Линфэй впервые за долгие годы проживания в гареме настолько сладко выспалась. Из приятных объятий сна, где она могла увидеть лицо матери и прикоснуться к её руке, девушка вырвалась неохотно. Слишком уж в этих несбыточных грёзах оказалось тепло и спокойно.
За рабочим столом расположился Сулейман, увлечённо занимаясь кольцом. Линфэй заёрзала и передвинулась, чтобы удобнее рассмотреть падишаха. Несколько минут она тихо дышала, наблюдая за процессом ювелирной отделки. Думала о своём.
В желудке неприятно скрутило, и наложница была вынуждена известить о своём бодрствовании. Мягко поднявшись, она накинула платье и медленно подошла к мужчине. Заметила изумруд, лежавший у края стола, прежде чем отвлеклась на утреннее приветствие.
— Доброе утро. Как спалось?
— Прекрасно, — Линфэй зашла за спину и обняла, прижимая голову султана к своей груди, — правда проголодалась. Мы можем… попросить слуг?
Она выглядела смущённой с порозовевшими щеками.
— Шекер-ага мастер своего дела и великий кулинар. Он подаст всё, что ты пожелаешь.
— Человек не может знать всё, но может к этому стремиться, — наложница улыбнулась и переместилась к тахте и низкому столику для трапезы. — Я не знаю и половины традиционной османской дворцовой кухни. Обычным уста полагается лишь рис с тушёным овощами. Посоветуй что-нибудь. Только не сладкое. Его я люблю в обед и ужин после основного приёма пищи или в качестве дневного перекуса.
— Я хотел предложить пахлаву с грецким орехом…
— Я люблю с фисташками, но не сейчас.
— Тогда я могу предложить борек. Это небольшие треугольники из слоёного теста с различной начинкой. Сыр, баранина, овощи…
— Сыр. Хочу с сыром и каким-нибудь мясом. Например, индейкой. Можно?
— Конечно. Но придётся подождать.
— Я готова. А пить? Какой напиток?
— Шекер-ага может предложить различные виды щербета или салеп.
— Что такое салеп?
— Тёплый напиток из молока и измельчённой до вида муки орхидеи с добавлением розовой воды и сахара.
— М, звучит вкусно. Доверюсь твоему выбору.
Линфэй с лёгкой улыбкой наблюдала за султаном. Перед ней стояла чёткая цель — остаться в покоях до вечера. Второстепенная задача — нивелировать эффект Хюррем. Сделать всё, чтобы при встрече с рыжеволосой рабыней Сулейман оказался мало впечатлён.
В следующую минуту она поступила более чем хитро. Почти бесчестно. Предложила игру «Угадай кто?». Линфэй перекладывала волосы, упирала руки в бока, заводила их за спину, мелко семенила ногами, пародировала интонации, держала в руках воображаемую трость. Он угадал всех, а она позволила это сделать.
Кружилась в диком необузданном танце, мыча мелодию на ходу. Увлекла в маленькое безумие и его. Руками вцепилась в кафтан и повела в центр покоев. Сулейман отпирался, но девушка не собиралась сдаваться.
— Не нужно уметь танцевать, чтобы получать от этого удовольствие. В танце мы выплёскиваем эмоции или сливаемся в порыве с возлюбленными. Двигайся, как посчитаешь нужным. Я направлю.
Линфэй помогла ему встать в классическую позицию для парного танца. Заняла ведущую позицию и двинулась под напеваемый мотив. Легко и плавно, словно маленькая мифическая фея.
Сулейман двигался неуклюже и скованно. Для него привычной всегда была позицию с мечом и щитом. Он мастерски стрелял из лука. И чувствовал себя уверенно, обнажая отполированную сталь. Но сейчас, рядом с королевой танца, с человеком овладевшим данным искусством, он чувствовал себя необразованным и неумелым простолюдином. Ожидал упрёка, наставления. Но нет. Линфэй всё так же широко улыбалась, свободно двигалась, увлекая его за собой. Девушка искренне не обращала внимания на скованность падишаха. И он отринул внутренние страхи. Двинулся уверенно следом. И они слились в танце. Так же чувственно и страстно, словно в поцелуе.
