свободы. Как жалко. А ведь мы ведёмся на это, не так ли? Альберих затягивается, набивая свои лёгкие едким дымом, в котором смешались все ужаснейшие яды, включая мышьяк, — смеётся. Крысы и мыши борются за свою жизнь, бросаясь в рассыпную, только бы не отравиться этой дрянью, а люди добровольно уничтожают себя этим. Вот ведь ирония — человек, венец творения, вершина пищевой цепи и гордость эволюции, — мерзкая слизь и пятно на репутации Всевышнего. Кейа улыбается своим мыслям за которые его, скорее всего, отругала бы мать и выпускает облачко дыма в открытое окно. Здесь нельзя курить и всем это прекрасно известно, особенно самому главному врачу. Существуют уже давно установленные нормы и правила, чтобы человек вёл себя нормально. Кейа снова затягивается сигаретой и смотрит на улицу из-под полуопущенных ресниц. Нормально? Что вообще значит это ваше «нормально»? Нормально — это из двух зол выбирать меньшее? Нормально — это оперировать состоятельного человека раньше остальных, потому что у него, кажется, отпуск на Бали в последних числах октября и плевать, что в соседнем отделении лежит простой шахтёр, который вынужден буквально рыться в дерьме, чтобы прокормить свою семью. Плевать, что его маленькой дочурке едва ли исполнилось шесть и она с горящими глазами смотрит на мир, а любящий отец не может допустить, чтобы эти сияющие глазёнки вдруг потухли, поэтому берет ещё несколько дополнительных смен на работе. Он знает, что достиг предела, но светлый образ в голове не даёт ему сдаться. Нет, он не сдастся — сдастся его мозг, в котором уже сидит опухоль размером в 4-5 сантиметра и пожирает его изнутри. Кейа трёт глаза и нервно затягивается ещё раз. Проходить по коридорам больницы и слышать истошный плач женщины, что осталась без мужа и видеть ошарашенное и полное вопросов лицо девочки, что тянет мать за рукав кофты и тоненьким голоском спрашивает «а когда папа вернётся?». Да, — это, по видимому, и есть ваше «нормально». Так и должно быть. Нормальный мир так устроен. Тогда скажите, есть ли границы у этой нормальности или же она уже непосредственно точно перетекает в безумие? Чистое и неподдельное, сладкое и желанное — самое искреннее. И мы все здесь такие? Безумцами ещё называют влюблённых, однако, это не так. Любовь сковывает, надевает кандалы и заклеивает рот скотчем. Она лишает человека здравого смысла, создаёт дешёвую марионетку, что идёт на поводу у собственных иллюзий и субъективных химических процессов творящихся в голове. Нет, любовь — это не свобода и не парящие крылья за спиной… Кейа взглянул на тлеющую сигарету и стряхнул с неё пепел. — Любовь — это сумасшествие. — тихо, одними губами. Альберих приравнивал чувства к болезни. Очень неприятной и под кожей скребущейся, однако, доктор сам не заметил, как в одночасье стал её заложником. Он развернулся к окну спиной и обвел глазами пустую палату. Вспомнил, как худое фарфоровое тельце сидело на этом подоконнике, свесив босы ноги. Он выкуривал три сигареты за раз и всегда широко улыбался, говорил странные вещи и любил прикосновения, писал глупые сообщения и звонил только по видеозвонку. А ещё, он был пациентом. Пациентом, которому Кейа очень хотел помочь и думал, что поможет, но не смог. Лабораторные исследования показали, что Альбедо здоров, только железа в крови не хватает, но это поправимо, однако, состояние парня ухудшалось из недели в неделю. Уже прошла пара месяцев, как родители забрали Альбедо домой и поблагодарив Кейю за «хороший уход», сунули в карман ещё один конверт. Альбедо тогда скосил взгляд на лицо Доктора и только лишь мягко улыбнулся, будто бы принимая всю ситуацию такой, какой она была всегда — вылечить, чтобы сделать