Линфэй наблюдала за лекаршей, готовящей мазь для лица из трав. Женщина добавила немного воды в ступку и продолжила доводить смесь до единородной массы. Гюлистан из угла молчаливо наблюдала со странным выражением на лице. Оно насторожило гёзде.
Спустя несколько минут пожаловала Дайе-хатун в сопровождении своих верных помощников. Нигяр с евнухом держались за спиной женщины, в то время как та, постукивая тростью по полу, подходила к лекарше. Старческие глаза впились в синяк на лице.
— Что скажете?
— Выглядит страшно, но не переживайте, — ответила лекарша, — пройдёт через три или четыре дня, если будет пользоваться мазью.
— Эмине-хатун, — Дайе заглянула в глаза женщины со всей серьёзностью, — ты уж постарайся. Эта девушка фаворитка падишаха. Не сегодня завтра он позовёт её. И что мы скажем?
— А что говорить? — скучающе протянула Гюлистан. — Все и так знают что случилось.
— Как все? — Дайе выглядела в тот миг взбешённой, если это слово применимо к столь хладнокровной женщине.
— Э, Дайе-хатун, — осторожно начала Нигяр, — слухи распространились очень быстро. Все, кто находился последние пятнадцать минут в ташлыке, знают. Мы с Сюмбюлем заткнём девушек, вот только к тому моменту боюсь… узнают даже на кухне.
— Быстро заставьте девушек молчать, — Дайе отдала приказ, после чего Нигяр с Сюмбюлем поспешили удалиться.
Дайе смотрела в глаза пострадавшей долго, пытаясь отыскать на их дне какие-то ответы. Удовлетворив свои размышления, она спросила:
— Как себя чувствуешь?
— Болит очень.
— Эмине знает как лечить синяки и ушибы. Делай, как она говорит и быстро пройдёт. Поняла?
— И в мыслях не было пренебрегать инструкциями лекарши.
— Хорошо, а теперь отдыхай, — Дайе взмахнула полами тёмно-алого платья и развернулась, собираясь уходить, — и не болтай. Не стоит лишний раз тревожить людей.
— Конечно.
Линфэй и подтверждать ничего не требовалась. Гюлистан не смогла удержать языка за зубами, рассказала версию произошедшего главным сплетницам как на духу. Девицам большего и не требовалась. Слово там, шепотки тут и вот уже даже прачки в курсе всего.
Гёзде использовала мазь с охлаждающим эффектом. Она сняла отёк и уменьшила боль.
Вечером, как и ожидалось, пришла Мелек. На губах её виднелась слабая ухмылка. Сонные, безразличные глаза оглядели служанок и остановились на гёзде.
— Повелитель ждёт. Что делать будешь?
— Пойду. Найди вуаль в цвет платья.
— Хм, есть подходящая диадема. Линии её тянутся через лоб к уху. Можно будет удобно закрепить платок. Идём.
— Хочу белое платье, — по пути произнесла Линфэй.
— О, милая, — с тёплой интонацией проговорила калфа, лицо её при этом не поменяло выражения, — хочешь сыграть на восприятии? Махидевран, которая любит тёмные оттенки и ты… словно ангел. Так?
— Ты как всегда догадлива.
— Найду. Пока будешь в хаммаме, займусь этим.
Мелек исполнила просьбу. Принесла белое платье с треугольным вырезом и вышивкой нитью оттенка чуть темнее самого наряда. Рукава из прозрачной ткани колыхались при малейшем движении. Небольшая диадема из прозрачных камней и платок. Один его конец калфа протянула через лицо и закрепила на диадеме, закрывая нижнюю половину лица.
— Нежная. Невинная… Очаровательно. Он поверит и без доказательств.
— Доказательства у меня на лице и у тебя на устах.
Стоя напротив покоев падишаха, девушка прокручивала в голове слова, которые скажет. Представляла развилки диалога. Находила ответ на каждое слово султана.
