— Ты сам надел эту корону,
И сам вознёс меня ты к трону.
Я ничего не обещала
И клятв любви я не давала*…
Линфэй кружилась по комнате, наслаждаясь минутой славы. Мгновением, в котором она чувствовала себя хозяйкой жизни. Впервые за пять лет икбал ощутила дух свободы. Слабый и призрачный, но ставший от этого ещё более сладким глотком воздуха.
За прошедшую осень плод вырос, заставив швей поторопиться с изготовлением подходящей одежды. За окном выпал первый снег. Крупные хлопья укрыли крыши домов, растаивая на городских дорогах. Линфэй начала вечерами нежиться у камина с книгой в руках. Временами вышивала на белых полотнищах картины с изображениями, которые никто не понимал.
— Линфэй, — с тихим стуком в комнату вошла Арзу.
— Хатидже согласилась?
— Да.
Икбал самодовольно улыбнулась и кивнула на шкаф. Арзу распахнула двери и достала тёплое бежевое пальто с широким капюшоном обшитым мехом, длинными свободными рукавами и подолом, еле касающимся пола. Арзу накинула зимнее одеяние на плечи своей госпожи и подруги, помогла просунуть руки. Ловкими пальцами она застегнула алые пуговицы. Линфэй вытащила из-под пальто косы с красными лентами и положила их на грудь. Тёплый кремовый платок укрыл голову, и сверху него Арзу накинула такой же лишь полупрозрачный. Закрепила его на брошь у лба так, чтобы он ниспадал свободно на шее, прикрывая её. Гюлистан принесла тёплые сапоги и помогла их надеть своей госпоже. Из шкафчика Арзу достала алые перчатки.
Взглянув на себя в зеркало последний раз, и накинув капюшон, Линфэй кивнула служанкам и отправилась на встречу в инжировый сад. Гюлистан осталась в покоях присматривать за порядком, две служанки подаренные матерью падишаха сторожили двери. Арзу вызвалась сопровождать икбал.
Хатидже ждала на месте, облачённая в блёкло-бордовое пальто. За её спиной маячила тихая и незаметная служанка Гюльфем.
— Прошу простить, если заставила ждать, — Линфэй поклонилась члену династии османов.
— Не стоит. Я уже была собрана для небольшой прогулки, когда пришла твоя служанка с приглашением.
— Рада, что не расстроила ваших планов.
— Какие планы? — Хатидже грустно улыбнулась. — В гареме есть несколько занятий. Все из них известны нам обеим.
Они направились вдоль аллеи, скрытой высокими рядами ровных кустов по сторонам. Сзади на отдалении держались служанки, идя следом.
— У меня занятий и того меньше, — ответила Линфэй, — все глаза гарема направлены на меня. Признаться, интереснее разговора я времяпрепровождения не нашла. Книги — чудесно и образовательно. Вот только заниматься ими изо дня в день становится утомительным, невозможно трудным и нудным делом. Вышивка успокаивает, но в конечном итоге наскучивает.
— Понимаю, — кивнула Хатидже, — писать стихи без вдохновения невозможно. В наступающие холода прогуливаться по саду долго не получается.
— Порой хочется сбежать?
— Ненадолго, — тихо согласилась Хатидже.
— Погулять по рынку пару часов. Понаблюдать за простыми бедными людьми. Чем они занимаются, о чём говорят, о чём мечтают и чего хотят. Устроить торг с купцом за шмоток ткани. Я посетила бы собор Святой Софии, Галатскую и Девичью башни. Говорят, это прекрасные плоды архитектуры.
— Я бывала в соборе. Куполообразные потоки там высокие, словно небо. На стенах есть письмена. Много жёлтого цвета. Монументальное сооружение, но там одиноко.
Девушки прошли в другую часть дворика, мимо кустов роз, впавших в спячку до весны, прямо к фонтану. Невдалеке лестница уходила на террасу, где беседовали эфенди, аги и паши. Среди незнакомцев показалось лицо Ибрагима. Сестра падишаха задержала на нём взгляд, после чего постаралась его незаметно отвести.
— Не стоит нам подниматься туда. Пусть и в сопровождении служанок.
— Я и не хотела. Жаль, что воду из фонтана убрали.
