***
Мустафа бегал от клумбы к клумбе, вдыхая запах цветов. Линфэй оглянулась назад. Хатидже взяла свою верную подругу и служанку под руку и увела в сторону. — Тебе нравятся цветы? — Линфэй подошла к мальчику. — Да, так вкусно пахнут, — шехзаде осторожно потеребил лепестки розы. — Линфэй-султан, вы знаете, почему моя мама уехала? — Знаю, — кивнула девушка, — она сделала плохое дело. Остальное тайна. — Где я могу узнать тайну? — Нигде, — отрицательно покачала головой Линфэй, — и не спрашивай ни у кого. Все разозлятся. — Почему? — Это плохое дело причинило людям боль. Мустафа поник и отошёл в сторону. Линфэй хотела бы рассказать, всё как есть и возможно приукрасить, но… позже. Когда шехзаде подрастёт и научится держать язык за зубами. Не хотелось султанше испытывать на себе недовольство Валиде. — Ты, правда, из моря вышла? — вдруг спросил мальчик, не поворачиваясь. — Правда, — улыбнулась девушка. — Почему? Я слышал русалки свободолюбивые. Разве кто-то захочет променять воду на сушу? — Только ради кого-то. Я полюбила твоего отца и пожелала остаться с ним. — Можешь и меня полюбить, — подойдя ближе и задрав голову, сказала Мустафа. — Когда я стану султаном, ты уйдёшь. Но если полюбишь меня, то останешься. — Ты этого хочешь? — Линфэй непроизвольно умилилась такому искреннему желанию. — Да. Ты красивая. Как ни в чём не бывало, шехзаде двинулся по тропе вглубь сада. Линфэй усмехнулась и пошла следом.***
— Как успехи? — Линфэй отпила воды из стакана, поворачиваясь лицом к Гюльбахар. — Прекрасно, — самодовольно улыбнулась женщина, — рыбка на крючке. Он поддержал мою идею. Считай, мы на твоей стороне. — Он ушёл в поход вместе с Сулейманом. Ты дала ему несколько наставлений? — Да, наш падишах любит лебезящих. Ахмед знает, как следует себя вести и чего не стоит произносить. — Надеюсь, он не совершит глупости. — А уж я-то как на это надеюсь. В совете Дивана из приличных мужчин один Ферхат-паша остался, да и тот женат на сестре падишаха. Молю Аллаха, чтобы Ахмед не сложил свою голову в шатре повелителя. Линфэй кивнула, вытягивая меж тем шею — проверяла детей в люльках. Малыши спали окружённые амулетами. В них верилось слабо, но суеверную часть сознания их наличие успокаивало. — Какая же ты везучая, — Гюльбахар тоже посмотрела на малышей. — Родила двоих. Выгнала из дворца соперницу. Браво. Гюльбахар медленно похлопала в ладоши. Она хитро улыбнулась, положив руку на спинку диванчика. В её глазах читалась еле заметная зависть и ещё более незаметное восхищение. В своей личной войне она однажды проиграла. Второго шанса в борьбе за престол не бывает. — Выгнала? — Линфэй посмеялась в стакан, делая глоток. — Она отравить меня надеялась. Прямо в покоях падишаха. Видела бы ты её. Лицо себе разодрала, поняв кому досталась айва с ядом. — Аллах-Аллах, да ты никак на Айше становишься похожа, — Гюльбахар покачала головой, — интонации точь в точь. Яблоко от яблони. Отец и сын выбирают себе похожих женщин. — Хм, — Линфэй усмехнулась на это.***
— Линфэй, подойди, — Арзу, склонившаяся над люлькой с девочкой, позвала подругу, — смотри, как она забавно корчит личико. — Мило, — холодно ответила девушка, отходя обратно. — Ты любишь их? — Кого? — садясь на край кровати и беря в руки книгу, спросила Линфэй. — Своих детей, — нахмурившись сказала Арзу, кивая, — кого же ещё? — Они мои дети. — Это не ответ, — Арзу поднялась и встала рядом. — Ты их любишь? — Да, — приподнимая брови, ответила султанша, — к чему этот вопрос? — Ты их грудью не кормишь. На руках держишь редко. Хочешь, чтобы они матерью меня или Гюлистан называли? — Они ещё слишком маленькие, чтобы сказать что-то. Придёт время, и я смогу их воспитать. Сейчас мне дать нечего. Понимаешь? Я не испытываю невообразимого удовольствия качая их на руках часами. Первые пятнадцать минут это здорово, а после… устаёшь. — Это не слова матери. — Потому что я не была рождена для материнства, — Линфэй отложила книгу и подошла вплотную к подруге. — Это так сложно заметить? Мне не нравится проводить всё своё время с маленькими детьми. Для меня это бесполезно и утомительно. Я хочу учить, давать знания и… воспитывать правильные мысли. Я не хочу кормить их грудью. Не хочу посреди ночи качать на руках. И я не люблю сюсюкаться. — Мне сложно… понять такое, — Арзу отошла и развернулась спиной. — Но тебе нужно. Я не изменюсь. Уж такой я выросла, и такой меня воспитали.***
