Дочери Лалады. Песни Белых гор

            Молчана, сидя около детской люльки, шила рубашку, но не шилось ей, игла не слушалась, то и дело колола пальцы, а нитка путалась. Тёмно-русые косы прятались в сеточке-волоснике, белая паволока (головной платок состоящих в браке белогорских дев) открывала розовые мочки её ушей с яхонтовыми серёжками. Тревога, недоумение и горечь застыли в её зелёных с золотистыми ободками глазах, на поникших ресницах висела слезинка. Молчана смахнула её и свела брови, пытаясь сосредоточиться на работе, но не получалось. Она отложила шитьё и встала, устремив взгляд в окно. Яблони, груши, вишня, малинник — всё это она холила и лелеяла, обволакивая садовой волшбой, но какой во всём этом теперь толк? Душа надрывалась и плакала. К чему теперь эти богатые малиновые грозди? Не радовал их обильный урожай, не ласкал сердце щебет птиц на ветках. Дождливая осень окутала сердце холодом и тоской.             Стукнула дверь, и Молчана вздрогнула. Поступь супруги она узнавала на слух — лёгкую, стремительную, как крепкий весенний ветер. Но горечь сковала её, не давала броситься навстречу. Поступь приближалась к светёлке, заставляя её внутренне сжиматься.             — Лада!             Конечно, супруга сразу, с порога увидела, что с Молчаной что-то неладно. Несколько мгновений тревожного безмолвия — и рабочие, жёсткие пальцы оружейницы приподняли подбородок женщины. Глаза цвета мышиного горошка заглядывали в душу с нежным недоумением и беспокойством.             — Милая...             Судьбой супруге-кошке выпало оказаться младше Молчаны, но разница в возрасте внешне не была заметна: сила Лалады, щедро и страстно вливаемая Веснославой в свою жену, сохраняла её молодость и красу. Сама Веснослава ещё не вступила в зрелые годы, это было видно по мощному внутреннему сиянию свежести, исходившему от её гладкого, чистого лица, ясноглазого и пригожего. Это была ещё очень молодая женщина-кошка, но её телесная сила и стать уже расцвели. Из этих крепких рук Молчана не смогла бы вырваться при всём желании.             — Молчана, горлинка, что такое?             Губы Молчаны наконец дрогнули, с них сорвалось глухо и горько:             — Это... она. Та певица. Я её узнала.             Густые пшенично-русые брови Веснославы на миг сдвинулись.             — Ты что, проследила за мной? — спросила она с удивлением и укором.             У Молчаны вырвался всхлип. Она бросилась из дома и выскочила в сад. Женщина-кошка, испустив долгий вздох, провела ладонью по гладкой голове, по лицу. С темени молодой оружейницы спускалась русая коса цвета спелой ржи, с тёплым медным отливом; одета она была в вышитую рубашку с кушаком, порты и сапоги с кисточками на голенищах. Постояв мгновение, она устремилась следом за женой.             Она нашла Молчану в малиннике. Та всхлипывала в окружении прекрасных ягод, которые так и просились в рот или в корзинку, но ей было не до них. Сильные руки Веснославы опустились на её плечи, сжали крепко, но нежно.             — Оставь меня, — глуховато из-под прижатых к лицу ладоней всхлипнула жена. — Иди к ней, коли она тебе так дорога...             — Ох, милая, — вздохнула женщина-кошка. — Неужто твоё сердце может допустить даже тень мысли, что я не люблю тебя? Разве весь наш с тобой путь не говорит об обратном?             — Я уже не знаю, чему верить, — горько прошептала Молчана.             Губы Веснославы согрели дыханием ухо супруги, руки переместились с плеч и обвились вокруг стана объятиями, предохраняя ту от резких движений. Горячая и твёрдая, как раскалённая сталь, ладонь с любовью легла на чрево жены, из которого появилась на свет их дочурка. Молчана попыталась дёрнуться, но тщетно. Нежная сила супруги прочно сковала её — жаркая сила Огуни. Не вырваться...             — Тихо, тихо, ладушка, — бархатно шепнул голос женщины-кошки. — Просто послушай, любовь моя. Просто молча послушай.             Молчана обмякла, сдаваясь. Веснослава, почувствовав её расслабление, нежно пощекотала дыханием её шею, но не целовала — просто дышала возле гладкой тёплой кожи, не касаясь её губами. Сила её объятий была точно отмерена — не причиняла боли, не душила, но надёжно удерживала жену, не давала уйти. Её ноги в сапогах были расставлены для устойчивости, солнце лежало бликом на гладкой голове и золотило полуопущенные ресницы.             — Послушай меня, звёздочка моя ясная... И своё сердце тоже послушай.