— Стой, — к процессии резко приблизилась Дайе, — я должна спросить. Что ты собираешься сказать падишаху?
— Правду, — фальшиво улыбнулась девушка, но женщина этого не увидела.
— Тебе лучше промолчать. Соврать.
Она и так собиралась врать.
— Махидевран-султан…
— Я буду к ней милосердна. Обещаю. — Линфэй еле удержалась от грубого тона.
Гёзде хотелось выплюнуть эти слова хазнедар в лицо. Посмотреть с глубочайшим презрением, поставить на место. Но нет. Она лишь улыбнулась глазами. Рано. Ещё рано показывать зубки.
Линфэй сама постучала в двери, не желая выслушивать хазнедар.
Когда она вошла, Сулейман повернулся с тёплой улыбкой. Стража закрыла двери. Не почувствовав подвоха, султан подошёл вплотную и коснулся края платка. Линфэй остановила его руку, пытающуюся убрать ткань с лица.
— Не нужно, — прошептала девушка.
— Я хочу видеть твоё лицо, — их лбы соприкоснулись.
— Нет. Не хочешь, — ответила она.
В глазах её он прочитал глубокую печаль и слабую надежду. Мужчина вновь попытался убрать ткань, а Линфэй вновь ему помешала.
— Прошу. Не стоит тебе смотреть на это.
— Что ты такое говоришь? — нахмурился падишах. — Убери ткань. Что там?
— Я… я не могу. Не проси меня об этом. Не хочу, чтобы ты видел меня такой.
Пальцы его подцепили край ткани, крепившийся к диадеме. Линфэй направила все свои силы на попытку удержать определённое выражение лица — разбитое, грустное. Импровизированная вуаль исчезла, обнажая синяк. Султан коснулся кончиками пальцев ушиба, но увидев скривившееся от боли лицо любимой отпрянул. Боялся причинить ещё больше боли.
— Кто посмел сделать это?
Линфэй промолчала. Словно не желала расстраивать его… В действительности же пытавшаяся добиться наиболее сильного эффекта шока и удивления. Пытавшаяся создать особую атмосферу, невинный образ самой себя. Получилось?
— Кто?
— …Махидевран-султан.
Получилось. По лицу увидела. Сначала глаза Сулеймана расширились от неверия и удивления. А после брови сошлись у переносицы, а лицо перекосилось в гневе.
— Я не в обиде. — Она взяла его ладонь в свои руки и прижала к груди. — Клянусь. Кто она, а кто я. Прекрасная госпожа и бесправная наложница. Клянусь. Я не держу зла. Лишь…
— Лишь что?
— Хотелось бы услышать извинения. Всего одного слова хватило бы. Но нет. Не слушай меня! Я бы не посмела просить о подобном. Никогда. Сулейман…
— Стража! Немедленно приведите Махидевран.
Линфэй со скорбным лицом прижалась к мужчине.
— Я не хочу никому неприятностей, моя луна и звёзды. Я не держу зла. Правда.
— Я не дам тебя в обиду. Никому. — Он поцеловал девушку в лоб и прижал к себе сильнее.
Гёзде отвернулась от зеркала и позволила ухмылке проскочить на лице. Всего на мгновение. Но позволила. Носить маску невинности становилось утомительно.
Когда стража известила о приходе султанши, Линфэй отошла падишаху за спину. Сложила руки в замок на поясе и с лёгкой улыбкой наблюдала за недоумённой госпожой. Увидев наложницу и её синяк, налившийся к вечеру фиолетовым, Махидевран сглотнула.
— Мой повелитель, — девушка приветственно поклонилось.
— Добрый вечер, Махидевран. — На секунду Линфэй показалось, что султан растерял весь свой гнев. — Кем ты себя возомнила? Отчего решила, что можешь трогать моих наложниц? Кто даровал тебе такое право? Кто?
— Повелитель, — Махидевран приложила руки к груди и распахнула глаза, — клянусь. Я не причём. Я ничего не делала.
