Дочери Лалады. Песни Белых гор

            Дважды улетали в тёплые края журавли, дважды снег ложился на землю и дважды лучи весеннего солнца прогоняли его прочь. Двоюродные брат и сестра выросли: Драгута вытянулся, раздался в плечах, голос переломался и стал ниже, мужественнее, на подбородке уж пробивался пушок юношеской бородки, а Надежа расцвела, будто яблонька по весне. На смену подростковой угловатости пришла девичья стать, в нужных местах налилось и округлилось. При всей тонкости и гибкости её стана, руки у неё были сильные, рабочие, с проступающими под кожей мышцами и жилками. Стали уж на неё холостые парни заглядываться, но она никому не улыбалась, никого не привечала, никому своей благосклонности не дарила.             А тут вздумал князь Гостомысл устроить большое состязание по стрельбе из лука. Принять участие могли без исключения все стрелки княжества, невзирая на возраст, достаток и сословие. Проведение соревнования лучников совпало по времени с Лаладиной седмицей, и в Светлореченскую землю заглядывали женщины-кошки в поисках невест.             — Пойдём, дядюшка, и мы с тобой, счастья попытаем, — предложил, азартно блестя очами, молодой Драгута. — Говорят, трём лучшим стрелкам князь награды богатые приготовил.             — Попробовать можно, — задумчиво молвил Гостеня. — Пойдём, пожалуй. И Надежу с собой возьмём.             — А её зачем? — сразу воспротивился юноша.             Гостеня усмехнулся.             — Знаю, мальчик, что самолюбив ты и хочешь быть первым. Вот только сердце мне подсказывает, что надобно сестрице твоей там быть. Уж не обижайся.             Отцовское сердце — оно порой в чуткости материнскому не уступает. Что-то особенное уловила Надежа в васильковом тепле глаз батюшки, когда он сказал ей:             — Едем с нами, доченька. Чую я, что-то важное тебя там ждёт.             Матушка Всерада, как обычно, хотела заворчать — мол, негоже девице в мужском состязании участвовать, но от того, как значительно и проникновенно муж произнёс эти слова — «что-то важное» — у неё самой сердце затрепетало. Проглотила она несказанные слова, прижав пальцы к дрогнувшим губам.             Надежа оделась в лучший свой наряд и взяла с собой сделанный ею собственноручно лук — уже настоящий, взрослый, пришедший на смену её первому, детскому, тренировочному оружию. Лук был украшен деревянными узорами и костяными пластинками с изящной резьбой, а наконечники стрел в колчане холодно сверкали самой настоящей оружейной сталью.             Родное село Гостени располагалось совсем близко от стольного града, откуда владыка Светлореченской земли своими владениями правил — всего в часе езды. Если бы Гостеня с Драгутой отправились вдвоём, поехали бы верхом, но с ними ехала Надежа, а потому отец запряг телегу для её удобства, подстелив для мягкости соломы и кинув сверху покрывало из волчьих шкур. Девушка въехала в столицу, гордо восседая на этой шкуре — в своей лучшей вышитой рубашке и голубом кафтанчике с широким кушаком, обутая в добротные кожаные сапожки, говорившие о хорошем достатке её семьи. Её перевитая голубой ленточкой коса, падая ей на плечо, спускалась кончиком на колени, а лоб охватывала тесёмка-очелье, украшенная у висков белыми заячьими хвостиками и длинными подвесками из сердоликовых бусин. Горожане удивлённо глазели на юную красавицу, воинственно державшую в руках великолепный лук в расшитом чехле, с полным колчаном за плечом и с гордо вскинутым подбородком. Если бы она опустила оружие рядом с собой на телегу, можно было бы подумать, что она просто сопровождает своего отца и двоюродного брата на соревнование, но девушка не выпускала лука из рук, подчёркивая тем самым своё равенство. Когда Гостеня остановил телегу и привязал коня у длинной коновязи, оборудованной для иногородних участников состязания, Надежа ловко и решительно соскочила наземь, по-прежнему неся свой лук и колчан. Теперь не оставалось никаких сомнений, что она — тоже лучница. Молодые парни шеи сворачивали, заглядевшись на неё, а она спокойно шагала, надёжно охраняемая отцом и братом от каких-либо посягательств на её честь.             