***
Она заметила её издалека. Молодая девушка, ровесница, плывущая по коридору в пурпурном платье. С длинными волосами, синими как море. Девушка и не обратила на них с евнухом внимания, думая о своём. Сюмбюль-ага зашипел на ухо и заставил немедля склонить голову. — Кто это был? — с любопытством спросила Виктория, когда фигура госпожи исчезла из поля зрения. — А тебе какое дело? — недовольно вопросил мужчина. — О, Аллах. Это достопочтенная Линфэй-султан, жена нашего повелителя, мать его двоих детей. Твоё дело кланяться ей и говорить, если позволит. Виктория нахмурилась, опуская взгляд в пол. Жена. У входа в гарем беседовали две девушки. Одна из них, с короткими рыжими волосами, высокомерно задрала подбородок. — Молчи. Услышит кто и беды не миновать, — калфа рядом старалась заставить рабыню помолчать хоть минуту. — Она унизила меня, — разгневанной фурией Хюррем нависла над Нигяр. — Перед всеми девушками. Но она ответит за это. Сегодня повелитель вновь позовёт меня. Вот увидишь. — Тише, — взмолилась черноволосая болгарка с русскими корнями. — Своими словами ты неприятности ищешь. — Никто не навредит мне. Сулейман теперь защищать меня будет. Надо подумать что делать дальше. Линфэй просто так всё не оставит. — Для начала помолчи, — Нигяр заметила евнуха и новенькую, навостривших уши. — Кто это, Сюмбюль-ага? — Не твоё дело. — Евнух недовольно скривился, потеряв возможность услышать больше. — Найди ей место в гареме. Отведи в баню, видишь какая грязная. У меня дел выше крыши. Сюмбюль подтолкнул «землячку» Нигяр вперёд. Девушка покорно опустила глаза, склоняясь. Двенадцати месяцев хватило, чтобы усмирить в Виктории гордость. Ради мести она позабыла о высоком положении, статусе и богатых покоях на родине. Унынию и смирению вдовы она предпочла хитрость и безжалостность убийцы. Каждую ночь, стоило благородной аристократке сомкнуть веки, перед глазами вставал образ возлюбленного. Кровь на пальцах, стремительно бледнеющее лицо, шёпот. Одна лишь эта картина во всём мире могла вызвать в ней слёзы. Второй раз Виктория увидела султаншу на вечернем ужине. Линфэй предпочла компанию простых рабынь одиноким покоям. Её переглядки с рыжеволосой наложницей не заметил бы только слепой. Виктории несказанно повезло насладиться одиночеством в комнате для фавориток. Отсутствие соседки как таковой позволило венгерке осмотреть стены и шкафы. Подыскать выемки в кроватях и местечко для тайника в камине. Виктория вышла на балкон, наблюдая за трапезой. Украсть нож не выйдет. Один единственный лежал прямо перед Линфэй-султан. Вдруг госпожа моря пустилась в неистовый пляс под руку с близкой подругой. Она двигала бёдрами достаточно, чтобы разжечь в мужчине желание, прогибалась в спине настолько изящно, что вызывала восхищение и в глазах женщин. Виктория медленно спустилась по лестнице, прячась за спинами наложниц, прошмыгнула к столу, на котором Линфэй оставила нетронутую перепёлку. Венгерка улыбнулась рабыням и присела рядом. Взмахнув рукавами, плавно положила руки на стол. Одна из девушек неприязно сморщилась, но ничего не сказала. Когда все взгляды сосредоточились на султанше, Виктория кончиками пальцев подцепила нож за острый конец и подтянула к себе. Спрятав столовый прибор в складках платья, она убрала руки со стола. Для вида прихватив пару кусочков качественного рахат-лукума, Виктория отошла в сторону. Удача благоволила шпионке. Виктория выдохнула и поправила рукава, садясь на подушку в углу. Перед глазами она увидела подол тёмного