***
Гермиона нервно приподнялась с постели и боязливо нащупала кулон на груди. Проклятая вещь всё ещё была на ней. Сновидения, играющие с рассудком, пока она была без сознания, очистили его, но она знала, что это временно, у неё есть лишь несколько минут. Та, другая, скоро вернётся. Она уже догоняет. Оглядевшись, Гермиона нашла палочку и с помощью манящих чар призвала лист и перо. Чудо, что они были в этой комнате. Тихо, чтобы никто не услышал, прошептала заклинание, и край пера стал чёрным. «Я — Гермиона Джин Грейнджер, обладательница кулона, вверенного мне бывшим директором школы, покойным Альбусом Персивалем Вульфриком Брайаном Дамблдором — отказываюсь от оставленного мне наследства. Я добровольно передаю свой кулон Драко Люциусу Малфою». Поставив подпись и заверив его заклинанием, она одним рывком сняла с себя кулон, надеясь, что долгожданное облегчение не заставит себя ждать, но вместо этого тело забила дрожь, словно температура тела повысилась и она вот-вот сгорит. — Не паникуй, не паникуй, — твердила сама себе. В голове мелькали тысячи решений, множество заклятий, зелий, — думай, Гермиона, думай. Есть! На лбу выступил пот, руки тряслись, пока она писала рецепт зелья. «Тео, спасибо! Прошу тебя, не забудь: прежде чем дать мне зелье, вручи кулон Драко!» — закончила она. «Глупая!» — вторгся чужой голос внутри неё, — «это не поможет…» — дикий хохот. Поглощающая темнота. Когда она вновь очнулась, стояла тёмная ночь. Кто-то аккуратно держал её голову и протирал лицо холодным полотенцем. В этом действии чувствовалось столько заботы и теплоты, что она узнала Тео, даже не открывая глаз. — Как долго я была без сознания? — Семь дней, — ответил Тео и убрал полотенце на тумбу возле неё, — ты что-нибудь помнишь? — Всё, — её голос сбился, стал тонким и жалким. Тео хотел встать, но она притянула его на себя и, прижавшись к груди, зарыдала, — как мне жить с этим, Тео? — Ты не виновата, — он гладил её по спине, шее, рукам, а она плакала всё надрывнее и надрывнее, вымещая всё, что сидело так долго, — ты не виновата, слышишь? — Тео целовал её плечи, а Гермиона никак не могла успокоиться, кадры того, что происходило всё это время, оставляли на ней болезненные шрамы, которые никогда не исчезнут. Тео обхватил её лицо руками. Твёрдо, угрожающе, словно никогда не выпустит. — Расскажи всё. Всё, что вспомнила. Вместе мы найдём решение. Поняла? Гермиона кивнула. Её губы обсохли, и появилось желание содрать с них всю кожу. — Попей воды, — потребовал Тео и протянул ей стакан. Гермиона удивилась тому, каким он может быть серьёзным. Его карие глаза в темноте немного пугали. Гермиона выпила воду и прикрыла глаза, собираясь с мыслями. — Всё происходило постепенно. Я ничего не замечала и не видела изменений. От меня их будто прятали, чтобы ничего не испортила. Другая «я» иногда приходила ко мне: тенью, голосом, отражением. И меня… Меня тянуло к ней. Я чувствовала восхищение и трепет: уверенная, хитрая, безжалостная — такой она была, и такой хотела стать я, в глубине своей души, конечно. Её глаза были точно как мои, но в них мерцала сила, безумно огромная сила! Она могла бы снести одним лишь взглядом города и страны. И она была во мне! Её присутствие делало меня увереннее, и я солгу, сказав, что я страдала из-за её присутствия. Напротив, моё одобрение только усиливало её дух. Ещё я слышала и видела чудовище: ужасное, мерзкое и безобразное. Оно являлось к Салемским ведьмам, про которых я читала. Древнее зло. И это древнее зло кланялось мне, называло меня королевой, и я… Бессознательно наслаждалась этим. Гордилась! А может, это была не я, а она? — Гермиона вздохнула, — не знаю. На этот вопрос я не могу ответить. Чудовище хотело, чтобы я дала своё согласие, и оно могло бы испить крови. Насытиться. Однажды я увидела его в облике призрака Дамблдора. Это