идеальное вложение в виде надёжного наследника. Кейа тогда не выдержал его взгляда, и, дежурно улыбнувшись, ушел к себе в кабинет. В груди всё сжималось, а в висках гудело. Впервые в жизни он понял, что действительно недостоин быть тем, кто несёт ответственность за чужие жизни. Он потушил сигарету и посмотрел в окно пустым взглядом. Он слишком устал. Устал от самого себя. Человека, который… Телефон издал слабый сигнал и мысль, что снова собиралась корить своего творца — прервалась. Сообщение было от Альбедо и доктор Альберих не смог сдержать своей улыбки. В последнее время, из падения в яму под названием «депрессия», его вытаскивали только его спонтанные смс и звонки. От: Маленький гений (23:42) [ Знаю, что ты не спишь, поэтому не думай игнорировать!] Кейа нахмурился. От: Лучший Док (23:43) [Что-то случилось?] От: Маленький гений (23:43) [Я почти подошёл к больнице. Спускайся, пройдусь с тобой до твоего дома, все равно мне не спится.] Кейа ошеломлённо ахнул и наморщил лоб. Альбедо не переносит холод, а как раз сегодня температура упала и термометр показывал числа, которые были даже ниже среднего. От: Лучший Док (23:44) [Ты оказываешь мне медвежью услугу, Альбедо. Через 10 минут буду.] Альбедо тихо хихикнул и посильнее закутался в шарф. Погода и правда была не очень. Он сидел на скамеечке в маленьком подобии сквера напротив больницы и ждал Кейю. Пальцы начали неметь, а нос он уже совсем не чувствовал, но это не мешало ему всё также широко улыбаться. Интересно, как много скрывается за этой улыбкой? Альбедо сидел на этой чёртовой скамейке и эта улыбка будто бы приросла к нему. Будь на улице больше людей — подумали бы, сумасшедший какой. Впрочем так и есть. Он качался из стороны в сторону и сильнее натягивал толстовку на свои запястья, при этом немного морща лоб. Трение ткани об ещё не зажившую кожу создавало дискомфорт. Дискомфорт до такой степени колючий и мерзкий, что в один момент, желание лишить себя рук было уж слишком заманчивым. Запястье жгло и, казалось, по рукам и вниз вот-вот скатятся маленькие багровые капельки, что упадут на асфальтную плитку и разобьются с хрустальным звоном. Ему было больно. Больно, когда он сидел напротив холста и не мог нормально держать в руках кисть, а работа всей его жизни смотрела на него с укором и насмешкой. «Не смог.» — это всё, что говорили её плавные очертания. «Жалкий.» — эхом раздавался в ушах его собственный голос, смешанный с тысячами шепотков исходящих ото всех его картин, что пылились по углам и ждали своего часа, который так и не настал. Он любил точить карандаши канцелярским ножом, который издавал приглушённый и успокаивающий звук, когда состругивал деревянный слой и освобождал стержень от тяжёлых «оков». Только в этот раз Альбедо не слышал этого звука и не наслаждался такими привычными и плавными движениями. В этот раз он прикрыл глаза и стиснул зубы, а улыбка не красовалась на его лице. Плавные движения стали для него самыми болезненными, когда лезвие входило под кожу и рассекало сначала верхний слой, а затем входило все дальше. Алая дорожка не заставила себя ждать и защекотала внешнюю сторону предплечья*, алые капли падали на паркет и белую рубашку, в нос ударил запах железа и Альбедо поморщился, на его лбу выступила испарина, а губы пересохли и побледнели. Прямо сейчас ему казалось, что он всё делает правильно. Боль, что переполняла его — ушла, оставив лишь несоизмеримую ни с чем пустоту внутри, но это всяко лучше, чем ежеминутно нести в себе тот тяжкий крест. Лезвие входило по новой, оставляя кровавые полосы из которых несколькими секундами позже сочилась кровь, одаривая это фарфоровое тело величественным алым цветом. Его тонкие пальцы