Потёмки

Кроссовок неуверенно гоняет камень по земле, пока Джемин стоит и не может решить, стоит ему заходить на кладбище или будет лучше развернуться и уйти. Это не совсем подходящее место для прогулок, люди приходят сюда для скорби. Однако вокруг, кажется, всё равно никого нет и заняться было нечем. Поэтому Джемин всё-таки заступает на светлый участок, до которого лесные тени уже не дотягивались. Как ни странно, кладбище было достаточно просторным для такой маленькой деревни. Здесь было похоронено не одно поколение. Возможно, здесь имелись захоронения ещё с тех самых пор, когда остров только осваивался. Джемин аккуратно шагает по вытоптанным дорожкам. Надгробные плиты не такие, как в городе, а рукодельные. Камни не были полированными и безукоризненно гладкими, все надписи были высечены и залиты краской. Даты действительно уходили аж к девятнадцатому веку, имена и приписки были полностью на ханджа. Самый далёкий край леса находился на расстоянии более полукилометра, древние захоронения без плит наверняка покоились именно там. Серое небо расчерчивает пролетевшая ворона, которая громко каркает и садится на ветку берёзы, теряясь в тени крон. Джемин думает о том, что найти здесь свою бабку будет слишком муторно. Придётся пересмотреть тысячи могил, он понятия не имеет, использовалась ли какая-то система для упорядочивания усопших. Иногда попадаются семейные пары, чьи плиты стоят заметно ближе друг к другу, чем остальные, иногда стройным рядом идут плиты из одинакового камня и с одинаковой фамилией. Порыв ветра трясёт шкрябающие ветки, листья падают вниз. Вдруг Джемин замечает мелькнувшее красное пятно. Он поворачивает голову и видит на земле одинокий ликорис без стебля. Взгляд пытается найти остальные, однако сколько Джемин ни смотрит, больше он ничего красного не видит. Стоит только шагнуть в его сторону, как он снова подлетает и падает через несколько метров. Впереди несколько раз каркает ворона. Джемин упрямо идёт за ликорисом и, когда до него остаётся всего ничего, снова поднимается ветер, уносящий его дальше. Природа как будто издевалась. Джемин срывается на бег и всё равно не успевает – ликорис поднимается в очередной раз и останавливается, только врезавшись в надгробную плиту. Подходя ближе, Джемин замечает, что та стоит поодаль от остальных, буквально у самого края кладбища. От ближайших захоронений до неё было около десяти метров. Пальцы тянутся к цветку. Лепестки гладкие и тонкие, отходящие завитки щекочут ладонь. Джемин вертит его в руках, нюхает, не ощущая ничего, и переводит взгляд на плиту. Сначала брови хмурятся, после чего удивлённо подскакивают. Над датой «1952 - 2021» грубо высечена надпись «Ок Хонджа». Он случайно набрёл на могилу своей бабушки. Взгляд возвращается к ликорису в руке. Какое удачное совпадение. Ветер принёс его к нужному месту. Всколыхнувшееся над диафрагмой беспокойство усиленно игнорируется. Случайности бывают на каждом шагу. Колени сгибаются, Джемин приседает перед могилой на корточки. Он не совсем понимает, как себя чувствовать. Внизу, в земле, его родственница, в нём течёт часть её крови, однако он ничего к ней не испытывает, потому как ни разу не видел, не слышал голоса. Без неё не было бы и его, но она всё равно ему приходится как будто никем. Ладонь касается камня. Шершавый и холодный. В этот момент ком в груди тяжелеет. Джемин отрывисто вдыхает и трёт потянувшее место. Кожу покалывает. Он не понимает, что с ним сегодня происходит, такого раньше не было. Ощущение тяжести и напряжения не исчезает, но постепенно к нему получается привыкнуть. Джемин делает глубокий вдох и старается как-то абстрагироваться. Пройдёт. Возможно, он ещё проходит через акклиматизацию. Он смотрит в сторону. Теперь понятно, почему эта могила так далеко от остальных. Народ явно не хотел, чтобы ведьма лежала близко с их родными. Пальцы кладут ликорис обратно к плите. Наверняка, первый и последний раз. Все остальные захоронения ухоженные, без сорняков. Но он уверен, что через пару лет этот квадрат земли зарастёт так, что камень практически не будет виден. - Ну и зачем ты так пугала людей, что тебя даже хоронить рядом с другими не хотят? – его голос разбивает понурую тишину кладбища. – Теперь все думают, что я такой же как ты. Но я не такой. У тебя просто были проблемы с психикой. Плечо сжимают. Джемин дёргается и падает на задницу, резко оборачиваясь. Вокруг ни души, только уже несколько ворон сидят на ветках и пристально наблюдают за ним. Ветер дует так сильно, что листва бурно волнуется и оглушительно шелестит. Дыхание сбивается, сердце колотится как сумасшедшее, Джемин снова трёт грудь, чувствуя, как пульсация становится сильнее. Он касается своего плеча. Он был готов поклясться, что ощутил чёткие тонкие пальцы, крепко сжимающие его. Толстовка спускается, воздух отрывисто втягивается сквозь полураскрытые губы. На коже были четыре полосы спереди и одна сзади. - Какого… - выдавливает он и смотрит обратно на могилу. – Нет, это какой-то бред. Завитки ликориса покачиваются. Красный цветок ярко выделяется на фоне серого камня. Джемин встаёт на ноги и