было ужасное зрелище. Теперь я даже жалею, что вспомнила. Но самое страшное — это Он. Он не являлся мне, но был рядом. Тени твердили мне: «Он здесь, он здесь». Они постоянно это повторяли. Сейчас я думаю, что все подчиняются ему: другая я, чудовище и тени. И кулон принадлежит ему. В нём его сердце! — Гермиона тяжело задышала, воздух вокруг неё стал спёртым и липким. — Что за зелье ты велела приготовить? Я никогда про него не слышал. — Мерлин! А ты отдал кулон?! — чуть ли не крича, спросила она. Тео кивнул. Гермиона заметно успокоилась. — Я не знаю, — призналась она, — оно просто всплыло у меня в голове. — Главное, что сработало. Продолжай. Гермиона сглотнула. — Я не знаю, как его зовут, но, казалось, и я ждала его возвращения. Возможно, даже больше остальных. Когда наступил вечер бала, что-то мне подсказывало — он вернётся, а я ему помогу. Это не объяснить, но я будто связана с ним, понимаешь? — с какой-то мольбой в голосе спросила она. — И ради этой связи, ради того, чтобы она не обрывалась, я была готова на всё, просто не осознавала этого. Моё подавленное состояние распространялось и на него: мне больно, и он хочет защитить меня, мне грустно, и он хочет убить тех, кто вынудил меня грустить! — Гермиона спрятала лицо в ладони, словно прячась. — Какая глупость! Помню или не помню, не важно, всё равно ничего не понимаю! Тео выжидающе молчал, полная луна заглядывала в окно, Гермиона перевела на неё взгляд. Тихо проговорила: — Мне снились сны всё это время. В одном из них я видела его детство. Он был милым и добрым мальчиком, а люди… Люди сожгли его отца. Он что-то пообещал. Это была клятва, но я не могу вспомнить какая. — Что ещё тебе снилось? — Лес, крик… Прежде чем очнуться и написать тебе записку, я видела себя со стороны: я убегала от неё, боялась, что она поглотит меня, и ничего не останется, будет лишь она. Я видела перед глазами всё, что происходило со мной, и бежала, бежала, бежала… — Почему ты так долго спала? Я не понимаю. Отец говорил, что ты проспишь часов восемь. — Это не важно, Тео. Важно то, что он убил ради меня, и это убийство его освободило. Она произнесла эти страшные слова, и сердце замерло. Глаза защипало, но слёзы не выступили, точно они и вовсе закончились. Тео не спускал с неё глаз. Он держался по обыкновению непринуждённо, но его взгляд сковывал, поддерживал, желал и опасался одновременно. — Ты много берёшь на себя, принцесса. Это кулон сводил тебя с ума и вынуждал чувствовать то, что ты чувствовала. Теперь ты свободна, и мы сможем найти ответы на все вопросы. Остальное не имеет значения. — Смерть по моей вине не имеет значения? — Нет, — холодно ответил Тео. — Он сказал мне, что вернёт всех, если будет такова моя воля, всех, кроме неё. Она жертва, а жертвы никогда не возвращаются, — поделилась Гермиона, — и он придёт за мной, когда я окрепну, — в её голосе промелькнули нотки восхищения, и она тут же замолчала. Тео вскочил с кровати. Нервно заходил по комнате. — Когда он тебе это сказал? — хрипло спросил он. — Когда его чудовище разорвало Тейю. Тео остановился. Гермиона наблюдала за его напряжённой спиной. Он словно думал, прикидывал, что сказать, и наконец произнёс: — Я не отдам ему тебя. — Вряд ли он будет спрашивать, — Гермиона нервно усмехнулась. Слова Тео немного смутили её и вызвали приятную дрожь по телу. Услышав такое признание, она взглянула на него по-другому, а сердце кольнуло от удовольствия. Он вновь присел напротив. Коснулся коленки и, глядя прямо в глаза, сказал: — Он убил всех преподавателей Хогвартса. Всех Гермиона, даже профессора Макгонагалл. Убил многих других, кто был на балу, а твоего любимого Гарри лишил сил. Я не буду врать, что мне не страшно, — страшно. Но я сделаю всё, что в моих силах, чтобы тебе не причинили вред. Гермиона кивнула. А после вновь заплакала.***