сильнее сжимали нож и голова начинала кружиться, он открыл глаза и улыбнулся, облизывая пересохшие губы. — Я вас не слышу. — он взглянул на недоработанный холст, а затем на остальные картины, — они молчали. Альбедо хмыкнул и запрокинул голову. Неприятный запах железа всё ещё сильно ударял по его обонянию, но это не волновало его в данный момент. Левая рука истекающая кровью горела и пульсировала. Наконец-то он почувствовал это. Наконец-то он почувствовал боль. Тонкие пальцы выудили из кармана брюк телефон и быстро застучали по экрану. Ответ не заставил себя долго ждать и Альбедо улыбнулся. — Ты всегда скрываешь свои эмоции, Док. — он снова перечитал сообщение и улыбка стала ещё шире. Дрожащими руками он поднёс ко рту почти сломанную пополам сигарету и закурил. Снова закинув голову, парень смотрел, как кольца дыма распадались и превращались в идеальные линии, которые он когда-то создавал и сам, без труда орудуя кистью. Глотку сковало невидимой цепью и парень громко закашлялся. — Когда-то… Эмоции. Впервые он так отчётливо проявил их сегодня, однако, подавлял их с самого детства, чтобы не доставлять проблем. Быть удобным ребёнком не требующим ничего, кроме признания родителей. Те в свою очередь выставляли его гением и возлагали большие надежды. Те самые надежды, что булыжниками ложились на его плечи из года в год, становясь всё тяжелее и тяжелее. Сейчас он не выдержал. Тяжёлые камни прибили его к земле и заставили смотреть, как жизнь проходит мимо и, как он, сдавленный грузом навязанных надежд, сейчас лежит на холодной земле и упускает всё самое ценное. Наверно это и было наказание за гения сидящего внутри него, что был так безжалостно поглощён чужими ожиданиями и не сбывшимися мечтами. Под левой рукой образовалась уже среднего размера лужица крови и Альбедо решив, что этого мало для того, чтобы очистить голову — полоснул по телу ещё раз. Почему люди наносят себе физический вред? В старшей школе Альбедо не понимал этого. Он искренне удивлялся девочке, сидящей за последней партой и постоянно смотревшей в окно, что каждый день приходила с новыми, аккуратно наложенными бинтами на руки. Он удивлялся её пустому взгляду и пристрастию к курению; удивлялся и он её тяге к смерти. Медленно, но верно она шла к обрыву и Альбедо не понимал, как можно так халатно относится к жизни. — Ты думаешь, что я очередная идиотка, убивающаяся из-за парня? — она смотрела на Альбедо, усердно рисовавшего что-то в тетради и курила сигарету, источавшую дешевый запах синтетики. — Не знаю. Все девчонки странные и никак не понять, что у вас в голове. — Альбедо смотрел ей в глаза, но никак не мог увидеть её. Почему-то видел он только себя. Она усмехнулась и вынула из пачки новую сигарету, но не торопилась поджигать её. — Я такая же, как эта сигарета. — она с ненавистью взглянула на белую палочку. — Дешевка с мерзкой вонью впридачу. — Ты чего? — парень смотрел на девушку и пытался набросать очертания её лица. — Я давно отреклась от себя, прекратила верить в свои жалкие силы и просто стала плыть по течению, принимая от жизни всё. — она улыбнулась. — Столько раз я разочаровывалась в этой жизни, что сбилась со счета, однако, не сойти с ума мне помогает боль. — она снова хмыкнула, смотря на ошарашенное лицо Альбедо и придвинулась ближе. — Ты тоже думаешь, что особенный и достоин целого мира, не так ли? Альбедо сконфузился и что-то промямлил ей в ответ. — Я тоже так думала. — длинная пауза и затяжка. — А потом поняла, что я такая же, как и все. Думаю, именно это и убило меня. — Н-но каждый из нас уникален! Девочка повернулась к Альбедо всем телом и положила руку ему на плечо, а из глаз её скатилась слеза. Единственная