Война красивых и беспощадных

Новый день принёс печальные вести: Лукреция попыталась сбежать, но была поймана стражниками. Рабыню, не сумевшую сориентироваться в стенах дворца, бросили в темницу. Мелек-калфа в ярких красках описала будущие злоключения несчастной: сырая постель, вечный холод, грязь и отходы вместо тушёного риса и отварных овощей. Чичек-хатун возвышалась скалой позади, незримо контролируя всё, что скажет младшая помощница. Глубокие морщины пролегли на лице хазнедар, уродуя неулыбчивое лицо. Тёмные закрытые платья придавали особый вид — жестокой аристократки. Чичек предпочитала хранить молчание большую часть своего рабочего времени. Её глазами и устами служила светловолосая и вытянутая Мелек. Спустя неделю Лукреция вернулась. В промежуток между двумя и пятью часами, когда наложницам полагался отдых, двери ташлыка отворили, и вошла измученная и истощённая флорентийка. Зашуганная и являющаяся в тот момент живым воплощением слабости, она стала ещё одним наглядным примером последствий непокорности. — Выглядит больной, — прокомментировала состояние наложницы Оксана. — Она здорова, — возразила Марфа, — это последствия заключения в камеру. Лукреция только появилась здесь, и продержать в темнице слишком долго её не могли — повлияет на процесс обучения. Для закрепления урока наверняка предоставили худшие из возможных условия. — Завтра ей будет лучше? — Определённо, — кивнула девушка, заправив за уши пряди русых волос, — поест вместе с нами, поспит на мягком матраце под одеялом и оклемается. На том разговор и потух. Дни в гареме тянулись, словно столетний мёд — уж очень тяжко и туго. На рассвете всех джарийе поднимали и после небольшого завтрака отправляли на уроки. Ближе к семи утра возвращали в ташлык и заставляли либо убираться, либо прислуживать в утреннем туалете господам. Далее следовал полноценный завтрак и снова занятия вплоть до обеда. После двух часов дня и до пяти вечера позволялось отдыхать. Желавшие могли вздремнуть. С пяти до восьми надлежало прислуживать фавориткам и жёнам падишаха: стоять в прислуге и исполнять прихоти. С восьми и до девяти разрешалось заниматься своими делами и устраивать небольшой шум. Ровно в девять приходила Чичек-хатун и следила, чтобы каждая легла спать. Исключением подобного распорядка служило воскресенье — выходной. В таком ритме Оксана прожила два спокойных года, прежде чем гарем потрясло известие — Гюльбахар беременна. Марфа, числившаяся как одалык, стала одной из личных служанок хатун. Обсыпанная вниманием, словно драгоценными камнями, фаворитка раскрыла всю степень своей капризности. — Я сказала: «Нет». Что ты не поняла в этом слове? — Гюльбахар с отвращением откинула светло-голубой шёлк. — Торговка ничего иного не принесла сегодня, — Марфа низко опустила голову, боясь хоть на октаву повысить голос. — Соберите ткани, — наложница накрутила прядь тонких чёрных волос на палец, — скажите, чтоб уходила. Передайте Шекеру-аге, пусть приготовит что-нибудь особенное. Шехзаде нужно хорошо питаться. Передавшая весь диалог Марфа услышала ожидаемый комментарий от подруги: — Слишком громкие слова. — Думаешь, родит девочку? — Думаю, что малыш поздний. К падишаху лекари ходят чаще, чем наложницы. Девушки понимающе переглянулись, не желая развивать тему во избежание проблем. Два месяца назад одна из гёзде не смогла удержать языка за зубами и проболталась соседке об увиденном в покоях падишаха. С её слов выходило, будто султану Селиму резко поплохело за трапезой и лекарей набежало столь много, будто мужчина готовился уйти из жизни. Спустя несколько