отряхивается. Грудную клетку неприятно сковывает недоумение и неприятие появившегося сомнения. Такого не бывает. Наверняка, след был от его собственных пальцев, когда он чесал комариный укус. Поэтому он так сильно и почувствовался – кожа была чуть воспалена. От этого объяснения становится легче. Оно кажется логичным и правильным, оно вписывается в рамки нормального мира. Джемин решает, что с него достаточно прогулок. Он быстрым шагом уходит, ни разу не оборачиваясь, ему здесь не место. Однако чем ближе он подходит к дому, тем медленнее становятся его шаги. Словно всё его естество противится возвращению обратно. Он смотрит на висящие на воротах бусы из камней, колья с черепками, ленты и ему кажется, что воздух вокруг них дрожит. Даже после того, как он протирает глаза, ничего не меняется. Вокруг них вились едва заметные волны. Ноги застывают полностью. Джемин стоит и пытается понять, что происходит. Точно такое же дрожание ощущается и под рёбрами. Как будто то, что он видит, резонирует с тем, что происходит внутри. Он качает головой. Это всё из-за недосыпа. Осторожно ступая по траве, он подходит к воротам. Рука касается каменных бус, на самом деле словно ощущая лёгкую вибрацию. Сознание точно издевается над ним. Дома как обычно заметно прохладнее. Джемин закрывает дверь, разувается и проходит в спальню. Едва дойдя до середины, он останавливается. У кровати снова лежит журнал, который он специально положил подальше от края. И снова открытый на той же странице – «Принятие себя». Это уже начинало напрягать. С шумом выдохнув сквозь сжатые зубы, Джемин рывком поднимает журнал с пола и засовывает его в рюкзак, до конца застёгивая молнию. Теперь он точно не выпадет. Кровать чуть проседает, когда Джемин устало на неё плюхается. Было ещё только четыре часа, до сна оставалась куча времени, которую нужно чем-то занять. От толстовки напропалую несёт полынью. Из-за того, что он больше часа таскал её листы в кармане, запах прочно въелся в ткань. Левая нога сгибается в колене, правая закидывается сверху и покачивается. Немного подумав, Джемин вспоминает про телефон. Сажать всю зарядку было бы глупо, но ему слишком скучно и хочется отвлечься, поэтому он разрешает себе поиграть во всё, что было скачано, хотя бы, пока телефон не разрядится до шестидесяти процентов. Спустя двадцать минут процент падает до пятидесяти семи и телефон приходится отложить. В доме опять наступает гнетущая тишина, разбавляемая только невесомым шорохом где-то под потолком и свистом сквозняка. Джемин лежит, бессмысленно глазея по сторонам. Пальцы катают шарик из воска, содранного с полки у кровати. Запульнув его куда-то в сторону кухни, Джемин встаёт, с хрустом потягивается и выходит из дома. Оставалось ещё одно место, которое было не осмотрено. Прежде, чем открыть сарай, он какое-то время перебирает пальцами по железной ручке на посеревшей и частично сгнившей снизу деревянной двери. Он уже не знает каких сюрпризов ждать от своей чокнутой бабки. Если там будет труп, то он удивится и не удивится одновременно. Но его грызло любопытство, да и это был лишний повод не торчать в давящих на сознание стенах. Дверь распахивается настежь. Нос обдаёт затхлостью и чем-то кислым, но ничего кошмарного взгляд не выхватывает. Наверху на крюках висят засушенные шкуры кроликов и одна шкура лисы. Справа к стене прибиты бычьи рога, на которые были повешены очередные бусы из мелких цветных камней. По углам расставлены лопаты, грабли, веники. На столе лежит топор, молоток и несколько ржавых гвоздей. Единственное что в стену над ним воткнут нож. Всмотревшись, Джемин понимает, что им был прибит платок с коричневатыми разводами и, частично уже зная свою бабку, он предполагает, что это была кровь. Осмотрев лежащие на полках пакеты с гвоздями, камнями, ракушками и шишками, Джемин заглядывает под стол. За стеной из покачивающихся слоёв паутины с иссохшими останками мух стоит железное прямоугольное ведро. На креплениях ручки проступила ржавчина, а на поверхности видно выцветшие остатки надписей, судя по которым когда-то в таких упаковках продавали муку. Джемин идёт к стопке дров за тонкой веткой, после чего собирает ею мешающуюся паутину. Вытащив ведро, он ставит его на жалобно скрипнувший стол. Ладонь машет перед лицом, пытаясь отогнать поднявшуюся пыль. Джемин чихает, утирает нос рукавом и поддевает ногтями вдавленную внутрь крышку. Та не поддаётся, возможно, из-за ржавчины внутри. Боясь остаться без ногтей, если продолжит, Джемин с усилием выдёргивает из стены нож, позволяя платку упасть куда-то вниз, и вставляет в прорезь уже его. Простой рычаг срабатывает – жестяной край чуть сгибается и крышка с хлопком вылетает. Отложив нож, Джемин с интересом заглядывает внутрь. К удивлению, вместо очередной порции мерзости из крови или волос он видит открытую пластиковую упаковку с лежащими на ней пастельными мелками. Пальцы тут же покрываются пыльцой, стоит ему взять голубой в руку. Он на самом деле терпеть не может пастель, потому что от неё слишком много беспорядка и весь стол потом в цветной пыли, которая размазывается от каждого прикосновения. Да