— Хочешь сказать, Линфэй врёт? Никто не видел?
— Мелек-калфа и Гюльшах стали свидетелями, — притворно дрожащим голосом проговорила гёзде.
— Мне позвать калфу и твою пейк? Они скажут одно или Гюльшах соврёт ради тебя?
— Мой падишах. — Махидевран от страха задрожала. — Я не хотела. Клянусь. И удар был не сильным! Прошу, поверьте мне.
— Но удар был! — в гневе закричал мужчина, поднимая палец. — И как ты можешь видеть сильный!
— Нет! Я еле задела её. Мелек-калфа заслонила рабыню.
— Когда удар уже был совершён, — добавила Линфэй.
— Возомнила себя судьёй?! Всевластной? Видеть тебя не могу.
— Сулейман, — Махидевран взмолилась, — я прошу… поверь мне. Я не виновата. Она… она всё у меня украла…
— Ты своими руками всё испортила. Кем ты стала? В кого превратилась?
— Сулейман!
— Извинись.
— Что? Нет. Поверь же мне. Поверь!
— Извинись! Это приказ.
— Я… извини, — по щекам Махидевран потекли слёзы.
— Повтори.
— Извини меня, Линфэй.
— Я прощаю, — тихо ответила гёзде.
— А теперь, — падишах закрыл глаза, кивнул самому себе, — уходи. Займись сыном.
— Сулейман…
— Убирайся.
— Я прошу…
— Стража! Помогите Махидевран-султан найти дорогу до личных покоев.
Мужчины под руки вывели плачущую госпожу. Линфэй опустила глаза, лицо её обратилось печально-безразличной глиняной маской.
— Никто в этом дворце не смеет вредить тебе. Даже я.
— Я бы не смела, просить о… Я люблю тебя.
То как он бросился защищать её… перед той, которую любил годами. О, Линфэй в восхищении. Так яростно и смело встал на её сторону. Внутри разлилось приятное тепло. Были в этом мире люди, для которых она значила более, чем малость.
— Давай я расскажу сказку, — несмело улыбнулась девушка.
— Это я должен утешать тебя.
— Я получила извинения. Ничего иного мне и не надо было. Позволь. Сегодня это будет хорошая история. Добрая.
И она рассказала ему сказку. О героических приключения небольшой группы детей. О злых ведьмах, доблестных рыцарях и справедливых королевах. О тёмной магии, светлых сердцах и великих подвигах. Поведала историю с хорошим и счастливым концом. Где дети благополучно выросли и завели свои семьи.
Поглаживая засыпающего султана по голове, Линфэй плотоядно улыбалась. Она победила. Ещё не выиграла войну, но забрала сражение. Маленькое превосходство, которое на глобальной карте будущего выглядит пятнышком. Но как же она собой горда. Выпрошенный у калфы удар того стоил.
***
— Ты, — Валиде ворвалась к Махидевран нежданно, — как смела? Поступила как последняя невежда. Словно впервые попала в гарем на днях. Бесстыжая.
— Валиде, — девушка вытерла слёзы рукой, поднимаясь с постели, — я не понимаю о чём вы.
— Не притворяйся. Ты сама себя опозорила. Весь гарем в курсе. До послов дошло! Что теперь другие будут думать о матери наследника?
— Валиде…
— Напала на фаворитку султана… Как только додумалась! Молись, Махидевран. Молись. Как бы мой сын не отвернулся от тебя. Он влюбился не на шутку.
— Она околдовала его. А я… она… он заставил меня извиняться.
— Линфэй оказалась удивительно милосердна. Скажи ей спасибо. Она могла просить иного наказания. И я не знаю, выполнил бы он его или нет. Ты осталась во дворце. Повезло. И я не понимаю… зачем ты полезла к ней?
— Я как увидела её, так сразу наполнилась злобой.
— Ты мать наследника, — Хафса выглядела ещё более злой, чем когда вошла, — должна держать себя в руках. А ты что делаешь? Проходи мимо. Не разговаривай с ней и не смотри, если управлять собой не в состоянии.
