«Привет, красотка!»
Гермиона шумно выдохнула, закатывая глаза. Колсон. Ну конечно, кто же еще это мог быть. Легкое замешательство плавно перетекло в раздражение, как только взгляд зацепился за очередное данное ей прозвище, а затем сменилось трепетом и едким волнением, ведь у парня могла быть лишь одна единственная причина присылать ей письма в этот обычный ничем не примечательный день.«Не сильно скучаешь без меня? Надеюсь, Лидия еще не съела тебя живьем, иначе у меня не будет возможности вручить тебе твой поздний рождественский подарок. Оказалось, что коллекция моего дорогого дяди даже больше, чем я думал. И хотя у меня ушел не один день на поиски той штучки, которую ты просила, обещание я сдержал. Поблагодаришь меня позже, маленькая львица. Развлекайся, но помни, о чем мы говорили. И постарайся не напортачить. Время нынче дорого стоит. Не скучай, Твой единственный и неповторимый Колсон Трэверс».
Бумажка была забыта в ту же секунду, как Гермиона прочитала последнюю строчку. Выпустив записку из рук, девушка прижала ладони к лицу, крепко зажмуриваясь и пытаясь осознать происходящее. Все её тело била мелкая дрожь, когда гриффиндорка шумно сглотнула и в упор уставилась на крошечную посылку, лежащую сейчас на подоконнике, точно обычная безделушка. Боже… Неужели… Было чувство, что сейчас она стояла перед бомбой, грозящейся поднять всю башню на воздух. Что вместо неподвижного свертка она видела дикого зверя, желающего напасть и вцепиться ей в глотку в любую секунду. Но нет, там под слоем темной упаковочной бумаги был… Маховик. Настоящий работающий маховик времени! Гермиона едва ли не задохнулась, боясь даже прикасаться к подарку, как будто, находясь в блаженном неведении, она могла отсрочить круговорот событий, который последует после. В данный момент перед ней лежало её собственное будущее, перевязанное маленьким кривым бантом. Ключ ко многим дверям. Огромная частица мозаики, об обладании которой она еще не так давно не могла и мечтать. Никогда в жизни девушка бы не подумала, что вещица, которая некогда была для Гермионы лишь способом получать хорошие оценки, сейчас вызывала в ней столько прекрасных и ужасных эмоций. Хотелось залиться слезами облегчения, как только бумага была сорвана, и отливающий золотом маховик гордо блеснул в её руке. Хотелось осесть на пол, крепко прижимая драгоценный артефакт к груди, а потом выплеснуть весь свой восторг в благодарственном письме нерадивому гриффиндорцу. Хотелось со всех ног ринуться в сторону подземелий и рассказать о находке одному единственному человеку. По какой-то жестокой иронии судьбы, он был первым, кто пришел ей на ум в такой знаменательный момент. Пребывая в смешанных чувствах, Гермиона едва смогла устоять на ногах. Бережно заворачивая маховик в бумагу, она спрятала его от чужих глаз, пускай рядом никого и не было, а затем шумно вздохнула, издавая нечто смутно напоминающее всхлип. Теперь у неё был настоящий шанс вернуть свою прежнюю жизнь. Восстановить справедливость. Спасти сразу несколько жизней. И, черт побери, даже перепады настроения одного невыносимого блондина не могли её остановить.***
— Директор! Простите, что вот так врываюсь, но это не может ждать, — задыхаясь, она едва ли могла устоять на месте, крепко стискивая в руках заветную посылку. Наконец, переведя дыхание, она расплылась в широкой искренней улыбке и выпалила: — Я нашла работающий маховик! Возможно, в других обстоятельствах, ей бы за это хорошенько влетело. Все-таки иметь при себе маховик было запрещено законом и чрезвычайно опасно, но в этот момент Макгонагалл сама резко поднялась со своего места и, тепло улыбнувшись, сняла с лица узкие прямоугольные очки. Восторг был фейерверком, что взрывался где-то внутри Гермионы и вызывал неминуемый трепет внутри. Обогнув свой стол, директриса сцепила руки около груди, и облегченно выдохнула. — Это замечательно, мисс Грейнджер! — знающе улыбнувшись, она сощурилась. Кажется, в этот раз Макгонагалл решила не поддаваться эмоциям и вновь перейти к формальностям, обращаясь к девушке так, как делала это последние семь лет её жизни — на Вы. — Даже не буду спрашивать, как он у вас оказался. Сейчас это не самое важное, — женщина коротко кивнула. Лишь несколько раз в жизни Гермиона видела на лице профессора искренние необузданные эмоции, и даже сейчас, услышав новость, которая поистине могла изменить абсолютно все, женщина предпочитала держать себя в руках. Это не означало, что ей было все равно — лишь то, что все шло по плану. Что восторг здесь просто не был необходим, когда впереди их ждало еще столько серьезной работы. — Вы очень вовремя. Я как раз хотела вас видеть. Как и обещала, я написала некоторым своим знакомым и… — Подождите, — прижимая руку к груди, девушка выдохнула и слегка нахмурилась. — Что насчет Др… профессора Малфоя? Вновь едва не оступилась. Ей не стоило быть настолько невежественной в присутствии директрисы. Гермиона сглотнула, не подавая виду, что одно упоминание беглого преподавателя заставляло все внутри неё трепетать и сжиматься. — Может, его тоже стоит позвать. Это ведь важно. Директриса сочувствующе улыбнулась. — К сожалению, я не видела его последние несколько дней. — Что вы имеете в виду? Губы женщины вытянулись в тонкую линию, как будто ей было ужасно неудобно говорить об этом. Как будто она знала что-то, чего не знала сама Гермиона, и старалась тщательно подбирать слова. Как такое возможно? И почему, черт побери, все в этом времени так старались вероломно скрывать от неё всю правду? Едва успокоившееся сердце гриффиндорки забилось еще быстрее. — Кажется, он не хочет показываться на людях по… личным причинам. Не хотелось бы влезать не в свое дело. Думаю, все это время он не выходил из своей комнаты и просил эльфов приносить ему еду. — Оу, — смутилась девушка и коротко кивнула, — хорошо. — Как только увижу его, то сразу же поделюсь с ним новостями. Но до тех пор… Склонив голову на бок, Гермиона с любопытством уставилась на профессора, нервно заламывая пальцы на руках. Если Макгонагалл хотела её видеть, значит, она узнала что-то действительно важное. Гермиона была уверена, что Драко — вплоть до своего загадочного исчезновения — держал директрису в курсе всего происходящего, пускай за все это время они сделали не так много больших открытий. Маховик был первым большим прорывом с тех пор, как они узнали о необходимости использования в ритуале лунного камня, но даже это не помогло им значительно продвинуться вперед. Каждая новая крупица информации была лишь очередной иголкой в стоге сена. Может, именно поэтому макгонагалл не выглядела особо воодушевленной. Даже располагая большинством ключевых элементов, у них все еще не было инструкции по их примирению. Вдвоем они будто ныряли ко дну без баллона с кислородом, парили в воздухе без крыльев или скитались по лесу без ориентира. Шанс выбраться сухими из воды был, вот только шанс потонуть был в разы больше, и с каждой секундой воздуха становилось все меньше и меньше. А Гермиона была не готова так беспомощно пойти ко дну, даже не попытавшись сделать один последний рывок. Времени было все меньше. Выбор был невелик. Пустить корни или погибнуть. Задерживаться в этом времени было все опаснее. Скрывать правду было все сложнее. Больнее. И если у Макгонагалл не было хоть какого-нибудь решения их проблемы… Что ж, это меняло все. — Что вы хотели мне сказать? — сглотнула она. Улыбка директрисы соскользнула с её губ, и её лицо стало серьезным, словно женщина готовилась преподнести ей некую не особо приятную информацию. Опять же, в случае с Макгонагалл, Гермиона редко могла точно понять, что творилось в её блестящей голове. В этом она и Малфоем были даже чем-то похожи. — Я пообщалась с несколькими знакомыми алхимиками о вашей… ситуации, а также посоветовалась с портретом Альбуса и… кое-что разузнала. — Это же отлично! — облегченно выдохнув, Гермиона мотнула головой. — Но… К-как? Если единственный, кто знаком со всеми деталями, сейчас в тюрьме… — Да, я должна признать, что все это просто предположения. Никто не может знать точно, сработает ли это, но… Но мы с коллегами пришли к выводу, что все ритуалы, связанные со временем, по своей сути, похожи. Речь идет о… шаблонах, симметрии и числах, — ей было сложно четко выражать свои мысли, говоря о чем-то настолько сложном и образном. Если даже сама Макгонагалл, предпочитающая избегать излишних разговоров, терялась в словах, высказывая свои предположения, положение Гермионы действительно было бедственным. Гриффиндорка сглотнула, цепляясь за каждое слово, слетающее с губ профессора. — Время — это бесконечная петля, — пыталась объяснить директриса, выписывая в воздухе круг. — Оно закономерно, ему нужен баланс. То, что произошло однажды, должно случиться вновь. И тот ритуал, который вы ищете, должен стать зеркальным отражением того, что доставил вас сюда. И