платья. Подняла голову. Загорелая и кареглазая служанка с заколотыми на затылке волосами выглядела пусть и по-детски невинно, в глазах её плескалась суровость. Кивнув на свою госпожу, Арзу сказала: — Линфэй-султан зовёт тебя. Иди. Венгерка напряглась всем телом, неловко заёрзала, но покорно поднялась. В поклоне она присела перед госпожой, с затаённой тревогой дожидаясь слов. — Ибрагим-эфенди привёл тебя во дворец? — спросила султанша. — Да, хозяйка, — запнувшись на одном слове, ответила Виктория. — Говори «госпожа». Хозяевами здесь не принято никого называть. И где же тебя взял Ибрагим? — Я попала в неприятности, — покорно начала рассказывать девушка. — Приехала издалека искать родственников, но… ничего не вышло. На рынке меня приняли за рабыню и хотели удержать. Я побежала, но упала. Один эфенди помог мне. И вот я тут. — Бежала от рабства и всё же попала в него. Тот эфенди оказал тебе медвежью услугу. — Я благодарна, что осталась жива. Те люди с рынка хотели навредить. — Бить девушку они не стали бы. Слишком ценный товар. — Линфэй издевательски улыбнулась. На миг Виктории показалось, будто госпожа всё знает. Словно она раскинула карты и увидела чужую судьбу. Шпионка отринула эти глупые мысли. — Я притворилась парнем. Их тоже берут в рабы. — Всех берут. Тебя поселили на этаж фавориток. Девушки недовольны будут. И их можно понять. — Ибрагим-эфенди так распорядился. — О, милая, — Линфэй посмеялась. — Ибрагим гаремом не управляет. Его обязанность — следить за покоями повелителя. Он обеспечил тебе безопасность… На этом его полномочия закончились. А теперь иди. Когда Виктория отошла достаточно далеко, Линфэй склонилась над ухом своей светловолосой служанки. — Поживёшь с ней, Гюлистан. Не нравится мне эта девица. — Линфэй, — Арзу рядом нахмурилась и покачала головой. — Что? — недовольно взглянула султанша на свою пейк. — Только не начни заниматься нравоученьем. В прошлый раз я не ошиблась. Помнишь? Та рыжая мегера таки побывала у него. — Ты права, но… — Гюлистан просто проследит, — тихо сказала Линфэй. — Ничего более… Пока что. — Надеюсь, ты знаешь что делаешь. — Поверь мне, прекрасно знаю. Ты даже не представляешь насколько. Вечером Линфэй и сама раздала золото наложницам. Те улыбались и шептались, получая небольшие мешочки. — Линфэй-султан, — Сюмбюль прервал благотворительный акт своим появлением, — повелитель желает вас видеть. — Как неожиданно и приятно, — фальшиво улыбаясь, медленно проговорила девушка. — Передай, что мне нездоровится. Голова болит. Линфэй сжала зубы до скрежета, взмахнула полами платья и, кивнув слугам, стала уходить. Глаза евнуха от страха обратились серебряными монетами. Мужчина приложил одну руку ко рту, вытягивая вторую вперёд, словно пытался остановить госпожу. Линфэй влетела в покои подобно пурге. Она еле сдержала себя, чтобы не свалить поднос с фруктами со стола. Сделав несколько глубоких вдохов, девушка присела на тахту. В данный отрезок времени она была слишком зла, обижена и раздосадована, чтобы идти к падишаху. Ни о какой загадочной русалке, небесном ангеле и речи не шло. Линфэй сейчас представляла собой разгневанную гарпию. Раздав приказы рядовым служанкам, сторожившим покои, она прихватила близких подруг и отправилась в хаммам. Линфэй отгородилась от остальных ширмой и скинула платье. Мыться, прикрываясь полотенцем, она не собиралась. Облокотившись на стену, Линфэй нанесла на тело смесь из глины и трав. Арзу и Гюлистан в другом конце зала тихо переговаривались о