— Зима пришла, — ответила Хатидже.
— Малыш, получается, весной родится, — в голове Линфэй прикинула сроки.
— В начале лета вероятно, — ответила султанша.
— Я спросить хотела, — Линфэй сделала вид, будто ей неловко, — Махидевран как?
— Оу…
— Я враждовать не хочу. Зла не держу. — Икбал постаралась уверить в своих словах дочь Валиде. — Она плачет много. Страдает.
— Верно, — кивнула девушка, — она потеряла свою любовь. Не подумай, что я виню тебя. Брат сделал свой выбор.
— Мне жаль Махидевран, — Линфэй опустила глаза на жухлую мёртвую траву под ногами, — но и отступить не могу. Понимаешь? Я ведь люблю его.
— Людям не дано управлять своими чувствами. — Хатидже повернулась и положила руки девушке на плечи. — Ты не должна винить себя за это.
— Хатидже, — Линфэй благодарно улыбнулась, — я… ты когда-нибудь бывала на моём месте? То есть, извини, я хотела сказать любила до безумия.
— Я, — девушка смущённо улыбнулась и покачала головой, — нет.
— Не знаю сочувствовать или радоваться за тебя. От любви сгораешь, но… это чувство греет и… возносит в рай.
— Так поэтично, — Хатидже вдохнула морозный воздух полной грудью, натягивая рукава пальто на замерзающие пальцы.
— Наверное. Там Ибрагим-эфенди?
— Кажется да, — султанша засмущалась.
— Сулейман рассказывал о нём. Лучший друг, почти брат. Они с юности вместе?
— Я, признаться, не знаю деталей их знакомства. Но порой мне кажется будто Ибрагим всегда был рядом. Он хороший человек. Правда хороший. Он позаботится о тебе, ведь теперь это его обязанность, а он очень ответственный. Талантливый музыкант. Иногда я могу слышать его игру на скрипке.
— Я тоже слышала. Когда была в покоях Сулеймана.
— Кажется я…
Хатидже поняла, что взболтнула лишнего и панически оглянулась на стоящих позади служанок. Гюльфем хотела подойти, но замерла когда Линфэй взяла руки султанши в свои. Сестра падишаха ощутила бархат перчаток и пробивающееся сквозь него тепло.
— Что такое? Я искренне наслаждалась игрой Ибрагима. Это искусство. С таким же удовольствием я бы любовалась работой архитектора или художника. Наблюдение за творческим процессом обогащает и вдохновляет. Разве нет?
— Верно.
— Если ты получаешь удовольствие от искусства это прекрасно. Значит, ты и сама творческая личность.
Они улыбнулись друг другу и одновременно подняли свои глаза на террасу. Двое мужчин наблюдали за ними. Ибрагим со странным лицом выслушивал мужчину в белой шапке, напоминающей усечённый конус с золотой полоской ткани.
— Это визирь Ахмед-паша? — тихо спросила Линфэй.
— Да. Ты его знаешь? — удивилась Хатидже.
— Ему в жёны отдали Гюльбахар-хатун. Фаворитку вашего отца. Знаешь, у него такое лицо…
— Какое?
— Злое. Смотри, как хмурится. По лицу хранителя покоев видно, что приятных слов Ахмед-паша не говорит.
— Его хвалит брат.
— Не знаю. Может, я ошибаюсь, — Линфэй быстро сменила настрой, простодушно улыбнувшись султанше. — Узнать бы, что там с Гюльбахар.
— Если Аллах был милостив, этот мужчина осчастливил ту женщину.
— Если…
Линфэй опустила глаза, сжимая пальцы в замок. Вряд ли бедняжка наслаждается своим положением. Привыкшая к безоговорочному подчинению и любви, она оказалась замужем за визирем, которого знать не знала. Пережившая выкидыш была вынуждена возлечь с другим. Линфэй отвела взгляд, боясь представить, на что способен мужчина.
С другой стороны перед икбал предстал шанс. Гюльбахар мечтала стать постоянной гостьей Топкапы и Линфэй могла бы устроить такую возможность взамен на услугу. Союзников в совете Дивана стоило начать искать как можно быстрее.