Первым делом следовало записаться у княжеского дружинника, засвидетельствовав тем самым, что они прибыли на соревнование. Важный, одетый в расшитый кафтан дружинник восседал за большим столом, установленным под навесом прямо на улице. Неспешно двигая пером, он выводил имена участников:             — Гостеня-лучник из села Дубкова... Драгута, его племянник, оттуда же. Так, проходите на Главный Торг и занимайте места.             — Кхм, — откашлялась Надежа.             Дружинник вскинул на неё непонимающий взгляд, а Гостеня смущённо пояснил:             — Её тоже запиши, боярин. Надежа, дочь моя.             — То есть как? — вскинул густые брови княжий муж. — Жёнок и девиц, что с участниками прибыли, записывать не приказано, только стрелков.             — Я тоже участвую, — решительно подала голос девушка. И для пущей понятности указала на своё оружие.             Теперь настала очередь писчего мужа откашливаться. Сказав «обождите тут», он куда-то проворно удалился — видно, спросить указаний вышестоящего начальства. Вскоре он вернулся и снова взялся за перо. Записав Надежу, он взмахом руки отпустил участников — мол, проходите, не задерживайте очередь.             Стрельбище подготовили на самой большой площади города — Главном Торге. Чтобы освободить место для лучников, часть торговых прилавков временно перенесли из середины к окраинам. Люди из задних зрительских рядов взобрались на навесы прилавков, чтоб было лучше видно.             Сам князь ещё не прибыл, но для него охранялось особое место на сколоченном из досок возвышении. Его ждало большое деревянное кресло, выстланное медвежьей шкурой. Участников состязания от зрителей можно было отличить по нарукавным повязкам из белёного холста. Выдали такую повязку и Надеже.             От многолюдья и многоголосья у девушки даже в ушах зазвенело, но она старалась держаться спокойно и уверенно, даже чуточку надменно, словно для неё участие в таком сборище — не впервой. Она стояла стройная и непоколебимая, гордая и величаво-непроницаемая, не проявляя малейших признаков любопытства, точно всё происходящее ей было совершенно безразлично. Она знала, что на неё не просто поглядывают, а откровенно пялятся, но даже бровью не вела.             — Гля, гля, какая, — шептал какой-то мужичок средних лет молодому парню, и Надежа не сомневалась, что речь о ней. — Тоже, что ль, стрелы пускать будет?             — А кто её знает, — ответил парень. — Похоже на то. И лук, вон, у неё со стрелами. И повязка на руке.             Гостеня тоже услышал их и обернулся с грозно нахмуренными бровями. Этого оказалось достаточно, чтобы зеваки, оробев, смиренно закрыли не в меру болтливые рты.             А тем временем раздался зычный крик глашатая:             — Князь Гостомысл, владыка земли Светлореченской, прибыл!             По толпе прокатился почтительный приглушённый гул. Надежа, вопреки своему притворному безразличию, вместе со всеми устремила взгляд к возвышению с княжеским креслом. На помост поднялся рослый и стройный мужчина в красном с золотым шитьём корзне (плаще — прим. авт.) и шапке с бобровым околышем. Носки его светло-серых сапог слегка загибались кверху, а голенища собирались на точёных щиколотках красивой гармошечкой.             — Приветствую тебя, люд честной! — громким голосом произнёс князь. — И вас, стрелки отважные!             Надежа видела владыку Светлореченской земли в первый раз в жизни: заказывая её отцу очередной лук, он обычно не сам приезжал, а посылал своего человека. Также княжеский слуга привозил и оплату работы. Несколько раз, правда, Гостеню в качестве особой милости звали к князю лично, но дочь с собой тот не брал: Надежа была ещё слишком юна, чтоб в высший свет показываться. Издали девушка не могла хорошо разглядеть лицо светлореченского владыки, но создавалось впечатление, что он ещё довольно молод. Голос его рокотал, будто водопад.             Поприветствовав людей, князь устроился на своём месте, а глашатай объявил условия состязания. Оно должно было проходить в несколько отборочных кругов: победители первого круга проходили в следующий, потом в следующий и так далее, пока не выявятся три самых лучших лучника.             