своём. Прикрыв глаза, султанша прислушалась. — А если к нему Хюррем сейчас поведут? — Вполне может быть. Но сделать мы ничего не можем. Линфэй сказала своё слово. — Она обезумела? — возмутилась Гюлистан. — Надо бы ей поумерить свою гордость. Не строить из себя… — Замолчи, — сурово сказала, как отрезала Арзу. — Линфэй знает что делает. Всегда знала. — Она всего навсего удачлива. Но везение изменчиво. Сегодня судьба благоволит тебе, а завтра кидает в отстойную яму. Я бы на её месте летела к султану на крыльях любви. — Но ты не на её месте.***
Слуги помогли закрепить золотой пояс. Поверх тёмного халата травяного цвета они надели ярко-зелёную накидку с жёлтой тонкой вышивкой. Ибрагим за спиной с лёгкой улыбкой наблюдал за приготовлениями к ночи любви, собирая со стола документы. Сложив карту, он убрал всё в шкаф. — Я соскучился. — Вы не виделись всего день. — Знаю, — довольно улыбнулся султан, — и всё же я скучаю. Этого момента я ждал весь день. — Русская рабыня вам не понравилась? — осторожно спросил Ибрагим. — Отчего же, — Сулейман замер, — милая девушка. Но о ней я сейчас не думаю и говорить не хочу. Султан вынул из ящика в столе несколько драгоценных камней, разложил инструменты и достал незаконченную работу жены. Прозрачные жёлтые камни в браслете сверкали на свету. Расположив всё необходимое на рабочем месте, падишах поднял глаза на своего друга. — Линфэй я люблю совершенно по-особенному. Она мне друг, как и ты. Она тот рай, которого я давно искал. — Спокойный? — Нет, — тихо посмеялся мужчина, — понимающий, смелый, весёлый, загадочный, сильный. Как же я… люблю её. А она любит меня. И так будет всегда. Ибрагим натянул улыбку и кивнул. Он слишком хорошо понимал падишаха. Лишь в голове мелькали другие слова: нежная, хрупкая, тихая, близкая, одухотворённая. Он всегда будет любить её, а она… будет? Образ Хатидже встал перед глазами. Печальная и сломленная объявлением помолвки. — Она ведь спасла меня, — тихо проговорил султан, смотря на то самое место на ковре. — Лекарь сказал, что если бы она не поспешила… Она обрела доверие сравнимое лишь с тем, какое имеет матушка. — У вас весна на душе, — печально улыбнулся эфенди. На душе Ибрагима же царила осень, готовая в любой момент смениться зимой. Впервые он так явственно видел плюсы быть падишахом. Никто не смеет приказывать твоему сердцу. Ты в праве идти на поводу чувств и не бояться последствий. Будь она хоть рабыней, хоть принцессой, прояви ты достаточно воли и любви… Можно быть с любой. Обвенчаться лишь с той, какую желаешь всей душой. Соединить свои судьбы с той, от улыбки которой в горле пересыхает, а на лбу выступает пот. Ради одного прикосновения которой готов пожертвовать собой, но… не ей. Ибрагим никогда не принесёт в жертву своим прихотям репутацию Хатидже. Раздался короткий стук в дверь, после которого Ибрагим поклонился и поспешил выйти через второй выход. На пороге показался краснощёкий и поджимающий губы Сюмбюль-ага. Евнух поклонился, сделал несколько неуверенных шагов вперёд и заговорил. — Линфэй-султан просила передать, что ей нездоровится. Голова болит сильно. — Вот как, — с губ падишаха сошла улыбка, но лишь на миг, — тогда я, пожалуй, навещу её. Нельзя же оставлять любимую страдать в одиночестве. В южных покоях его возлюбленной витал призрачный запах сандала. Рабыни «проплывали» по комнате с тонкими палочками благовоний в руках. Хозяйки всего этого убранства на месте не оказалось. Одна из девушек — гречанка — поведала, куда же в столь поздний час