Когда они замерли, тяжело дыша, раздался стук в дверь. Линфэй поправила халат и присела на тахту. Сулейман приметил место рядом и накрыл своей ладонью руку наложницы.
Семеня и мелко перебирая ногами, в покоях показалась опущенная голова евнуха Сюмбюля. За ним вошли слуги с подносами. Линфэй всматривалась в источающую удивительный аромат еду.
— Всё как просили. И лично от Шекера-аги пахлава.
— С грецкими орехами? — Линфэй немного нахмурилась.
— Нет. Фисташки.
Слуга снял крышку с блюда, и показался десерт с зелёной прослойкой. Одним своим видом источающая сладость, она мигом привлекла внимание девушки.
— Он угадал, Сулейман, — наложница радостно посмеялась и крепче сжала ладонь мужчины. — Передай ему «спасибо». У Шекера-аги поразительная интуиция.
— И от меня передай, — падишах улыбался, наблюдая за счастливым лицом наложницы. — Скажи, что сам султан хвалит.
— Как прикажете, — Сюмбюль задержал взгляд на удачливой уста и, поклонившись, удалился вместе со слугами.
Линфэй придвинула тарелку с завтраком и вкусила треугольники из теста. Горячий сыр и крупные волокна индейки ласкали вкусовые рецепторы языка. Слишком долго она не пробовала действительно изысканных и качественных блюд. С годами в гареме даже айран становился вкусным. Но сейчас она вспомнила о том, как питалась раньше. Мясо в различных соусах и меду. Шашлык. Мороженое из молока и шоколада. Пироги с ягодами. Вмиг айран обратился тем, чем всегда был — питательным и отвратительным коктейлем.
— Попробуй, — Линфэй непроизвольно затопала ногами и закатила глаза, — немедленно. Как же вкусно.
— Так вкусно? — Сулейман с улыбкой попробовал, но не ощутил и толики того, что испытывала она. — Действительно. Шекер-ага постарался.
Запив салепом, Линфэй от наслаждения привалилась к спинке тахты. Годы из риса и тушёных овощей без специй закончились. Редкие праздники, где каждой доставалось по кусочку халвы не приносили такого удовольствия.
— Сейчас бы черники.
— Что это?
— Ягода. Растёт на московских землях и наверняка на крымских.
— Так и называется?
— Не факт. В зависимости от диалекта название может быть другим. Это маленькие ягодки тёмно-синего цвета. Они красят пальцы, если руками есть. Пробовал?
— Нет. Такие ягоды не возят в столицу.
— А жаль. Из черники получаются отличные пироги. И печь их просто. Тесто, а внутри ягоды и сахар для сладости.
После завтрака, Линфэй потянула султана в постель. Просто так, отдохнуть, дать еде перевариться. Перед глазами предстал полог, который сегодня изменит свой вид и цвет — бельё в покоях падишаха меняли каждый день.
— Путь пальцем проложи
Средь шрамов, ран суровых,
Чтоб наши слить пути
Судьбе наперекор.
Откройте раны
Вылечи их снова.
Пусть сложатся они
В судьбы узор.
В гареме учили петь каждую. Талант обнаруживался не у многих. Преподаватели, тем не менее, мастерски учили попадать в ноты так, что голос любой обращался в нечто чудесное. Годы ушли, прежде чем Линфэй научилась попадать в каждую ноту, петь не фальшивя. Петь так, чтобы другие продолжали слушать, не желая сбежать.
Писать стихи оказалось сложно, а петь написанное ещё сложнее. Линфэй мысленно извинялась, пользуясь трудами чужих ей людей. Песни, которые будут придуманы спустя пять или шесть столетий, она исполняла здесь и сейчас.