неподдельная эмоция, которую она показала за всё это время. — Прошу, продолжай думать так и дальше. — она крепче сжала его маленькое плечико. — Будь. Просто будь и не сворачивай никуда, ладно? Её трясущиеся руки вцепились в Альбедо, а в глазах было только одно — несоизмеримое ни с чем отчаяние. На следующий день её труп нашли дома, на полу в ванной комнате. Её худое тело было распластано прямо среди ванной, открытые глаза стеклянным взглядом смотрели куда-то в сторону, а вокруг рта уже образовалась пена. Она наглоталась каких-то таблеток. Позже выяснилось, что девочка неоднократно подвергалась, как физическому, так и сексуальному насилию. Её отца арестовали, но позже выпустили, дав ему в наказание пол года домашнего ареста. Вот и все. Её смерть — глупая, безысходная, жалкая — забылась всеми на следующее утро. Она была никем. Она была, как все. Альбедо глянул на стену, где ещё висел тот самый набросок этой девочки и не увидел там ничего. Её лицо было пустым, совершенное ничто и парень не мог вспомнить, как она выглядела. Маленькая девочка, что сказала ему быть не таким, как все — была ничем иным, как призраком? Фантомом, что выдумал его мозг в попытке оправдать все свои потуги быть. Просто быть кем-то, но не таким, как все они. Только теперь он понял её слова и действия. Маленькая девочка, что истязала своё тело в попытке проснуться — в конечном итоге испугалась саму себя. Кейа опаздывал уже на добрых десять минут, поэтому нёсся по лестницам со всех ног. У Альбедо слабое тело, ему нельзя нагружать себя, а тут ещё и отвратительная погода. Как всё не вовремя. Он уже увидел эту тонкую фигуру в сквере напротив и сердце пропустило удар. Кейа не знал, почему и что именно его привлекало в этом маленьком, похожем на призрака человеке, но он всеми силами хотел помогать ему и заботиться. Альберих понимал, что Альбедо скрывает очень многое, но ему хотелось бы верить, что парень хоть иногда бывает с ним искренним. Этого ему будет достаточно. — Долго ждал? — Кейа берет его за руки и пытается согреть замёрзшие пальцы. Альбедо улыбается и позволяет ему своевольничать. — Совсем нет, однако, погода просто ужасна. — Я предупреждал. Они шли и болтали о всяких мелочах. Конечно, ни один из них не собирался вываливать друг на друга все свои мысли — это было бы ужасно глупо. Каждый из них знал, что это ничего не изменит и станет только хуже сердце болеть друг за друга, тем более, оба уже знали, что один из них скоро закончится и это неизбежно. Увы… Дорога до квартиры Кейи занимала от силы пятнадцать минут и оба понимали, что этого времени им недостаточно. — Кажется пришли. — Альбедо снова улыбался и перетаптывался с ноги на ногу, каждый раз дёргано поправляя рукава толстовки. — Да… Кейа вглядывается в лицо парня и на секунду ему кажется, что тот уже не с ним. Его почему-то посетило странное чувство, что если он его сейчас отпустит, то случится что-то нехорошее. — Может зайдёшь? Уже поздно и холодно, а завтра утром я подброшу тебя до дома на машине, ладно? Альбедо кивает и прячет удовлетворённую улыбку где-то в шерстяном шарфе. Сейчас он не хотел оставаться с собой один на один. Квартира была совсем крохотной, но вполне уютной. Впрочем, что ещё нужно человеку, который живет один и фактически не появляется дома, а если и появляется, то только для того, чтобы принять душ и забыв весь прожитый день — крепко уснуть. Альбедо сел на диван и поджав под себя ноги стал наблюдать за Кейей. Тот в свою очередь переоделся в домашнюю одежду и ушёл на кухню заваривать чай и искать у себя на пустых полках хотя бы что-нибудь съестное. Когда же он, наконец, нашёл что-то путное, Альбедо уже дремал. Поджав под себя ноги и