*
Когда Драгона по просьбе матушки Рамут пришла, чтобы узнать о самочувствии Серебрицы, которую после операции снова вернули в темницу, у входа в здание Сыскной палаты она увидела удивительную и необычную картину. Стройная девушка в красивом белом полушубке, с тёмной шелковистой косой и очень занятным, явно непростым посохом пыталась убедить стража пропустить её в темницу. — Оставь свой посох здесь, госпожа, — настаивал тот. — Но это же не оружие! — смеялась девушка. — Я честно обещаю двери не отпирать и никого не выпускать! — Да кто вас, волшебниц, знает, — хмыкнул страж. В ушах девушки висели серёжки в виде ольховых шишечек, а её чистый и белый, гладкий лоб охватывало удивительное очелье, словно сделанное из серебряных плетей вьюнка. Точно такой же вьющийся узор оплетал посох. — Что такое? — подходя, спросила Драгона. — Почему ты не пускаешь уважаемую госпожу волшебницу? — Да мало ли, — упрямился страж. — Пусть идёт, но без посоха! — Да почему же? — снова рассмеялась девушка бубенчато-звонко. — А ежели ты им по двери темницы вдаришь? А он волшебный! — начал выходить из себя страж. — А дверь — бздынь! — и исчезнет. Мы злодеев ловили, ловили, а ты выпускать станешь? Нет уж! Посох приравнивается к оружию. С посохами не положено! — Да никого я не собираюсь выпускать! — воскликнула девушка. — Мне бы только Цветанку и Серебрицу увидеть. Почему их схватили, в чём они провинились? — О, так ты — знаменитая кудесница Светлана? — снова вмешалась Драгона. Девушка обратила на неё взгляд своих тёплых, вишнёво-карих глаз, и молодая навья вдруг ощутила себя в укромном уголке солнечного, шелестящего сада. Сердце мягко провалилось в вязкую, медовую глубину, ласковую и обволакивающую. — Она самая, — проговорила кудесница. Её нежный голос весёлыми серебряными бубенчиками рассыпался повсюду, когда она смеялась, а когда просто говорила, окутывал слушателя, точно тонкая мерцающая пыльца. — А я... кхм, Драгона, дочь Рамут, — представилась навья. — Я врач. Я могу кое-что объяснить тебе насчёт Цветанки и Серебрицы. — Что же случилось? — серьёзно и взволнованно распахнулись вишнёво-карие глаза. Драгона, преодолевая тягучий плен вишни в меду, вкратце рассказала. Узнав, что из-за безалаберных действий Серебрицы чуть не умерла беременная женщина, Светлана огорчённо нахмурилась. — С одной стороны, она хотела помочь, то есть, побуждения её были добрыми, но осуществила она своё намерение самым глупым и безответственным образом, — проговорила волшебница. — Я её ничуть не оправдываю. И что же теперь — её накажут? — Не могу дать точного ответа, — сказала Драгона. — Пока ничего не известно. — А Цветанка что натворила? — желала знать Светлана. — Она просто оказала сопротивление представителям охраны порядка и пыталась воспрепятствовать задержанию Серебрицы. — Приветствую тебя, уважаемая Светлана, — раздался вдруг голос Радимиры. — Дружище, — добавила она, обращаясь к стражу, — пропусти госпожу волшебницу вместе с посохом. Под мою ответственность. — Досточтимая госпожа, изволь в таком случае бумажечку подписать! — Ох... Ну, давай. Где? — А вот тут, госпожа. Быстрый росчерк пера — и они втроём наконец миновали пост охраны, пройдя внутрь здания. Драгона знала дорогу к камерам обеих узниц, но путь им снова преградил другой страж. Опять пришлось Радимире объясняться, брать ответственность и тому подобное. — Я прошу пригласить сюда начальника темницы, — сказала Радимира, когда они очутились у нужной двери. — Пусть он разъяснит, в чём обвиняется Цветанка. Начальник был весьма недоволен тем, что его оторвали от важных дел, но, увидев Радимиру, тут же согнулся в поклоне. — Приветствую, уважаемая госпожа! — Вынув из-за пазухи свиток, начальник откашлялся и суровым, «казённым» голосом прочёл: — Сия узница обвиняется в следующих проступках: воспрепятствование задержанию мошенницы, незаконным образом осуществлявшей врачебную деятельность; оскорбление действием лиц, состоящих на княжеской службе. Перечень оскорбительных действий: втыкание должностных лиц головою в снег; нанесение должностному лицу удара свиным окороком по голове; надевание должностному лицу на голову кадки мёда; нанесение должностному лицу удара мороженою рыбиной в зубы; разбрасывание по улице солёных огурцов, дабы вызвать падение должностных лиц наземь... — ...