и она кажется ему слишком неуправляемой, акварель в разы проще. Достав всю упаковку, он отставляет её на стол. На дне ведра лежит практически идеально вписанная по периметру чёрная книга. Джемин вытаскивает её и сдувает цветные крошки. Толщиной она была примерно в полтора сантиметра, объём внушительный. Когда он открывает её, то вместо печатных слов видит нарисованную пастелью девочку с распущенными чёрными волосами и в простом зелёном платье. Рот приоткрывается от осознания. Его бабка тоже рисовала? На следующем развороте та же девочка, только платье у неё другое и она сидит в поле с цветами. Деталей было не очень много, стиль явно не склонялся к реализму, но сами рисунки были хорошими, умелыми. Следующие страницы тоже были заполнены девочкой, иногда появлялись отдельные травы и цветы. Затем она резко пропала. Джемин всматривается, пытаясь понять, что именно видит. Похоже на жёлтый луч, но идёт он сам по себе, не от солнца. На некоторых страницах вместо луча просто сфера такого же ярко-жёлтого цвета с отблесками и переливами. Старые страницы хрустят от каждого переворота. Проходит четверть альбома, сфера за сферой, пару раз попадаются алые ликорисы, и пальцы Джемина замирают. Он хмурится так, что лоб начинает ныть. Весь разворот разрисован отсечёнными человеческими головами. Внутри противно свербит. Видно закатанные глаза, выпавшие языки и лужи крови. На следующем развороте головы насажены на пики, по которым текут красные ручьи, собирающиеся внизу страниц в сплошную багровую реку. Далее то ли собаки, то ли волки пожирают мёртвые тела, вокруг разбросаны оторванные куски мяса и лоскуты одежды. Джемин спокойно смотрит ужасы и не особо восприимчив к резне, но что-то вселяет в него такой дискомфорт, от которого желудок слегка поджимается. Возможно, потому что эти рисунки были нарисованы его родной бабкой. Изображения убийств и мёртвых людей продолжаются ещё на нескольких десятках страниц, после чего сменяются на непонятные чёрные то ли туннели, то ли пропасти, то ли тучи. В психологии Джемин разбирается не очень хорошо, но он уверен, что люди с нормальной психикой такое не рисуют. Он листает дальше и, наконец, видит что-то новое. Посреди страницы, углы которой были полностью чёрные, чернилами был выведен какой-то текст. - Во мгле из сумеречных криков Раздастся рокот грязных слов. Стеной из слепящих вас бликов Прибьёт к земле орду голов. За каждый стон раскатом грянет, Все слёзы ринутся дождём. До капли жизнь в душе завянет, А чрево полыхнёт огнём. Стоит только голосу Джемина смолкнуть, как раздаётся оглушающий хлопок и свет исчезает. Он резко разворачивается, испуганно прижимая книгу к груди. Дверь сарая захлопнулась. Рваный выдох сипло вырывается из сжавшегося от неожиданности горла. Рука тянется вперёд, в полутьме нащупывая подвижную деревянную поверхность. Он открывает дверь и спешно выходит из сарая, чувствуя беспрерывную дробь под рёбрами. Это было слишком внезапно. Чёртов ветер. Джемин закрывает сарай и, один раз оглянувшись на него, возвращается обратно к передней части дома. Помявшись перед дверью, он решает пока что не входить и садится на крыльцо. Перед глазами снова страница с похожим на стих текстом. Он листает дальше и видит ещё несколько таких, только уже с названиями наверху. «Шторм», «засуха», «большие волны», «облачность», «призыв дичи». Проходясь взглядом по строкам, он, кажется, понимает, на что именно смотрит. Это всё были заклинания. Бабка превратила свой альбом в книгу заклинаний. Страницы далее были заполнены сочетаниями трав и свойствами получающихся из них отваров. Он держал в руках её «рабочую методичку». Наружу вырывается вздох. Джемин закрывает книгу и теребит уголок пальцем. Чем больше информации он выясняет, тем твёрже становится ком в груди. В нём растёт беспокойство, которое он не может адекватно объяснить. Это всё бабкины причуды, которые остались в прошлом, так почему они так его напрягают? Хвалёная интуиция пульсирует как гудящая от напора труба. Почему? Что она хочет сказать? Взгляд падает на замызганные кроссовки. Точно. Джемин вспоминает, что ему нужно купить сапоги. Мысль о том, что у него есть причина уйти подальше отсюда, оказывается даже слишком радостной. Он заходит, чтобы кинуть книгу на кровать, и с облегчением вылетает обратно на улицу. Хочется отвлечься и проветриться, побыть среди живых людей, а не пыли прошлого. Ориентироваться уже намного проще. Джемин проходит мимо колодца и спускается по небольшому склону к населённым улицам. У одного из хлевов стоит компания мужиков, которые что-то обсуждают, показывая на постройку и руками демонстрируя длину чего-то. В зубах у них зажаты изжёванные сигареты. Справа женщина что-то отрывает от пышного растения, оплётшего ветхий забор. Над дорогой пролетает видавший виды футбольный мяч, за которым едва ли не целой толпой несутся дети. Время близится к ужину, поэтому над поселением витают вкусные запахи чего-то жареного и пряного. Из многих печей вьётся дым, практически сливающийся с серым небом. Джемин обходит лужи в переулке и выходит на базарную площадь. С клеёнки наверху согнали