обхватив колени руками, тихо сопел и иногда вздрагивал во сне. Кейа поставил чашки на стол и сел рядом, но не слишком близко, чтобы не напугать его. Альбедо же все равно почувствовал присутствие и приоткрыл глаза. — Я тебя разбудил? Извини. — Все в порядке. — улыбка. — Садись ближе, холодно. Кейа улыбнулся и сел вплотную к Альбедо. Обхватив его руками, он прижал парня к себе и понемногу вдыхал его аромат. — Ты похож на щенка сейчас. — Пусть так. — Кейа прикрыл глаза. — Я знаю, что тебе трудно. Прости. — Нет. Ты наоборот помогаешь мне. Без тебя я бы был совершенно не тем. — Кейа ещё сильнее прижал к себе маленькое дрожащее тельце. — Иногда я сам себя пугаю. Ему хотелось забыться, не помнить о той плачущей женщине и о девочке, не вспоминать о родителях и о чертовой компании отца. Он хотел просто жить свою тихую, мирную жизнь и быть абсолютно счастливым, однако, иногда его собственные мысли пугали. Заставляли тело покрываться мурашками, а волосы вставать дыбом. Ему страшно было посмотреть на себя в зеркало и увидеть только пустую оболочку, что существует отдельно от него, а он лишь фантомный объект, наблюдавший со стороны. И даже сейчас: вдруг не он прижимает к себе это крохотное тельце, не его взгляд проходится по тонкой и длинной шее, не его руки могут дотрагиваться и чувствовать под собой эту бархатную, и чистую кожу. Дереализация впервые так сильно затянула верёвку на его шее. За окном полил сильный дождь, а ветер и вовсе разбушевался не на шутку. Прогнившие деревянные окна квартиры пропускали холодный воздух и термометр, висящий на кухне показывал совсем не удовлетворяющие числа. Кейа искал пуховое одеяло, пока Альбедо натягивал на себя его тёплые свитера. — Прости. — тихо и очень измученно. — Глупо. Тут нет твоей вины. Мы ничего не можем сделать против природы. — Альбедо укутался в кофту Кейи и вдыхал сладкий запах его одеколона, исходящего как раз таки от неё. — Порой я думаю, что мне не стоило идти против отца. Однако я не хотел сворачивать с выбранного мною пути, но сегодня я впервые настолько отчётливо почувствовал, что угасаю. — он аккуратно всунул одеяло в пододеяльник и расстелил кровать. Альбедо, сидевший на диване, странно дёрнулся и занервничал. На секунду в его голове снова промелькнул силуэт той девочки и её маленькое избитое тельце, лежащее на холодном кафельном полу в ванной с пустой банкой из-под обезболивающих. Снова эхом раздались её слова и запястья обожгло с ещё большей силой. — Нет. Ты сделал все правильно. — его глаза бегали из стороны в сторону, но никак не хотели смотреть на Кейю. — Не сворачивай со своего пути ради каких-то смутных иллюзий. — Ты так думаешь? Ответа не последовало. Лишь тёплый взгляд небесного цвета глаз и легкая полуулыбка, которая всегда успокаивающе действовала на Кейю. Сон никак не шёл. Альбедо вертелся с одного бока на другой и бесился. Ему ужасно хотелось спать, но он просто элементарно не мог этого сделать. Кухня встретила его тусклым светом зеленоватого цвета лампочки и жужжанием холодильника — романтично. На улице уже светало и в полуприкрытое окно доносилось увядающее пение каких-то птиц и слабый запах зимы. Альбедо помнил, как в детстве примерно в это же время он с радостной улыбкой выбегал на улицу и смеясь говорил матери, что чувствует особый запах зимы: свежий, праздничный, пахнущий яблоками с корицей и свежими мандаринами, еловыми ветками, глинтвейном и имбирными пряниками. Когда же Альбедо вырос, — запах больше не вызывал прежнего восторга. Выходя на улицу, парень лишь тяжело вздыхал и закутавшись теплее, шёл по своим делам. Он больше не чувствовал ни запаха мандаринов или глинтвейна, нет, — он больше ничего не чувствовал. Он