отправилась госпожа. Оказавшись в невыносимой духоте бани, Сулейман бросил короткий взгляд на служанок любимой. Услышав всплески воды за плотной ширмой из алой ткани, падишах немедленно прошёл туда. Линфэй смывала бурными потоками воды со своего тела глину. В отблесках свечей её кожа обращалась розовым золотом. Она впервые показалась ему не воплощением весны, а лета. — Слуги сказали, что тебе нездоровится. — Сулейман присел рядом на табуретку с короткими ножками. — Эмине-хатун уже посетила тебя? — Конечно, — Линфэй не улыбнулась ему, как делала всегда прежде, — дала лекарство. — Выйдите, — падишах отклонился немного назад, отдав приказ служанкам. Арзу схватила Гюлистан за руку и повела прочь. Подхватив одежды, обе девушки ушли в смежное помещение, скрытое за небольшой дверью, в котором смогли переодеться. Сулейман поднялся на ноги, снимая накидку. Следом на пол полетел и кафтан. Мужчина подвинулся к любимой и, обняв её, прижал к себе. Линфэй же продолжала безразлично рассматривать узор плитки под ногами. — Слышала последние новости? — Какие именно? — Про Хатидже. Разве были ещё? — Были, — Линфэй отстранилась, встала, чтобы смыть остатки глины с бёдер. — Значит, я о них не знаю. — Знаешь, — возразила Линфэй, не поворачиваясь лицом, — насчёт Хатидже… я счастлива за неё. Иншаллах, этот брак принесёт ей только радость. Она заслуживает лучшего. Всего самого лучшего. Сулейман встал и подошёл ближе. Обхватил её руками со спины и прижал к себе. Линфэй сжала крепко зубы, откидывая голову ему на плечо. Словно под тихо звучащую музыку они еле покачивались из стороны в сторону. Лёгкий поцелуй заставил на миг забыть госпожу об обиде. Но лишь на миг. Она была груба с ним в этот раз. Больно хватала за плечи и оставляла глубокие царапины на спине. Многие вещи османские традиции не приветствовали и запрещали, хотя в тот момент падишаху было всё равно. И даже когда она схватила его за горло, он не возразил… Ему нравилось всё, что она делала. Пусть и делала она это ради себя одной. Оставив напоследок жёсткий поцелуй на губах мужчины с привкусом железа, Линфэй отстранилась. Она облокотилась на стену рядом, переводя дух. Взяла в руки мыло со слабым травянистым запахом и стала медленно намыливать волосы. Почувствовала внезапно для себя его пальцы на голове. Линфэй расслабилась, позволяя ему поухаживать за собой. Она и правда была летом. Сулейман видел пылающее внутри неё солнце. Его губительные лучи нагревали волны её души, создавая море смерти. Океан, в котором сгинет всякий корабль, посмевший пересечь его воды. Но глубоко внутри, на дне… она оставалась ледяной. И этот лёд обжигал сильнее адского пламени. Линфэй была для него сутью контраста. Густую голубую пену с её волос он смыл водой. Он по-джентельменски помог ей застегнуть все пуговицы на белом тонком платье. Позже, в её покоях, помог их все расстегнуть. И она вновь была с ним груба. И она вновь нарушила многовековые традиции, забираясь на него сверху. Она бы убила его тогда, если бы могла.***