— Она что-то сказала мне. Прокричала. Что дворцом этим править будет, а нас…
— Замолчи, — женщина выглядела окончательно разочарованной, — Мелек-калфа рассказала всё. Да я тебе и не поверила бы. Думай, что говоришь, когда врёшь. Постарайся придумать что-нибудь правдоподобное. Линфэй? Нежная, тихая, неконфликтная Линфэй что-то прокричала? Бесстыжая ты!
— Валиде, я не…
— Не думай, что я всё забыла. Дайе и я ещё помним Гюльшах, роящуюся в комнате фаворитки. И её признание я тоже помню. Попытка кражи, а теперь и избиение. Гюльшах всё ещё здесь, лишь потому, что она выполняла твой приказ. Лишь твой. Ещё раз замечу её в каких-либо махинациях, то выкину из Топкапы.
— Валиде… я прошу вас. Вы же знаете как мне больно.
— Думай о сыне. Остальное тебя заботить не должно, — Хафса грубо бросила последние слова и ушла.
Обессиленная Махидевран повалилась на кровать, заходясь в ещё больших рыданиях, чем когда вернулась от прогнавшего её падишаха.
***
Следующие несколько недель султанша держалась подальше от гёзде. Провожала тяжёлыми взглядами в коридорах, на приёмах у Валиде предпочитала не смотреть сверх положенного. Боялась гнева падишаха или собственной несдержанности, Линфэй точно ответить не могла.
Синяк её, к счастью, сошёл.
Пришло время, и Мелек-калфа отвела гёзде к акушерке. Этим занималась та же Эмине-хатун. Она нисколько не удивилась приходу фаворитки в сопровождении калфы. К тому моменту ни Линфэй, ни Мелек не сомневались в ответе. Цикл с того разговора так и не возобновился.
Линфэй закрыла глаза, пытаясь сильно не юлить на одном месте. Эмине пусть и старалась действовать осторожно, но дискомфорт от этого не пропадал бесследно. Закончив, женщина убрала покрывало с колен и помыла руки.
— Не томи, — Линфэй поправила подол платья.
— Поздравляю, вы беременны.
Линфэй прикрыла глаза, улыбаясь.
— Надо сообщить Валиде-султан и повелителю.
— Я сама, — девушка подняла руку, останавливая калфу.
— Кому первому?
— Сулейману. Помоги попасть на обед к нему.
— Постараюсь, но не обещаю. Не переживай так, всё равно вечером падишах призовёт тебя к себе.
— Я хочу и Валиде успеть сообщить.
До самого полудня падишах заседал на совете Дивана. Решался вопрос похода на Белград, который должен был ещё не скоро состояться, если Линфэй правильно помнила. Она ждала падишаха снаружи его покоев, когда заметила его идущим в компании сына рыбака.
— Линфэй. — Сулейман поцеловал руку фаворитки. — Не ожидал тебя здесь увидеть. Что-то в гареме случилось?
— Хорошую весть принесла. Не против, если сообщу сейчас? Это важно.
— Буду рад слышать, проходи.
— Конечно, — Линфэй кивнула, — Ибрагим-эфенди, верно?
— Верно, хатун.
— Рада, наконец, увидеть лучшего друга Сулеймана. Почти брата. Прекрасно играете на скрипке. Из покоев нашего султана это слышно.
Ибрагим с лёгкой улыбкой кивнул и вернулся в свои покои. Линфэй же прошла в комнаты падишаха. Вскоре слуги принесли обед. Жареную рыбу с лимонами, щербет из яблок с кусочками льда и десерт из зефира.
— Что за новость? Ты так загадочно молчишь.
— М, — Линфэй отправила в рот кусочек рыбьего мяса, — малышу это по вкусу.
— Малышу? — руки падишаха опустились, он удивлённо посмотрел на девушку.