дней распространились новые слухи — падишаху подают исключительно жидкие блюда. Источник информации на сей раз оказался неизвестен, отчего наказания не понёс никто. А бедная гёзде, ставшая началом цепочки, вскоре пропала. Одни говорили о ссылке, другие не тешили себя надеждами. В гареме султана Селима Грозного не было места милосердию. Оксана понимала — для султана это начало конца. Гюльбахар же пребывала в собственных мечтах, не замечая напряжения. Кичилась положением, наслаждалась плодами любви и зачатия. И совершенно забыла про взрослого уже-не-парня в Манисе и крымскую принцессу. Шестнадцатилетняя Оксана вскоре оказалась вынуждена прислуживать вместе с подругой. Стоило только учителю благосклонно кивнуть и отпустить рабынь, как девушке приходилось со всех ног спешить в ташлык. Там она за пятнадцать минут расправлялась с обедом и под завистливые взгляды одалык, которых заслуженно считали отличницами-неудачницами, направлялась к господским покоям. Гюльбахар удостоили чести занять вторые по роскоши покои во всём гареме. Широкая постель, укрытая синим бархатом, занимала ужасно много места. Стройные ряды диванчиков ютились у закрытых плотными шторами окон. За низким столиком уже сидела хозяйка помещения, наслаждаясь свежими фруктами. — Айше заходила, — Гюльбахар взволнованно вертела ягодку винограда. Оксана с неподдельным любопытством посмотрела на госпожу. Та взяла дурную привычку — делиться своими мыслями с наложницей. Без страха она вдавалась в размышления и ждала подобострастия. Ненавидела, когда с её умозаключениями не соглашались. Одним словом — поступала опрометчиво. — Эта женщина не оставит всё как есть, — чёрные глаза хатун впились в столешницу, — но травить не станет. Она уже не родит и понимает это. Борьба за титул Валиде должна быть ей безразлична. — Если только она не поддерживает шехзаде Сулеймана, — Оксана осторожно подошла, вставая рядом. — Думаешь, это возможно? — с Гюльбахар словно сбросили слой спеси, и она с интересом прислушалась к простой джарийе. — Айше-хатун знает, что не родит. Ни девочки, ни мальчика. Она умна и хитра раз до сих пор во дворце. И наверняка представляла тот момент, когда всё закончится. Как бы вы поступили на её месте в таком положении? — Договорилась с Хафсой, — Гюльбахар бросила виноград на поднос. — Ты права. У них может быть союз. Айше следит за положением дел и наложницами здесь, а Хафса в будущем обеспечивает ей безбедную жизнь. — Выгодная сделка, — Оксана посмотрела в испуганные глаза хатун, пытаясь выразить своими полную поддержку. Гюльбахар задумалась, не обращая более никакого внимания ни на Оксану, ни на приходящих слуг. Оксана и сама не понимала, ради чего пусть и немного, но помогала этой девице. С языком без костей она представляла собой лёгкую мишень для Айше. При нарастающем недуге падишаха и вовсе становилась бесполезна в долгосрочной перспективе. — Знаешь, когда малыш Мехмед появится на свет, я хочу, чтобы ты стала его няней. Присматривала, когда я не могу. Понимаешь? — Для меня это будет честью. Всем казалось, что беременности ничего не угрожает. Хатун вставала по утрам счастливая, своей улыбкой радовала евнухов и калф. Однако… Спустя несколько месяцев по гарему подобно пожару среди ночи разнеслась новая весть — Гюльбахар стало плохо. Оксана как близкая служанка, проживающая в смежных покоях, узнала одной из первых. — Я не знаю! — на все вопросы лекарши госпожа отвечала синонимичными выражениями. — Никогда так больно не было. Сделайте уже что-нибудь! — Много крови. Очень много, — женщина пятидесяти лет панически