«Уже сейчас я вижу в глазах нашего сына тебя. А малышка Туана улыбается подобно солнышку. Я молю Аллаха о твоём скором возвращении с победой. Да дарует он тебе величие и славу. Временами я думаю о Хатидже-султан. Такая молодая и такая печальная. Может, я пишу лишнее, но не хотел ли ты ей подыскать мужа? Молодого, красивого и умного. Твоя нежная и добрая сестра заслуживает лучшего, что может подарить ей этот мир. Я буду плакать, если она окажется несчастлива в браке. Хатидже стала мне близкой подругой и меня волнует её благополучие. Мустафа привык. Он с радостью навещает брата с сестрой. И, кажется, я ему нравлюсь. Я рада. Осознание, что твой сын принимает меня, наполняет душу светом. Мустафа очень талантливый шехзаде. Порой он задаёт удивительно умные вопросы для своего возраста. Валиде-султан вновь повеселела. Она ждёт вас с надеждой. Молится каждый день за победу и я вместе с ней. Знаешь, когда тебя нет рядом, я чувствую себя босой. Словно иду по осколкам, которые впиваются в ступни. В спину дышит огонь, и я не могу остановиться. Сгорю. В тоске сердце замирает, а в волнении бросается вскачь. Одна твоя улыбка способна исцелить меня. Осман и Туана — всё, что ты мне оставил. О большем я просить не смею и не смела бы. В Стамбуле лето выдаётся жарким. Словно сонная я порой иду в сторону твоих покоев и не сразу вспоминаю, что тебя там нет. А вспоминая… разбиваюсь подобно хрустальной вазе. Каждый день я думаю как ты там. Что ешь, как тебе спится. Тебе снятся кошмары? Я, надеюсь, нет. Передай Ибрагиму, чтобы не отходил от тебя ни на шаг. Твоя безопасность — его забота. Хотела бы я быть сейчас рядом. Я бы держала тебя за руку, даже если бы в нас летела сотня горящих стрел. Я бы взяла меч лишь бы видеть твоё лицо напротив своего. Ты сделал меня счастливой. Самой счастливой. Вернись, иначе я увижу небо из башни. Вспорхну и обращусь птицей. Лишь на миг. А после… воссоединимся навсегда. Король Лайош недооценивает тебя. Заставь его поплатиться за это. Неверный даровал тебе преимущество, любовь моя. Так используй его.С любовью, Линфэй»
— Посмотри, — султанша протянула письмо Арзу. — Достаточно романтично? — Да, — пробежав глазами по строкам, ответила подруга, — мне передать его Мелек-калфе? — Запечатай и неси. Ответ пришёл через неделю. Его Линфэй прочитала за пару минут и убрала. Нежные строки, которые должны были разжечь пламя тоски и любви не тронули девушку. В отличие от Сулеймана она предпочитала дела словам. По себе знала, сколько могут стоить признания в любви и клятвы в вечной верности. Лето пролетело стремительно и началась осень. На радость Линфэй, матери Мустафы так и не позволили посетить Топкапы. Она не видела сына уже три месяца. Вместе с тем в столице запустили салюты, извещающие о победном походе падишаха. Александра не растеряла ни капли гордыни и гнева, которые в ней пылали. Окружающим она всё ещё казалась пламенем. То утихающим, то разгорающимся с неистовой силой. Волосы её обратились милым каре, и она вновь блистала подобно драгоценному камню на фоне остальных рабынь. — Кого подставим в этот раз? — саркастично спросила Арзу, заметив пристальное внимание султанши к дочери церковнослужителя. — Я бы её в Старый дворец сослала. Да только причины нет. Нигяр эту девицу приметила сразу и поучает изо дня в день. Александра стала умнее, знает в присутствии кого следует молчать. — Она ещё не