Драко заметно нервничал. В последнее время ему всё сложнее и сложнее удавалось себя контролировать. Его железная выдержка пошатнулась, а ведь она вырабатывалась практически с детства, словно его готовили для службы в королевской гвардии: подчиняйся дисциплине, не жалуйся, сохраняй самообладание, не веди себя как слабак. В детстве, пытаясь получить внимание от отца, он игнорировал все эти правила. В Хогвартсе отец защищал Драко, а дома учил вести себя правильно, чтобы не позорить его и их род. Эти уроки отпечатывались на его теле, не усвоить их было невозможно. В голове волнами распространялась привычная пульсация, порой становилось так больно, что ему приходилось сдерживаться, чтобы не опереться рукой о стену. Профессор Снейп закончил разговор с отцом Тео и подошёл к Драко. По его лицу сложно было определить доволен он или зол, оно всегда было одинаково безучастное. — Ты молодец, Драко, — холодно похвалил он, — девчонка отдала тебе кулон. — Я ничего не сделал для этого, — раздражался Драко. — И всё же она вручила его тебе. — Что вы будете делать? — Тебя это не должно волновать. — Меня волнует, — неожиданно для себя выпалил он. Профессор Снейп на мгновение удивился, а после строго повторил: — Тебя это не должно волновать. И более я не желаю ничего слышать. — Хорошо. — Будь здесь, пока мы с твоим отцом не вернёмся за тобой. Тебе ясно? — Ясно. Отец Тео доковылял до него и похлопал по плечу, слабо улыбаясь. Драко стало неприятно. От него сквозила долбанная жалость, словно он маленький ребёнок, которого надо приголубить, а после дать конфету, чтобы он не ревел. — Скоро будем ужинать, — сказал он, — ты присоединишься? — Нет. — Отчего же? — мистер Нотт прищурился, очевидно, ожидая честный ответ. Драко привык, что все Нотты повёрнуты на правде. Только её им и подавай. И никогда им в голову не приходит, что не всегда эту самую правду нужно озвучивать, что порой ложь — это таблетка от горя, бед и страха. Ложь может спасти. А может ли спасти правда? Драко так не считал. — Я не голоден, — солгал он. — Тогда ступай к себе, — недовольно скривился Мистер Нотт и убрал руку. Драко не хотел идти к себе. Грейнджер окончательно очнулась ночью, но он узнал об этом только утром следующего дня, получив письмо от мистера Нотта. Всё то время после бала он как истукан считал, что она у рыжих Уизли, как и сказал ему Поттер, когда они тащили её в больничное крыло. Очкастый кретин. Драко даже письмо отправил в эту дыру! Он и думать не думал, что она может быть у Ноттов. Когда ему пришло первое письмо, где было озвучено пожелание передать ему кулон, отец даже не назвал её местоположение, лишь переслал письмо профессору Снейпу, который незамедлительно отправился за долгожданным кулоном. После прибытия в поместье Драко попытался к ней зайти, но Тео его не пустил. И вот уже несколько часов он выжидал момент, чтобы наконец добраться до неё. — А где Тео? — спросил он, пока мистер Нотт не ушёл. — В библиотеке. Вы, мальчики, в ссоре? — Нет, — вновь солгал Драко и быстрым шагом направился к комнате Гермионы. Он постучал три раза и услышал тихое: «Входите». Отворил дверь. Сердце у него забилось, словно он входит в покои умирающей, дабы услышать её последнюю волю. Драко замер, заметив, что лицо у неё всё заплаканное и опухшее. Он понятия не имел, как успокаивать плачущих девушек. Да и сами слёзы не выносил, они делали его беспомощным и бесполезным. Гермиона округлила глаза, увидев его, и начала суетиться: поправлять спутанные волосы, застёгивать верхние пуговицы белой ситцевой рубашки, слишком уж большой для неё… «Наверняка она принадлежит Тео», — подумал он, и в нём взыграло собственничество. Внутри забурлила ревность. Какого чёрта на ней его рубашка? — Как ты? — спросил он со злостью в голосе. Гермиона вздрогнула и будто оскорбилась от его тона. Драко реабилитировался