рассматривала половые органы фаворитки, скрытые простынёй от чужих глаз. — Боюсь… — Нет, — из глаз, осознающей всю патовость ситуации, Гюльбахар потекли слёзы, — нет! Я так тебя хотела. Ждала. Мы выбрали тебе имя. Я молю Аллаха, позволь малышу родиться. Я молю! Не выдержав гробового молчания слуг, она разрыдалась. Впервые Оксана увидела гордую и нахальную любимицу падишаха с этой стороны. Она более не казалась высокомерной или недосягаемой. В кровати будто лежал ребёнок. Девочка с растрёпанными волосами, розовыми щеками, дрожащей нижней губой. Ей больно. А Оксане впервые за долгие годы стало настолько невыносимо жаль кого-то. — Плод умер, — заключила лекарша. — Нет! — Гюльбахар пересилила боль и приподнялась на локтях. — Убери руки! Я не позволю тебе тронуть моего ребёнка. Не смей даже прикасаться к нему! Мехмед родится и станет достойным шехзаде. Убери руки! Оксана сглотнула от вида впавшей в истерику девушки. — Что вы такое говорите? — глаза лекарши расширились от ужаса. — Малыш умер. Я должна его вытащить, иначе начнётся… — Нет! Не смей. Уходи. А-а-а-а! — Гюльбахар пронзительно закричала и свела ноги вместе. Оксана почувствовала, как её тошнит. От мысли, что кто-то готов оставить мёртвый плод внутри… Джарийе отшатнулась и припала спиной к стене, сползая вниз. В ушах запульсировало, голоса стали отдаляться. С ужасом она смотрела, как Гюльбахар кричит от невыносимой боли и брыкается, как не позволяет акушерке продолжить гинекологическую процедуру. Оксана и сама не понимала, отчего продолжает смотреть. Почему не может встать и убежать… — Госпожа, я прошу вас. Малыш мёртв. Мёртв. Позвольте мне… — Нет! Оставьте меня и уходите! Не надо… Прошу, не прикасайтесь ко мне. Просто оставьте! С утра мне станет лучше. Оксана закрыла глаза, зажала руками уши и глубокого задышала. Девичьи отчаянные крики слабо пробивались сквозь преграду. Оксана пыталась прийти в себя, и ей немного это удалось. Извлекая откуда-то из глубин смелость и решимость, она встала. Хлопнув себя три раз по щеке, сделала несколько шагов в сторону постели. И, словно спустив крючок, кинулась к фаворитке падишаха. — Госпожа, тише. Аллах забрал малыша, посчитав, что земная жизнь будет слишком трудна и горестна. Может, на его долю выпало бы непомерно много тяжб. Подле судьи всех живых и мёртвых Мехмеду будет лучше. Малыш в надёжных руках. Оксана и сама не верила в то, о чём говорила. Но девушку нужно было успокоить сейчас же и… извлечь плод. Гюльбахар закричала и зарыдала, казалось, только сильнее. Зажмурилась, что было сил, и сквозь слёзы подчинилась. Позволила лекарше продолжить. Оксана отвернулась, приложившись губами ко лбу госпожи. Не желала видеть как… Даже думать отказывалась. — Ночь всегда предшествует рассвету, — тихо зашептала Оксана, — самый тёмный час перед восходом солнца. Вы родите Мехмеду брата с иной судьбой. Но для этого нужно иметь не дюжую силу. У вас есть эта сила. Я знаю. — Даже я не знаю, — еле проговорила Гюльбахар, не открывая глаз. — Со стороны виднее. Вы видите себя лишь в зеркале, а я всегда. И я вижу силу, которая сможет преодолеть все невзгоды. Я вижу звёздочку, которая жаждет потухнуть, но в которой ещё слишком много пламени для этого. Гюльбахар слабо кивнула. Расслабилась, но продолжала содрогаться от боли в паховой области. Оксана ненавидела себя за ту ложь, которую говорила человеку в таком состоянии. Гюльбахар всегда виделась Оксане исключительно слабой. Но сейчас ей действительно жаль эту бедовую госпожу. Чувства не фальшивы. Невольно и случайно Оксана увидела, как лекарша руками в крови