вызубрила уроки калфы, — с ухмылкой покачала головой Гюлистан, — сорвётся. — Я должна подойти и оскорбить её? — нахмурившись, спросила Линфэй. — Дайе бдит. Да и Нигяр не соврёт Валиде, если та спросит. А она спросит. — В прошлый раз ты придумала отличный план, — сказала Гюлистан. — Я, по-твоему, неиссякаемый источник идей? — Линфэй недовольно скривилась, замечая, как старательно Александра вчитывалась в учебные записи. — Думаю, — осторожно прошептала Арзу, — не стоит ничего делать. Александра этот дворец когда-то уничтожить мечтала. Сомневаюсь, что она станет соперницей. — Она честолюбива, — Линфэй скривила губы. — Интересно, откуда подобное качество в крестьянской девушке? Её гордыня и темпераментность… не позволят остаться в том же положении, в котором она находится сейчас. — Это предположения, — не согласилась с мыслями подруги Арзу, — Александра неконтролируема и ругается с девушками почти каждый день. Валиде-султан никогда не позволит ей пройти по Золотому Пути. — У Сулеймана своя голова на плечах есть. Она достаточно яркая, чтобы он… — Прекрати вести себя как ревнивое дитя. — Что? — Только дитя будет вредить тому, кто ещё ничего не сделал, но может. Линфэй отвернулась от Арзу. Была ли подруга права? Отчасти. Она не знала всех обстоятельств. Будущее для Арзу закрывала плотная пелена, за которой не разглядеть ни тени. Армия янычар под командованием падишаха возвращалась в столицу. В то время как Сулейман мечтал о долгожданной встрече, Линфэй продумывала свой дальнейший ход.***
Она и сама не ожидала, что будет рада его видеть. Спустя несколько месяцев разлуки пожелает сжать в объятиях. Ей казалось, она стала забывать его лицо. Война — это не игра. Линфэй разглядела в глазах падишаха доселе невиданную сталь. Сколько человек умерло подле него? И скольких он собственноручно убил? Линфэй еле держала близнецов. Руки ослабели, и она передала дочь Валиде-султан. Женщина с радостью и трепетом взяла внучку на руки, укачивая сонную малышку. Сулейман осторожно коснулся лба Туаны, будто видел её впервые. Она лениво раскрыла карие глазки, так похожие на те, что от радости сияли на лице Хафсы. Султан подошёл к жене с шехзаде на руках. Взял Османа себе, с лёгкой улыбкой поцеловал в лоб. Мустафа, безумно скучавший по родителям, оказался безмерно счастлив, увидев хотя бы отца. Мальчик запрыгнул на руки падишаха и крепко обнял мужчину. Уже вечером, идя по коридорам дворца, Линфэй наткнулась на хранителя покоев. Он стоял подле Хатидже и не смел смотреть на султаншу. Губы его осторожно двигались, а руки возлюбленных против воли тянулись друг к другу. Когда из покоев падишаха вышел шехзаде, сестра султана взяла его за руку и ушла. Ибрагим же быстрым шагом предпочёл удалиться с места, но наткнулся на другую госпожу. — Ибрагим-эфенди, — как ни в чём улыбалась Линфэй. — Вы от падишаха? Он разве занят? — Уже нет, — мужчина поджал губы и побелел. — Давно ты тут? — Время — понятие относительное, — загадочно протянула девушка. — Говори сейчас же, — сквозь зубы прошипел бывший главный сокольничий. — Не забывай, с кем говоришь. — Как и ты, — с лица Линфэй спала маска добродушия, она посмотрела на мужчину с ледяным гневом. — Я видела вас и что? — Думай, о чём говоришь. Не лезь не в своё дело… — Успокойся, — Линфэй сморщилась и подняла ладонь в жесте просящем замолчать, — Хатидже моя близкая подруга. Я бы никогда ей не навредила. Никогда. Слышишь? Ни ей, ни её репутации. Можешь не переживать. Я искренне желаю госпоже счастья. А тебе… желаю сделать всё, чтобы подняться в должности. — С чего вдруг? — насторожился Ибрагим. — Это твой единственный шанс. Хатидже никогда не отдадут… ты понимаешь. — Понимаю, — лицо мужчины разгладилось. Ибрагим успокоился, расслабляясь. Он задумчиво всматривался в лицо Линфэй минуту, после чего кашлянув, резко развернулся на пятках и ушёл. Линфэй же продолжила путь в покои падишаха.