воду и по бокам торговые ряды теперь опоясывают тёмные полосы. Войдя внутрь, он снова окунается в смешанные ароматы всего подряд и жужжание людской болтовни. На многих прилавках были зажжены керосиновые фонари, из-за чего площадь словно окрасилась в терпкую охру. Найти сапоги не составляет труда, Джемин помнит, где видел одежду. Прыткая кудрявая женщина с энтузиазмом скрывается в дальней части своей лавки, откуда буквально через несколько секунд выносит высокие чёрные сапоги, блестящие от новизны. Резина была мягкая и плотная, но сами по себе они были не очень тяжёлые. Примерив нужный размер, Джемин говорит, что пойдёт сразу в них и просит пакет для своих кроссовок. Когда, рассчитавшись, он стоит у прилавка с консервами, раздумывая о том, нужно ли ему что-нибудь, то чувствует на себе взгляд. Повернувшись, он видит девочку лет восьми с длинными чуть растрёпанными хвостами. - Привет. - А ты правда внук ведьмы? Это явно не тот вопрос, с которого обычно начинаются разговоры. Джемин застывает от растерянности, не понимая, как на это реагировать. Он замечает, что находящиеся на базаре люди замолкают и поворачиваются в их сторону. Можно услышать, как на другом конце с клеёнки капает дождевая вода. - Я внук женщины, которую считали ведьмой, но сам я в ведьм не верю, - Джемин специально говорит громко, надеясь раз и навсегда покончить с этой темой. – В магию я тоже не верю и ничем таким не занимаюсь. Я приехал подписать бумаги и уеду при первой же возможности. У меня с моей бабкой ничего общего нет. - А моя мама говорит, что она была ведьмой. - Ну и пусть говорит, ко мне это никак не относится. - Но она твоя бабка, а значит… - Мина, - зовёт женщина, складывавшая до этого упаковки сахара в пакет. – Идём, папа скоро придёт, нужно приготовить ужин. С любопытством посмотрев на него ещё раз, девочка убегает к матери. Джемин, следивший за реакцией местных, замечает, что у некоторых на лице появляется облегчение. Хотя кто-то всё равно смотрит на него с подозрением и нехотя отворачивается, принимаясь что-то тихо обсуждать между собой. Слухи здесь ползут быстро, может теперь от него отстанут. Пусть лучше осуждают его за то, что он ни во что не верит, чем будут считать, что он колдует за покошенным забором. - Это хорошо, что ты её дело не продолжаешь, - откуда ни возьмись сбоку появляется низкая худощавая старуха с припухшими глазами. – На вот, угощайся, внучок, не серчай на нас, мы народ запуганный. - Спасибо. Джемин удивлённо принимает из её морщинистых рук с проступающими венами шоколадную конфету в ярко-фиолетовой обёртке. Старуха смачивает языком сухие губы и несколько раз кивает каким-то своим мыслям. Затем она берёт его за локоть и чуть потряхивает. - Если клятая будет уговаривать тебя перенять силу – не слушай. Это на словах оно хорошо звучит, красиво, но лёгкой жизни не бывает. Коли спутаешься с чертями, так обратного пути не будет. Не пущай эту хворь дальше, пускай на ней это всё и закончится. А то ведь сам душой почернеешь и будешь перед смертным одром преемника искать, чтобы проклятье передать. Не надо оно тебе, внучек, не надо. - Я… хорошо. Сначала Джемин порывается объяснить, что даже если бабка и хотела бы что-то ему передать, то она всё равно уже умерла, но потом понимает, что это было бы бесполезно. У людей здесь были свои железные устои и никакие его слова не помогли бы их сломать. Поэтому проще будет согласиться, ведь сам он ничего от этого не потеряет, а доброй старушке будет спокойнее. Неловко попрощавшись с ней, Джемин покидает базар, ничего больше не купив. Его провожает сразу несколько пар глаз. В сапогах идти по улице действительно намного удобнее. Можно спокойно шагать по лужам, не боясь промокнуть. Хочется даже по-детски попрыгать в них, разбрызгивая воду по сторонам, но он понимает, что коричневые капли попадут уже на одежду, которая не была защищена ничем, а большая стирка в его планы не входила. Переступая порог дома, он в который раз поражается тому, как сильно отличалась в нём температура. Она не то чтобы была значительно ниже, воздух сам был другой. Промозглый и колючий. Заходя в спальню, Джемин первым делом смотрит на пол у кровати, как будто ожидая снова увидеть там журнал. Однако его, конечно же, там не было. Сам по себе он бы из застёгнутого рюкзака не выбрался. Немного почесав голову, Джемин затапливает печку, чтобы та успела как следует прогреться, хватает ведро и идёт к колодцу за водой. В одиночку цеплять ведро к крючку и спускать его немного страшновато, но в общем и целом ничего сложного в этом не было. Набрав воду, он возвращается домой, ставит её греться и идёт набирать ещё одно ведро для ужина. Мост из досок уже не вызывал никакого волнения, за столько ходок туда-сюда он к нему привык. Перелив прогревшуюся воду в тазик, Джемин замачивает свои грязные кроссовки, от которых палкой отколупал всю засохшую землю, что смог. Он заливает их гелем для душа и оставляет отмокать на полчаса. За это время он перетаскивает несколько охапок дров со двора в дом, споласкивает свою чашку и заваривает себе кофе. Разобравшись с кроссовками и оставив их