— Хатидже, — Линфэй обратилась к юной девушке, — думаешь, повелитель позволил бы нам с Гюльбахар увидеться? Он ведь может попросить Ахмеда приезжать с женой. Может же?
— Я думаю да, — сестра падишаха кивает, задумавшись, — но спрашивать нужно у брата.
— Надеюсь, он не разозлится.
— Что ты, — Хатидже успокаивающе погладила по плечу фаворитку, — он поймёт. Наверняка поймёт тебя.
Линфэй благодарно улыбнулась, и две девушки последовали в обратном направлении. Икбал удивлялась стальной выдержке и спокойствию Гюльфем. Она держалась безразлично, будто беременность наложницы бывшего возлюбленного не всколыхнула в ней болезненные воспоминания о кончине сына произошедшей чуть более года назад. А может, она слишком подавлена глубоко внутри, чтобы реагировать на подобное.
Сулейман отнёсся к желанию возлюбленной благосклонно. Ахмеду-паше передали весть от падишаха, и тот обещал приехать на следующий совет в компании супруги.
Гюльбахар встретили без прежних и привычных для неё почестей. Мелек держалась холодно, провожая женщину в покои фаворитки нынешнего падишаха. Темноволосая и хитроглазая Гюльбахар с удовольствием оглядела комнату. Служанок заранее отослали, чтобы те не мешали беседе.
— А ты неплохо вознеслась, — прокомментировала положение икбал жена визиря. — Волосы как в первую нашу встречу.
— Верно. Проходи и садись. — Линфэй указала на место рядом с собой. — Прошло достаточно времени. Когда мы последний раз виделись?
— Восемь месяцев назад. Ты похорошела. Сразу видно последствия изысканной кухни, уходовой косметики и… денег.
— Последствия денег? — посмеялась девушка.
— На тебе шёлковое белое платье. Стоит немалых средств. В нём ты особенно прекрасна.
— Спасибо. Как твоя семейная жизнь?
— Хм. — Гюльбахар закатила глаза, выдыхая сквозь сжатые зубы. — Не так и хороша. Ахмед… грубый человек. Его отец видимо не наставил, как нужно обращаться с женщинами. Спесивый дурак.
— Возомнил о себе невесть что?
— Да, — кивнула она, — думает, что особенный. Наверняка тёмными ночами мечтает стать Великим визирем. Идиот, которому для этого не хватит ни ума, ни прозорливости, ни хитрости. Лает много, да делает мало. А если и решается, то результат выходит криво и косо.
— Долго он на посту визиря не продержится, даже если ты, общаясь с ним по минимуму, видишь такие вещи. Он ведь часто зовёт тебя к себе?
— Нет и слава Аллаху за это. Ахмед себя одного во всём мире и любит, себе одному хорошо сделать хочет. Он обращался со мной как с госпожой только пока Селим был жив.
Линфэй отпила прохладного щербета из стакана, осознавая, что план, который ещё не пришёл в исполнение уже рушился. Сулейман быстро поймёт что собой представляет паша и не позволит продвинуться по карьерной лестнице, навсегда оставив на одном месте.
— Я знаю для чего ты меня позвала, — Гюльбахар ухмыльнулась, — ищешь союзников в совете Дивана. Мудро. И я рада бы помочь, но Ахмед… ты и сама поняла.
— Каким-то чудом он же вошёл в совет, получил титул. Не безнадёжен же он.
— Может и нет, но я не та женщина, которая сможет исправить положение и разглядеть искорку здравых амбиций. Не та, которая наставит на путь истинный.
— А должна ей стать. Единственный твой шанс находиться здесь, а не задыхаться во дворце паши это сделать его Великим визирем. Если он станет им, то ты сможешь каждый день здесь бывать.
— Окунуться в омут интриг, — мечтательно протянула женщина, — вот только Ахмеду я не по нраву.
— Нет дыма без огня. Признавайся, грубила ему? В первую брачную ночь прогнала и вдогонку обсыпала оскорблениями? А после и говорить с ним не хотела?
Гюльбахар нахмурилась и отвернулась, подтверждая предположения.
— Ты не глупа. Сыграй для него.
— Что?