почему она вновь говорила загадками? Общение с профессором Дамблдором и пост директора явно сильно на неё повлияли. Гермиона замотала головой. Зеркальным отражением? А потом… «Всё начинается с того, чем закончилось. Всё заканчивается тем, с чего началось». Слова, написанные кривоватым почерком на пожелтевшей бумаге, резко проплыли перед её глазами. Зазвенели в ушах, точно мантра. И вдруг перестали быть бессмыслицей, начерканной под изображением лунного камня, точно насмешка. — Вы хотите сказать, что… — девушка задохнулась. — Все не может быть так просто. — Вы должны сделать все в точности так же, как и в прошлом. Вплоть до каждого движения с точностью до минуты. Огонь, обжигающий руки. Ослепляющая вспышка. Кромешная тьма. Синий луч неизвестного заклинания. Истошный крик, слетевший с её собственных губ. Страх в серебристых глазах. Холод, продирающий изнутри. Это должно повториться, чтобы все снова встало на свои места. Как отвратительное болезненное дежавю. — В день, когда вы перенеслись… — женщина продолжала, не замечая транса, в который на время погрузилась Гермиона: — Что это была за дата? Это должно быть нечто значимое и символичное, иначе у вас ничего бы не вышло. — Это было… В этот день мы с Малфоем планировали закончить работу над «Оком Авроры». Это было полнолуние… В третий день четвёртой недели месяца. Директриса вздохнула, коротко пожимая плечами. Опустив глаза в пол, она медленно покачала головой, и это серьезное, почти траурное выражение на её лице едва не разбило трепещущее сердце Гермионы. — Что ж, это все объясняет. Третий день четвёртой недели… Думаю, мне не нужно объяснять, какую силу несёт в себе число семь? Семь. Семь. Семь. Чертова проклятая семерка. Преследующая её, куда бы гриффиндорка не пошла. — Нет, профессор. Поверьте, я прочитала далеко не одну книгу по нумерологии и алхимии, пока исследовала свойства Авроры, — поежилась гриффиндорка. — Я знаю, как тесно они связаны. Оно символизирует удачу, мудрость, эрудицию, философское отношение к жизни. Природа Семерки указывает истинный путь, помогает учиться и становиться лучше день за днем. Это число обладает священным, божественным началом. Цифра духовного порядка, связанная с сотворением мира. Символ жизни. Символ свободы. Символ магии. Семь смертных грехов, семь главных законов Мироздания, семь дней в неделе, семь чудес света, семь цветов радуги, семь музыкальных нот. Число, дающее понимание о том, чего хочет человек, кем он является, для чего живет и что способен изменить. Семь проклятых лет, на которые Гермиона перенеслась в будущее. Семь секунд, на которые «Око Авроры» позволяло волшебнику заглянуть в будущее. Такое просто невозможно забыть. Третий день четвертой недели. Три, как любые тройственные аспекты: прошлое, настоящее и будущее. Рождение, жизнь и смерть. Знак бесконечного оптимизма, вдохновения и энергии. Три фундаментальных символа алхимии: соль, сера и ртуть. Материя, жидкость и дух жизни. Четыре, как символ порядка, организованности и равновесия. Как нечто надежное и крепкое. Четыре стороны света, четыре времени года, четыре аспекта человеческой природы. Четыре стихии. — Вы понимаете. Что это значит, мисс Грейнджер? Гермиона понимала больше, чем хотелось бы. Когда-то давно, от третьего дня четвертой недели зависела какая-то никчемная оценка по Зельям. Сейчас от этих вездесущих чисел зависела целая жизнь. — Сколько времени у нас осталось? — хрипло шепнула она. — Секунду, нужно уточнить, — Макгонагалл потянулась к некому лунному календарю, лежащему на директорском столе, и начала судорожно листать пожелтевшие страницы. Всегда рядом, всегда под рукой, как нечто жизненно необходимое для волшебника. Как магловская Библия. — Вот оно, следующее полнолуние на третий день четвёртой недели выпадает на… конец января? — медленно переведя взгляд на Гермиону, женщина шепнула: — А это значит, что… — У нас есть ровно месяц, на то, чтобы создать маховик. Внутри все опустилось. Лишь месяц, чтобы разобраться во всем. Тридцать один день, чтобы сотворить магию из ничего. Чтобы создать то, на что у старика из Лютного ушли целые годы. Собственные слова звенели в ушах, как смертный приговор. И несмотря ни на что, будили в девушке не только отчаяние. Но и стремление справиться с задачей, чего бы ей это не стоило. Что ж, ей было не впервой сталкиваться с чем-то невозможным. И все равно побеждать. Выбора не оставалось. — Время будто играет с вами, мисс Грейнджер, — Макгонагалл покачала головой. — Это слишком большое совпадение. Последний раз числа сходились подобным образом… — вновь обратившись к календарю, женщина тяжело вздохнула и смиренно прикрыла глаза, будто, открывая для себя какую-то страшную тайну. — Ровно семь лет назад… Это ваш единственный шанс, если вы, конечно, не хотите провести здесь следующие семь лет. А того и больше… — Профессор… Это невозможно. Как мы можем создать нечто, о чем нет абсолютно никаких сведений за такое короткое время? — Я продолжу искать. Не стоит опускать руки. Я понимаю, что, скорее всего, единственный выход — это пойти на определённые риски. И позволить алхимии творить свою магию, — аккуратно прикрывая календарь, директриса трепетно вернула книгу на свое законное место и горько улыбнулась. — Буду с вами откровенна, за все время, что я преподавала в Хогвартсе, я так и смогла в полной мере познать алхимию. Боюсь, за этим вам придётся обратиться к мистеру Малфою. — Конечно. К кому же ещё, — фыркнула гермиона и, скривившись, язвительно пробурчала себе под нос: — Все всегда вертится вокруг него. — Что простите? — Н-нет, ничего. Я это так. Сжав челюсть так, что заболели зубы, девушка едва сдержалась, чтобы не закатить глаза. — Мисс Грейнджер… У вас что-то произошло, не так ли? — такая проницательная, Мерлин помоги! Конечно, Гермиона ни в коем случае не злилась на Макгонагалл за её любопытство, но просто не могла не чувствовать легкое — или не очень — раздражение, когда речь заходила о нем. Смешанные чувства превращали её в бомбу замедленного действия, и от них просто хотелось поскорее убежать. Не говорить о своей глупой обиде. Не разбираться в причинах и последствиях собственных поступков. Просто провалиться под землю и хотя бы на мгновение забыть о существовании блондина. Но директриса мягко продолжала, сильнее надавливая на воспаленную рану: — Не хочу вмешиваться в ваши личные дела, но не могу не спросить. Я беспокоюсь за вас обоих. Вам сейчас нелегко, а Драко и подавно. Откуда Макгонагалл знала, каково сейчас было мужчине? Откуда она знала, если даже она сама — девушка, с которой он проводил большую часть своего времени — не могла его разгадать? Почему после всего, что было, он все еще так многое скрывал? Неужели она недостаточно доходчиво дала ему понять, что никогда больше не станет его осуждать? Неужели он не видел, что она была также потеряна? — Я… Не знаю, профессор, — гриффиндорка яростно замотала головой. — Я больше ничего не понимаю. Прошло семь лет, а я все ещё не могу понять, что он за человек. Как бы ни пыталась. — История ваших с ним отношений довольно непроста. После стольких лет разногласий сложно начать доверять, тем более, когда речь идет о собственной жизни. Много воды утекло с тех пор, как закончилась война. И Драко больше не тот человек, которым вы его знали. Я могу за него поручиться. В её глазах было столько сочувствия по отношению к ним обоим, что в какой-то момент девушке стало тошно. Так тяжело. — Я вижу это, но… Для вас прошло семь лет, а для меня — не больше месяца. Он, может, и изменился, но я осталась прежней. Вам легко судить о том, кто он такой — все это время рядом с ним были вы, а не я, профессор. — От него отвернулись почти все, и его сердце закрылось, — сглотнув, директриса посмотрела на неё таким проникновенным взглядом, будто могла прочитать каждую мысль в её голове. Так ласково и трепетно, будто перед нй стоял сам Мерлин, способный одним взмахом руки изменить мир к лучшему. — Но единственное, что держало его на плаву все это время — это загадка вашего исчезновения. Вы, мисс Грейнджер, — в каком-то роде причина, по которой он все еще двигается дальше. Хотите вы того или нет, вы теперь связаны. Вы должны были встретиться здесь. И теперь вы нужны ему, а он — вам. Связаны. Почему Судьба поступила именно так? Почему он? Почему он? Неужели сломленные люди действительно притягивали друг друга?.. — Вы думаете, я поверю в то, что все это не случайность? — в гриффиндорке вновь проснулся скептик, как бы сильно вера в судьбу не затягивала её в свои сети последние несколько недель. Девушка нахмурилась. — Не исключайте и такой вариант. Возможно, так было суждено. Гермиона начинала ненавидеть эту фразу всем своим разгневанным сердцем. — Возможно, эта связь — и есть ключ к решению всех ваших проблем. И ваше нахождение здесь, в будущем, в этом самом моменте времени, должно вас лишь