Время близилось к полудню, и Сулейман не мог больше оставаться. Получив новый титул, он приобрёл и новые обязанности. Паши уже прибыли во дворец и заставлять их ждать ещё несколько часов являлось ужасным неуважением и пренебрежением.
— Останься, — слуги-евнухи помогали выбрать падишаху кафтан.
— Я вся твоя. Только прикажи и слуги приведут меня. Куда я уйду? — Линфэй добродушно рассмеялась.
— Нет. Останься здесь. У меня. Слуги принесут всё, что пожелаешь. Любую книгу из моей великой библиотеки. Тебя проводят в хаммам прямо сейчас. Да и мне стоит…
— Идём вместе, — быстро предложила девушка. — Что? Время есть. Задерживаться сильно не будем. Я помогу одеться, и пойдём по делам. Я вернусь сюда, а ты отправишься на совет Дивана.
Линфэй подошла, прошлась глазами по предлагаемым кафтанам и указала на синий.
— Этот. А теперь поспешим, — Линфэй сложила руки под грудью, после чего обратилась к евнуху, — Ты неси кафтан в хаммам. Оставь в приёмной. Передайте слугам, чтобы и мне принесли чистое. Пусть не забудут масла. Давайте, многоуважаемые слуги.
— Многоуважаемые слуги? — с улыбкой переспросил Сулейман, пока мужчины выходили.
— Я их уважаю, — Линфэй и сама растянула губы в заискивающей улыбке, — они ежедневно выполняют много сложной работы. Убирают, помогают в готовке, выполняют поручения. Это тяжело.
— Кто бы мог подумать, — тёплая рука легла девушке на щёку, поглаживая, — что ты такая очаровательная. Откуда только взялась?
— Обменяла хвост на ноги и вышла из моря. Ради тебя.
— Было больно?
— Да, — Линфэй приблизилась, — ноги без жертв не получить.
Они слились в коротком, но чувственном поцелуе. А после ушли. Наложница взяла султана за руку, крепко её сжала и двинулась по коридорам. Мимо слуг и джарийе, что несли чистое постельное бельё в покои султанской семьи.
Они мылись молча, но помогали друг другу. Руки султана всё тянулись к волосам девушки. Линфэй не спешила втянуть мужчину в новый половой акт. Незачем. Вечером он всё равно будет целиком её. Снова. Она не уйдёт — приказ падишаха.
— Вот чем от тебя приятно пахло, — Сулейман поднёс к носу флакон с маслом фиалки.
— Это был секрет, — Линфэй притворно распахнула глаза, но следом рассмеялась. — Нравится? Мне очень.
— Да, пахнет чудесно.
— Ты пишешь стихи?
— Да. Ты как догадалась?
— Это был вопрос из чистого интереса. Я не всевидящая. И не умею гадать по звёздам. Я просто хотела знать. Мне вот очень хочется сейчас написать. Руки так и тянутся. У тебя в покоях есть бумага?
— Много. В шкафу. И бумага, и чернила. О чём будут твои стихи?
— О том, что происходит сейчас. О том, что я чувствую. Во мне слишком много чувств. Выплеснуть просто так я их не посмею. Слишком рано.
— Тебя настолько переполняют чувства?
— Я чувствую себя крохотным закрытым сосудом, который с каждой минутой наполняется всё сильнее. Слишком крохотным.
Сулейман оказался очарован своей исключительностью. Он знал для кого стихи. Знал, кто причина всех этих чувств и эмоций. Ему льстило. Она не сказала конкретно. Пусть он и понимал, но… жаждал услышать заветные слова сказанными вслух.
Линфэй помогла падишаху надеть кафтан, застегнула все золотые пуговицы и провела по груди рукой, расправляя ткань. А он помог ей. Лёгкое кофейного цвета платья прикрыло тело, а накидка сверху более светлого оттенка с вышитыми нитью узорами дополнила образ.