должностным лицом в грязь! — звонко рассмеялась Светлана. — Кхм, я бы попросил без хиханек! — недовольно вскинул бровь начальник, отрывая суровый взор от обвинительной грамоты. — Вам-то хиханьки, а сия узница в связи с совершёнными ею проступками должна уплатить в государственную казну виру в размере пятнадцати златников! (Штраф — прим. авт.) — Сурово, — покачала головой Радимира. — А то как же! — сворачивая грамоту, кивнул начальник. — Оскорбление должностных лиц есть оскорбление должностных лиц, ничего не попишешь. Оскорбительные действия имели место при стечении большого числа свидетелей, так что отвертеться не удастся. — А что же грозит Серебрице? — огорчённо и встревоженно спросила Светлана. — На усмотрение судьи — либо тридцать ударов кнутом, либо вира в тридцать златников. Думаю, вира — наиболее вероятный исход, казна есть казна. Денежки никогда не лишние. — А можно нам увидеться с обеими узницами? — с надеждой спросила кудесница. — Свидания не возбраняются, — ответило должностное лицо. Сначала их пустили к Цветанке. Завидев Светлану, та вскочила, а волшебница осыпала её лицо градом быстрых поцелуев. Особый поцелуй она запечатлела на синяке, красовавшемся под глазом Цветанки. Он тут же исчез. Драгона, изумлённая столь мгновенным исцелением, могла сравнить лечебное воздействие Светланы, пожалуй, только с камнем «сердце матери». Первым делом Цветанка спросила о Серебрице, и Драгона заверила, что лечение прошло успешно. — Цветик ты мой бедный, как же тебя угораздило?! — гладя Цветанку по щекам, приговаривала Светлана. — Ну зачем же ты в драку полезла, родненькая? — И, не удержавшись, фыркнула: — Оскорбить сразу столько должностных лиц — это надо постараться! — Самое жестокое и коварное, я считаю, это разбрасывание солёных огурцов, дабы вызвать падение должностных лиц на землю, — хмыкнула Радимира. — Здравствуй, уважаемая госпожа, — смущённо поприветствовала её Цветанка. — И тебе не хворать, голубушка. — Присев к столу, женщина-кошка знаком показала, что и узница может последовать её примеру. Цветанка села напротив. Её слегка вьющаяся чёлка выглядела взъерошенной, в волосах застряли соломинки, и Светлана, присев рядом, достала гребешок и принялась приводить её всклокоченную голову в порядок. Сперва Цветанка смущалась от такой заботы у всех на глазах, но когда под колдовскими пальцами кудесницы её волосы послушно улеглись, приобрели блеск и ухоженный вид, бросила на Светлану грустновато-ласковый, благодарный взгляд. Даже помятая синяя ткань свитки разгладилась — будто и не валялась Цветанка часами на соломе в бездействии и тягостном ожидании. Светлана, смахнув с её плеча последнюю былинку, улыбнулась и чмокнула её в щёку. Радимира, наблюдавшая всё это с улыбкой в глубине серо-золотистых глаз, обратилась к бывшей воровке: — Ну, дорогуша, деньги-то у вас с Серебрицей есть, чтоб виру уплатить? С тебя — пятнадцать золотых, с неё — тридцать. Цветанка потупилась на несколько мгновений, ответила: — Да так, припрятано у меня кой-чего. На нас обеих не хватит, только на Серебрицу одну. Ну, или на меня с остаточком. Светланушка, я тебе на ушко скажу, где эти деньги спрятаны. Возьми их и уплати за Серебрицу. — А ты как же? — ахнула та. Цветанка пожала плечами. Когда они прощались, Светлана снова расцеловала её лицо. — Цветик ты мой, головушка бедовая, — вздохнула она. — А ты — свет мой в оконце, — грустно улыбнулась Цветанка. Серебрица лежала на соломе босая, в какой-то старой и мятой, заплатанной рубашке вместо своей, окровавленной. Закинув руки за голову, она смотрела в потолок, а когда вошли посетительницы, неторопливо села. Её зелёные глаза с насмешливой бесовщинкой в пристальном прищуре уставились на Драгону и Радимиру. — Прошу прощения, что я слегка не прибрана, — усмехнулась она, заправляя штанины в сапоги и подтягивая голенища. — Расслабилась чуток, гостей не ждала. Она поднялась на ноги, и Драгона её незамедлительно осмотрела. Выздоровление успешно завершилось, на животе Серебрицы не осталось даже малейших шрамов. Матушка Рамут, как всегда, сработала безупречно. Узница не испытывала ни жара, ни слабости, даже изрядно откушала тюремной еды: подсохшая корка хлеба валялась на столе рядом с пустой кружкой из-под