сушиться под навесом на заднем дворе, Джемин приступает к готовке ужина. Кулинарией он толком никогда не интересовался, поэтому особо не выпендривается и варит в котле рис, который перемешивает с нашинкованными овощами и заправляет всё кисловатым майонезом – единственным, что был на базаре. Простой топпаб, которого достаточно, чтобы утолить голод. После ужина Джемин решает порисовать ещё и выходит на улицу, устраиваясь у ворот. Проходящие мимо люди недоумённо поглядывают на него, но ему уже плевать. Смотрят и смотрят. Просидев так до темноты и нарисовав несколько не очень сложных пейзажей, он чувствует удовлетворение и нехотя заходит обратно в дом. От темноты и тишины сразу становится не по себе, поэтому он зажигает расставленные свечи, чтобы разогнать мрак. Немного поиграв в телефон, Джемин заставляет себя отложить его в сторону и какое-то время просто смотрит в потолок. Видно несколько мелких мошек, носящихся из угла в угол. Пальцы теребят край одеяла. День тянулся очень долго. А ведь оставалось ещё восемь таких. Наверняка, если постоянно делать что-то по хозяйству, время летит быстро, тем более если ты растёшь в таких условиях с самого детства, но он думает, что не смог бы так жить. Слишком однообразно. Те же самые дела изо дня в день, разница только в сезоне. Никаких развлечений, ничего нового. Неизменный кусок земли в океане. Джемин вытягивает ногу и та обо что-то ударяется. Он садится и вспоминает, что положил в подножье бабкину книгу днём. Сначала он колеблется, но потом всё равно пододвигается поближе к свече на полке и снова листает хрустящие страницы. Было в этом что-то захватывающее. Чужой след, оставленный в мире. Ладонь скользит по желтоватым листам аккуратно, чтобы не размазать пастель. Глаза бегают по строкам. Она ведь, наверное, действительно верила в эти заклинания. Становится смешно от пришедшей в голову идеи. Джемин останавливается на заголовке «Солнечно» и прочищает горло. - Растает тьма в вихрах угрюмых, Накроет поле синева, Пробьётся зелень в землях бурых, Уснёт средь берегов вода. Костры лучей, теплом объятых, Весенним зноем опалят. Забьётся жизнь в цветах початых, За море грозы улетят. Под конец Джемин уже криво улыбается, чувствуя себя идиотом, который читает детский стих про природу. Возможно, его бабка должна была не народ своими причудами пугать, а издавать свои сборники. Свет в комнате начинает мелькать. Он поднимает голову и видит, что пламя у свечей дрожит, из-за чего все тени неровно дёргаются, расползаясь по потолку и стенам. Опять чёртов сквозняк. Окна и дверь были закрыты, однако из-за трещин и щелей по помещению всё равно гуляют порывы ветра. Отложив книгу на пол, Джемин встаёт и идёт на кухню. По совету Джено он затапливает печь ещё, чтобы тепло сохранялось на протяжении ночи. Убедившись, что всё горит, а топка плотно закрыта, он задувает пришедшие в норму свечи и забирается обратно в кровать, укрываясь по самый подбородок. В городе он всегда ложился поздно, но здесь никаких интересных занятий нет, так что ему остаётся только коротать время во сне. Возможно, дело было в недосыпе и усталости после скитания по лесу и деревне, но засыпает он достаточно быстро. Его убаюкивает плывущее от печи тепло. Несмотря на созданный комфорт Джемин снова просыпается глубокой ночью. Он сонно мычит, переворачиваясь и не понимая, что его разбудило. Телефон показывает ровно три часа. Поправив перекосившуюся подушку, он закрывает глаза, готовясь вернуться обратно в сон, как слышит шаги в прихожей. Тело мгновенно напрягается. Джемин с усилием всматривается в чернильную тьму арки на другой стороне комнаты, но ничего не видит. Однако скрип половиц всё равно продолжается. В груди гулко барабанит. Он откидывает одеяло и тихо встаёт. Кто-то осмелился залезть в «ведьмин» дом? Тут даже красть нечего. Ослабшее за несколько часов тепло испаряется полностью, осторожно ступающие ноги ледяные. Джемин включает фонарик на телефоне и резко впрыгивает в проём. Яркий круг света бегает по прихожей. Только веники наверху слабо покачиваются на сквозняке. Джемин шумно выдыхает, но всё равно беспокойно водит фонарём вокруг себя. Он точно слышал шаги, причём не один и не два. Он проверяет пространство под столом и толкает ногой корзины, думая, что это мог быть уличный кот или крысы, но ничего не находит. Рука толкает дверь – та как всегда поддаётся не сразу и противно скрипит. Он бы точно услышал, если бы кто-то вошёл. Пальцы озадаченно зарываются в волосы. Ну не приснилось же ему. Он уже проснулся, когда слышал, как доски прогибаются под весом чего-то. - Что за хрень? – голос шелестящим эхом отдаётся от голых стен. Джемин медленно наступает на половицы – те же звуки, что он и слышал. Рёбра крепко сковывает, всё его тело напряжено от озадаченной тревоги. Ему не нравится то, что он не может объяснить услышанное. Плечи зябко передёргивает. Убедившись, что дверь закрыта, он заставляет себя вернуться обратно. Возможно, это дом так оседает. Он ходил туда-сюда весь день, таскал вёдра, наверняка старые доски просто продавились и теперь выпрямлялись. От этой мысли становится