вырос. Горячая чашка дешевого кофе дымилась на столе, а Альбедо всё рассматривал пейзаж состоящий из серых панельных зданий. Безысходность в каждом миллиметре. Мертвая природа и такая же атмосфера. Мёртвые люди, с пуговицами вместо глаз и зашитыми ртами, чтобы не видеть, не говорить о том, как им тяжело и, что единственный выход они видят только в смерти. Опустившийся туман делал эти фигуры ещё более маленькими, беззащитными и потерявшимися. Жалкое зрелище. Парень знал, что человек хоть и венец творения сия мира, однако, совершенно точно, имеет неисчислимое количество недостатков. Недостатков настолько огромных, что в душе зарождаются сомнения. А имеет ли человек право вести себя так? Убивать, разорять, уничтожать? Это ли прерогатива «венца творения»? Почему что-то настолько неидеальное позволяет себе бесчинствовать? Поглощённый своими мыслями, Альбедо не заметил, как в кухню зашёл Кейа. — Не спится? — парень еле-еле продирал глаза и от этого очень мило выглядел. Альбедо улыбнулся. — Видимо. Кейа заварил чашку чая и сел рядом с Альбедо. Туман за окном сгущался и на душе становилось как-то неспокойно. — Я хочу, чтобы ты снова вернулся в больницу. — Зачем? — нотки недоумения в голосе. — Я просто хочу убедиться, что с тобой все в порядке. — Кейа сжимает горячую кружку. Взгляд отрешённый, пустой. — Мне неспокойно. — Не надумывай. У меня всё отлично. — он на всякий случай сильнее натянул рукава кофты. Кейа внимательно посмотрел на парня, сидящего напротив него в его же толстовке, на его же кухне и пьющего кофе из его любимой кружки. Однако это странное чувство не покидало его с момента их встречи. Альбедо всегда был приветлив и улыбчив, весел и добр, его улыбка могла осветить целую улицу и всегда привлекала к себе много людей, что восхищались таким солнечным человеком. Кейа смотрел на него также: с восхищением и даже неким вожделением. Этот человек, казалось, идеален во всём, будто сошёл с картин Да Винчи. Однако сейчас, сидя на плохо освещаемой кухне и смотря в окно — Альбедо вовсе не казался идеальным, нет, он казался неправильным, не вписывающимся. Кейа потёр глаза, пытаясь не думать больше об этих странных вещах, но одна фраза всё же никак не выходила из головы. «Будто бы его не должно быть и вовсе.» — Ты всегда слишком халатно относишься к своему здоровью. Уверен, к своим картинам ты относишься в миллион раз лучше. Кстати, — глаза Кейи загорелись, как у ребёнка. — как продвигаются твои дела с той работой? Губы Альбедо дрогнули, а чашка чуть не выпала из рук. «Как продвигается?» была бы его воля, то он не удержался бы от истеричного смеха. Незавершенная работа встаёт перед его глазами каждый день и воздух вокруг него будто бы заканчивается. Ему действительно страшно смотреть на неё. — Работа идёт полным ходом, не волнуйся. — дрожащие руки сильнее сжимают кружку и подносят к плотно сжатым в улыбке губам. Холодно. — С нетерпением жду, когда смогу её увидеть! — Кейа сиял, будто ему сообщили безумно приятную новость. — Уверен, твои работы прославятся по всему миру, а их копии разлетятся, как горячие пирожки. — он был так счастлив. — Возможно и меня ты сможешь нарисовать. — смеётся, ах, как бы ему хотелось. Кружка разбивается о пол и коричневая кофейная жидкость растекается по белой плитке, полностью покрывая её. Он тяжело дышит и смотрит лишь на свои руки. Глаза с бешеным остервенением впиваются в них, будто коря за что-то. Это пытка. Нет, его личный Ад. Тело трясёт, а голова уже ничего не соображает, лишь отдаёт куда-то в затылок пульсирующей болью. — Ты не поранился? Кейа подбегает к нему и хватает за руки. Холодные. Будто ледышки. Глаза его, словно подёрнуты дымкой. Парень аккуратно