— Он не позвал меня сегодня? — взволнованная Хюррем подлетела к Нигяр-калфе. — Должен был. Скажи, что Сулейман ждёт меня. — Наш повелитель, — женщина выделила особой интонацией второе слово, — не звал тебя. — Не может быть, — упрямо возразила наложница. — Он мне ещё сегодня утром такие вещи говорил… — Говорил, не говорил… Не имеет значения! Он тебя не звал. — Враньё. — Ты лучше послушай свою приятельницу, Хюррем, — сказала Гюлистан, проходившая мимо и пытавшаяся высушить полотенцем мокрые волосы. — Ты что-то знаешь? — Хюррем резко приблизилась к служанке. — Говори! — Да что тут говорить, — Гюлистан издевательски улыбнулась, обводя взглядом потолок, — он в хаммаме сейчас. С Линфэй. — Нет, — губы девушки задрожали, — это не правда. — С чего бы мне врать? — Гюлистан развела руки в стороны. — Арзу тоже всё видела. Нас прогнали оттуда почти сразу. Они остались вдвоём. — Нет… — Падишах звал её, но госпожа отказала, сославшись на головную боль. И он сам пришёл. Так сильно хотел видеть. Грош цена той ночи, которую ты провела с султаном. — Замолчи! — Хюррем вышла из себя, с размаху ударив служанку по щеке. — Ты! — Гюлистан зажмурила глаза и замерла. — Да как ты посмела?! — Ты лгунья! Вопящую Хюррем оттащила назад Нигяр-калфа. Появившаяся Дайе прервала ссору, наказав зачинщицу. Хюррем предстояло лечь спать без ужина. Гюлистан проводила рыжую фурию злыми глазами и поднялась на этаж фавориток. В одной из комнат Виктория меж тем прятала нож под матрацем. Венгерка чуть было не попалась, когда вошла служанка султанши. Гюлистан не заметила ничего странного, лишь обратила внимание на резко склонившуюся рабыню. — Я буду жить с тобой. — Что? — удивилась Виктория. — Почему? — Моя кровать в покоях Линфэй-султан сломалась. Пока делают новую, я побуду тут. — Так можно? — А почему нет? — Гюлистан недовольно посмотрела на шпионку. — Ты и вовсе никто, а живёшь здесь. Не возмущайся, иначе окажешься в ташлыке вместе с остальными. Как и подобает традициям.***
Поутру Линфэй проснулась от влажных поцелуев в шею. Арзу унесла детей к кормилице, а гречанки стояли снаружи. Линфэй повернулась лицом к падишаху и подарила долгий поцелуй в губы. Грубые, но тёплые мужские пальцы вывели несколько витиеватых узоров на спине. Свободной рукой он прижал её к себе ближе. Линфэй чуть прикусила губу Сулеймана. Внутренней частью бедра она почувствовала его возбуждение и поддалась. Он навис над ней подобно скале, вжал в мягкий матрац всем телом. Линфэй провела языком по нижней челюсти и ощутимо прикусила кожу. Он был резок, как и она вчера. Линфэй вцепилась пальцами в спинку кровати над головой. Ногами прижала мужчину к себе ближе, с затаённой угрозой заглядывая в глаза. Оба они в тот момент поддались какой-то своеобразной игре, понятной лишь им двоим. Они не обратили внимания на постукивания в дверь снаружи. Слуги никогда не вошли бы без позволения, а любой другой решил бы, что никого нет. Линфэй хотелось крикнуть, чтобы нежданные гости убрались немедленно. Она услышала тихие причитания немолодого женского голоса и удаляющиеся шаги. Сулейман впился в её губы грубым и жарким поцелуем. Она схватила его за затылок, ногами стиснула бёдра. — Я люблю тебя, — прошептал мужчина с трудом. — И я. Тебя, — Линфэй не смогла перевести духа под напором падишаха. Закончив, оба поднялись. Линфэй накинула полупрозрачный халат и, не завязав его, направилась к столу, где ещё до их пробуждения слуги оставили кувшин с вишнёвым щербетом. Девушка уловила нотки базилика, добавляющие свежести. Налила второй бокал и, плавно покачивая бёдрами, подошла к султану. Тот притянул её к себе одной рукой, сидя на краю кровати и отпил. Коснулся лбом обнажённого живота и сделал несколько глубоких вздохов. Линфэй залпом выпила вишнёвый напиток, поглаживая мужчину по голове. — И как прикажешь уйти? — со смешком спросил Сулейман. — Государственные дела не требуют отлагательств, — ответила она. — Не могу оставить такую гурию. — М, приходи сегодня. — Линфэй зло