кваса. Вид у неё был совершенно не подавленный, неунывающий, вполне расслабленный. Стреляный воробей, подумалось Драгоне. Жизненного опыта за её плечами, по-видимому, хватало. — Передай мой поклон благодарности своей матушке, госпожа, — с усмешкой в немигающих пристальных глазах сказала Серебрица. — Она действительно величайшая из целительниц. — Непременно, — проронила Драгона. — Ну, как ты тут? — подступив к узнице и заботливо заправляя растрепавшиеся пряди волос ей за уши, осведомилась Светлана. — Всё в полном порядке, милая, — улыбнулась та. — Не стоит за меня волноваться, я и не в таких переделках бывала. — Я тебе тут сменную одёжку принесла, — захлопотала кудесница, развязывая узелок и доставая чистую рубашку. Красивую, новую, с вышивкой — не чета нищенской тряпке, которая прикрывала тело Серебрицы сейчас. — Благодарствую, ласточка-заботушка ты моя, — ласково промолвила та. Безо всякого стеснения она сбросила заплатанную рубашку и надела принесённую, длиной чуть выше колена, подпоясалась. Вид у неё стал совсем задорный и бодрый, подтянутый. Её изящное и гибкое тело дышало неприметной на первый взгляд, но очень плотной и уверенной, опасной силой. После переодевания Светлана принялась приводить в порядок волосы Серебрицы, заново переплетая той косу. Гребешок, по-видимому, волшебный, мгновенно разглаживал растрёпанные пряди, наполняя их гладкостью, ухоженным блеском и чистотой, в воздухе разливался тончайший весенний запах — то ли яблоневого цвета, то ли ландышей... Тонкие шрамы от когтей на лице Серебрицы придавали ей лихой, разбойничий вид, но под ласковыми руками волшебницы она из опасного, наполненного пружинистой силой зверя становилась расслабленно-мягкой, благодушно настроенной. Но это внешнее добродушие могло обмануть лишь простаков: холодно-насмешливая искорка в её цепко-пристальных глазах с волчьим разрезом никуда не девалась. — Ну, и как же так вышло, что ты решилась на столь безответственный и опасный поступок, скажи мне на милость? — строго спросила Радимира, садясь к столу напротив неё. — Ты подвергла опасности жизнь ни в чём не повинной женщины и ребёнка в её чреве, и только усилиями врачей те остались живы. — Но ведь остались же? — двинула бровью Серебрица. — Чему я искренне рада. — Ты не ответила, — настойчиво, с нажимом проговорила женщина-кошка. Серебрица испустила недовольный вздох, закатила глаза, облокотилась о край стола. — Видишь ли, досточтимая госпожа, женщина испытывала очень сильные страдания от зубной боли, и я всего лишь хотела облегчить их, — ответила она, давая объяснения как бы нехотя, сквозь душевную усталость. — У меня не было под рукой отвара для очищения щипцов, и я воспользовалась водой, надеясь, что всё обойдётся. Да, признаю, легкомысленно с моей стороны. Признаю, что поступила неверно, но мои намерения были добрыми. Я согласна понести причитающееся мне наказание. — Тридцать золотых есть? — коротко осведомилась Радимира. — У меня есть сбережения, — сказала Серебрица. — Я уплачу и за себя, и за Цветанку, потому что это я втянула её в эту передрягу. Она всего лишь пыталась за меня вступиться. — А Цветанка хочет уплатить за тебя, — с грустноватой улыбкой проговорила Светлана. — При этом на себя ей уже не хватит... — У неё доброе сердце, — молвила Серебрица. — Но я не стою такого великодушия. Поэтому я настаиваю на том, чтобы внести плату виры за нас обеих. — Это будет справедливо, — согласилась Радимира. И обратилась к Светлане: — Ну, уважаемая кудесница, ты удовлетворена посещением? После уплаты виры узницы будут освобождены из-под стражи, и вы все сможете вернуться к своей обычной жизни. — Да, досточтимая Радимира, я довольна, — кивнула волшебница. — Хорошо, тогда вы с Драгоной можете идти, а у меня есть ещё парочка вопросов, которые я хотела бы задать Серебрице наедине. — И с этими словами Радимира поднялась из-за стола, не сводя пристального взгляда с зеленоглазой узницы. Лицо той сразу посуровело, она сжала челюсти, подобралась. Светлана, не обратив внимания на эту мимолётную игру лиц, вместе с Драгоной безмятежно вышла из камеры. Когда дверь закрылась, Радимира вдруг резко и сурово приказала: — Встать! Назови своё имя и звание! Серебрица поднялась, вся напряжённая и собранная, но не сломленная, прямая как стрела. Не опуская жёсткого взгляда, ответила негромко: — Гердрейд, сотенный офицер войска Её Величества Владычицы Дамрад. — Цель пребывания в Яви? — Голос Радимиры был сдержан и суров, тон из обыденного стал служебным, жёстким. Серебрица усмехнулась. — Цель... была когда-то. Но жизнь внесла свои правки в мою судьбу.*