— Роль. Наплети паутину лжи. Сделай вид что полюбила, а раньше сказать боялась. Стыдно тебе было. Придумай что-нибудь. Ты же как-то выживала в гареме султана Селима. Очаровала его. Повтори успех.
— Ахмед же не юродивый. Зачатки ума есть. Поймёт.
— Его высокомерие сослужит дурную службу, — хитро улыбнулась Линфэй, — он поверит. Возомнит себя великим обольстителем. Если он так спесив, как ты сказала, то он и мысли не допустит, что ты врёшь. Он себя любит. Ты ведь так сказала?
— Ты изменилась, — Гюльбахар покивала, притворно усмехаясь, — гарем сделал своё дело.
— Не преувеличивай его заслуги, — Линфэй решила открыться перед женщиной, не видя в ней серьёзной опасности, — я всегда была такой. Просто чем выше положение, тем больше я могу сказать.
— Я знала, что ты не проста. Но принимала своё предчувствие за видение потенциала.
— Все ошибаются. Гюльбахар, я была с тобой откровенна. И ты будь. Хочешь стать женой Великого визиря?
— Да, — кивнула женщина, — но учти… Я начну действовать понемногу уже сейчас. Постараюсь очаровать этого болвана. Но вложу в голову Ахмеда мысль о нашем союзе только после рождения мальчика. Поняла? Роди мальчика и ради Аллаха будь осторожна.
— Знаю. Махидевран выглядит слабой и сломленной, но я знаю — эта черкешенка способна на всё. Не буду врать, думаю, она могла бы приложить руку к событию, вследствие которого её сын Мустафа стал главным наследником.
— Я эту девицу не видела. — Гюльбахар насторожилась. — Хватило бы духа?
— Хватило.
Они решили обсудить темы отдалённые от совместных планов. Гюльбахар с радостью выслушала несколько слов касательно Хафсы-султан. Бывшая госпожа и бывшая служанка насладились сплетнями, тем самым обменявшись новостями. Гюльбахар узнала о том что происходит внутри гарема, а Линфэй о жизни снаружи.
Перед уходом женщина сказала:
— Считай, у нас сделка. И не забывай о моём условии. Нужен мальчик.
Линфэй и сама это понимала. Не вчера родилась и знала куда больше, чем говорила.
***
Гюльбахар тщательно подготовилась. Использовала духи с ароматом корицы. Он никогда не нравился Селиму, но по заверениям пожилой служанки Ахмеда, именно корица пробуждала в мужчине желание. Они встретились за ужином, и он не смог сдержать любопытства.
— Кто так жаждал увидеть тебя в гареме?
— Старая подруга. Она когда-то прислуживала мне.
— И? Неужели во дворце начали исполнять прихоти слуг?
— Она не служанка больше. — Гюльбахар отпила щербета, ловя глазами взгляд мужа. — Падишах обратил на неё своё внимание. Сейчас Линфэй носит под сердцем дитя династии.
— Кто бы мог подумать, что у тебя действительно окажутся полезные знакомства в Топкапы.
— Что за скепсис в голосе, дорогой? — Гюльбахар ухмыльнулась, кидая томный взгляд из-под бровей.
— А откуда в твоём столько нежности?
— Отчего нет? — женщина плотоядно улыбнулась, продолжая смотреть прямо в глаза. — Ты мой муж. Если не забыл.
— Я помню. Помнишь ли ты?
— Помнила всегда.
— А мне казалось забыла в первую же ночь. Ненависть помогла с этим процессом, верно? — Ахмед опустил глаза, беря лаваш и заворачивая в него жирный кусок мяса.
— Я ненавидела не тебя, — она закусила губу, будто бы раскрывая свою слабость, — себя.
Ахмед поднял полные удивления и неверия глаза на Гюльбахар.
— Я не понимаю, о чём ты.
— Ненавидела за то, что не смогла возненавидеть тебя, — она постаралась скрыть печаль за нахальной и натянутой усмешкой, — за то, что понравился.
Гюльбахар забегала глазами по столовой, нервно окунула руки в розовую воду, вытерла полотенцем и бросилась прочь. Поражённый откровением Ахмед продолжал смотреть ей вслед.
***
Спектакль был разыгран. Зритель остался в восторге.