Заданием для первого круга была стрельба по круглым деревянным щитам, на которых были разноцветными красками нарисованы кольца — одно в другом. Чем больше попаданий в чёрную серёдку мишени — тем лучше. Попадания в первое от середины кольцо тоже оценивались высоко, а в более отдалённые — уже ниже. Каждому участнику давалось право на десять выстрелов, причём нельзя было переступать за черту, проложенную на расстоянии пятидесяти шагов от мишеней. Гостеня с дочерью и племянником отстрелялись одними из последних; сам Гостеня послал пять стрел точно в чёрную серёдку мишени, четыре стрелы в первое кольцо и одну — во второе. Это была превосходная стрельба, даже не приходилось сомневаться, что он пройдёт в следующий круг. Драгута сделал четыре выстрела в серёдку, пять в первое кольцо и один — во второе. У многих стрелков точность попадания была намного ниже. Дядя и племянник обменялись довольными взглядами.             И вот настал черёд Надежи. Большинство участников, отстрелявшись, отошли, и теперь она уже не могла затеряться в толпе, стала заметной, на неё обратилось множество взглядов, и девушке показалось, что земля плывёт из-под ног... Несомненно, смотрел и князь. «Небоозеро, — мысленно позвала Надежа успокоительный образ. — Я тиха и спокойна, как гладь воды...»             Крепкие пальцы девушки натянули тетиву. Мишень расплывалась перед глазами, но ей казалось, что её сердце и чёрный кружок в середине деревянного щита соединяет незримый луч.             Стрела за стрелой, со свистом пронзая воздух, втыкались в щит: десять мгновений — десять стрел. Ни разу не моргнул целящийся глаз девушки, хотя и почти не видел ничего. Выпустив последнюю, десятую стрелу, она пару мгновений стояла, а потом медленно, как бы во сне, опустила руку с луком. Её челюсти были крепко сжаты, взгляд устремлён куда-то вдаль, поверх толпы.             По толпе тем временем прокатилось потрясённое «ах!»: восемь стрел торчали в чёрной серединке мишени, и всего две — в первом кольце. Центральная восьмёрка легла так кучно, что три стрелы расщепили древка предыдущих до самого наконечника, вонзившись в то же самое место. Это была лучшая стрельба из всех. И если бы Надежа не стреляла самой последней, это не заметило бы сразу так много народу. Среди них и князь Гостомысл.             В следующий круг прошла половина участников, в том числе, конечно, и Гостеня с Драгутой и Надежей. Там расстояние до мишеней увеличивалось в два раза, а каждый участник должен был стрелять с одним завязанным глазом. В этот раз Надежа с отцом и братом пошли на огневой рубеж не в конце, а примерно в середине очереди. Всего выстрелов давалось пять, и из пяти стрел Надежи три вонзились в чёрную середину, две — в первое кольцо. Она обошла отца на одну стрелу и на две — брата. Драгута досадливо кусал губу, а Гостеня радовался от всего сердца.             — Молодец, доченька, — сказал он, обняв её за плечи и крепко прижав к себе. — Ты — гордость моя и радость!             И снова половина участников отсеялась в этом круге. Задание для третьего круга было ещё сложнее: стрелку предлагалось с тридцати шагов тремя выстрелами попасть в древко копья, вонзённого в землю. В следующий круг испытания предполагалось пропускать тех, кто попал два и три раза.             Гостеня отстрелялся: два раза из трёх, переход в следующий круг. Надежа следила за братом... Одну за другой он выпустил три стрелы и все три раза попал. Несомненно — следующий круг. Поглядев на девушку с вызовом, он хмыкнул: мол, попробуй, обойди меня!             Паренёк-слуга уже собирался выдернуть стрелы, выпущенные Драгутой, из древка копья, но Надежа крикнула ему:             — Эй, парень! Оставь их!             Все, кто видел это, сразу поняли, к чему она клонит, и зашептались в предвкушении напряжённого зрелища. За девушкой внимательно наблюдал и князь. И не только сейчас — он следил за каждым её выстрелом с самого начала состязания. Паренёк отошёл от копья с торчащими в нём тремя стрелами, а Надежа застыла с натянутым луком...             Три коротких свиста, три глухих удара — и каждая из стрел Драгуты оказалась расщеплённой надвое стрелой Надежи — ровненько, от самого оперения до наконечника. Казалось, что древко копья ощетинилось не шестью стрелами, а девятью.             — Ого-го! — воскликнули зрители в один голос, а князь Гостомысл поднялся со своего места. Он напряжённо смотрел на девушку.             — Это моя дочь! — как ребёнок, радовался Гостеня. — Вот она, батюшкина дочка! Ну, Драгута, уделала она тебя подчистую! Как есть на лопатки уложила!             Двоюродник молчал, поджав губы.             — Ты тоже хороший стрелок, мальчик, — добавил мастер.             — В следующем круге увидим, кто лучше, — проговорил Драгута.             В следующем круге стрелку предлагалось всё с тех же тридцати шагов попасть в колечко — чуть больше обручального. Стрел давалось только две. В последний, заключительный круг выходили те, кто попал оба раза. Кольцо свисало с перекладины на цепочке, а за ним стоял большой щит — ограничитель полёта стрел.             Отец и Драгута попали оба раза. Точно такую же меткость проявили ещё только трое участников, Надежа стреляла последней. Князь Гостомысл наблюдал за ней, стоя на ногах.             Ресницы князя дрогнули: первая стрела пролетела через кольцо. А вторая... Тонкая цепочка оторвалась от перекладины, и кольцо повисло на ней, пригвождённое стрелой к щиту за самое верхнее звено.             Ликующая толпа взревела. Всем было уже давно наплевать, что стрелок — девушка, все пришли в такое неистовое восхищение метким выстрелом, что чуть не схватили Надежу и не понесли на руках к князю. Ошеломлённая, оглушённая всеобщим воплем Надежа уже ничего не слышала, только видела, как отец размахивает над головой сжатыми кулаками, хохочет во всё горло и свистит. По его губам она читала: «Все видели?! Это моя дочурка!» От избытка чувств он даже отстучал ногами замысловатую плясовую дробь, круто повернулся вокруг себя и снова залился свистом. Приведённая его хлещущей через край радостью на грань весёлого безумия, девушка не сдержала слёз и хохота. Князь, проследивший за её взглядом, тоже увидел причудливые коленца Гостени и смеялся от всей души. Теперь Надежа разглядела его хорошо: он действительно был молод, не старше двадцати пяти лет, и очень хорош собою — с мягкими тёмно-русыми кудрями до плеч и небольшой бородкой, светло-серыми глазами и красивыми собольими бровями.             Тем временем безумствующий от радости Гостеня выдал такое коленце, что зрители схватились за бока от хохота. Князь с выступившими от смеха слезами подошёл к нему, раскрывая объятия:             — Гостеня... Всё. Иди сюда.             Они стиснули друг друга в медвежьих объятиях и так стояли, хохоча. Потом Гостомысл, немного переведя дух и похлопав мастера-лучника по лопатке, промолвил:             — Ох... Ну, потешил ты люд честной, Гостеня! Глядя на радость твою, у кого угодно сердце возрадуется! Однако же вот что получается: по условию стрелок должен попасть оба раза в кольцо, а вторая стрела Надежи не в кольцо пролетела, а в звено цепи ударила. Чем же её второй выстрел считать — промахом или попаданием? Что народ думает?             И князь обвёл взглядом толпу.             — Попаданием! Попаданием! — единогласно завопили все. — Её второй выстрел был лучше первого, ибо поразил гораздо более мелкую цель, нежели кольцо!             — Что ж, быть по сему, — тряхнул кудрями князь. — Но и это ещё не всё, люди добрые. Последним испытанием должна стать стрельба по цепочке от этого колечка, и только один выстрел каждому лучнику. Выходит, Надежа сразу и последний круг прошла? Зачтём его ей или пусть вместе со всеми стреляет?             — Разреши мне за себя ответить, княже, — подала голос девушка, и все взгляды обратились на неё. — Ежели дозволишь, я пройду последний круг наравне со всеми.             — Достойное решение, — одобрил Гостомысл. — Быть по сему.             Снова подготовили мишень, и немногие оставшиеся участники по очереди выпустили свои стрелы. Трое незнакомых Надеже лучников промахнулись и выбыли, Гостеня попал в цепочку, Драгута расщепил его стрелу своею, попав в то же звено, а стрела Надежи точнёхонько распустила надвое древко стрелы двоюродника, расколола оба наконечника пополам и вонзилась в опустевшее звено цепочки.             — И это победа семьи Гостени-лучника из села Дубкова!!! — зычным голосом взревел сам князь, вскидывая в солнечное небо сжатый кулак.             Его слова потонули в общем вопле. Гостеню, Драгуту и Надежу обступили со всех сторон, чествуя и поздравляя; девушка едва стояла на ногах, ошеломлённая почти до беспамятства, и только сильные руки отца не дали ей потерять равновесие.             — Вы молодцы, дети мои! — воскликнул Гостеня, обняв брата и сестру за плечи и по очереди поцеловав каждого.             