Лёгкий поцелуй на прощание и вот они двинулись в разные стороны. Сулейман на совет Дивана, а она в его покои. Слуги покорно следовали за спиной и неуверенно переглянувшись, решили исполнить просьбу новоявленной гёзде, когда та подошла к покоям.
Внутри Линфэй открыла один из шкафчиков и взяла чистые листы бумаги с чернилами. Перенесла всё на балкон, заняв там столик. Утренний тёплый ветерок обдувал шею, забираясь под одежду.
После короткого стука, двери отворились, и неуверенно вошла Марфа. Опустив голову, она не смела поднять глаза без приказа падишаха… которого здесь не было.
— Не стоит, Сулейман ушёл.
— Линфэй, — Марфа боязливо оглянулась и подлетела к подруге, — ты как?
— Прекрасно. Я позавтракала словно султанша, — фаворитка подошла к столу, где оставила украшения и надела их перед зеркалом, — насладилась вниманием падишаха. И в целом, прекрасно провела время.
— Слава Богу, — девушка выдохнула, — я боялась… ты испугаешься. Будет больно или… ты понимаешь…
— Понимаю, но нет. Всё прошло хорошо. И сегодня ночью всё пройдёт ещё лучше.
— Об этом я и хотела поговорить, — подруга продолжала стоять, опасаясь садиться без дозволения в господских покоях — привычка.
— Что такое? В гареме слухи?
— Слухи? Гарем превратился в улей. Все только и говорят о тебе. Говорят ты везучая как ведьма.
— Дай угадаю, — Линфэй перебила подругу, — Айше?
— Да. Она распространяет всякие бредни.
— Обмолвись, мол, так может говорить только та, которая уверена, что ей нечем зацепить султана. Сделай что-нибудь. Я хочу, чтобы девушки были на моей стороне.
— Они на твоей. Большинство.
— Почему?
— Ты не ругалась ни с кем. На твоём счету ни одного наказания. Училась прилежно. Они уверены, что именно это причина удачи. Думают, что смогут так же.
— Это хорошо. Их ненависть мне ни к чему. По крайней мере сейчас. Что ещё говорят?
— Одно по одному. Завидуют. Удивляются, что ты не вернулась. Кто-то думает, что тебя наказали или бросили в мешке в Босфор.
— Ты докажешь всем обратное. Так что насчёт сегодняшней ночи? Не о слухах же среди простых рабынь ты захотела поговорить.
— Нет. Махидевран-султан приехала вчера ближе к ночи. Она знает о тебе.
— Естественно. У неё много слуг, да и Валиде не стала бы скрывать. Но это не большая новость. Она злилась бы всё равно, проведи я вместе с Сулейманом одну или сто одну ночь.
— Не в том дело, — Марфа покачала головой, — сегодня будет ночь с четверга на пятницу. Священная ночь. Её султан должен провести со своей первой женой. Или хотя бы второй. А ты, получается, воруешь её.
— Вот как… Но нельзя украсть то, что тебе подарили.
— Я переживаю. Махидевран-султан наверняка будет в ярости. У неё много влияния. Помнишь, как при султане Селиме его фаворитки от девушек избавлялись?
— Сулейман не Селим. А Махидевран не Айше. Не посмеет. А если ей хватит духу, то и мне хватит.
— На что хватит?
— На ответ.
— О Господи, — Марфа побледнела, — не надо творить глупостей. Она могущественная госпожа. У неё есть расположение Валиде-султан и Хатидже-султан. Я сегодня за завтраком прислуживала и видела всё. Хатидже-султан искренне сочувствовала…
— Я стану ей ближе. Для Хатидже.
— Не так это просто. Они уже много лет знакомы, да и я видела… мальчика. Мустафу.
— Шехзаде. Глуп и спесив?
— Да, — не задумываясь, ответила Марфа. — То есть, нет. Не глуп.
— Но спесив? — Линфэй сложила руки на груди и приподняла брови.
— Горделив. Да.
— Всё будет хорошо, — Линфэй подошла к подруге и положила руки на плечи, — я могу за себя постоять. Расскажи лучше о Махидевран. Какая она? Как держалась утром?