усмехнулась, представляя раздосадованное лицо Хюррем. — Я кое-что покажу. — Что же? — он стал одаривать её бока и живот поцелуями. — Сегодня тебе всё понравилось? — Да. — Тогда приходи. Она помогла султану одеться. Накинула вчерашний кафтан, закрепила золотой пояс, восхитилась искусно расшитой накидкой. Подарила последний нежный поцелуй с языком, и рухнула на кровать, вытянув руки вверх. Прогнулась в спине, чуть поджала колени и зевнула. В утренних лучах солнца её обнажённое тело казалось Сулейману особенно прекрасным, и он оставлял её почти с болезненными ощущениями в теле. Служанки вскоре принесли детей. Перед этим Линфэй надела плотный халат из тёплой ткани и запахнула его. Осман и Туана от сытости разомлели и сонно переводили взгляд со слуг на мать. Линфэй взяла дочь на руки и, покачивая её, прошлась по комнате. Черты лица девочки стали со временем приобретать индивидуальность. В ней всё отчётливее виделась династическая кровь. Туана походила на Валиде-султан. Осман, являющийся близнецом, менялся в сходном направлении. Кровь крымских татаров и турков преобладала во внешних чертах мальчика. — Что за беготня была с утра? — Линфэй подозвала девушек, стороживших покои снаружи. — Валиде-султан приходила, — поклонившись, ответила одна из них, — ушла почти сразу. Хатидже-султан простудилась. — О, Аллах, — Линфэй передала дочь на руки Гюлистан, — что ни день, то происшествие. Арзу, помоги одеться. Девушка поспешила принести платье из двух комбинаций. Нижняя часть представляла собой обычный свободный наряд бежевого цвета. Вся прелесть состояла в накидке бледного фиалкового оттенка с блестящими серебряными вставками. Гюлистан меж тем заплела волосы госпожи в тугую спиральную косу на затылке. Несколько прядей спереди остались свободно обрамлять скулы. Глазами и губами султанша предпочла заняться сама, боясь, что служанки размажут сурьму или переборщат с подведением нижнего века. Спеша по коридорам, девушка наткнулась на Мелек-калфу. Та приветственно улыбнулась и подхватив госпожу под локоть, двинулась далее по коридору, нашёптывая. — Валиде-султан не в настроении. — Подозреваю отчего. Линфэй скривилась при мысли, что мать супруга стояла под дверьми в ожидании, когда ей откроют… — Она у Хатидже? — Ушла недавно. У неё профилактические беседы. — С кем? — С Хюррем. Слишком уж распустила язык. — Что на этот раз? — А от чего она может скандалить? От ревности. — Один раз у него побывала, — тихо прошипела Линфэй и уже в следующую секунду воскликнула: — Один! И уже ревнует. — Тише-тише, — театрально успокаивающе погладила женщина султаншу по руке, — не кричи так. Здесь столько поворотов за которыми можно спрятаться. — Да здесь вообще толком нигде ни с кем нельзя поговорить наедине. Так, чтоб не подслушали. — Верно. Линфэй остановилась перед покоями Хатидже. Глубоко вздохнула и натянула улыбку, чего произвольно не делала ни вчера, ни сегодня даже с падишахом. Хатидже лежала на постели у стены бледная как мел. Кровь отлила от её лица и сама она казалась куда более чем простуженной. Гюльфем привычно сидела рядом, вышивая. Обе они ожидали увидеть мать двоих детей падишаха. — Да ты не на шутку заболела, дорогая, — Линфэй присела на край кровати и приложила ладонь ко лбу, — прости, что раньше не пришла. — Ничего, я понимаю, — девушка слабо улыбнулась. — Жара нет, — задумчиво произнесла Линфэй, — отравилась? Хатидже напряглась, сгорбилась, глаза её заблестели от накатывающих слёз. «Серьёзно? Дура!» — Правда, что ли? Подали