спокойнее. Войдя в кухню, он кладёт телефон на стол и наливает себе воды. Горло пересохло и противно першило. От печи всё ещё приятно веет, но угли в топке затухли полностью. Погрев руки о тёплую поверхность, Джемин допивает воду и собирается вернуться в спальню, как голова резко поворачивается. Воздух застревает в лёгких, ладони леденеют едва ли не до треска. За окном во дворе стоит тощая фигура с растрёпанными седыми волосами. Грудь жжёт от шока, Джемин хватает телефон, царапая ногтями по столу, и светит в окно. Мелькает отблеск стекла и он бросается вперёд, рывком распахивая раму. Свет рассыпается по жухлой траве и воротам, но никого так и не вылавливает. Джемин чуть ли не вываливается наружу, перегибаясь через подоконник и осматриваясь. Всё, как и было днём. Слышно безостановочный шелест леса и стрекотание сверчков. Ни шагов, ни подозрительных шорохов, ни следов на земле, где не было травы. Он промаргивается, хватаясь за голову. Что за чертовщина? Почему он слышит и видит то, чего нет? Джемин выглядывает во двор ещё раз, после чего закрывает окно и проходит от печи до стола, как было до этого – никакие фигуры в углу глаза ему в этот раз не мерещатся. Ладонь массирует по-прежнему горящую грудь, дышать сложно, как будто он мчался по лестнице. Ледяные разряды бегают по всему телу. Какое-то время Джемин продолжает потерянно стоять, опираясь о печку, после чего бредёт в спальню и садится в кровать, забираясь на неё с ногами. Неужели он настолько восприимчивый, что сам себя накрутил из-за местных баек? И ладно, если бы кошмары снились, но он ведь натыкается на пробирающие до костей странности наяву. Навязчивые слова, хлопающие двери, похожие на фигуры пятна, шаги, шёпот. Иногда кажется, что в комнате кто-то дышит, хотя это точно обычный ветер. На его психику так сильно давит уединённость и отрезанность от привычного мира? Джемин ложится, плотно укрываясь и сверля взглядом арочный проём. Он вслушивается так сильно, что в висках начинает стучать, а лоб ноет. Где-то далеко лает собака, щебечут ранние птицы. Ни единого скрипа. Дома тихо, ничего нигде не мелькает. Пролежав так час, Джемин отворачивается и укрывается с головой. Его постепенно отпускает, сознание чуть расплывается. Полноценно уснуть и не вздрагивать, едва лишь проваливаясь в сон, получается только через два часа, когда на небе уже занимается рассвет. Открыть глаза приходится от непривычной яркости. Джемин морщится и трёт лицо, сначала пряча его в подушке. Он поворачивается и не сразу понимает, в чём дело. На полу были жёлтые круги, льющиеся через окна. Приподнявшись на локтях, он видит лазурное небо, которое словно нарисовали крайне пигментной краской. Тёмная древесина отдаёт оранжевым в полосах бьющих сквозь листву солнечных лучей. Нижняя челюсть удивлённо приспускается. Освещённый дом был сам на себя не похож. Джемин встаёт с кровати и подходит к окну. Лицо тут же обдаёт теплом. На небе ни облака, над лесом горит неожиданно огромное солнце. Вся листва, что была на улице, сияет сочным изумрудом. Брови кривятся от изумления. Он не думал, что на извечно угрюмом острове может быть такая летняя погода. Взгляд падает на книгу у кровати. На несколько долгих секунд Джемин застывает, после чего качает головой. Нет, это всего лишь совпадение. Такого не может быть, это просто детский стих. После продолжительной грозы ясная погода – это нормальное явление, в этом нет ничего удивительно, просто случайность. Впрочем, на задворках сознания интуиция вновь начинает звенеть. Умывшись и доев остатки риса, Джемин осматривает двор и прихожую ещё раз. Соображать в свете дня было намного проще. Не найдя ничего подозрительного, он приходит к официальному заключению: шаги были скрипом прогнувшихся половиц, а фигура – отсвет лежавшего на столе телефона с включённым фонариком, который он спросонья принял за фигуру. Тему он для себя закрывает. Деревня действительно приобретает совершенно другую атмосферу, будучи усеянной тёплыми солнечными лучами. Дома кажутся светлее, листья переливаются на мягком ветру, снявшие лишние слои одежды люди выглядят заметно улыбчивее и энергичнее. Столпившиеся у ручья дети ловили лягушек и плескались, на многих воротах были вывешены матрасы, одеяла и простыни. Окна распахнуты настежь, без угрозы дождя можно спокойно проветривать вещи и помещения. На одной из крыш сидят два мужика, которые резво что-то чинят, взмахивая молотками. Народ пользуется свободой от местного проклятия. Шатаясь по округе и изучая её заново, Джемин замечает знакомое лицо неподалёку от большого здания, напоминающего склад и окружённого телегами. Оттуда выходит Джено, несущий в руках свежие доски. Угольные волосы подлетают с каждым широким шагом, просторная рубаха, обшитая орнаментом по кромке, свисает ниже пояса. - Работаешь? – Джемин подходит к нему, приветливо кивая. - Пока что просто готовлюсь, - Джено ведёт плечом. – Не замёрз в этот раз? - Нет, затопил печь перед сном посильнее. - Слишком сильно тоже не нужно, угоришь. Чистить не забывай, от угля там толку нет, его на грядки лучше. - Вычищу сегодня. Они переступают толстые