— Грустная была. Очень. Но красивая. Волосы шёлковые и завитые. Наряды дорогие и украшения подстать. Фигура осиная. Печальная, но госпожа.
— Хм. Она показала слабость. Жаль.
— Это не слабость, а чувства.
— Показать остальным, что тебе сделали больно — проявить слабость. Я постараюсь не допустить такой ошибки. Никогда. Что ещё? А Валиде?
— Ругала её после. Я стояла внутри у дверей и слышала. Говорила, что теперь он султан. Что он вознёсся высоко и имеет право. Что как прежде уже не будет.
— Валиде зла на меня не держит?
— Не думаю. Про тебя толком и сказано ничего не было.
— Хорошо. У меня для тебя есть поручение. Принеси одно из моих стихотворений. Называется «В огне». Оно лежит в записях с уроков. И на всякий случай передай Мелек и Дайе, что к сегодняшней ночи меня снова нужно готовить.
Линфэй ненавидела писать стихи. Получалось из рук вон плохо, и она часто заимствовала строки, а порой и целиком чужие творения. Труд классиков, который ещё не был написан. Но сейчас она попросила принести то, что написала сама.
Той летней ночью я сгорала от любви,
Сем светлым днём я продолжаю тлеть,
Ни холод ветра, ни холод камня,
Не в силах погасить любви…
Прочитала и убедилась что это требуемое. Поблагодарила подругу и позволила той вернуться в ташлык. Сама тем временем переписала на новую бумагу, оригинал сожгла в камине. Разбросала исписанные листы по полу, имитируя творческий процесс. Положила стихотворение на одну половину кровати, а на вторую легла сама с книгой.
День пролетел быстро. А к вечеру, когда Сулейман ещё не вернулся, её забрали слуги. Отвели в хаммам и провели процедуру подготовки в точности как вчера. Мелек-калфа строго следила, чтобы ни один этап не пропустили. Чтобы ни одно масло не забыли. Принесли духи с лавандой и нанесли пару капель в районе шеи.
— Ты везучая, — прокомментировала Мелек, стоя за спиной девушки. — Мало кому удавалось провести две ночи подряд в покоях султана. И тебе пока не удалось, но всё к тому идёт.
— Знаю. Немного везения и годы старания, — Линфэй не могла повернуться, ожидая, пока девушки закончат наносить макияж.
— Сегодня наденешь белое, — Мелек указала на служанку с платьем.
— Мне безразлично. Всё равно я его сниму.
— О, Аллах, — калфа закатила глаза, но ничего более не сказала.
— Дайе…
— У неё дела. Хазнедар не может бегать везде за наложницами. Ей ещё нужно прислуживать Валиде и следить за новенькими славянками.
— Шумят?
— Одна из них.
— Фалака вам в помощь.
— Дайе против подобных методов. Да и Валиде. Девушки потом ходить не могут, а прислуга нужна.
— Ох, а потом восстания. Помяни мои слова, Мелек. Наложницы наберутся наглости и устроят однажды переполох. Дайте им волю и подстрекателя. Та же Айше.
— Айше говорит да не делает. Маленькая трусливая птичка.
— Мелек, — Линфэй притворно удивлённо протянула имя калфы и улыбнулась, — ты мне нравишься. Когда стану госпожой будешь мне прислуживать?
— Если станешь госпожой, — Мелек выделила первое слово.
— У моей матушки два брата и сестра, а у отца три брата и две сестры. Это при условии, что они не старались. Если я не беременна уже сейчас, то сегодня всё получится.
— Не зарекайся.
— Мне предрекали близнецов, — продолжила с улыбкой девушка, — говорили, что моя очередь. В роду через несколько поколений каждый раз рождалось двое.
— Если родишь сразу двоих… тебя озолотят. Станешь вмиг могучей. Но это если повезёт. А сейчас у тебя ни фактической беременности, ни крепкой позиции.