Вдруг князь взошёл на свой помост и поднял руку, прося тишины. Гомон толпы потихоньку схлынул и стих, и в наступившем молчании Гостомысл торжественно произнёс:             — А теперь я хочу, чтобы победительница, Надежа Гостенична, сбила вот эту жареную куропатку с моей головы!             С этими словами, сняв шапку, князь водрузил себе на макушку названную птицу, взятую со стола с яствами — красивую, румяно-поджаристую. Девушка, разом став белее облачка в небе, пробормотала:             — Ой, нет, княже!.. Нет! А ежели я в тебя попаду?!             — Такой меткий стрелок, как ты, не может промахнуться! — с улыбкой ответил Гостомысл. — Давай, Надежа Гостенична, я в тебя верю!             Надежа мотала головой и бормотала «нет, нет», пока ей не всунули в руки её лук и не отвели на тридцать шагов от князя. Её нутро превратилось в студень... Если она промахнётся и пронзит голову Гостомысла, это конец. Как он может так весело смеяться, подвергать свою жизнь такой опасности, так слепо верить ей?             Но, быть может, у него были причины так верить, потому что он своими глазами видел сегодня все её выстрелы от первого до последнего? Она натянула лук. Будь что будет...             В гробовой тишине стрела просвистела, сбила с головы князя куропатку, захватила с собой ещё и шапку одного из его дружинников, неосторожно вставшего позади господина, и пригвоздила оба предмета к высокой деревянной спинке княжеского кресла.             Снова восторженный рёв толпы окружил девушку колышущимся коконом; хохочущий князь тряс за плечи сползшего на корточки дружинника без шапки, а тот, потрясённо глядя перед собой в одну точку, провёл рукой по волосам. В его пальцах остались несколько седых ниточек.             Князь снова поднялся на помост, выдернул стрелу с надетой на неё, точно на вертел, куропаткой и шапкой; показал толпе, широко разевая в хохоте белозубый рот. Потом, веселясь, оторвал зубами кусок мяса. Когда по его знаку веселье утихло, он произнёс:             — Я хочу поблагодарить всех стрелков, пришедших сегодня на это состязание. Вы знатно потешили и люд, и меня, вашего князя. Благодарю за доблесть и меткость вашу! А пуще всех хвалю сегодняшних победителей: Гостеню-лучника, племянника его Драгуту и дочь его Надежу! Вы показали сегодня такие чудеса меткости, что сердце моё возрадовалось! Я приготовил для трёх лучших стрелков три награды: по возрастанию мастерства каждый из них получит одну меру золота, две меры золота и три меры золота! Но перед тем как отдать победителям заслуженные награды, я хочу в последний раз спросить: кто-нибудь ещё хочет бросить им вызов?             Несколько мгновений над торговой площадью реял лишь ветерок, касаясь голов зрителей и проигравших участников. В наступившей тишине князь открыл было рот, чтобы повторить вопрос, как вдруг раздался сильный голос:             — Я хочу!             Голос этот прокатился над площадью, повеяв бодрящим холодком, а по спине Надежи хлынув плащом мурашек. Вперёд выступила женщина-кошка в чёрном с золотой вышивкой белогорском кафтане, чёрных сапогах с золотыми кисточками и в чёрной барашковой шапке. В руке у неё был белогорский лук, а за плечом — колчан со стрелами.             — Я хочу бросить вызов Надеже Гостеничне, — сказала она, пронзая девушку взором своих голубовато-серых больших глаз с тёмными ресницами. — Ежели она позволит, мы попробуем попасть в серёжку из её ушка с сорока шагов.             Когда эти очи пушисто погладили Надежу по сердцу, оно на миг встало, а потом забилось так, будто хотело прорваться через горло наружу. Вспомнился ей сон, который она видела пару седмиц тому назад: белоснежные шапки гор, красивый лук, сделанный очень искусным мастером, а ещё бирюзовый камушек на ладони. И чья-то длинная коса с бирюзовым накосником.             На её ладони лежала серёжка с бирюзой, а белогорская жительница сняла чёрную шапку, открыв изящный гладкий череп, с макушки которого развернулась и упала длинная тёмно-русая косица с бирюзовым накосником на конце.             — Меня зовут Ярогнева, — назвалась белогорянка. — Но пусть тебя не пугает и не смущает грозный звук моего имени, милая девица. Это всего лишь звук, а нрав мой вовсе не яростен. Пусть же кто-нибудь привяжет серёжку! — обратилась она к окружающим.             