несвежее мясо? — Линфэй сделала вид, что ничего не поняла и задала нейтральный вопрос. Хатидже немного расслабилась. — Не знаю. Оно было обычным. — Не делай глупостей, — Линфэй погладила султаншу по щеке, — ради матушки, ради брата… ради меня. Если бы я только могла, то отдала бы тебя за любимого. За того, на кого укажет твой изящный пальчик. — Я знаю, — Хатидже печально улыбнулась, смотря подруге и возлюбленной падишаха прямо в глаза, — ты хороший человек. — Ради тебя я и святой стану. Горы сверну. Ты заслуживаешь подвигов во имя себя. Я бы весь мир завоевала ради одного твоего взгляда, если бы была мужчиной. Хатидже вновь разрыдалась. Губы её скривились. Она оказалась столь сильно тронута чужими словами, что не смогла сдержать эмоций. Прижалась к груди Линфэй и взвыла. Благодарность и печаль смешались, заставив султаншу закричать. Линфэй обняла девушку сильнее, поглаживая одной рукой по спине. — Я не отдам тебя ему, — прошептала тихо Линфэй так, чтобы Гюльфем не разобрала слов, — обещаю. Пусть найдёт другую. А наша нежная как тюльпан госпожа заслуживает лучшего. — Ничего не выйдет, — затихнув, прошептала Хатидже. — Матушка и брат всё решили. Без меня. Снова за нелюбимого отдают. Линфэй сдержала себя и не скривилась. Хатидже отдавали за доброго и молодого челеби. В её благородном и аристократичном положении грех жаловаться на такого жениха. Могли сосватать злому и жестокому старику. А отдавали умному и молодому. Доброму. Такому, какой и не тронет без дозволения. В нынешних порядках и традициях… считай, повезло. — Я не отдам, — уверенно заявила Линфэй. — На следующей неделе они устраивают праздник в честь помолвки, — промолвила Хатидже, заваливаясь обратно на подушки. — Я не понимаю, — Линфэй состроила печальное выражение лица, — почему они все решили без тебя? Раз так желают счастья… — Задаюсь тем же вопросом. — Человек становится счастливым, когда его спрашивают, прежде чем принять решение о его жизни. Это ведь не сделать подарок в виде безделушки. — Жаль, что ты да я это понимаем. — Очень жаль, — Линфэй поцеловала султаншу в лоб. Выйдя из покоев Хатидже, Линфэй убрала фальшивую улыбку с лица. Ей не хотелось улыбаться. И не столько от того, что госпожа этого не заслуживала, а скорее от того что повода не было. Будь Линфэй в возрасте Хатидже и переживи один брак со стариком, то может она смогла бы лучше понять дочь покойного султана. Не в её силах до конца понять… или помочь. Линфэй не может изменить решение Хафсы и Сулеймана без последствий для самой себя. Вернувшись к себе, она приказала позвать Мелек-калфу. Та пришла достаточно быстро, ледяными глазами осматривая помещение. Остановила взгляд на задумчивой и взволнованной госпоже, перебирающей бусы в руках. — Звала? Линфэй кивнула служанкам, чтобы те вышли. Проводив глазами Арзу с Гюлистан, госпожа посмотрела на калфу. — Да, — Линфэй вздрогнула, — хотела спросить. Ты на моей стороне? — Мои прошлые поступки не дали тебе точного ответа? — приподняла брови женщина. — Перефразирую, — Линфэй нервно дёрнула головой в сторону, — насколько ты на моей стороне? Если бы я была Валиде, то ты скорее Дайе или Нигяр? — …Дайе-хатун. В чём дело? — Тебе приходилось убивать? — закусив губу и нахмурив брови, спросила султанша. — Да, — кивнула спокойно Мелек, — что случилось, Линфэй-султан? — Есть дело… Обе они вскоре пришли к соглашению. Ещё несколько часов они обсуждали план действий. Когда всё встало на свои места, Линфэй отправила за Гюлистан. — Она нам поможет.