Драгона не пила сегодня ни капли хмельного, но ощущала себя слегка опьянённой. Когда они шли по Сыскной палате к выходу, Светлана легонько опиралась на её руку, которую навья, желая быть обходительной и предупредительной, подставила ей. Ласковая и тёплая лёгкость девичьей ручки хмельным зельем просачивалась сквозь ткань рукава кафтана и растекалась по телу. Светлану окутывало облачко свежести, ореол весеннего живительного света и беззаботной ясности, и Драгоне всё мерещился запах каких-то цветов, который она ощутила в темнице, когда кудесница принялась причёсывать Серебрицу. Они вышли на крыльцо под ослепительные лучи солнца. Почти на половину двора раскинулась огромная и глубокая весенняя лужа, и Светлана на миг остановилась. Носки её сапожков замерли у самой кромки талой воды. Драгона лихорадочно соображала, что бы такого впечатляющего сделать... может, подхватить девушку на руки и перенести на ту сторону? Но не успела: волшебница слегка ударила посохом оземь, и через лужу в мгновение ока перекинулся прозрачный, сверкающий, будто из хрусталя сделанный мостик. Ступая лёгкими ножками, Светлана резво взбежала на него и обернулась к изумлённой Драгоне. — Идём же, — приветливо позвала она. Навья, всмотревшись в мостик и оценив его прочность, решилась сделать шаг... и тут же неуклюже заскользила: он оказался ледяным. Огромным усилием ей удалось удержать равновесие и не грохнуться в лужу самым нелепым и смехотворным образом. Она устояла, соскочив с мостика обратно на берег, и Светлана залилась своим хрустальным, переливчато-бубенцовым смехом. Это был не смех, нет... Это сверкающие обломки прозрачных сосулек, переливаясь на солнце, звенели и рассыпались повсюду. — Идём, я помогу, — сказала она, завершив смех грудной, нежной, женственной ноткой. Она вернулась немного назад и протянула Драгоне руку. Та, не сводя с волшебницы ошалелого, зачарованного взгляда, вложила пальцы в её тёплую и мягкую ладошку. Ладошка сомкнулась, и её сладостный охват, как показалось Драгоне, поймал её сердце в нежную ловушку. Из этого плена не хотелось освобождаться, и когда они вместе перешли по мостику через лужу, навья сама сжала руку волшебницы. А мостик за их спиной тут же растаял и стёк в лужу, из которой, собственно, и родился. Мгновения весны тянулись, перезваниваясь птичьими голосами, а в голове у Драгоны витала блаженная пустота. Нужно было что-нибудь сказать, но слова разлетелись прочь, как озорные пташки. Драгона тонула в медово-вишнёвом омуте глаз Светланы, ощущая себя непроходимой тупицей. Ещё никогда с ней такого не случалось. — Что ж, Драгона, дочь Рамут, я очень рада с тобой познакомиться, — спасая навью от неловкого безмолвия, сказала кудесница. — Рамут — это имя твоей матушки... А как зовут твоего батюшку? — Вук... нет, Добродан, — ответила та. Её голос поднялся из задумчивых глубин прошлого — из другого мира. Светлана, что-то почувствовав, чуть ослабила улыбку и смотрела серьёзно, внимательно. — А почему имя матушки на первом месте? — поддержала она дальнейшую беседу. — Обычно у тех, кто рождён от мужчины и женщины, сначала идёт имя отца. — Там, откуда я родом, всё наоборот, — ответила Драгона. — Женщины стоят на высшей ступени в обществе Нави. На нашем языке я зовусь Драгона Рамуттесдоугхтирр. Это переводится как «Драгона, дочь Рамут». — Как любопытно! — промолвила Светлана приветливо. — Мне нравится звучание твоего языка. А скажи ещё что-нибудь! Подумав, Драгона проинесла: — Дум еррт дий файйегаште мэддельн дар вельдирр. — И как это переводится? — улыбнулась Светлана. Слова навьи, готовые сорваться с губ, застряли горячим блинчиком в горле. Ведь если перевести то, что она только что сказала, её щёки, пожалуй, приобретут свекольный цвет, а нутро наполнится кипящей смолой. Впрочем, её уже слегка потряхивало, сердце бешено колотилось, а грудь не могла надышаться этими цветочными весенними чарами, которые окружали кудесницу. Драгона стояла в