чему-то научить. — За последние несколько лет я выучила слишком много важных жизненных уроков, — помрачнела гриффиндорка, но все же гордо вскинула голову и через силу произнесла: — И я выжила. Несмотря ни на что. Но этот… этот меня надломил. Я готова была отдать всю себя за своих близких, но даже после победы все равно их потеряла, — под конец её голос сломался, но даже тогда, скривившись и рвано выдохнув, она сумела прошептать: — У меня не осталось ничего. Макгонагалл не двинулась с места, не предприняла никаких попыток подарить девушке хоть немного утешения, но все равно одарила её теплой, почти материнской улыбкой. В каком-то роде до ужаса загадочной, будто передавая Гермионе еще одну задачку, ответ на которую только предстояло найти. — Вы ошибаетесь. Это далеко не конец. Помните, что я сказала вам семь лет назад в этом самом кабинете, когда мы виделись в последний раз? — Вы сказали, что время покажет, — прошептала она. — Именно. Время. Ваш лучший друг и ваш заклятый враг. Оно все расставит на свои места. Тогда я сказала, что каждый сам вершит свою судьбу. Просто нужно немного веры в положительный исход. И вот Гермиона вновь стоит в кабинете директора. Смотрит на женщину перед ней, ощущая внутри острое чувство неправильности. Волнение и предвкушение чего-то страшного и фундаментального. Вновь они говорят о Малфое, и Макгонагалл снова просит девушку слепо довериться ему. Дарит загадочные улыбки, за которыми таятся сотни только ей известных секретов. А гриффиндорка слушает и снова ничего не понимает. Слушает, боится, но все равно рвется в бой. Потому что поступала так всю свою жизнь. Потому что когда-нибудь вся эта заварушка должна была прийти к своему логическому завершению. Долгое время у Гермионы в запасе больше не было ничего, кроме веры в лучший исход. А директриса лишь мягко твердит: — Я верю в вас, мисс Грейнджер. Теперь вам нужно только поверить в себя. И в мистера Малфоя. И что-то внутри неё разбивается. Потому что одной слепой веры порой было просто недостаточно. 3 ноября 1998 года День выдался пасмурный. Плотное полотно серых облаков заволокло небо так, что нельзя было увидеть ни единого лучика солнца, внимания которого так не хватало укутавшейся в теплую мантию девушке. Мягко ступая по узкой выложенной камнем дорожке вокруг замка, Гермиона вжала голову в плечи, в очередной раз проклиная себя за забывчивость. Теплый шарф сейчас был бы как нельзя кстати. Колючий ветер игрался с её пушистыми волосами, то и дело бросая непослушные пряди в лицо, и проходился по раскрасневшимся щекам. Но не обжигал. Располагал к тому, чтобы гриффиндорка провела больше времени на свежем воздухе и очистила разум, гуляя меж растерявших листву деревьев. Здесь было хорошо, даже несмотря на весь хаос, что устроила непокорная жестокая поздняя осень. Природа бунтовала, отчаянно боролась за жизнь, держалась за каждый потемневший лист на могучих ветвях деревьев, но все же увядала, так и не добившись внимания солнца, а Гермиона существовала прямо посреди всей этой холодной войны, тайно ведя глубине души свою собственную. Спрятав холодные руки в глубоких карманах мантии, девушка продолжила отрешенно брести по тропинке, лениво оглядываясь по сторонам. Все её друзья наверняка сейчас грелись в шумной гостиной, поднимая стаканы за славную победу красно-золотой команды в последней за этот сезон игры в Квиддич. Кто-то наверняка протащил в школу пару тройку бутылок с неизвестным содержимым, намереваясь как следует отметить очередной триумф Гриффиндора над Слизерином. Джинни, должно быть, крутилась в самом центре событий, на правах капитана сборной делая первый глоток и упиваясь ликующими возгласами членов своей команды. И не было конца и края радости остальных учеников факультета, что еще этим утром яростно кричали и подбадривали своих героев с высоких трибун. Конечно же, Гермионе было не дано застать всю эту вакханалию. Ей было не место среди всех собравшихся в башне пьяных людей. Вдоволь напившись контрабандного огневиски и сорвав горло от криков и смеха, Джинни даже не заметит её отсутствия. А остальные… После пары раундов в правду или действие с щедрой порцией сыворотки правды они наверняка и вовсе забудут про её существование. Так было лучше. Гермионе уж точно не хотелось портить людям праздник. Здесь, в тишине осеннего леса, прерывающейся лишь завываниями ветра, ей было намного лучше. Свободнее. Легче. Будто с плеч падал какой-то тяжкий груз, а легкие наполнялись чистым холодным воздухом, которого ей так не хватало в мрачных коридорах замка. Ноги сами привели девушку к Черному озеру. Безлюдная линия берега. Мелкая рябь на темной воде. Блаженная тишина. Девушка шумно вздохнула, на мгновение, прикрывая глаза и расправляя напряженные плечи. — Ты меня преследуешь, Грейнджер? Гермиона едва ли не подпрыгнула. Резко крутанувшись на месте, она почти потеряла равновесие, запутавшись в собственных ногах. Взгляд метнулся в сторону огромного дерева, туда, откуда исходил звук. И страх отступил. Замешательство сменилось легким раздражением, когда карие глаза впились в серые, а темная фигура, расположившаяся в тени дерева, начала обретать очертания слизеринца с белыми волосами. Рассевшись на каком-то невысоком камне, парень лениво обводил гриффиндорку взглядом. Даже сейчас, скрючившись на земле в такой нехарактерной для него «плебейской» позе, Малфой источал невероятную уверенность, превосходство и некое высокомерие, будто находился на несколько уровней выше неё. Гриффиндорка в считанные мгновения взяла себя в руки, стараясь не ударить в грязь лицом, и вздернула нос, искривляя губы в ответной усмешке. — Нет, конечно, — фыркнула она и закатила глаза. — Как глупо. Я и так тебя постоянно вижу на уроках, мне хватает. Малфой продолжал разглядывать её с неприкрытым любопытством в глазах, точно она была экспонатом в музее или товаром на прилавке магазина, отчего тут же захотелось прикрыться, пускай сейчас на девушке и было несколько слоев теплой одежды. Но самым странным было то, что тон его голоса был почти… скучающим. Парень не пытался её оскорбить или выгнать из своего тайного места уединения, а будто старался искренне распознать причину её появления здесь. Вглядывался в черты лица, считывал эмоции, даже несмотря на наспех нацепленную маску спокойствия, и просто смотрел. Девушка поежилась, сжимая спрятанные в карманах мантии руки в кулаки. — Просто это забавно, что мы постоянно оказываемся в одних и тех же местах, не находишь? — уголок его губ пополз вверх. — Тебе самой-то это не кажется странным? Уж прости, но преследователи совсем не в моем вкусе. — Это общественное место, Малфой, — нахмурилась девушка, вытаскивая руки из их теплого плена, и нервно потирая ладони, будто это помогло бы её заледеневшим пальцам хоть немного согреться. — И оно не то, чтобы секретное. Я ведь не в комнату к тебе врываюсь. Парень нахально вскинул бровь. — Честно? Я бы не удивился. — Не волнуйся, не буду. Готова поспорить, что я просто воспламенюсь, как только пересеку порог гостиной Слизерина, — гриффиндорка скривилась. — Это вполне в вашем стиле. У вас на входе наверно стоит какой-то анти-гриффиндорский предохранитель. Гермиона ухмыльнулась, вспоминая случай с Оборотным зельем на втором курсе, но не стала это упоминать. Для его же блага. Малфой бы не смог спокойно спать в своих подземельях, зная, что два самых известных и ненавистных ему гриффиндорца когда-то не только пробрались в его святую святых, но и умудрились обвести вокруг пальца самого слизеринского принца. Парень же с энтузиазмом принял правила их очередной игры. — Отрицать не стану, но и не соглашусь. Но я уверен, что ты бы все равно нашла способ пробраться туда, зная, как ты любишь совать нос в чужие дела. От тебя нигде не скрыться, — хмыкнул он, махнув рукой в воздухе, как бы указывая на это самое место. — Не ты ли недавно проникла в чертову Тайную комнату? — хохотнул он. — И это я даже не упоминал ваш знаменитый побег из Гринготтса. — Ну да, взламывать проход в вашу гостиную далеко не так увлекательно. Детский лепет по сравнению с логовом гоблинов. Там я хотя бы смогла оседлать дракона. Гробовая тишина. Гермиона резко замолчала, осознав, как чертовски двусмысленно это прозвучало, и едва ли не хлопнула саму себя по лицу, стараясь сдержать истерический смешок. Малфой, кажется, подавился слюной, резко подавшись вперед. — Прости, чт… — Н-ничего, — скривилась девушка и неловко прочистила горло, поджимая пересохшие губы. — Так… Эмм… Что ты здесь делаешь? Еще пару мгновений парень размышлял над её словами, а затем, кажется, поборов желание выпалить что-то совершенно непристойное, поддержал её идею сменить тему на нечто более нейтральное. Изобразив на лице поразительное безразличие к происходящему, он откинулся назад, на толстый ствол старого дерева, и лениво протянул: — А то ты не знаешь? — вскинув