садится перед ним на колени и греет руки. Такие тонкие пальцы, бледная кожа — он напоминал мертвеца. Когда на белоснежной коже показался яркий цвет — Кейа сначала не понял. Однако, чем дальше он закатывал рукава кофты, тем больше грязный алый покрывал его руки. Длинные и глубокие полосы, что хаотично располагались по всей его левой руке, выглядели ненастоящими. Однако, чем больше он смотрел, тем отчетливее видел, что тот, кто их сделал совершенно не заботился о том, что с ним станет: глубокие, рваные(кое-где) раны — давали понять, что человек был полностью готов отказаться от своего существования. — Не смотри, прошу. Он плакал, словно маленький ребёнок и тело его дрожало. Альбедо вырывал и выламывал руки, пытался убежать с этой черновой кухни и больше не видеться с Кейей тем, кто увидел его таким слабым и беззащитным. Тем, кто скорее всего будет осуждать его и этот поступок, и называть глупостью/ребячеством. Альбедо не имел ни малейшего желания выслушивать подобные нотации. Единственное, что он хотел — забиться в угол. Альбедо не сразу понял, что произошло, когда ощутил горячие губы на своих запястьях. Он перевёл взгляд и увидел Кейю, что сидел перед ним на коленях и целовал каждый его шрам. Парень не видел его глаз, но почему-то подумал, что они сейчас полны сожалений. Слёзы из глаз Альбедо хлынули с новой силой и он наклонился ближе к Кейе. — Хватит. Тебе не нужно этого делать. — тихий шёпот дрожащим голосом. Горькая улыбка. Кейа тянется к нему и смахивает его слёзы. Рукой проводит по скуле, губам, подбородку, наклоняет Альбедо ближе и оставляет невесомые поцелуи на местах, что он только что коснулся. — Прости, что не был рядом. — Кейа встаёт и смотрит в пол. — И не был тем, кто мог бы это предотвратить. Они сидели в тишине, пока Кейа обрабатывал руку Альбедо. Сначала парень шипел от боли, что хоть немного разбавляло эту давящую тишину, но вскоре и это прекратилось. Альберих сосредоточенно накладывал повязку, причём кое-где давящую*, так как раны открывались снова и снова, а кровь нужно было как-то остановить. Альбедо смотрел на его немного хмурое лицо и почему-то внутри отдавало теплом. Этот человек не корил его за эту выходку, не отвернулся от него и не выгнал. Неужели ему так нравится помогать таким, как он? Или он просто любит, когда люди оголяют перед ним душу? — Вроде всё. Не делай никаких резких движений, сейчас тебе нужно отдыхать. — Спасибо. — Альбедо стал снимать кофту Кейи. — Тебе жарко? Не заболел? — он занервничал и хотел было приложить свою руку ко лбу Альбедо, но тот резко дёрнулся и виновато улыбнулся. — Все в порядке. — Что ты делаешь? — непонимающе. — Я думаю, что мне, действительно, стоит уйти. — Я сделал что-то не так? — его глаза - омут отчаяния. — Прошу прости меня, если позволил себе лишнего, но я не мог оставить всё так. Снова. Снова это его лицо. Снова он извиняется перед ним. Снова помогает. Снова. Снова. Снова. — Почему? Почему ты так ведёшь себя? — слёзы уже не те - горячее, тяжелее, слишком горькие. — Что ты несёшь? — он хочет подойти, но Альбедо выставляет руки вперёд и лицо его выражает страх. — Зачем я тебе? Такой жалкий, никчемный, никем не признанный человек, который к тому же не имеет даже силы воли, чтобы отстоять своё право делать то, чего он хочет и вместо этого просто полосует себе руки от обиды! Каждое слово, будто выжигают на его груди. Затылок отдаёт тупой болью, что расходится к вискам, которые в свою очередь давят на глаза с такой силой, что моментами Альбедо погружается во мрак. Запястья жжёт и, кажется, раны снова кровоточат, пачкая свежие бинты грязно алым, но это уже не волнует Альбедо. Сейчас, всё, что он хочет — это… — Хватит, Альбедо, ты