этом облачке очарования, будто бы прилипнув к своему месту, приклеенная чем-то медово-сладким, тягучим и нежным. — Кхм, прошу прощения, мне будет очень неловко это переводить, — пробормотала она хрипловато. И торопливо добавила: — Но, поверь мне, это не ругательства. — Что за таинственность? — рассмеялась Светлана, шутливо ударяя лёгоньким кулачком по плечу Драгоны. — Я же хочу знать! И не успокоюсь, покуда не узнаю! Драгона молчала, будто мёду в рот набрав. Волшебница, напустив на себя шутливо-негодующий вид, воскликнула: — Хорошо, если ты не хочешь говорить, я сама вытрясу из тебя это! И её кулачок снова нанёс Драгоне совсем не болезненный, скорее, озорной удар. Внутри у навьи что-то хрустально звякнуло, будто тоненькая струнка порвалась, и слова сами слетели с губ: — Ты — самая прекрасная девушка на свете. Ой... — Она тут же прижала рот пальцами, но было слишком поздно. Она ждала, что волшебница станет весело и безжалостно смеяться над её смущением, но Светлана вдруг потупила взор, спрятав его под сенью густых тёмных ресниц, а на её яблочно-свежих щёчках сквозь лёгкий бесцветный пушок проступил нежнейший розовый румянец. Драгону охватила безумная смесь нежности, восхищения и умиления: подумать только, эта могущественная кудесница, владеющая силой природных стихий, смущалась, как самая обыкновенная девушка! Её вдруг накрыло тёплой волной влечения, желания обнять Светлану самым бережным и ласковым образом, очень осторожно, чтобы не помять эту цветочную хрупкость... Но она не смела протянуть руки, не смела коснуться: слишком дерзко, слишком развязно. Наподобие Серебрицы, которая, даже будучи раненой, нахально заигрывала с матушкой Рамут. Это выглядело и смехотворно, и возмутительно. — Благодарю тебя за добрые слова, — проговорила наконец Светлана, подняв взгляд, и в вишнёво-карем омуте её очей проступило что-то особенное, пьянящее, зовущее, отчего кипящий смоляной жар неумолимо залил всё нутро навьи. — Ты тоже очень милая... У тебя чудесные глаза цвета чистого и высокого весеннего неба. Ого... Пульсирующий напряжённый комок чувств внутри у Драгоны содрогнулся, как от меткого, беспощадного и сладкого удара, мысли окончательно перепутались, дыхание сбивалось, волны жара и холода сменяли друг друга. Это было какое-то хитрое, властное, непобедимое и невероятно вкусное зелье, из чар которого навья не могла, да и не хотела выпутываться. Эта удивительная девушка совсем не выглядела неприступной, её приветливое личико располагало к себе и мягко очаровывало, но это была не та грубая и дешёвая доступность, отличавшая некоторых распущенных особ. Доступность душевная, а не телесная — вот в чём разница. Кудесница не отталкивала, подпускала к себе достаточно близко, и эта трогательная доверчивость и открытость пробуждала в навье желание оберегать её от людей, чьи души и помыслы далеко не так чисты, как у самой Светланы. Могла ли эта доверчивость обернуться чем-то дурным? В Драгоне ворохнулось беспокойство, и она, слегка спотыкаясь, пробормотала: — Уважаемая Светлана, могу ли я проводить тебя? То есть... сопроводить тебя до места твоего проживания? Путешествовать и гулять в одиночку не всегда безопасно. — Благодарю тебя за заботу, — лучисто улыбаясь ресницами и ямочками на щеках, сказала Светлана. — Но знаешь... Мне ещё не хочется с тобой прощаться. Ты, как я поняла, трудишься лекарем? Я ещё ни разу не бывала в лечебницах, которых в последние годы появилось довольно много. Не могла бы ты мне показать хотя бы одну? Ого-го!!! Зверь-оборотень внутри Драгоны восторженно ронял слюну с высунутого языка, а его волчьи глаза сияли весенним огнём влечения... Но навья умела управлять выражением своего лица, а потому не показала своего щенячьего восторга, лишь учтиво поклонилась. — С удовольствием удовлетворю твоё любопытство, уважаемая Светлана. Ступай за мной. Она шагнула в проход и только спустя долю мгновения спохватилась: а владела ли кудесница таким способом перемещения? Впрочем, её беспокойство оказалось напрасным, Светлана прошла сквозь пространство с лёгкостью, и они очутились на крыльце зимградской больницы. — Прошу! — Драгона предупредительно открыла перед волшебницей дверь. Они вошли в передний зал. Дежурная хранилища одежды сразу замаячила на своём месте, и