бровь, парень ухмыльнулся и огляделся по сторонам. — Очевидно, пытаюсь побыть в одиночестве. Как видишь, безуспешно. А почему ты не празднуешь грандиозную победу гриффиндора со своими остолопами? Слышал, игра была очень напряженной. — Откуда мне знать? Меня там не было, — девушка пожала плечами, отводя взгляд на землю. — Я не большая фанатка Квиддича. — Ах, так значит, команда потеряла свой золотой талисман. Уизлетта, наверно, не находит себе места от горя, — он театрально надул губы и медленно покачал головой. — Она поймет. У меня просто не было настроения. А вот ты… — вкрадчиво начала она. — Почему ты не играешь за Слизерин? Когда-то ты так гордился своим статусом ловца. — Помеченный Пожиратель навредит имиджу команды, не думаешь? Он заявил это так буднично, так беспечно, будто судьба команды его факультета его совершенно не беспокоила. Будто он не провел предыдущие шесть лет, выкручивая пируэты в воздухе в качестве негласного слизеринского талисмана. И куда только подевался его знаменитый дух соперничества? Гарри бы просто сошел с ума, узнав, что его главного соперника вот так просто устранили, а он даже не смог присутствовать при этом событии, чтобы насладиться своим триумфом. — Они выгнали тебя? — девушка шокировано уставилась на однокурсника. — Нет, я ушел сам, — хмыкнул Малфой, пожимая плечами. В какой-то момент безразличие на его бледном лице сменилось раздражением, а ухмылка — оскалом, и самым странным во всей это ситуации было то, что на этот раз не Гермиона была причиной его негодования. — Все они — просто кучка сосунков, которые пытаются реабилитироваться в глазах общества. В его глазах читалась глубокая обида на людей, которые, кажется, когда-то были его единомышленниками. Гермиона тяжело сглотнула, пытаясь не двигаться и даже не дышать, чтобы Малфой ненароком не вспомнил, перед кем именно сейчас изливал душу. Ей показалось, что его гнев по отношению к другим слизеринцам был настолько силен, что застилал парню глаза и отравлял душу, отчего его лицо мрачнело настолько, что становилось как-то неуютно. — Это довольно забавно, — ядовито усмехнулся он, скалясь. — Большинство из них — дети печально известных преступников, которые сражались на «стороне зла». Но как только они узнали о том, что их драгоценный Лорд пал, то сразу же переобулись. Как крысы, бегущие с корабля, — огрызнулся парень. Уронив взгляд на предплечье своей правой руки, он дернулся и поджал губы, будто ему была неприятна сама мысль о том, что там, под слоем одежды, сейчас красовалась уродливая черная змея. Загадка была в том, кто именно стал истинной причина его гнева — товарищи по команде или же он сам. Но ясно было одно: внутри него плескалось столько тьмы, столько подавленной ярости, что её, кажется, хватало на всех вместе взятых. — Теперь они купаются в лучах славы, делают вид, что все это время вели двойную игру, и не хотят иметь ничего общего с отбросами вроде меня, — он ядовито рассмеялся: — И я знаю, что ты скажешь: «Смотрите, как пали сильные мира сего». Поверь, я в курсе. Гермиона сделала пару шагов вперед, медленно сокращая расстояние между ними, и, прикусив губу, раздумывала над тем, как он отреагирует на вопрос, крутящийся у нее на языке последние несколько минут. Она хотела задать его еще пару месяцев назад, когда впервые увидела его в кабинете Зельеварения по возвращении в школу. Она хотела задать его каждый раз, когда парень оказывался в поле её зрения, но никак не могла найти нужных слов. Чтобы он звучал корректно. Не как причина для разжигания конфликта. Не как насмешка. И больше всего на свете Гермионе хотелось услышать честный искренний ответ. — Не пойми меня неправильно, но… почему ты не поступил так же, как они? — тихо пробормотала девушка. Практически прошептала, будто боялась произнести хотя бы пару лишних звуков, при этом продолжая в упор смотреть на Малфоя. С опаской. С настороженностью. Выжидая. Почему ты не ходишь по школе с гордо поднятой головой, как и раньше? Почему ты прячешься по темным углам? Почему ты позабыл о своей гордости? — Это было бы так… по-слизерински, — поморщившись, добавила она. — Не будь такой наивной, Грейнджер. Думаешь, у меня был выбор? — фыркнул слизеринец. — Я не могу сделать вид, что моей метки не существует. Пускай я её и не хотел, я не могу обернуть время вспять. Я был Пожирателем Смерти. Это часть меня и моего прошлого, — он отрешенно покачал головой, отводя взгляд в сторону, и хрипло добавил, будто на мгновения погружаясь в воспоминания, которые причиняли ему почти физический дискомфорт: — Нет смысла это скрывать. — Ты не хотел получать метку? — выпалила Гермиона, и тут же замолкла, нервно поджимая губы. Не стоило ей этого спрашивать. Кто знал, куда в итоге свернет нить этого разговора. — Шутишь? — усмехнулся он, смотря на неё так, будто она сейчас сморозила откровенную глупость. Будто он никогда в жизни не слышал чего-то более абсурдного. И в этот самый момент умнейшая ведьма своего поколения чувствовала себя самой большой идиоткой на свете, нервно переминаясь с ноги на ногу, и разглядывая его с какой-то ужасно детской наивностью в глазах. — Конечно, блять, я этого не хотел! Думаешь, я правда верил в то, что этот маньяк выиграет войну? — он хохотнул, переводя дух, а затем принялся подбирать слова так, будто пытался на пальцах объяснить дошкольнику, как работает мир. — Он был простым склонным к насилию психопатом, а не лидером. Сама подумай, разве змееподобный идиот, который за столько лет даже не смог убить какого-то хилого подростка, мог бы захватить власть во всей Магической Британии? Во всем мире? Гермиона внимательно ловила каждое его слово, чувствуя, как мурашки бегают по коже то ли от холода, то ли от стыда, наполняющего каждую клеточку тела. Она ощущала себя неимоверно крошечной под его внимательным взглядом, и с каждой новой фразой, следующей с его губ, все больше поражалась тому, как мало она действительно знала о своем однокурснике. О давнем недруге, который видел совершенно другую сторону этой войны. Живя в мире, который столько лет делился для неё на черное и белое, она была настолько сильно ослеплена желанием очистить мир от всего плохого, что забыла — абсолютного зла просто не существовало. Малфой не был исчадием ада. Она знала, что он никогда и не был настоящим Пожирателем — просто хотел таковым казаться для всех остальных. Но она думала, что тогда, на шестом курсе, для него это было почетным титулом, а не позором. — Тогда почему… — Так много вопросов, Грейнджер… — его губы изогнулись в ухмылке, и весь тот гнев, омрачающий его черты еще пару минут назад, растворился вместе с опасениями Гермионы, касаемо парня, сидящего перед ней. Малфой хмыкнул: — Здесь тебе не викторина. Возможно, в какой-то момент он и потерял контроль, позволяя парочке откровений сорваться с его губ, но сейчас парень умело делал вид, что снова держал ситуацию под контролем. Что все так и планировалось, и он не просто так говорил по душам с Гермионой Грейнджер из всех возможных людей. — Ну ладно, — он махнул рукой и сощурился. — У меня сегодня хорошее настроение, так что дам тебе еще одну подсказку. Так сказать, немного пищи для размышлений, — подавшись вперед, он выдержал драматичную паузу. Как только Малфой убедился, что гриффиндорка внимает каждому его слову с небывалым любопытством, он нахмурился и совершенно серьезно пробормотал: — Когда на кону стоят жизни твоих близких, выбора не остается. Пауза. Гермиона сглотнула. Смиренно кивнув, она опустила глаза в пол и шепнула: — Я поняла. Прежде чем девушка успела как следует переварить и обдумать его слова, слизеринец вновь откинулся назад и лениво протянул, как ни в чем не бывало: — Теперь моя очередь задавать вопросы. — Я… В голове была абсолютная неразбериха. Смущенная и растерянная, Гермиона и слова не смогла выдавить, как Малфой уже резво бросился в бой. — Давай на чистоту. Зачем ты на самом деле сюда пришла? — он фыркнул, раздраженно закатывая глаза. — Я не куплюсь на твои рассказы о том, как ты решила подышать свежим воздухом на берегу озера, или что ты там наплела мне пять минут назад. На территории замка куча мест, куда можно пойти, чтобы побыть в одиночестве, — он сощурился, и склонил голову на бок, растягивая слова: — Ты видела, что я провожу здесь время. Это был не вопрос, а утверждение. Черт. — Как ты… — Ты пялилась на меня, когда выходила на свои вечерние прогулки. Я не слепой, Грейнджер. — Во-первых, перестать меня перебивать, Малфой. Это раздражает, — девушка поежилась, переступая с ноги на ногу. — А, во-вторых, возможно, мне… мне просто было интересно, что такого особенного в этом месте, раз ты постоянно здесь торчишь. — То есть ты все-таки меня преследуешь? — Что? Нет! — вспыхнула Гермиона, чувствуя, как предательски алеют щеки, а затем начала нервно тараторить, будто чем больше слов сорвется с её губ, тем