— Я должна родить. Мальчика.
— Должна, — согласилась женщина. — Тебя сегодня хорошо кормили?
— Конечно. Почему спрашиваешь?
— Это обязательство и… традиция. Девушек побывавших у султана в первые дни очень хорошо кормят. На случай беременности.
— Давно я так не ела как сегодня и вчера. Готова. Одеваюсь и иду.
Белое платье приятно легло на кожу. Совершенно простой пошив со сборками на чашечках. Лёгкое и не стесняющее движений. В нём Линфэй самой себе показалась такой невинной и светлой. Синие волосы выделялись, а белые ленты вплетённые делали их ещё заметнее.
— Султан уже в покоях, — по дороге к ним из-за угла выбежал Сюмбюль-ага, — быстрее-быстрее. О, Аллах помилуй! Тебя ждут. Он её ждёт. Слышите? Быстрее, а то не сносить мне головы.
— Не переживай. Сулейман забудет о тебе быстро, Сюмбюль.
Линфэй вывернула из-за угла, прошла несколько метров и когда встала напротив дверей, выравнивая дыхание, заметила краем глаза движение с другого конца коридора. Повернулась лишь на миг, увидев застывшую Махидевран. Глаза султанши расширились, и она поспешила приблизиться. Линфэй собственноручно постучала и открыла двери. За её спиной закрыли их уже стражники.
Махидевран оказалась отрезана, словно оставшийся за бортом пассажир.
Сулейман стоял у постели, где сменили бельё на красно-коричневое. В руках он держал листок со стихотворением, которое Линфэй там оставила. Тихо подойдя, она обняла мужчину со спины.
— Целый день прошёл в одних и тех же мыслях. Я перечитывала одну страницу в книге не менее пяти раз, просто потому что мыслями была далека. Весь день… Я крохотный сосуд, который не выдержал.
— Ждал этого момента весь день, — он повернулся и заключил девушку в ответные объятия, — когда вошёл и не увидел тебя, то грешным делом решил что привиделась. Разочаровалась, вернула хвост и уплыла в море.
— Если бы и смогла, то не захотела. Сулейман, я хочу смотреть на мир твоими глазами…
О, она коварна. Бескомпромиссна и… бесчестна? Она крала чужие слова, и ей не жаль. Ни капли. Если бы жалость измерялась в числах, то она имела ноль.
— Видеть мир таким, каким его видишь ты. Что бы для нас было одно солнце, на которое мы смотрим одними глазами. Я хочу верить в то, во что веришь ты. Хочу верить в твоего бога. В Аллаха.
— Ты говоришь правду? — Сулейман посерьёзнел, но в глазах его она увидела надежду. — От всего сердца хочешь?
— Всем своим нутром. Всей душой. Всё что во мне есть, хочет этого. Можно?
— Я стану твоим. Рабом, слугой, возлюбленным. Кем ты только пожелаешь. Ты моя, а я твой. Нужно произнести шахаду.
Сулейман отошёл и достал из небольшого шкафа ткань золотого цвета с вышивкой по краям. Вернулся и накрыл ей голову девушки. Провёл пальцами по скулам, спускаясь к подбородку. Линфэй с лёгкой улыбкой ждала продолжения.
— Повторяй всё, что я скажу. Это слова посвящения. Свидетельствую, что нет Бога кроме Аллаха. И свидетельствую, что Мухаммед раб и пророк его. Я повторю, а ты запомни.
Он вновь произнёс слова посвящения. Мягко и казался в тот миг самым счастливым мужчиной на этой земле. Лёгкий поцелуй в лоб служил границей, концом. Она стала одной из них. Приняла веру, пусть и на словах.
Сулейман пожелал обговорить детали. Поведал о жизни и трудностях пророка. О его любви и его детях. О правилах, которые Линфэй знала и сама. Годы изучения Корана дали о себе знать. Со стороны балкона донеслась музыка. Кто-то играл на скрипке.
— Кто это?