не такой, совершенно не такой. Ты настолько гениален, что порой, я задыхаюсь от твоего превосходства. Я прошу тебя, останься, пожалуйста. Мы вместе решим всё. Что бы это ни было. — Нет…— он пятится назад и мотает головой. — Ты так и не ответил. — усмешка. — Что? — Ты не ответил: зачем я тебе? — Альбедо заливается смехом, что выглядит ещё более безумно вперемешку со слезами. — Тебе просто нравится видеть, как я нуждаюсь в твоей помощи, да? Знаешь, если ты увидел эти чертовы порезы, то мог бы просто промолчать! Я не просил тебя о помощи! В несколько шагов Кейа преодолевает расстояние между ними и заключает в объятия. Он не говорит ни слова, пока Альбедо бьёт его кулаками по спине, пока его голос хрипит от криков и непрерывного плача и пока тот, наконец, не обмякает в его руках, тихо всхлипывая и дрожа. — Я люблю тебя. — тихо, шёпотом, чтобы слышал только он и никто больше. — Я люблю тебя. — носом зарывается в его белокурые волосы, что пахнут масляной краской и немного ацетоном, пока Альбедо ещё дрожит и тяжело дышит. — Я люблю тебя. — прижимает его крепче, чтобы согреть и быть ближе, слиться воедино. Альбедо разжимает сжатые челюсти и шумно выдыхает. Зажатые кулаки, что хаотично били Кейю по спине, теперь обнимают его за шею так сильно, что, кажется, Альберих вот-вот задохнётся. — Ты дурак…— на выдохе. Прикрывает глаза и наслаждается его запахом, утыкаясь куда-то в плечо. — Я ответил на все твои вопросы, Альбедо? Поднимает голову и смотрит в глаза. Это впервые, когда кто-то смотрит только на него и видит в нем не кого-то иного, не свой идеальный проект, а его — Альбедо, обычного человека со своими желаниями и тараканами в голове. Аккуратно встаёт на носочки и носом очерчивает острые черты лица. Смеётся, чуть прикрывая веки и его густые ресницы немного подрагивают. Нежно, словно проводя кистью по холсту, он касается его губ и приятное тепло чуть покалывает. Дыхание сбивается, когда Альбедо крепче прижимают к себе и утягивают в долгий, вяжущий поцелуй, что на вкус, будто сладкий мёд. Сердце Кейи колотится, как бешеное, впрочем, как и у самого Альбедо. Ни на секунду не прерывая поцелуя и не выпуская друг друга из объятий, они доходят до кровати. Раскрасневшийся и смущённый, лежащий на белых простынях и чуть прикрывая себя рукой, хотя это совершенно не помогало, он выглядел неимоверно мило. Кейе хотелось спрятать его, только бы никто не увидел его таким. Его голубые глаза были опьянены и ему хотелось ещё. Дотянувшись руками до лица Кейи, Альбедо хитро улыбнулся и утянул его за собой в долгий и горячий поцелуй. Руки, блуждающие по разгоряченному телу, тихий шёпот друг другу, что слышали только они, вязкие поцелуи — от которых распухли губы и туманящие разум слова любви, что забирали остатки души и возносили её до небес. Они лежали в постели в объятиях друг друга. Кейа прижимал Альбедо к себе, не отпуская ни на секунду. Целовал его шею, оставляя чуть видные отметины и вдыхая аромат его тела. Альбедо лишь смеялся и старался быть ближе, чтобы навсегда запомнить это тепло. — Давай куда-нибудь уедем? — А как же твоя больница? Ты стремился к этому всю жизнь. — Альбедо немного забеспокоился. — Плевать. Я хочу провести с тобой как можно больше времени. — он покрывает его спину поцелуями. — Не нужно, Кейа. — Альбедо разворачивается и берет его лицо в свои руки, придвигается ближе и целует в нос. Тот смеётся. — Я всё равно никуда не уйду. А теперь давай спать. Кейа улыбается. Он ещё никогда не был так счастлив. — Я люблю тебя. — обнимает крепче, будто хочет отдать всё своё тепло и целует в макушку. Альбедо сжимает простыни и прикрывает глаза, что начали сильно болеть. Он так и не ответил.