и спросил чуть мягче: — С тобой всё хорошо? — Хорошо. Зачем пришёл? — от её слабого вида не осталось и следа. Похоже Драко вдохнул в неё жизнь одним своим присутствием, и вот она снова готова с ним словесно бороться, забыв обо всем. — Увидеть тебя. Она заморгала и покраснела. Драко немного расслабился. Он любил замечать, как алеют её щеки в его присутствии, и даже практически отпустил инцидент с рубашкой. В конце концов, она могла надеть её из вежливости. А может, это и вовсе рубашка Поттера? Этот вариант был чуть получше, но почему-то всё равно неприятно. Он подошёл к ней ближе. — Ты вообще ешь? Мне страшно дышать, боюсь, ты свалишься на пол. Гермиона улыбнулась, но тут же отдёрнула себя, вновь став серьёзной. — Как раз планировала поесть, спасибо. Ей явно было неловко, и Драко с большим упоением этим наслаждался. Он осмотрел комнату: кровать педантично заправлена, на одной тумбе стоит лампа, на другой графин с водой, занавески на окне распахнуты. Солнце освещало Гермиону, его лучи играли с её телом. Красиво. Не признать это Драко не мог. Гермиона следила за каждым его взглядом. Он вздохнул и подошёл ещё ближе, так близко, что она наверняка сочтёт это неприличным. — Почему отдала кулон мне? — спросил он, вглядываясь в её лицо. — Это не имеет значения, — Гермиона не разрывала зрительный контакт. Якобы смелая, но сказать не может, всё равно боится. — Имеет, — не унимался он. — Отстань от меня, Малфой. Держи его от меня подальше. Больше ничего от тебя не требуется, — огрызнулась и сглотнула, видимо, в горле пересохло от невысказанных слов. Драко так разозлился на эту дуру с пухом вместо мозгов, что даже не мог пошевелиться. Всё то у неё просто: «Отстань», «На этом всё». А сама дышать нормально при нём не может, он и сам, казалось, лишился воздуха от возмущения. — Нет, не всё, — он не отпускал её, держал в тисках своего взгляда, — Грейнджер, считаешь меня дураком? Я видел, как ты смотрела на нас с Тейей, — он не хотел об этом говорить при первой встрече после этого ужаса, но слова сами полились, а он не мог их остановить, — ты так приревновала меня, что с катушек слетела. Так скажи мне наконец! — Что я должна сказать, придурок? — она пылала. Стукнула его по груди, казалось, вот-вот набросится и разорвёт, но Драко не отступал. Он готов услышать, и она готова. Он знает, что готова. Её скрытность и его трусость погубили других, это надо прекратить. — Скажи мне, Грейнджер, — вновь потребовал он, — скажи, а после я поцелую тебя. Она остолбенела и побледнела, попросила дрожащим голосом: — Прекрати играть со мной. — Я не играю, глупая бестолочь. Я хочу, чтобы ты призналась мне! — он дрожал, голова раскалывалась, внутри всё взрывалось, но отступить — значит вновь оставить её один на один со своими чувствами. — Оскорбляешь и ещё чего-то ждёшь! Мне нечего сказать тебе! — она начала плакать, её губы задрожали. Драко прижал её к себе. Гермиона барахталась и била его, а после ослабла и сдалась. Прильнула к его груди, и он готов был поклясться: её душа, дыхание, сердце — вся она целиком успокаивалась в его объятиях. — Гермиона… — уже шептал он, вдыхая запах копны её волос, — если ты боишься, что я… — Хватит, — отрезала она и высвободилась из его рук. Сквозь плач заявила, — я не верю тебе. Не верю, — повторила уже тише. — Я… Понял, — он не знал, что сказать, и просто смотрел на неё. Ему бы уйти и выкинуть из головы её слова, но они въелись насмерть, вытесняя привычную боль. Покоряясь порыву, он коснулся её волос и сразу же убрал руку, словно преступник, нарушивший тысячу законов одним своим движением. В голове Драко впервые возникла цель, которая имела значения для него одного, которая была важна только ему: заслужить её доверие. Он хочет заслужить её доверие, и, когда он этого добьётся, она признается ему, а он… Он её поцелует.