убедительнее будут её аргументы. Принимая правила его игры, она включила режим «Спор с Малфоем» и почувствовала, как смятение сходит на нет, и все медленно возвращается на круги своя. — В этот раз я и правда тебя не видела. Ты ведь засел тут в темноте, как партизан. Мир не крутится вокруг тебя, что бы ты там ни думал. — Правда? — лукаво ухмыльнулся он. — Не знал. — Еще один такой комментарий, и я за себя не отвечаю, — процедила гриффиндорка, сверкая темными глазами. — Из всех людей ты-то должен знать, что удар у меня поставлен. Ах, эти теплые воспоминания о третьем курсе и испуганное лицо маленького белобрысого гаденыша со сломанным носом, бегущего в сторону замка так быстро, что сверкали пятки! Гриффиндорка расплылась в ехидной ухмылке. Прямо сейчас, стоя совсем рядом с тем самым гадёнышем, она с упоением представляла, как похожий искренний испуг появляется на его лице. — Ладно, ладно, — хохотнул он, поднимая руки в воздух в защитном жесте. Гермиона устало вздохнула. — Как бы приятны ни были те воспоминания, сейчас я не в настроении с тобой препираться. Я правда пришла сюда, чтобы провести немного времени в тишине и подумать. — Ну, тогда добро пожаловать, — он развел руками и обвел взглядом местность, как бы давая разрешение находиться здесь вместе с ним. Как будто оно ей требовалось. — Места хватит всем. Я не кусаюсь, — выдержав паузу, Малфой хмыкнул. — Конечно, пока меня об этом не попросят. — Лучше помолчи, — отчеканила она. — Никак не могу понять, почему тебе так нравится это место? Ты же знаешь, что здесь опасно, да? С русалками шутки плохи. После смерти Дамблдора популяция русалок, обитающих на дне Черного озера, вышла из-под контроля. Этих существ и нового директора школы пока не связывало новое соглашение о сосуществовании, а это означало, что ничто не останавливало их от охоты на ни в чем не повинных студентов. Конечно, чтобы попасться на их удочку, нужно было быть в непосредственной близости к воде, да и вообще для похищения надо было нарваться на русалку, которая была в очень паршивом расположении духа. Но сейчас Гермиона просто не могла не подразнить Малфоя этим фактом. Неужели он был так уверен в своей неприкосновенности? Или… ему было настолько все равно на свою судьбу? — Не боишься, что одна из них утащит тебя на дно озера? — Я не видел ни одной с тех пор, как в первый раз пришел сюда. Первое время мне нравилась опасность. Но сейчас… Чертов адреналиновый наркоман… Он что хотел здесь помереть?! — Я понял, что людей здесь почти не бывает, так что просто наслаждаюсь тишиной, — парень буднично пожал плечами. — Может, русалки решили, что я того не стою. — Я слышала, что они чувствуют страх. А ты, как я помню, ничего не боишься. Вот они и оставили тебя в покое. — Возможно. Но они скоро появятся, раз пришла ты, — кажется, его почему-то очень забавляла эта ситуация и их глупый — и на удивление спокойный — разговор в целом, раз Малфой не мог убрать со своего лица чертову лукавую усмешку. — Тебе стоит бежать, не оглядываясь, Грейнджер. Или они тебя не пугают? В отличие от маленьких пушистых зайцев. Резко мотнув головой, Гермиона стиснула зубы и нахмурилась. Он что, теперь всю жизнь будет ей это припоминать? Противный… гадкий… злопамятный… — На твоем месте, я бы уже сверкала пятками, хорек. Они уж точно учуют твой страх, как только я запущу в тебя парочку проклятий, — едко прошипела она, морща покрасневший нос. Малфой же никак не отреагировал на её угрозы. Продолжив безмятежно пялиться вдаль, он лишь вновь приподнял уголок губ в простой беззлобной ухмылке и весело протянул: — В моем личном рейтинге вещей, которых стоит бояться, ты занимаешь далеко не первое место, Гермиона Грейнджер. Гриффиндорка решила не предавать значения тому, что Драко Малфой, кажется, впервые за всю свою жизнь произнес её имя. Так буднично, будто он делал это изо дня в день. Будто сам этого не заметил. Так легко, будто ему это ничего не стоило. Гермиона на мгновение задумалась о том, что мешало упрямому слизеринцу делать это и раньше. Неужели такое крохотное простое слово было его личным строгим табу. Сейчас было не время копаться в причинах и следствиях. Сейчас, глядя на темную гладь Черного озера, она лишь фыркнула и, надувшись точно маленькая девочка, сложила руки на груди: — А должна бы.***
То же самое место. Она пришла сюдя вновь, невзирая на холод и не имея ни малейшего представления о том, что пыталась здесь отыскать. Наверно, ответы. А возможно, все больше и больше вопросов. Ужасно не хотелось возвращаться на Астрономическую башню, и отнюдь не потому, что один неуловимый волшебник мог находиться там в это позднее время. Просто чтобы лишний раз не вспоминать. Не играться с огнем, норовившим вспыхнуть в груди, ступи Гермиона на ту запретную территорию. И точно насмехаясь над ней, спустя столько дней глупых игр в кошки-мышки, Малфой нашелся именно там, куда Гермиону привело другое, совершенно неважное легкое воспоминание. Об опавших листьях, голой земле и спокойной водной глади. Об ухмылке на бледном лице и небывалом умиротворении в душе. Снег захрустел под её ногами. И Гриффиндорка затаила дыхание. — Грейнджер… Вот скажи мне, все наши «случайные» встречи это просто совпадение или ты правда просто не можешь без меня жить? — лениво протянул он с тенью усмешки на тонких губах. — Это далеко не первый раз, когда ты меня выслеживаешь, и что-то мне подсказывает, что не последний. Рассевшись на крохотном участке земли рядом с размашистыми корнями могучего дуба, он даже не взглянул на неё, стоило девушке ледяной статуей замереть неподалеку. Тишина вокруг была настолько блаженной, что от его голоса, прорезавшего её, точно лезвие, Гермиона едва ли не вздрогнула и покачнулась. В упор смотря на мужчину, она просто не могла поверить своим глазам. Будто бы забыв обо всех своих хваленых манерах, о брезгливости, о благородстве, доставшемся ему по праву рождения, он вновь сидел с закрытыми глазами, запрокинув голову назад и касаясь затылком ствола, обросшего мхом дерева. Снова. Как тогда. Вновь нервно крутил кольцо на своем пальце. Думал о чем-то своем. И продолжал так по-глупому улыбаться, будто во всей этой ситуации было нечто чрезвычайно забавное, известное только ему одному. В его позе не было ни капли элегантности. Точно он её где-то растерял. Оставил за дверьми своей комнаты в подземельях и позволил себе взять такой необходимый выходной. Дежавю было настолько сильным, что прошлое и настоящее смешивались в её голове. Гермиона растерялась. Было просто говорить с ним, когда в его взгляде можно было прочитать, каким будет следующий шаг. Было просто считывать его настроение по изгибу его губ и воинственной позе, которую он принимал в тот или иной момент. А сейчас… Сейчас он казался невероятно уязвимым, отчего вдруг становилось не по себе. Но самым удивительным было то, что он позволял ей видеть себя таким, не предпринимая никаких попыток подняться на ноги. Девушка пробурчала, складывая руки на груди, и её губы искривились в неком подобии улыбки. — Поверь, у меня есть дела поважнее, чем преследовать ворчливого профессора Зелий. — Ну да, тоже верно, — склонив голову на бок, он отрешённо пожал плечами. И наконец, разлепил глаза. Видеть его вновь, пускай даже в таком странном состоянии, было волнительно. Три дня он бегал от неё, как от чумы, и старался не попадаться на глаза, а сейчас, как ни в чем не бывало, предстал перед ней во всей своей красе. Не убегая, но и не предоставляя каких-либо объяснений. При одном только взгляде на него, её сердце начало очередной забег, а разум начал безжалостно подкидывать картинки того самого вечера, когда между ними что-то изменилось. Потратив столько времени, чтобы отрепетировать свою гневную речь, Гермиона не смогла вымолвить ни слова. Её кожа вновь загорелась, несмотря на холод, царивший вокруг, и оставалось только затаиться и ждать. Чуда, наверное. Какого-то знака, что пришла пора расставить все точки над «и». На деле же, с её губ сорвалось лишь простое: — Что ты здесь делаешь? — нахмурилась гриффиндорка, сильнее затягивая шарф на своей шее. — И без мантии! Ты же околеешь. — Разве ты еще не поняла, что я мастер согревающих чар? — хмыкнул Драко, неопределенно махнув рукой в воздухе, а затем расплылся в странной глуповатой улыбке. — И без мантии как-нибудь протяну. Он вел себя чрезвычайно странно и нетипично, вот только Гермиона не могла понять, что же именно делало мужчину таким неузнаваемым. До тех пор, пока не уловила в воздухе опьяняющий и сладковатый запах крепкого огневиски. Девушка нахмурилась. — Ты… ты пил? — Ой, вот только давай без осуждения, — фыркнул он и поморщился, заерзав на одном месте. — Профессорам тоже нужно как-то расслабляться. По-своему. — Я тебя не осуждаю, — она даже растерялась, и все раздражение, что гриффиндорка испытала пару секунд назад, испарилось, уступая место