— Ибрагим, — ответил Сулейман.
— М, тот самый. Брат. Друг. Я тоже хочу быть другом для тебя.
— Ты нечто большее.
— Нет, — покачала головой девушка и присела мужчине на колени, — хочу быть другом и возлюбленной. Хочу быть всем.
— А я для тебя всё?
— Отвечу, когда услышу то же самое от тебя.
— Хитрюга, — султан подхватил наложницу на руки и уложил на кровать.
Лёгкий поцелуй перетёк в страсть. Эта была ночь с четверга на пятницу. Особая ночь. Для каждой фаворитки желанная и для каждой жены ожидаемая. Но получила эту ночь простая гёзде. Нежась в объятиях друг друга, они говорили о своём и посмеивались.
Какое-то время спустя Линфэй взяла в руки книгу, а Сулейман сел за рабочий стол, занявшись кольцом. Время от времени он поглядывал на наложницу с улыбкой. Обоим оказалось комфортно просто молчать, и для Линфэй ценящей тишину и получившей возможность дочитать книгу это было очень важно.
Ночь любви возобновила свой ход и лишь к полуночи влюблённые уснули. Утро наступило быстро, и никто из пары не хотел вставать. Со смехом и лёгкой щекоткой Линфэй разбудила султана.
— Прекрати, я встаю.
— Хорошо, а то Ибрагим скоро выскажет мне претензии. Я ведь отвлекаю тебя.
— Будь у Ибрагима кто-то, он бы меня понял, — султан легко поцеловал девушку и встал, накидывая халат.
— Какое сегодня настроение? Зелёный кафтан? Или жёлтый?
— Зелёный. Да. Определённо.
— Синий и алый смотрятся на тебе просто изумительно.
— Считаешь?
— Да. На таком мужчине и обноски хороши, но у каждого человека есть… свой особый стиль. О котором он возможно и не знает.
— Стиль?
— Фасон в одежде или цвет, который наиболее всего подходит.
— О, ты замечаешь такие вещи и уже знаешь, что мне идёт.
— У меня было время подумать и посмотреть, — Линфэй кокетливо пробежала глазами по фигуре мужчины, задерживая их в определённых местах.
— Внимательная моя, — Сулейман не выдержал и вновь захватил наложницу в свои объятия, — придёшь сегодня? Остаться не прошу. Наверняка соскучилась по подругам, да и сегодня обещала прийти шахерезада.
— Надеюсь, она с новыми сказками, — показательно надула губы Линфэй, — устала слушать старые. Я больше знаю. Расскажу одну вечером. Ты будешь удивлён.
— Так уж и удивлён?
— Поражён и попросишь продолжения. О, обещаю. Я знаю столько историй, легенд и сказаний… Мне есть чем поделиться.
— Буду ждать.
— Смотри, — девушка на секунду замолчала, подбирая слова, — чтобы я могла войти.
Линфэй старалась мысленно себя успокоить. Она в сущности не рисковала, но волнение...
— В смысле?
— Если меня не пустят, я расстроюсь.
Сердце унеслось вскачь. Забилось в настолько сильном ритме, что чувствовалось в животе.
— Кто посмеет тебя не пустить?
— Кто угодно, — грустно ответила она, — очень многие люди могут помешать. Вдруг придёт другая?
— Никто не придёт. И никто не помешает.
— Обещаешь?
— Обещаю. А если кто-то посмеет. Если кто-то пойдёт на такую наглость, то я разрешаю войти.
— Вот так просто? — Линфэй посмеялась и закусила губу, глаза её загорелись. — Могу войти? Я скажу, что у меня важное дело. Послание. Личное.
Актриса. Она смогла удержать лицо. Не показала страха.
— Так и сделай.
Они ласково попрощались, и гёзде ушла. Впереди ждал долгий день и очень интересные события вечером. После слов падишаха Линфэй стала готова столкнуться лицом к лицу хоть с тигром, что уж говорить о Махидевран.