— Да, нашему малышу. Ребёнку. Я разве не сказала? Ты уж прости, я и сама сегодня узнала, — Линфэй рассмеялась.
— Ты принесла добрые вести. Сделала меня самым счастливым человеком на всей земле. Нужно немедленно сообщить о столь радостном событии.
Его большая рука легла девушке на живот, осторожно поглаживая. Линфэй немного расслабилась под уверенным взглядом падишаха.
Судьба распорядилась так, что сейчас именно гёзде заняла место Александры. Оказалась под обрушившимся гневом бывшей госпожи сердца султана. Вынуждена ожидать хитрого удара со спины. Она старалась не гулять по коридорам в одиночестве и просила приносить еду Гюлистан. Светловолосая служанка с радостью бралась за это дело, периодически перехватывая на кухне что-нибудь для себя.
Сулейман подал ей руку, и они направились в покои Валиде-султан. Слуги неловко кланялись, не ожидая увидеть падишаха в этой части дворца.
Линфэй тепло улыбнулась, увидев компанию, расположившуюся на диванчиках в комнате матери падишаха. Задумчиво витающая в собственных мыслях и фантазиях Хатидже за которой пристально наблюдала Гюльфем. Махидевран тихо переговаривающаяся с Хафсой. Все они прекратили заниматься своими ежедневными делами, стоило увидеть пришедших.
— Сынок, — крымчанка улыбнулась мужчине, протягивая руку для стандартного приветствия.
— Моя Валиде. — Сулейман поцеловал внешнюю часть ладони женщины, и приложил ко лбу. — Я пришёл сообщить вам кое-что.
— Я слушаю.
— Моя возлюбленная Линфэй, — он подал руку девушке, чтобы та подошла ближе, — носит в своём чреве нашего ребёнка.
— Это правда?
— Да, — кивнула новоявленная икбал, — калфа отвела меня к лекарше, и та подтвердила.
Линфэй посмотрела на лицо Махидевран. Побелевшее, вмиг осунувшееся и не верящее. Черкешенка опустила взгляд в пол, а глаза её заблестели. Она вся напряглась, но стоически продолжила вслушиваться в слова любимого.
— Какая чудесная новость. — Валиде поспешила обнять своего сына. — Я прикажу раскидать золото в честь этого. Дайе, пусть девушкам раздадут сладости.
— Конечно.
— Я так рада за тебя, брат, — Хатидже искренне улыбнулась.
Валиде поспешила пригласить всех за стол. Слуги принесли несколько порций рахат-лукума. Махидевран сослалась на плохое самочувствие и покинула общество членов династии. Линфэй же мягко улыбалась, отвечая на все вопросы со всем доступным ей спокойствием. Источающая доброжелательность она немедленно привлекла внимание сестры падишаха.
— Дайе, — обратилась Хафса к вернувшейся хазнедар, — прикажи слугам перенести вещи Линфэй в новые покои. Подготовьте южные. Я хочу, чтобы к вечеру она смогла переселиться. Найди двух новых служанок.
— Ещё двух? — переспросила икбал.
— Да. Они будут сторожить двери, пробовать еду, убирать комнату… всё, что пожелаешь. Другие две пусть везде сопровождают. Одна не ходи.
— Как прикажете, — Линфэй покорно кивнула.
К вечеру калфа проводила её в отдельные покои. Широкая кровать стояла прямо напротив входа. У стены рядом виднелись встроенные в неё шкафы. Слева слуги заканчивали раскладывать подушки на бледно-зелёных диванчиках, стоявших полукругом. В центре поставили небольшой столик из тёмного дерева. Длинные плотные шторы закрывали проход в смежные покои, предназначенные для слуг. Двух девушек греческой наружности Линфэй заставила стоять снаружи у входа.
— Можно смотреть на улицу. — Гюлистан отодвинула тюль с одного из окон. — Наверняка разрешат теперь самой по себе гулять в саду. Без дозволения и компании Валиде-султан.
— Если бы…