легкому беспокойству. — Просто… волнуюсь за тебя. — Не стоит, — отмахнулся Драко и уверенно заявил: — У меня все зашибись. Склонив голову набок, Гермиона выдержала паузу, потратив какое-то время на разглядывание мужчины перед ней, а затем констатировала: — Выглядишь паршиво. Малфой рассмеялся. Неужели она сказала нечто забавное? Его плечи затряслись, а на лице появилась настолько искренняя живая улыбка, что в какой-то момент гриффиндорка окончательно засомневалась в его адекватности. Захотелось приложить руку к его лбу, проверяя, не было ли у него жара, или тут же сорваться с места и отправиться на поиски бодроперцового зелья. Однако находясь в небольшом шоке от происходящего, Гермионе не рискнула даже пошевелиться, продолжая пялиться на сидящего на земле профессора, который, кажется, терял последние крупицы рассудка. — Пять баллов Гриффиндору за проницательность! — выдохнул он. — Что-то не так, — девушка поджала губы, нервно топчась на месте. — Ты выглядишь так, будто не спал несколько дней и… Учитывая, что твои брюки наверно стоят дороже небольшого частного домика, мне кажется, тебе не стоит сидеть на земле. Испортишь же. — Пускай, — едва пошевелившись, Малфой просто пожал плечами, даже не взглянув на состояние своей одежды. — Мне сейчас откровенно на это плевать. Длинные неловкие паузы начали нервировать Гермиону. Они находились в почти полной темноте, позволяя лишь одинокому месяцу и небольшой горстке звезд освещать их лица. Сидели в потемках на берегу Черного озера, что было далеко не самым безопасным местом на земле, и пытались понять, что, черт побери, им делать дальше. Ну, по крайне мере, Гермиона пыталась. Что сейчас творилось в голове у Малфоя, было известно лишь одному Мерлину. — Нужна компания? — робко поинтересовалась она, прекрасно понимая, что мужчину нельзя было сейчас оставлять в одиночестве. Как вытащить его отсюда она придумает позже, когда какая-то часть алкоголя выветрится из его организма, и разум хоть немного прояснится. А пока ей оставалось лишь одно — быть рядом и следить за тем, чтобы его сердце ненароком не остановилось. — Что, решила устроить рейд на мои тайные запасы огневиски? — ухмыльнулся профессор и театрально нахмурился, отчего меж его бровей появилась очаровательная складка. — Хочешь обокрасть старого несчастного человека?!Ах ты маленькая нарушительница! —протянул он, вытягивая руку и грубо тыча в девушку пальцем. — Пить со своим профессором на территории школы, да еще и после комендантского часа это очень… рискованно. Мерлин милостивый… Да он совсем рехнулся! Раздраженно выдохнув, Гермиона сложила руки на груди. — Я не собираюсь пить с тобой, Малфой. — И почему нет? — он резко сменил гнев на милость и выглядел почти… оскорбленным, что заставляло её стоять и растерянно хлопать глазами, потеряв дар речи. — Этот виски — один из лучших в моей коллекции. Отменное пойло. Глупо упускать такой шанс. — Я могу просто немного с тобой посидеть. — Не боишься отморозить свой гриффиндорский зад? Или еще хуже… испортить свои… как их там? — на мгновение он задумался, будто пытаясь вспомнить слово, которое буквально вертелось на языке. — Ах да! Джинсы, — гордо заявил Малфой. Нельзя было представить более комичной ситуации. Пьяный Драко был занимательным собеседником, если их взаимодействие вообще можно было назвать разговором. Даже сейчас, практически витая в облаках, мужчина умудрялся вывести её на эмоции и пытался быть остроумным, пускай выходило это у него из рук вон плохо. Хотелось одновременно хмуриться и по-глупому улыбаться. Хотелось сделать парочку фотографий, чтобы потом еще долго припоминать профессору эту встречу, тыча цветными карточками ему прямо в лицо. Удивительное зрелище. Мириада различных эмоций. — Если тебе все равно, то и мне тоже, — хмыкнула гриффиндорка. — Ну, тогда, вперед, — мужчина лениво развел руками. — Падай. Достав палочку из своего сапога, девушка одним ловким движением рассекла воздух и, не произнося ни слова, наложила на них обоих сильные согревающие чары, после чего кончик деревца загорелся привычным люмосом. Малфой дернулся и скривился, отворачиваясь от яркого света, будто это причиняло ему физическую боль. Потерпит. Темнота таила множество тайн, и было ужасно неразумно ставить себя в настолько уязвимое положение. Хотя бы один их них всегда должен был сохранять бдительность. Виновато улыбнувшись, Гермиона отвела палочку в сторону и в пару шагов пересекла оставшееся между ними расстояние, слегка неуклюже плюхаясь на снег рядом с мужчиной. Пускай холод больше не был проблемой, она все равно чувствовала себя неуютно, рассиживая на холодной земле. Ветер больше не хлестал по щекам, огибая их обоих стороной, точно Драко и Гермиона находились в коконе, оставшись на растерзание друг друга. Быть рядом с ним после всего, что произошло несколько дней назад… слышать его шумное дыхание, вновь чувствовать запах его одеколона… это вскруживало голову и заставляло пульс просто сходить с ума. А он сидел, такой до ужаса беспечный и пьяный, и просто смотрел вперед, будто бы не замечая её присутствия. Ей было не больно. Нет, ни в коем случае. Просто страшно. Страшно, что в какой-то момент все же придется заговорить и, возможно, столкнуться лицом к лицу со своими демонами. Она боялась его молчания, не доверяла ни ему, ни самой себе, когда дело касалось искренних разговоров. Боялась, что один из них может задушить её, сдавив дыхательные пути крепкой жилистой рукой. И все те дни, что Гермиона потратила на выстраивание стен и нахождение весомых аргументов за и против, будут потрачены впустую. Наконец, взяв волю в кулак, девушка тихо поинтересовалась: — Что случилось? — Ничего, — хмыкнул профессор. — С чего ты это взяла? — Ну, для начала, я не слепая. Сомневаюсь, что ты бы достал эту бутылку «отменного виски» просто так. Это слишком расточительно даже для тебя. Он расплылся в лукавой улыбке. — Какой смысл иметь горы денег на счету в Гринготтсе, если я не могу потратить их на простые земные удовольствия. Может, мне не нужна причина для того, чтобы напиваться посреди недели, — он схватил горлышко бутылки, но глотка не сделал, будто бы просто с гордостью демонстрируя ей свое сокровище. — Плюс, у всех сейчас каникулы, так что Маккошка не будет возражать. Гермиона замялась, нервно прикусывая губу. — Ты… — она поперхнулась словами и нервно прочистила горло. — Это ведь, не связано с тем, что произошло на Астрономической башне? Поэтому ты избегал меня последнюю пару дней? Несмотря на чары, руки все еще были ледяными от нервов. Тяжело вздохнув, Малфой медленно провел рукой по лицу и крепко зажмурился, будто бы стараясь пробиться через свою алкогольную дымку и подобрать правильные слова. — Я тебя не избегал, — пробурчал он, а затем, выдержав паузу, резко выдохнул и скривился: — Ну, может, только первое время… Признаю, вел себя по-детски… — протянул профессор, поджимая губы. — Но нет, причина не в этом. Пока я… немного не в состоянии обсуждать это. Не сейчас. Давай на один вечер сделаем вид, что между нами нет никакой… неловкости, и отложим разговор на потом. Не этого Гермиона ожидала от этого странного…взаимодействия. Далеко не этого. Девушка думала, что Драко как минимум объяснит, что именно происходило с ним в течение всего этого времени, что он прочитает парочку нотаций или же просто заявит, что произошедшее было огромной ошибкой. Она готовилась мужественно принять его отказ, выслушать все его неловкие оправдания, выдержать эту чертову пытку в виде горечи в словах и грусти во взгляде, чтобы потом удрать в свою комнату, забраться под одеяло и начать кропотливо собирать себя обратно по частям. Но Малфой просто… отмахнулся от неё. Забросил такой важный разговор в дальний ящик и взял тайм-аут, как будто это было совершенно не важно. И Гермиона не знала, стоило ли ей выдохнуть с облегчением или разозлиться на него за такую беспечность. Сжав ледяные руки в кулаки, она втянула воздух и тихо пробормотала: — Только если ты расскажешь, в чем на самом деле причина твоей попойки. Он усмехнулся. — Решила заменить один тяжелый разговор другим? Что ж, ладно. Сегодня… Эмм… — нахмурившись, он вновь замолчал, как будто слова давались ему физически тяжело. Наконец, собравшись с мыслями, мужчина пробурчал. Так тихо, что даже свист ветра был громче его хриплого голоса. И в этот момент все притворное самодовольство разом исчезло с его бледного лица. — Сегодня годовщина смерти моей матери. Вся краска мгновенно сошла с её щек, и несмотря на сильное согревающее, по всему телу резко прошла мелкая дрожь. — О Мерлин… Ей было ужасно стыдно за то, что она, наивно предположив, что их поцелуй стоял в корне всех его проблем и переживаний, совершенно не заметила отрешенности и скорби, скрывающийся за фасадом уверенности. Сердце Гермионы сжалось, запульсировало от напряжения и разбилось, стоило ему произнести