брёвна, сложенные у одного из домов. - Погода сегодня хорошая. - Я давно такого солнца не видел, - Джено перехватывает доски поудобнее. – В этом году так точно впервые. - У вас так редко бывает ясно? - Ну да. Обычно пасмурно, хорошо если дождя этого проклятого нет, а то не поработать на улице нормально, ничего, бегаешь как сайгак от норы к норе. Сегодня если к обеду жарить будет, то хорошо, хоть цветы оживут немного. Джемин поднимает глаза на безупречно чистое небо. Да. И правда вышло удачно. Джено просит его немного подождать и скрывается за воротами своего дома. Через пять минут он выходит и протягивает ему большой железный термос. - Это что? - Домашний лимонад, - Джено указывает подбородком в сторону дороги и они трогаются с места. – А это вот мамины булки с апельсином. У него в руках тряпочный куль размером с дыню. Запах цитруса и сладости чувствуется даже через ткань. - Куда мы идём? - На поле. - Зачем? - Такой погожий день редко застанешь, надо показать гостю нашу природу спокойно, а не постоянно следя за горизонтом. - Устраиваешь мне туристическую программу, - Джемин посмеивается. - Я и сам не прочь отдохнуть перед работой, нужен перерыв. В этот раз они заходят в лес совершенно с другой стороны. По шершавым стволам и затвердевшей земле бегают солнечные пятна, пробивающиеся сквозь кроны. Среди деревьев по-прежнему темнее, чем на открытых участках, но теперь клубы тьмы больше не таятся среди кустарников. Дышащие свежестью лабиринты можно просмотреть на десятки метров вперёд. Звонко поют птицы, то и дело проскакивают по деревьям белки, один раз мимо пролетает гудящая стрекоза. Лес выглядел абсолютно другим. - Когда ты начал вырезать всякие штуки из дерева? - Лет семь назад, - Джено стряхивает с рубахи маленькую гусеницу. – Мне всегда нравилось играться с обрезками, которые отец оставлял в мастерской. Потом я подумал, что им ведь можно придавать форму стамеской, сверлить, резать, шлифовать и начал пробовать всякое, когда было свободное время. Так постепенно и понял, какое дерево лучше, какое хуже, чем удобнее пользоваться. С опытом всё приходит. - Это прикольно, - Джемин пинает колючий чертополох. – Не продаёшь? - Кому? – Джено смеётся. – Сдались тут кому-то мои побрякушки. - Ну а почему нет? Не все же так умеют. Можно делать игрушки детям, ложки там какие-нибудь, кольца и кулоны для девчонок, да и для парней тоже. Кружки, может, резные. - Тут за изыском никто не гонится, денег лишних у народа нет. - А ты пробовал? - Я знаю, что это бесполезно. - Ну а ты пробовал? - А ты картины свои продавать пробовал? Вопрос Джено застаёт его врасплох. Джемин с шумом втягивает воздух сквозь зубы, чешет пальцем макушку, после чего криво усмехается, признавая, что его поддели. - Кому они нужны? - Вот видишь. - Да просто в Сеуле таких рисовальщиков, как я, целые толпы. А тут ты будешь первый мастер на деревне. - Мастер без покупателей. - Ты даже не пробовал. Давай я буду твоим первым покупателем. Сделаешь мне кулон? - Зачем он тебе сдался? - Носить, - насмешливо отвечает Джемин на очевидный вопрос. – Будет своё уникальное украшение, которого ни у кого больше нет. Круто же. - Какой тебе? – Джено, наконец, кажется заинтересованным. - Не знаю, на твоё усмотрение. Ты ведь дерево себе со смыслом выбрал. Подбери мне то, что считаешь подходящим. - Осла тебе за упертость вырезать? - Эй, - Джемин с хохотом толкает его в плечо. - Ладно, я подумаю. Тропа постепенно начинает подниматься вверх, в некоторых местах по сторонам видно торчащие из-под растений каменные уступы. Через несколько минут света впереди становится больше, пока он не ослепляет неприкрытые глаза. Среди деревьев раскинулась просторная поляна с салатовой травой, покачивающейся на несколько сантиметров ниже колен. Кое-где видно скопления фиолетовых и розовых дельфиниумов, жёлтых лютиков и обычных ромашек. Свежо пахнет соцветиями самой разной зелени. Они устраиваются практически в самом центре, который был чуть выше остальной части поляны. Джемин откусывает ещё тёплую апельсиновую булку и удивлённо распахивает глаза. Такого он никогда не пробовал. Цитрусовая начинка внутри умеренно сладкая, а вкус апельсина чувствуется во всём воздушном тесте. Он отпивает лимонад из термоса и в голову даёт мятно-лимонная прохлада. Теперь кажется, что ветер гуляет не только по полю, но и где-то внутри, приятно бодря и приводя в чувство. Они съедают по три булки каждый, обсуждая еду, которую принято есть здесь и которая популярна в городе. - А ты не хочешь съездить на материк? Наевшись и до капли осушив лимонад, они лежат на траве, подставляя лица долгожданному теплу. Травинки щекочут щёки, наверху иногда проносятся толстые шмели. - Хочу, - Джено закидывает руки за голову. – Интересно посмотреть на этот ваш современный мир своими глазами. Фильмы по телевизору – это не то. И пиццу с бургерами я хочу попробовать, интересно, что это за еда такая, от которой все с ума сходят. - Тебе нужно обязательно походить по западным и всяким азиатским забегаловкам, там кухня совсем другая. Я очень люблю тако, окономияки и пад-тай, тайская кухня вообще нечто, - Джемин