Князь, заинтересованный и удивлённый таким неожиданным оборотом дела, отдал распоряжение, и серёжку подвесили на нитке точно так же, как немногим ранее висело кольцо на цепочке. Ярогнева с улыбкой, от которой сердце девушки провалилось в пушистую мурлычущую бездну, предоставила ей право первого выстрела.             Что же это? Что за белогорское наваждение перекрывало собою бестрепетную гладь Небоозера в душе Надежи? Ветер с белоснежных горных шапок дышал ей в грудь: «Оно пришло...» — «Что пришло?» — пискнуло, содрогнувшись, сердце девушки-лучницы. — «Важное... О котором говорил батюшка», — последовал окутывающий мурашками ответ далёких мудрых вершин.             Готовясь к выстрелу, Надежа встретилась со взглядом отца. Его летне-васильковое тепло туманилось грустноватой нежностью: «Да».             Уже ни на что не надеясь, просто сдаваясь на милость белогорского пушистого плена, в который падало её сердце, Надежа отпустила тетиву. Стрела пропела и ударила в щит, пригвоздив наконечником серёжку за крючок застёжки, который вдевался в ухо.             — Ого! Вот это великолепный выстрел! — воскликнул князь. — Тебе сложно будет превзойти его, уважаемая Ярогнева!             Женщина-кошка натянула лук, глядя, как Надеже показалось, не на цель, а куда-то в облачную даль неба; свист — и стрела ударила в щит, к которому была пригвождена серёжка. Её наконечник разнёс бирюзовый камушек в серьге на мелкие осколки, которые разлетелись по земле. Толпа ахнула, а князь даже крякнул. А Надежу вдруг осенило:             — И твой лук, и стрелы — белогорские! На них волшба! Она наверняка помогает стреле находить цель! А моё оружие — простое! Это нечестно!             Она и сама не знала, зачем противится ласковым и мудрым чарам этих горных вершин. Она ведь понимала, что проиграла бесповоротно, но зачем-то ерепенилась...             — Это довод, — согласился с ней Гостомысл. — Уважаемая Ярогнева, что ты скажешь на это?             Кошка улыбнулась, чуть кивнув сверкающей на солнце головой:             — Хорошо, я повторю свой выстрел. Чтобы мы были в равных условиях, пусть Надежа Гостенична даст вторую серёжку, а также свой лук и стрелы.             Вторая серёжка была подвешена на нить, а у белогорской жительницы оказался лук Надежи. Она окинула его оценивающим взглядом, взвесила в руке, одобрительно кивнула.             — Хороший лук. Его делал твой отец?             — Дочка сама своё оружие изготовила, — вставил слово Гостеня.             — Вот как! — вскинула красивые брови женщина-кошка и с уважением глянула на девушку. — Что ж, милая Надежа Гостенична, изволь убедиться, что всё по-честному, без уловок и волшбы.             Странно и необычно было видеть собственный лук в чужих руках. Ярогнева обращалась с ним бережно и умело, стрелу пустила снова с той облачной задумчивостью в далёком взоре... Свист, удар!             — Камень вдребезги! — закричал мальчишка-слуга, подбежавший к щиту.             Он поднёс сперва князю, а потом Надеже лишённую камня и раскуроченную наконечником стрелы серёжку.             — Что ж, я вынужден признать твою победу, уважаемая Ярогнева, — промолвил озадаченный князь. — Прикажешь ли отдать тебе три меры золота, ранее предназначенные для Надежи Гостеничны?             Не сводя ласкового взгляда с девушки, женщина-кошка ответила:             — Мне не нужно золото Надежи Гостеничны, мне нужна она сама. В этом состязании она лишилась своих серёжек, но, надеюсь, она примет взамен вот это.             На её ладони сверкал синим яхонтом белогорский перстень. Его блеск расплылся целым пучком голубых искр перед глазами Надежи, а земля под её ногами отправилась в неудержимую качку.             Князь, стоявший к Надеже ближе Ярогневы, успел подхватить падающую девушку. Женщина-кошка, передав Гостене лук и стрелы, протянула к ней руки:             — Княже, позволь мне взять её.             Гостомысл колебался пару мгновений, а потом передал бесчувственную девушку белогорской жительнице.             — Ведь нынче Лаладина седмица, — вспомнил он. — И сила Лалады свела два сердца и две судьбы.             Произнёс он это с лёгкой тенью грусти во взоре, но тут же смахнул её улыбкой. И, возвысив голос, объявил встревоженным зрителям:             — Всё хорошо, люд добрый! Это Лалада свершила очередное своё великое и вечное чудо. Надежа Гостенична встретила свою суженую, женщину-кошку Ярогневу!