навья объяснила: — Шубку лучше снять и оставить на хранение. Здесь с ней ничего не случится. — Тут такие правила, да? — догадалась Светлана. — Совершенно верно. — Драгона приняла у неё полушубок и отдала хранительнице одежды, взамен получив деревянный номерок. И объяснила: — Потом обменяешь эту дощечку на свою шубку. Также следовало облачиться в чистый халат, шапочку и бахилы. Всё это Светлане было в новинку, она воспринимала происходящее с любопытством и интересом. Под полушубком на ней была тёмно-зелёная юбка с красным кушаком, вышитая рубашка и чёрная безрукавка. Головного убора она не носила, только серебристое очелье. Её коса спускалась ниже бёдер, и Драгона попросила свернуть её и убрать под шапочку. — Это тоже правило, — пояснила она. — Хорошо, — с готовностью согласилась Светлана и убрала волосы. Драгона провела её по всем этажам, показывая и рассказывая. В палаты к больным они заглядывали только с их позволения, после стука в дверь; встречая коллег, навья представляла их Светлане и кратко сообщала, в какой области врачебной науки они работают. В двух хирургических залах шли операции, но Драгона не рискнула показать их ход Светлане, желая пощадить её чувства. Всё-таки вид разрезанной плоти жутковат для непривычного взгляда. Когда обход больницы был закончен и они спустились на первый этаж, чтобы обменять деревянный номерок на полушубок Светланы, в больницу вошла скромно одетая девушка, с обеих сторон поддерживаемая, по-видимому, родителями. Светлана хотела было поблагодарить Драгону за удовлетворение её любопытства и попрощаться, дабы не отнимать её драгоценное рабочее время, но вид этой девушки её остановил. Круглое лицо молодой незнакомки выглядело каким-то пустым и потерянным, взгляд смотрел неподвижно в одну точку. Драгона решила не упускать возможность как вернуться к своей работе, так и показать волшебнице сам ход приёма больных, обратилась к родителям: — Приветствую вас! Что случилось? Эти скромные люди выглядели неуверенно, вид светлого, строгого и очень чистого помещения лечебницы внушил им робость, но приветливое и внимательное отношение Драгоны приободрило их. Слово взял сначала отец. — И тебе здравия, уважаемая госпожа целительница... Да вот доченьку мы привели, не можем понять, что с нею творится. Уже полгода ни словечка не произносит, не плачет и не смеётся, точно не живая. — То есть, уважаемая госпожа, ноженьками-то своими она ходит, только ежели за нею не приглядывать, может уйти куда-нибудь и заплутать, — продолжила описание недуга мать. — Хорошо, давайте сначала снимем верхнюю одежду, а потом пройдём в более удобное место для осмотра, — сказала Драгона. И кивнула Светлане, приглашая с собой. Родители послушно сдали зипуны на хранение, помогли раздеться и девушке. Драгона провела больную с родителями в смотровую комнату, усадила девушку на стул, а родителям указала на лавку у стены. Светлана присела рядом с ними, не сводя взгляда с безучастного лица девушки. — Прошу вас, продолжайте рассказ, пока я буду проводить осмотр, — сказала Драгона. Пока она осматривала девушку, родители, иногда перебивая и поправляя друг друга, продолжили говорить о странном недуге, поразившем их дочь Ягодку. Девушке было пятнадцать лет, мужа она пока не имела, ходила в невестах. В конце прошлой весны у неё появился жених, свадьбу назначили на осень, но когда случилась беда, всё пришлось отменить. Она принимала пищу, если её кормить с ложечки, как маленькую, а сама не просила еды, не проявляла никаких чувств, не отвечала ни на чьи вопросы, будто ушла глубоко в себя. Началось всё это минувшей осенью, а до этого она была весёлая, живая, добрая, любила петь и плясать, хозяйственные дела в её руках горели и ладились. А после — как отрезало. Больше ничего не делала и словечка не проронила. Жених от неё отказался и стал искать другую невесту. — Мы уж её и к ворожее водили, — смущённо призналась мать. — Какие-то травки дала бабка, пошептала, водицей умыла и отпустила. Да только проку никакого. Мы уж и водицу из подземной реки Тишь раздобыли, поили её. Тоже не помогло. — Не предшествовало ли недугу какое-либо событие, которое могло её потрясти? — спросила Драгона. Родители развели руками. Они ничего такого припомнить не могли, а на расспросы дочь так и