положила в тазик комок плоти. Гюльбахар, к счастью, так и не открыла глаза. Акушерка провозилась ещё долго, прежде чем убрала покрывало с колен и стянула подол платья госпожи до щиколоток. Гюльбахар не могла пошевелиться. Сил хватило лишь выпрямить ноги на испачканных шёлковых простынях. — Гюльбахар, — двери в покои отворились, и послышался даже сейчас ледяной голос Айше. — Нет, — тихо прошептала хатун, — только не она. Оксана, пожалуйста… — Госпожа, — джарийе подскочила и низко поклонилась, — Гюльбахар-хатун не хочет, чтобы её видели такой. Прошу… Ей очень тяжело. — Понимаю, — Айше сложила руки в замок и кивнула, — я зайду завтра после полудня. Мне жаль, дорогая. Айше кивнула своим служанкам и, подхватив одной рукой подол платья, ушла. У Оксаны не оказалось ни одного сомнения в личности отравителя. Накопительный яд — наиболее вероятный вариант. Служанка дегустировала еду, но ей ожидаемо не стало плохо. Не вынашивая дитя, та могла какое-то непродолжительное время промучиться с болями в желудке и вернуться к обязанностям, как ни в чём не бывало. — Уходите все. — Оксана махнула рукой слугам. — Кроме вас. Оксана отозвала лекаршу в сторону и, дождавшись пока все вышли, выспросила тихо подробности. По ним выходило следующее: поправится девушка не скоро, возможно психически придёт в себя ещё позже, чем физически; сможет ли родить когда-нибудь — неизвестно, но вероятность существует. — Приходи завтра перед обедом. Из дворца не отлучайся. Если что надо на рынке — проси евнухов, они всё достанут. Ночь спи, но утром будь готова встать и сразу бежать сюда. Поняла? — Не переживай, дорогая. Приготовлю лекарство, примет перед завтраком. Я в беде здесь никого не брошу, — женщина кивнула и ушла. Оксана с трудом заставила себя вернуться к госпоже. Гюльбахар совсем притихла. Она натянула одеяло до подбородка и заплакала. Из уголков глаза катились прозрачные капли, лицо болезненно кривилось, но хатун не издавала ни звука. У Оксаны появилось чудовищное ощущение. Будто священник в лице акушерки отпел мертвеца, родственники-слуги оплакали и ушли, возвращаясь к своим делам. И лишь одна Оксана подобно любящей матери осталась в склепе среди холодного камня подле тёплого трупа. Вновь затошнило. От ужаса. В молчании и страхе девушка провела в покоях хатун шесть часов. Два из которых спала, облокотившись о спинку кровати. Разбудили её далёкие шаги по пустому коридору. Поднявшись и размяв конечности, Оксана подошла к окну и, отодвинув штору, попыталась определить время по положению светила. Шаги остановились аккурат напротив дверей в покои Гюльбахар, заставив Оксану напрячься. Три тихих стука и вот на пороге встал мужчина. Бледный, в алом как кровь кафтане. В глазах не то сталь, не то жалость. Длинные усы прикрывали рот, не позволяя прочитать эмоции по лицу в полной мере. Оксана не сразу поняла кто перед ней. Осознав, девушка повернулась корпусом и опустила голову, боясь приветствовать падишаха вслух. Не заметив служанку, он медленно подошёл к постели своей возлюбленной и присел на край, туда же где ранее спала Оксана. Рукой провёл по лбу девушки, смахнув короткую прядь волос. Посчитав своё присутствие неуместным, Оксана осторожно прокралась к двери и вышла. Селим бросил короткий безразличный взгляд на неё и вернулся к созерцанию спящего и измученного лица Гюльбахар. Оксана, оценив обстановку, приняла решение и взяла на себя обязанности пейк — ближайшей служанки госпожи. Справившись на кухне о завтраке и в прачечной о смене постельного белья, посетила кабинет акушерки. Женщина не спала, не смогла сомкнуть