наматывает на палец сорванную травинку. – Ты обалдеешь от высоток, ты ведь никогда не видел такие здания, тем более где этажей двадцать или тридцать, представляешь? - Я видел их по телеку, но мне кажется, если увижу такую громадину вживую, то у меня голова закружится. Даже представить не могу, какой там вид из окон. Наверное, весь Сеул увидеть можно. - Ну не весь, но прям конкретно с высоток видно реку Хан и другие берега. - Здорово. - Ты ведь и на аттракционах никогда не катался. Отведу тебя в парк, например, в Вольмидо, вот ты офигеешь. Интересно, будешь ты бояться аттракционов или нет. - Отведёшь? – Джено со смешком дёргает губой. - У тебя есть другие знакомые в Сеуле? - У меня вообще никаких знакомых за пределами Унмёна нет. - Вот видишь. Кто, если не я? Ты развлекаешь меня здесь, я буду развлекать тебя в Сеуле. И вообще не только в Сеуле, можно покататься и по другим городам. - Ловлю на слове, договорились. - А вообще ты планируешь здесь жить? - А что, у меня много вариантов? - Весь мир. - Здесь моя семья, мой дом. Что мне делать в другом месте? - Жить, - Джемин снимает с себя толстовку, оставаясь в одной только футболке, и делает из неё подушку. – Мне кажется, после материка будет сложно вернуться сюда и жить, как раньше. В городах столько всего, постоянно что-то новое. - На всё это нужны деньги. Тогда уж и себе, и то, что можно привозить семье на будущее, а это много. - С рабочими руками место всегда можно найти. Тебя, думаю, тяжёлая работа после хозяйства здесь не пугает. На стройке там, на производстве. Не пропадёшь. - Ну не знаю, как-то это слишком… Слишком большое. - Масштабное? - Да. - Это всегда так кажется. На деле всё проще. Будешь делать всякие безделушки из дерева, я создам тебе страницу в инсте, буду делать рекламу, пойдёт маленький бизнес. - Опять ты про безделушки. - Потому что мне такое нравится. Джемин приподнимается на локте и придвигается к нему. Рука ложится на грудь, пальцы вертят кулон, скользя по гладкой древесине. Под запястьем мощно бьётся чужое сердце. Джено молча наблюдает за ним, не сводя взгляда с лица. Ветер ерошит волосы, открывая лоб. Некоторое время спустя он тоже приподнимается на локте, оказываясь так близко, что Джемин поначалу глупо хлопает глазами, с удивлением смотря на него. От Джено пахнет цитрусами. - Что? Вместо ответа Джено издаёт гулкий смешок и тянется правой рукой к его лицу. Она уходит выше и касается кофейных волос. - У тебя появился друг, - он показывает ему крохотную божью коровку, которую достал из чуть спутанных прядей. - Повылазили всякие гады, - Джемин хмыкает, берёт насекомое с его пальца и, осмотрев, поднимает руку вверх, давая улететь. - Радуются солнцу, оно здесь как праздник. Поэтому грех не отдохнуть в такую погоду. Вещи тоже многие разбирают, раз можно спокойно на улице разложить. - Я вчера, кстати, ковырялся в бабкином сарае. Нашёл её книгу, она, оказывается, рисовала. И ещё стишки всякие писала, наверное, для неё они как заклинания были. - Ты читал их? – расслабленное, было, лицо Джено мгновенно становится серьёзным. - Ну да, интересно же. - Вслух? - Что-то да. Джено садится в траве, продолжая озабоченно смотреть на него. Джемин уже жалеет, что начал этот разговор, и тоже поднимается. - Слушай, это просто куча всяких слов, написанных в рифму. - Это ведьминские заклинания. Про что ты читал? - Какая разница? - Про что? Вздохнув, Джемин напрягает память. - Про солнечную погоду, - видя, как глаза Джено расширяются, а лицо мрачнеет, он тут же начинает тараторить. – Да это просто так совпало, ну серьёзно, после грозы появляется солнце, это нормально. - Ты унаследовал её силу. - Брось, какая к чёрту сила? Это любительские стихи. Да и вообще, как от обычных слов может что-то происходить? Ведьмы должны делать какие-то ритуалы, что-то варить и жечь. - Никто не ждал солнца, ближе к ночи всё небо было в плотных тучах, мы готовились к сильной грозе. Я не знаю про ритуалы, но слышал, что в них используются природные элементы: вода, огонь, земля и ветер. Если силы есть, то они могут проявляться и помогать, как угодно, даже просто подпитываться на расстоянии. В памяти всплывает свеча, рядом с которой Джемин читал заклинание. После его слов всё пламя в доме одновременно задрожало. Он уверен, что от сквозняка, но решает эти детали удержать. - Брехня всё это, я просто прикалывался. - Обещай, что больше не будешь трогать эту книгу. - Это просто слова. - На Джемин, - Джено крепко хватает его за запястья, пристально смотря в глаза. – Обещай мне, что ты больше ни слова не прочитаешь из этой книги и уберёшь её подальше. А лучше вообще её сжечь. - Я не буду её жечь, там есть рисунки, это память. Она всё-таки была моей бабкой. - Тогда не читай её. - Ладно. - Обещай. - Обещаю, - Джемин сдаётся и встречается с ним взглядом. – Я не буду её читать. - Хорошо, - только после этого Джено отпускает его, какое-то время молчит, а затем поднимается на ноги. – Надо возвращаться. Новый сарай сам себя не построит. Отряхнувшись, они покидают поляну, скрываясь в лесной прохладе от палящего солнца. Джено задумчиво покусывает щёку изнутри.