одно единственное предложение. Предложение, которое разделило для неё этот вечер на до и после. — Три года прошло, а я до сих пор не могу свыкнуться с этой мыслью, — Драко все еще продолжал делать вид, что держал ситуацию под контролем, пытался ухмыляться, но каждая улыбка получалась вымученной и искусственной, точно не пытайся он сейчас притворяться, собственные слова сломили бы его в течение нескольких минут. — Глупо, но… не могу перестать думать о том, что мог бы это предотвратить. Я мог бы что-то сделать и… — Что именно, Драко? — тихо выдавила она и мысленно чертыхнулась, проклиная свой длинный язык. — Прости, если лезу не в свое дело, но, если она была больна и прикована к постели…. Горечь дерзкими мазками окрасила его лицо в серые тона, и мужчина поморщился, продолжая через силу кривить свои губы, до последнего пытаясь изображать беспечность. Получалось из рук вон плохо, и Гермионе хотелось стать невидимой, только бы не причинять ему еще больше дискомфорта. — Да, мама болела. Но при правильном лечении она, наверно, могла бы поправиться, — повернув голову, он взглянул на неё таким теплым доверительным взглядом, что у гриффиндорки перехватило дыхание. Мужчина медленно покачал головой. — Я никогда не говорил, что её забрала именно болезнь. Тишина. Гермиона перестала дышать. — Что ты имеешь в виду? — Её убили, — мужчина пожал плечами, опуская голову. — Ровно через год после того, как меня выпустили из тюрьмы. Прямо у меня на глазах, — он сглотнул и пробормотал. — Она защищала меня. Она чувствовала его боль. Его горе. Каждой клеточкой тела. И пускай Гермиона не знала подробностей произошедшего, смотря на его сгорбленную спину, отрешенное выражение лица, слушая хрипловатый голос, она не могла не сопереживать. Не могла оставаться в стороне, когда все её естество тянулось к нему, желая перенять часть этой боли. И это было её проклятьем. — Боже… Мне так жаль, Драко, — шепнула она. — Ч-что произошло? Если… ты, конечно, хочешь об этом поговорить. Подавшись вперед, Драко провел рукой по лицу, и замолчал, скорее всего, раздумывая о том, стоило ли вываливать все на Гермиону. Вот так, без цензуры и сожалений. Рассказ, очевидно, был тяжелым. Он выкачивал его энергию, которой могло не хватить, чтобы дойти до самого конца. Алкоголь ударил в голову, судя по его стеклянным глазам, но в то же время он, кажется, придавал ему смелости, позволял быть искренним и откровенным даже когда разум кричал о том, что все это было ошибкой. Они оба попали в ситуацию, когда любой разговор состоял из признаний, выпаленных в темноту, и был до ужаса интимным. Освещаемые лишь приглушенным светом луны и синеватыми лучами люмоса, они стали первыми жертвами ночи, которая действовала на них, точно сыворотка правды и вынуждала выливать друг на друга только горькую истину. Точно гипноз. И никакого осуждения. — Я… Это частично моя вина, — прохрипел он. — На тот момент мы с мамой были заперты в доме, а отца недавно казнили за отказ в содействии аврорам. После смерти Люциуса защитные чары Мэнора ослабли. У поместья не было хозяина, и я не торопился вступать в свои права. Я не хотел даже думать о том, во что превратилась наша семья, насколько гнилым стало наше наследие и… — мужчина запнулся, прикусил губу, вымученно взглянув на Гермиону, — мне хватало того, что я должен был жить в этой проклятой дыре. Хотелось дотла сжечь каждую сраную комнату, просто чтобы не мучаться, — все его тело было напряжено, на скулах играли желваки, но он упрямо продолжал говорить: — Я откладывал ритуал принятия наследства до последнего, и даже не думал о своей безопасности, о безопасности моей семьи. Ну… того, что от неё осталось. И вот, однажды… Какой-то паршивец смог пробить защитные чары. Сдерживаясь изо всех сил, он выдавливал из себя слова. И Гермиона не выдержала этого напряжения. Она дернулась, но все же решилась и взяла его руку в свою. Такую теплую от согревающего и слегка влажную от волнения. Прикосновение отдалось покалыванием на кончиках пальцев, но девушка не собиралась отпускать. Она сжала пальцы, как бы придавая ему уверенности. И возможно всему виной был чертов огневиски в его организме, но Драко даже не дрогнул. Развернув руку ладонью вверх, он без лишних раздумий обхватил её собственную и сжал так, будто это было единственным, чего ему так не хватало. — В то утро мы с мамой гуляли по саду. Целитель сказал, что ей нужно чаще выбираться на свежий воздух. Я… у меня не было никакой силы над Мэнором, я не почувствовал никаких изменений, — он резко выдохнул и стиснул зубы. — Этот говнюк… выпрыгнул из ниоткуда и начал тыкать в меня своим пистолетом. Салазар, на тот момент я даже не знал, что это была за хрень. Драко был зол. А горечь, смешанная с яростью, создавала убийственную смесь. Было не ясно — злился ли он на себя или же на мужчину, разрушившего его жизнь, но он вымещал свою злость через каждое слово. Она вытекала из него, словно яд, слетала с его губ вместо неозвученных проклятий и ослепляла. Она была ярче люмоса в тысячи раз, не позволяя Гермионе остаться равнодушной. Был ли у него шанс вот так, без ограничений, поведать свою историю? Был ли у него шанс быть искренним, не боясь осуждения и не слыша оскорблений в свой адрес? — Он начал орать и брызгать слюной в мою сторону, назвал меня блядским Пожирателем, убийцей и… ну знаешь, как обычно, — хмыкнул он. — Сто раз уже все это слышал. Он сказал, что Визенгамот совершил ошибку, выпустив меня из клетки после всего, что я сделал. После… — глубокий вдох. Они оба знали, о чем именно шла речь. Та самая причина большинства его проблем сидела в считанных сантиметрах от него и крепко сжимала его руку, и, кажется, на этот раз Драко решил пощадить её чувства. — Ну, в общем, я не знал, что мне делать. Я не мог использовать магию, а маме, наверно, не хватило бы сил даже на люмос. Но даже не зная, чем в нас тыкал этот мужик, мы понимали, что кончится все очень и очень плохо. Мы просто… замерли. Мама… — мужчина медленно покачал головой и захлебнулся своими словами. — Это была не её битва, она была совершенно ни при чем. Когда эта мразь выстрелила в меня, она просто… — он отрешенно покачал головой, — заслонила меня собой. Слова казались лишними. Да и сказать, в общем-то, было нечего. Она никак не могла облегчить его боль. Лишь слушать, позволяя мужчине выговориться, выплеснуть все на неё, точно обливая ведром ледяной воды. Поэтому Гермиона лишь сжала его руку еще крепче, мысленно радуясь тому, что он все еще не отвергал её прикосновения. — Она меня спасла. Если бы я тогда не замер на месте, если бы я среагировал быстрее, я мог бы… — крепко зажмурившись, он прохрипел: — Лучше бы пуля попала в меня. — Не говори так… — Я не шучу, Грейнджер. Я должен был быть на её месте. Она не сделала ничего плохого. Она просто хотела спокойной жизни, а потом… — Драко горько усмехнулся. — Судьба — та еще сука. Какая же, блядь, ирония! Женщина, которая презирала маглов, которая считала их варварами, глупыми, примитивными, недостойными…. умерла от обычной магловской, мать его, пушки. Гриффиндорка рвано выдохнула и подвинулась ближе, поделившись своим теплом, пускай согревающие чары все еще держали их в коконе, не позволяя окоченеть на безжалостном морозе. — Мне так жаль, — прошептала она. — Мне жаль, что все это случилось с Нарциссой, что тебе пришлось такое пережить. Не могу представить, через что ты прошел за эти несколько лет. Я… Драко рискнул посмотреть ей прямо в глаза, но на этот раз в его взгляде была настороженность, точно он боялся увидеть отторжение и… осуждение. Мерлин, неужели он так плохо её знал после стольких лет? Отмахнувшись от своих эмоций, некогда грозный профессор Зелий слегка выпрямился, обретая некую часть прежнего контроля, и яростно закачал головой. Точно мысли были надоедливыми насекомыми, которых можно было просто отогнать или уничтожить. Пока Драко не смотрел в её сторону, он мог погрузиться в себя и говорить от чистого сердца, но, кажется, один единственный взгляд заставил его разум кричать в попытке показать свою стойкость. Семь долгих лет назад, Малфой заверил её, что у него не было никаких страхов. День изо дня она мысленно возвращалась к этому разговору и вспоминала то, с какой уверенностью он говорил об отсутствии слабостей. Но все это было неправдой — лишь попыткой убедить в этом себя самого. Драко боялся показать свою уязвимость. Как огня страшился момента, когда ему придется открыть перед кем-то душу. И даже сейчас, совершенно не осознавая этого, он пытался закрываться и прятаться от неё, будто любая открытая на сердце рана позволит людям использовать его слабость в своих целях. После всего, через что ему прошлось пройти, Гермиона не могла его в этом винить. Малфой дернул плечами. — Все в порядке. Не нужно меня жалеть. Как я и говорил — со временем становится немного легче. Каждый год я пытаюсь