не ответила, однажды онемев. Навья пронизывающим плоть взглядом уже видела, что никаких телесных недугов у девушки не было. К своей досаде она понимала, что хворь Ягодки лежала в душевной области, которая была ещё очень мало изучена, исцелению душевные болезни почти не поддавались, несмотря на все достижения хитроумной врачебной науки навиев. Язык не поворачивался сказать бедным родителям, что помочь их дочери вряд ли получится... И тут серебристо и нежно прозвучал голос Светланы: — Позволь, я попробую. Как ни тяжело Драгоне было признавать своё бессилие, но, ставя благополучие девушки выше своего самолюбия, она кивнула. Всё-таки Светлана — великая и прославленная кудесница, за годы своих странствий излечившая бессчётное число народа, и в душе навьи забрезжила надежда. Светлана между тем присела напротив девушки, мягко взяла её безжизненно лежавшие на коленях руки в свои, заглянула в глаза. Родители, видимо, принимали её за сотрудницу лечебницы, поскольку на волшебнице по-прежнему был халат, шапочка и бахилы. Они не подозревали, что Светлана тут совсем не работает. — Ягодка... Ягодка, — ласково прозвенел голос кудесницы. — Если слышишь меня, моргни глазками. Драгоне даже показалось, что слова, слетая с её губ, превращались в золотистые лёгкие узоры, которые пересекали пространство и растворялись совсем близко от лица девушки, как бы окутывая его мельчайшей пыльцой. Ресницы Ягодки дрогнули. Она моргнула! Мать тихо ахнула и прижала пальцы к губам. Светлана предостерегающим движением приложила палец к своему рту, как бы прося пока придержать восторги, потому что её работа едва-едва началась. Рано радоваться. Мать мелко-мелко закивала и зажала себе рот, а её глаза наполнились слезами. Кудесница подняла руку, и её тонкие пальцы неуловимыми движениями начали что-то рисовать в воздухе. Теперь Драгона явственно разглядела узор золотой волшбы, который мягко стекал с кончиков её ногтей и окутывал голову девушки. Чудесное кружево текло и текло, сплетаясь в сплошную сетку, пока не покрыло коконом всё тело Ягодки. Эта сетка вспыхнула и исчезла, словно впитавшись в неё. Ягодка вздрогнула, у неё вырвалось тихое «ах!», и она обвела вокруг себя уже совсем другим, осмысленным взглядом. Увидев родителей, она явно их узнала, у неё задрожали губы. Мать, до сих пор со слезами и в душевном напряжении наблюдавшая это зрелище, не выдержала, кинулась к дочери и схватила её за плечи: — Ягодка, доченька! Ответь, ответь своей матушке, скажи хоть словечко! Девушка громко всхлипнула и затряслась от рыданий. Драгоне пришлось мягко отстранить мать, а Светлана легонько ткнула пальцем в лоб Ягодки. Глаза той закрылись, и навья едва успела её подхватить — иначе девушка упала бы со стула. Драгона бережно перенесла её на обитую кожей лежанку у стены. — Я погрузила её в целебный сон, — успокоила волшебница взволнованных родителей. — Вашей дочке необходимо остаться в лечебнице на некоторое время. Исцеление уже началось, но мне нужно поработать ещё. Родители повздыхали, поплакали, но согласились с такой необходимостью. Убедил их в этом произошедший у них на глазах положительный сдвиг в состоянии дочери. Ягодка вышла из своего бесчувственного сна наяву, в её взоре пробудился разум, она впервые за несколько месяцев заплакала. — Ступайте домой, — ласково сказала родителям Светлана. — Сейчас Ягодку нельзя тревожить, она будет спать. А завтра можете навестить её, только слишком рано с утра не приходите. Где-нибудь ближе к вечеру. Пребывая в растрёпанных чувствах, родители чуть не вышли из лечебницы без своих зипунов, забыв обменять их на номерки. Так и уковыляли бы, да их окликнула служительница хранилища одежды. Светлана сидела возле спящей девушки, не сводя с неё серьёзного, даже печального взгляда. Время от времени озадаченно поглядывая на волшебницу, Драгона тем временем заполняла книгу приёма больных. В большой тетради с кожаным переплётом она вписывала в столбцы таблицы дату приёма, имя, возраст, место проживания, жалобы, обнаруженный недуг, имя врача, прописанное лечение. Поколебавшись несколько мгновений, её перо вписало в столбец «Врач» её собственное имя, поскольку Светлана не была сотрудницей лечебницы. Недуг она записала как «повреждение рассудка», описала признаки, а вот