Kind of Woman

С течением дней состояние Фионы всё более ухудшается. Четвёртая стадия рака, как-никак, берёт своё и, несмотря на отчаянные попытки Фионы Гуд цепляться за жизнь и за свой титул Верховной — она всё же не всесильна, и вердикт врачей неутешителен. «От трёх до пяти месяцев», — говорит лечащий врач Фионы, на которого была последняя надежда, и слова эти — приговор, заставляющий всё внутри Корделии рушиться камнем вниз. Сколько себя помнила — она никогда не была близка с матерью, не испытывала к ней особо тёплых дочерних чувств, но теперь Корделия, как никогда, понимает: она не хочет её терять. Она не плачет — лишь губы её слегка дрожат, побелев, когда она дни напролёт просиживает у изголовья кровати уже окончательно истощённой, ослабевшей Фионы. Столько времени с матерью она, кажется, не проводила ещё никогда в своей жизни, и моменты эти так хочется растянуть! Любой ценой. Но и Корделия Гуд отнюдь не всесильна, хотя она и ведьма. Есть в этом мире вещи неотвратимые, и одна из таких вещей как раз медленно, но верно подбирается к порогу. Когда Фиона просит Корделию привести к ней Мисти, девушка несмелым шагом заходит в её комнату и садится на краешек кровати. Сердце в груди её отбивает бешеные такты, в лице — ни кровинки. Прежде Мисти никогда ещё не доводилось находиться настолько близко с человеком, которого стремительно забирает смерть. И ей страшно. — Миссис Гуд, вы хотели со мной поговорить? — девушка говорит тихо, вполголоса, и голос её дрожит. — Я не буду ходить вокруг да около, — Фиона даже в таком состоянии — сама прямолинейность, — я не в восторге, скажем так, от того, что моя дочь называет «отношениями» с тобой, — на губах пожилой ведьмы появляется циничная усмешка, — ещё более я не в восторге от того, что в моей Академии будет жить твоя сестра, которая к ведьмам даже близко отношения не имеет! Ты ведь понимаешь, чем это грозит для Шабаша? — Миссис Гуд, но вы же всё-таки приняли Эмили в Академию, и я не знаю, как мне благодарить вас за ваше благородство! — Мисти усиленно старается сгладить острые углы. — Это не моё благородство, а очередная глупость Делии, — отвечает ей Фиона, — будь моя воля, твоя сестрица отсюда бы живо убралась, но я этого делать не стану — не ради неё и не ради тебя. Только ради Делии, — голос её несколько смягчается, когда она произносит имя дочери. — Эмили не навлечёт на Шабаш никакой опасности, даю вам слово! — горячо произносит девушка. — Верится с трудом, но ладно — раз уж такова очередная прихоть моей дочери, то пусть будет так, — Фиона тяжело вздыхает, — прежде бы я ей ни за что не уступила в таком, но мне уже недолго осталось, и именно Делии быть Верховной после меня. Делии принимать все важные для Шабаша решения, так что я мешать не стану. Я буду откровенна — смерть уже дышит мне в затылок, и наша с ней встреча лицом к лицу — лишь вопрос времени. И раз уж ты всё равно от моей дочери никуда не денешься, то пообещай мне сейчас хотя бы исполнить мою последнюю просьбу. Если действительно любишь Делию — ты дашь мне это обещание и сдержишь его. — Всё, что хотите! — отвечает Мисти, готовая сдержать любое обещание. — Раз уж будешь жить с Делией как одна семья — не относись к Тэрри как к чужой, — голос Фионы заметно слабеет, но она продолжает говорить, — не держи дистанцию — для ребёнка от первого брака это самое страшное, что только может быть. Не сможешь полюбить Тэрри — так хотя бы сделай вид. Только умоляю тебя, девочка, стервой по отношению к ней не становись! Мне ли не знать, что такое «мачеха»? — У меня и в мыслях не было такого, — Мисти абсолютно честна в этот момент, и от слов Фионы ей становится даже обидно, но сейчас, конечно, не лучший момент это выказывать, — я люблю Тэрри, это действительно так! Вы можете мне не верить, миссис Гуд, но я её уже люблю! — Что ж, время покажет, — Фионе становится трудно говорить, её одолевает кашель, после чего она резко замолкает и вскоре засыпает крепким сном, который так необходим сейчас её ослабшему, поражённому болезнью организму. Мисти сидит у изголовья её кровати ещё несколько минут, после чего тихо встаёт и покидает комнату Фионы. Всё случается ранним августовским утром. Случается тихо и без мучений — во сне. Во время похорон матери Корделия, вступившая с этого дня в новый для неё титул Верховной, практически не пророняет ни слезинки, и лишь тяжёлый взгляд её и круги под глазами — неизменное свидетельство её усталости, смешанной с невыразимым горем, разрывающим душу. Корделия обнимает плачущую Тэрри, обнимает утешающую её Мисти и просто смотрит в одну точку. Мисти осторожно прижимается к плечу Корделии, словно стремясь забрать всю её боль, и ничего не говорит. В такие моменты не имеют значения никакие слова. И Мисти, как никто, понимает это, не переставая обнимать Корделию и просто быть рядом, ведь сейчас это всё, в чём та столь отчаянно нуждается.