глаз, переживая. Забрав лекарство, Оксана вернулась к покоям несостоявшейся матери шехзаде. Девушки с постельным бельём, завтраком, тазиками воды, полотенцами и платьями уже ждали. — Султан ещё внутри? — Оксана спросила одну из одалык. — Ушёл минуту назад. — Тогда заходим. Открывайте, — кивнув оскоплённым стражникам, Оксана вошла первой. Гюльбахар сидела на постели, опустив глаза в пол. Посмотрев на слуг, она безразлично приступила к утренним процедурам. Оксане почти физически было неприятно помогать в этом деле. Наверное, каждый из слуг чувствовал себя в тот момент лишним в комнате. Хотелось дать фаворитке куда больше времени, чтобы прийти в себя. Не истязать умыванием и всеобщим вниманием. Не заставлять выбирать платье и не просить съесть хоть ложечку. — Если Айше посмеет прийти… делайте что хотите, но она не должна пересечь порог, — Гюльбахар скривилась, но лекарство выпила. — Есть иные приказания? — Нет, — коротко ответив, фаворитка отправилась обратно в постель. Оксана переглянулась со слугами и, забрав пустую посуду, поспешила выйти. — Ты останься, — Оксана придержала одну из девушек, — стой у дверей. Если услышишь какие-либо шорохи, стучи и заходи. Можешь послать за мной. Та нехотя кивнула. Громкие звуки шагов прервали рабынь. В конце коридора появилась Чичек-хатун в сопровождении своей верной служанки Мелек. Женщина надвигалась подобно неумолимой волне. — Госпожа пришла в себя? — Да, поела и умылась. Лекарства приняла. Но предпочла не покидать постели. — Отправляйся в ташлык, — Чичек кивнула каким-то своим мыслям, — ты пропустила занятия. Учитывая произошедшее, это простительно. Возьми записи у кого-нибудь. Оксана кивнула и поспешила скрыться с глаз хазнедар. Казалось, будто всё возвращается в привычное русло. Разговоры со временем стихли, а Гюльбахар хоть и оставалась печальна, вновь стала посещать покои падишаха. Полтора года в гареме царил удивительный покой. Айше занималась распределением денег из казны, заботилась о новых нарядах для наложниц и контролировала, что подают с кухни. Гюльбахар проявляла себя поразительно сдержано, пусть и в жестах её читалась явная неприязнь. Через несколько дней после того, как к падишаху нагрянула делегация лекарей и ушла ни с чем, состоялась ночь хны для Гюльбахар. Внезапно для всех, Селим пожелал выдать свою любимицу замуж. — Тише, госпожа, — Оксана гладила плечи девушки, стараясь успокоить. — Почему? Мне казалось, он любит меня. — Может так падишах проявляет заботу о вас? — Я не понимаю, — Гюльбахар закрыла лицо руками. — О, если бы ты могла уехать со мной. — Но я не могу, — Оксана была этому факту несказанно рада, — моё обучение ещё не закончилось. — Да и Айше тебя не отдаст. Назло мне. Предпочтёт отправить к Селиму, но мне не отдаст. Как же я ненавижу её. Она лишила меня всего. Всего что я имела. — Она заплатит. Нужно лишь подождать. — Я вернусь сюда, — решительно кивнула Гюльбахар. — Обещай, что я смогу вернуться сюда. — Я… обещаю, — Оксана с трудом произнесла эти слова. Обещания, данные чужим людям, ничего для неё не значили. — Линфэй. Отныне ты Линфэй. Оксана промолчала. Она знала — однажды ей дадут новое имя. Гюльбахар получила богатое приданное. Ахмед-паша принял жену с радостью. Как и любая иная наложница, Гюльбахар имела выгодные знакомства во дворце. Образованная и воспитанная, любому государственному служащему она виделась идеальной кандидаткой на роль жены. К вечеру запрягли лошадей и молодожёны отбыли. Шесть месяцев в гареме не происходило ничего значимого. А после словно гром посреди ясного неба — падишах мёртв.