лечение... Опять она задумалась. Как назвать то, чем на девушку воздействовала Светлана? Волшба? Но какая именно? В лечении кошками-целительницами применялся целебный свет Лалады, но Драгона им не пользовалась, а себя в качестве лечащего врача уже вписала. Подумав, она написала: «Лечебный сон». Пока сойдёт, позже можно ещё что-нибудь придумать. — Я знаю, почему она впала в свой недуг, — проговорила Светлана, и Драгона снова вскинула на неё взгляд. Что же случилось с девушкой? По тихому, печальному голосу кудесницы и её глазам, ставшим строгими и пронзительными, Драгона поняла, что ничего хорошего. — Ей будет тяжело, — вздохнула Светлана. — Когда она проснётся, я должна буду поговорить с ней наедине, без чужих ушей. Возможно, беседовать придётся несколько раз. У меня сейчас в работе другой случай, я пытаюсь примирить двух братьев, которые в ссоре уже несколько лет. Со старшим всё прошло хорошо, младший пока упорствует. На словах согласие он дал, в дом к себе меня пустил, но внутренне как будто противится, не хочет работать... С ним труднее. Сейчас я должна вернуться к нему, а утром снова приду к Ягодке. Когда двери лечебницы будут открыты? — Больница принимает страждущих днём и ночью, — ответила Драгона. — Ночью здесь есть дежурные врачи. Однако ты здесь не служишь, родственницей больной не являешься, сама недугами не страдаешь... Пожалуй, без моего присутствия придётся давать лишние объяснения. Давай сделаем так: я приду утром как можно раньше, часам к пяти, к этому времени приходи и ты. И я проведу тебя к девушке. — Хорошо, — кивнула Светлана. — Прошу тебя, если возможно, уложи её где-нибудь в тихом месте, где её никто не потревожит. Она должна спать, не просыпаясь, иначе исцеление, которое сейчас идёт внутри неё, прервётся и не пройдёт должным образом. — Я постараюсь, — пообещала Драгона, про себя припоминая, есть ли сейчас в больнице пустые палаты. Светлана поднялась с места, улыбаясь навье и протягивая ей руку. — Тогда до завтра. Мне пора идти. Драгона тоже встала, ощущая в груди нежную, светлокрылую грусть: не хотелось отпускать её. Снова ощутив в своей руке её тёплую ладошку, навья вдруг поняла: если они больше никогда не увидятся, это будет... как вечный сумрак на сердце. Видеть её снова и снова, слышать бубенцы её смеха и тонуть в сладкой вишнёвой глубине её милых очей с пушистыми ресницами — вот всё, чего ей хотелось. Ах, только бы дождаться утра, когда прекрасная кудесница снова придёт! Как прожить эту бездну времени? Способ был один: погрузиться в работу, чтоб присесть было некогда, не то что грустить. — Не забудь обменять дощечку на свой полушубок, — на прощание напомнила Драгона. Светлана с милой улыбкой кивнула. И указала взглядом на спящую Ягодку: — Позаботься о ней. — Непременно, — пообещала навья. Сама того не чувствуя, она в блаженном забытье сжимала руку Светланы, тем самым не давая ей уйти. Та, как будто не решаясь освободиться от рукопожатия, намекнула: — Увидимся завтра... — Да, — хрипловатым полушёпотом ответила Драгона, снова растворяясь душой и сердцем в ласковой, летней, вишнёвой волшбе её очей. Светлана, попрощавшись, всё не уходила, они стояли лицом к лицу, глаза в глаза; хрупкая кудесница смотрела на рослую навью снизу вверх и не двигалась с места — то ли оттого что та не отпускала её руку, то ли по собственной воле... Так и стояли бы они, не в силах расстаться, если бы в дверь не постучали. Драгона вздрогнула и разжала руку. В приоткрывшуюся дверь заглянула Ладомира, кошка-врач. — А, тут у вас приём, — проговорила она. — Прошу прощения. И закрыла дверь. Волшебство мгновения рассыпалось, и Светлана, ещё раз шепнув «до завтра», выскользнула из смотровой комнаты, как пташка с опустевшей ветки. Драгона осталась со спящей девушкой, пытаясь вернуть себе деловую сосредоточенность, но пока получалось плохо. Ей чудилось, что в комнате осталось облачко весеннего духа, сладко-цветочного, щемящего... Но нужно было позаботиться о девушке. Полностью свободных палат Драгона не нашла, больных всегда было много, поэтому пришлось устроить её в палате всего с одной соседкой. Соседке Драгона шёпотом объяснила, что ни в коем случае нельзя шуметь, девушка не должна проснуться до утра. Женщина закивала и в знак согласия приложила палец к губам.