вспоминать только хорошие моменты, связанные с ней. Но в этот раз вернулась ты, и все как-то навалилось… — мужчина едва ли не зарычал и тут же потянулся к лежащей на снегу полупустой бутылке. — Черт, мне нужно глотнуть еще… Хоронил переживания в алкоголе. Терялся в своей голове и надеялся, что заветный глоток, позволяющий огненной жидкости обжечь горло, даст ему еще хотя бы несколько минут блаженного забытия. Гермиона нахмурилась, наблюдая за тем, как Малфой жадно глотает свою панацею, но не посмела его остановить. Когда сосуд вновь оказался на снегу, а Драко скривился, ощущая приятное жжение, она лишь прошептала: — Иди сюда. Им обоим был нужен этот контакт. Просто необходим. Раскинув руки, она приняла его в свои объятья, а Драко на удивление быстро ей покорился. Такой горячий и большой на её фоне, он прижался к ней, наплевав на собственные установки. Глубоко и размеренно дышал в её шею, заставляя мурашки бегать по коже. Молчал, точно слова могли в считанные секунды разрушить их идиллию. Согнулся под странным углом, сгорбив спину, но не посмел выразить свой дискомфорт. А Гермиона уткнулась носом в его волосы, перебирая короткие пряди у основания шеи в попытке снять напряжение, все еще оставшееся в теле мужчины. Он пах пряным виски, табаком и отчаянием, что вместе создавали головокружительный коктейль. Ближе. Еще ближе. Плевать. Он заслуживал утешения. Гермиона провела ладонью по его горячей шее, спускаясь к плечам, даря спокойствие своими поглаживающими движениями. И кажется, это все, что ему было нужно. Так интимно и странно, но в то же время правильно. Как дышать. В этот момент она находилась именно там, где должна была, и ничего больше не имело значения. Неловкость ушла так же быстро, как и появилась. Скорее всего, завтра он забудет, как его губы касались её ключиц, как крепко руки сжимали ткань её мантии, как он трепетно прижимался к ней в попытке убежать от самого себя. Пускай. Хотя бы сейчас ему было чуточку лучше. Драко медленно соскользнул вниз, разжимая руки, и внезапно уронил голову на её колени, заваливаясь на бок и ложась прямо на холодную землю. Устроившись поудобнее и прижавшись щекой к жесткой ткани джинс Гермионы, он тихо шепнул: — Ты не против? Девушка шокировано распахнула глаза, но не шелохнулась. Лишь потянулась за своей палочкой, чтобы наложить на мужчину еще одно дополнительное согревающее. Снег под ними начал таять и растворяться от чар и тепла его тела, и уже через минуту они сидели в созданном заклинанием кругу на абсолютно голой земле, совершенно наплевав на состояние своей одежды. Гриффиндорка смущенно улыбнулась, пускай Драко этого уже не увидел. — Конечно, нет. Робко запустив пальцы в светлые волосы своего профессора, она начала медленно гладить его по голове и играть с мягкими прядями, и это было так естественно, что у девушки захватило дух. Малфой поерзал, находя более удобное положение, и положил руку рядом с лицом, мягко сжав её бедро. Тишина, поселившаяся в воздухе на какое-то время, убивала. Заставляла терять голову и опьяняла так, как не смогла бы ни одна бутылка крепкого пряного виски. Наконец, Малфой забормотал: — Когда ты вернулась, я чуть с ума не сошел. Я провел так много времени, пытаясь смириться со всем этим, и увидев тебя… Я как будто увидел свет в конце тоннеля, как бы слащаво это ни звучало. Не буду врать, моей первой мыслью было то, что, отправив тебя назад в прошлое, я мог бы… — Спасти свою мать, — тихо продолжила она. — Да… Мне плевать на все остальное. Мне плевать на мою репутацию, на срок в Азкабане, на самого себя… Черт, да я готов хоть всю жизнь провести за решеткой, — сглотнув, мужчина прохрипел: — Я просто хочу вернуть её… Она не заслужила этого. Она должна получить свой второй шанс. Сжав другой рукой мужское плечо, девушка нахмурилась и рвано втянула воздух через нос: — Мы спасем её, Драко. Обязательно спасем. Я еще толком не знаю как, но мы все исправим. Ты же сам мне всегда это говоришь, — продолжая гладить Драко по волосам, она жарко прошептала, точно читая мантру: — Я тебя не оставлю. Не в этот раз. Теперь ты не один, понимаешь? Одно единственное слово унеслось в темноту ночи. — Да. И она действительно в это верила. У них все получится. Когда-нибудь все встанет на свои места, и они больше никогда не будут испытывать подобную боль. Когда в жизни Гермионы появлялась цель, она не останавливалась ни перед чем, чтобы её достигнуть. И пускай она пройдет через огонь и воду, пускай она расшибется в лепешку, но больше не позволит Драко жить с этой виной. Этот момент стал второй точкой отсчета, когда ставки были повышены. Теперь от её успеха зависела еще одна жизнь. Нарцисса будет жить. Цена не имела значения. — Помнишь то странное пророчество Трелони? — отрешенно пробормотала она. — О том, что я ответственна за жизни нескольких людей, не только свою. Речь шла о тебе и твоей матери, ведь так? — девушка хмыкнула, поднимая уголки губ в легкой улыбке. — Выходит, не такая уж она и сумасшедшая. — Видимо, нет. Значит и все остальное должно быть правдой. У тебя есть шанс, если так говорят звезды… Или с кем там общается это кошелка. После всех сказанных слов и признаний наступило умиротворение. Отрешение, смешанное с надеждой, наполняло все её естество, а Драко, измотанный этим разговором и удобно устроившийся на её коленях, кажется, и вовсе начал засыпать. — Привычка у меня такая: исправлять свои ошибки, чего бы это ни стоило. Её легкие прикосновения, кажется, вводили его в транс. Расслабленный, затихший и согретый заклинанием, он купался в ласке, которую ему дарили, и слушал её только в пол-уха. — Не волнуйся, все будет хорошо. — Грейнджер, ты не виновата абсолютно ни в ч… — Я не могу перестать винить себя за все произошедшее. В последнее время я делала это так часто, что эта вина, наверное, уже впиталась в мою кровь. Я думаю о том, что… Может, если бы я не вернулась в Хогвартс в этом году и просто поступила на курсы Авроров, как Гарри и Рон, наша жизнь была бы намного проще. Пускай Гермиона не пила, сейчас она опьянела от одного его присутствия, и начала тихо размышлять о своей судьбе, целиком и полностью погрузившись в свои мысли. — Или все это должно было произойти, — пробурчал Малфой. — Мы должны были через это пройти, чтобы… чему-то научиться. Я уж точно усвоил свой урок. — Нет, это слишком жестоко, — лениво ухмыльнувшись, гриффиндорка добавила: — Даже для такого маленького засранца, как ты. — Мне двадцать пять лет, а ты зовешь меня маленьким? — фыркнул мужчина. — В моем мире тебе все еще восемнадцать, Малфой. — Тогда странно, что мы сейчас находимся в… — погладив её бедро, он хмыкнул, — в таком положении. Кажется, он улыбался, и это осознание согрело сердце Гермионы. — Когда мне было восемнадцать, ты меня люто ненавидела. А сейчас… что-то непохоже. Как минимум три дня назад ты испытывала ко мне нечто совсем другое. Мерлин. Сейчас было не время обсуждать такой деликатный вопрос. Они же договорились… Нахмурившись, девушка пробурчала: — Я тебя не ненавидела, Драко. На последних курсах я думала, что ты заносчивый и язвительный… Может, немного загадочный и странный. Но я тебя не ненавидела. — Как и я. — Что ж, ты отлично это скрывал, — фыркнула она. Малфой выдохнул: — Я не испытывал отвращения или злости. Как минимум в наш последний год. Это была… вина. Я не мог находиться рядом с тобой, потому что ты была живым напоминанием о том, кем я был раньше и с кем больше не хотел иметь ничего общего. А ты продолжала мелькать перед глазами снова и снова, как будто дразнила меня, — он замолчал и через секунду добавил: — У меня просто не хватало смелости взять и извиниться. Склонив голову, Гермиона усмехнулась. Она без конца проигрывала в голове последние слова Макгонагалл. — Это так забавно — судьба продолжает сталкивать нас лбами, в каком бы времени мы ни находились. Как будто у нас никогда и не было выбора. — Может, и так. Я понял это еще семь лет назад, за день до того, как ты исчезла. С тех пор эта мысль не выходила у меня из головы, — поерзав на месте, он причмокнул губами, и едва ли осознавая происходящее, прошептал: — Я много о чем сожалею, Грейнджер. Я наделал огромную кучу ошибок, не отрицаю. Сделав глубокий вдох, он прошептал последнее откровение за сегодняшний вечер. — И одной из них стал побег из библиотеки в тот самый день, помнишь? Наверное, не будь я трусом, я бы точно тебя поцеловал. Возможно, в другой ситуации она бы обязательно дернулась, сгорела от стыда и обязательно сбежала далеко-далеко, чтобы все хорошенько обдумать. Но сейчас, слушая своего псевдопрофессора, Гермиона лишь улыбнулась, чувствуя, как в груди неминуемо разливается тепло. А Малфой, кажется, и вовсе заснул. Прямо на грязной земле, уткнувшись лицом в её бедра. Его слова улетели вдаль, подхваченные ветром. Похороненные где-то в темноте ночи и в её слабом трепещущем сердце.